Текст книги "Звезда"

КАК Я БЫЛА ГЛУПА

 
Как я была глупа —
тебя пугала,
как будто вылупилась только из яйца.
Прости, я ничего не понимала
сначала и до самого конца.
 

НАДО ВЕРИТЬ

 
Конечно же, во что-то надо верить,
но иногда вдруг вижу, как теперь,
что идеалы все – химеры,
что исключения из правил – не примеры,
что жизнь – сплетение обмана и потерь.
 
 
И кажется тогда,
что нет таких законов,
которые нельзя не нарушать,
что самых мелких и нестоящих уколов
не стоит никому прощать.
И кажется тогда,
что нет таких дверей,
в которые бы стоило входить.
И нет таких людей,
и нет таких друзей,
которых стоило б врерьёз любить.
 
 
И кажется тогда,
что все слова пусты, —
их вовсе ни к чему произносить,
что нет непокорённой высоты,
которую б хотелось покорить.
 
 
И кажется, что все пути —
тот ли, другой —
заводят в тупики.
И кажется, мне не найти
навеки избавленья от тоски.
Что люди друг на друга все похожи,
что вовсе их и незачем жалеть,
что мысли их мелки и чувства тоже,
и чем так жить, то лучше умереть…
 
 
Конечно же, во что-то надо верить,
иначе чем же эту жизнь измерить?
 
 
Коль веры нет, то цели нет
и нет надежды эту цель найти.
Коль веры нет – дороги нет,
а это значит – некуда идти.
 
 
Добра и зла неясные границы
лишь вера помогает провести.
Да, надо верить, если уж родился…
А как иначе жизнь перенести?
 

СТАРИННЫЙ БРЕД

 
Пусть я бездарна, как поэт,
ростки прорезывают почву…
ну, вот, опять сегодня ночью
продолжился старинный бред —
 
 
как стон, похожий на рыданье,
как сон, переходящий в плач,
и даже время, лучший врач,
не в силах облегчить страданье.
 
 
Люблю тебя сквозь дни зимы,
сквозь всю застывшую пустыню,
ночь не прибавит, не отнимет
всё, что с трудом скопили мы.
 
 
Скупцы! Ведь мы с тобой, по сути,
всё экономим, каждый вздох,
который рассказать бы смог,
как трудно жить на перепутье
никем нехоженых дорог…
 

ВЕСЁЛАЯ И КРАСИВАЯ

 
Я весёлая и красивая,
я добьюсь своего всё равно.
Почему же вдруг обессилела,
точно в мире этом – давно?
 
 
Словно все надежды оставлены там,
где девчонкой, не зная о главном,
я с моими друзьями ношусь по лесам,
всё серьёзное видя забавным.
 
 
А потом ещё – горы белые,
и в избушке – огонь в печи,
молодая, задорная, смелая,
песни слушаю я в ночи.
 
 
По недавним дорогам я мыслью лечу,
возвращаюсь я к ним, возвращаюсь.
Может, просто о прошлом прекрасном грущу,
может, в будущем сомневаюсь?
 
 
Но неужто не буду счастливой я?
Неужели взлететь не дано?
Нет, весёлая и красивая,
я добьюсь своего всё равно.
 

ОПЯТЬ

 
Я не ждала, как жду всегда,
я просто шла – и повстречала,
я, как всегда, тебя узнала,
почти не видя, как всегда.
 
 
Опять, опять – сквозь год разлуки,
сквозь тьму других чужих имён,
под музыки зовущей звуки
ты воскрешён, ты воскрешён.
 
 
Не обольщайся – это счастье
лишь названо, но не дано,
ведь навсегда разведено
с твоей рукой моё запястье.
 
 
Но знай: никто из всех вокруг,
с тех пор, как ты пропал без вести,
не получал в награду рук
с благословеньем сердца вместе.
 
 
И знай ещё, что мой закон,
хотя тебя и разлюбила, —
не забывать того, что было,
не предавать родных имён.
 

ЧЕГО Я ХОЧУ

 
Я хочу
давать тебе ласковые имена,
я хочу
идти с тобой рядом и держать тебя за руку,
и хочу, чтобы ты улыбался
или просто смотрел на меня,
и чтобы
тебе как и мне
было
хорошо
и чтобы
ты тоже отведал счастья
и понял,
как это больно,
когда его нет —
ни близко, ни рядом,
а просто
идёт снег,
и ветер,
холодный ветер
обнимает меня
и жжёт, и целует,
а я хочу,
чтобы это был ты…
 

ТЫ СМЕЁШЬСЯ ТАК ГРОМКО И ВЕСЕЛО

Ты смеёшься так громко и весело,

так с охотой глядишь мне в глаза,

словно в счастьи, что жизнь перевесила,

стороною промчалась гроза.

Только вижу: всё кружат и кружат

мысли в том, без исхода, конце,

только вижу: всё уже и уже

свет от глаз на застывшем лице…

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

 
Ещё не вечер,
но с трудом
свет вьётся в сумраке зелёном
и под дождливым небосклоном
так грустны думы о былом…
 
 
Мне страшно верить,
скучно жить,
мне кажется, что чашу боли,
что пригубила поневоле,
мне до конца дано испить.
 
 
Ведь блеск наружный —
блеск ненужный,
хотя как пристально-скупы
бывают взгляды неуклюжей
и разноряженной толпы.
 
 
О, если б тот, кто, восхищаясь,
мне смотрит вслед, шепча слова,
сумел понять, как я нуждаюсь
в любви!.. что не совсем мертва!
 
 
Ну, вот и вечер.
Всё туманней
черты размытого «вчера».
Так пусть же дождь не перестанет —
я буду думать до утра…
 

ПИСЬМА

 
Письма листаю, письма твои —
их так много.
О чём они – поди разбери…
          не дорога!
Дорога – это путь такой,
им ходят часто.
А где единственный —
твой и мой —
путь к счастью?
 
 
Я спрашиваю, ты отвечай.
Что, не знаешь?
Спроси меня, где тот рай,
о каком мечтаешь.
Я отвечу:
я люблю,
когда сложно,
стремиться к раю,
а жить в раю —
              невозможно.
 
 
А если
       пуст дом
и отчаянье в нём
вьёт гнёзда?
Ищи другой,
где не-покой,
ещё не поздно.
 
 
Не бойся идти
и сбиться с пути —
его ещё нету!
Чтобы иметь,
надо найти…
Где ты?
– Где-то…
 

Я ТЕБЕ ЖЕЛАЮ СЧАСТЬЯ

 
Я тебе желаю счастья,
Я тебе желаю счастья!
От осеннего Причастья
Ты уходишь, как святой.
Снова осень,
Третья осень
Свой багряный шлейф проносит,
Только память не уносит —
Всё в ней связано с тобой.
 
 
Ветер резвый листья кружит
Словно пёстрый ворох кружев,
Дождик прыгает по лужам,
Жухлой шелестя травой.
Все спешат, я с ними тоже,
Только это не поможет,
Знаю я, что после всё же
Вновь мы встретимся с тобой.
 
 
Пламя осени прекрасно,
Но горит оно напрасно —
Отгорела и погасла,
Умерла во мне любовь.
Сколько листьям не вертеться,
Всё равно мне не согреться
В осень – с опустевшим сердцем,
Но с тяжёлой головой.
 
 
Ты стоишь. Зачем? Не надо!
Подождёшь, проводишь взглядом,
Будем мы так близко, рядом!..
Промолчишь ты, как чужой.
Я полна к тебе участья.
Я тебе желаю счастья!
Я тебе желаю счастья!..
Только, видно, не со мной.
 

В ВЕСЕННЕМ ВОЗДУХЕ

В весеннем воздухе туман,

в весеннем воздухе тоска,

и раннего тепла обман,

и друга позднего рука.

В весеннем воздухе покой,

здесь – грязь, там – неба чистота,

и кажется, что мир – не твой

и ты – не та.

Чего бы ждать? Весна! весна…

Где радость, резкая, как соль?

чужая жизнь – она пресна,

и боль…

ДОЖДЬ ШУМИТ

 
Дождь шумит за окном,
серый день – как платок,
лишь восток в голубом
приподнял уголок.
 
 
Пахнет мокрой землёй
да бурьяном сырым,
над поникшей листвой
белый стелится дым.
 
 
Затуманилась даль —
ни слыхать, ни видеть,
отчего же печаль
мне мою не унять?
 
 
Вон сорока трещит
с бело-чёрным крылом,
и о чём-то грустит
дождь, как я, за окном.
 

НЕНАПИСАННАЯ КНИГА

 
Ты сказала: «Плохо»,
Я сказала: «Плохо».
Ты рукой махнула
И ушла, смеясь:
 
 
«Небо не высоко,
Чудо недалёко»,
Но мечта погибла,
Только что родясь.
 
 
Я сказала: «Плохо»,
Ты сказала: «Плохо»,
А теперь, ты видишь,
Погибает кроха.
 
 
Я о ней мечтала,
Я её писала,
Ты сказала: «Плохо» —
И её не стало.
 

ДА БУДЕТ

 
И было счастье!
И счастье будет.
И тот, кто любит,
не позабудет,
и тот, кто верит, —
не перестанет,
и тот, кто дарит,
да не обманет.
 

МИЛЕНЬКИЙ

 
Миленький, как больно —
разошлись пути,
и чужие руки на плечах.
Миленький, довольно,
ты так не шути,
посмотри, огонь совсем зачах.
 
 
Мы его зажгли
в холодный зимний день.
Как пылали сучья и сердца!
А теперь повсюду
только прах и тень,
и не видно этому конца.
 
 
Ухожу, не глядя,
и смеюсь-смеюсь,
чтобы догадаться не могли…
Миленький, не верь мне,
просто я боюсь
слёзным ливнем загасить угли.
 
 
Чёрный пепел, ветер
и обрывки фраз, —
всё, что от того осталось дня…
Миленький, ответь:
зачем же каждый раз
ты украдкой смотришь на меня?
 

ВЧЕРА

 
Прощанье затянулось до утра,
всё оттого, что я любила,
нет, я не верю, что «вчера»
было!..
 
 
…И всё-таки
проходит всё на свете:
весна и осень,
блеск, любви пора,
а солнце светит, светит,
словно просит
не забывать «вчера»…
 

Я С НЕЙ СИДЕЛ

 
Он от природы был
               и с детства молчаливый,
но для друзей – почти что идеал.
И тут она – ещё такой красивой
он никогда девчонки не видал.
 
 
В момент затихли разговоров всплески,
и шепоток пронёсся меж парней,
его друзья – решительные, дерзкие, —
как мальчики робели перед ней.
 
 
И он сказать впервые захотел:
«А мне не страшно,
я с ней сидел».
 
 
А после были странные ухмылочки
по поводу её открытых фраз.
Девчонки же, таясь, вставляли шпилечки,
ей вслед шепча: «Чужая среди нас!»
 
 
Он и тогда сказать им не посмел:
«Вы это бросьте! Я с ней сидел».
 
 
Сидел, смотрел, – волнуясь, замирая,
и дрожью нервной било по рукам.
И думал про себя: «Кто ты такая?
Откуда? и надолго ль к нам?»
 
 
Так год прошёл,
и в середине мая
один знакомый оторвал от дел:
– Она уехала, девчонка та…
– Какая?
– Та самая, с которой ты сидел.
 
 
И он тогда впервые закричал:
«Спасите меня, братцы,
я пропал!»
 

БЕСПОЛЕЗНАЯ МОРАЛЬ

Любя, прощают всё,

Но разлюбив, увы, как много тягостных упрёков,

Признаний горьких и безжалостных намёков

Мы с наслаждением бросаем в то лицо,

Которое так страстно целовали,

Так обожали и клялись любить,

Что до сих пор тех клятв не позабыть,

Уже нарушенных, что мы, любя, давали…

Поймём ли то? Раскаемся? Едва ли!

ЗАГЛЯНУТЬ В ДУШУ

 
Заглянули в глаза – чернота,
заглянули в слова – бравада,
в сердце глянули – чистота,
в мыслях – «мне ничего не надо».
 
 
Отошли
и пожали плечами
                и свой
приговор, торопясь, сказали,
и ушли, оскорблённые —
«с этих-то пор!»
(его молодым считали).
 
 
А он продолжал
               путь,
и ветер пьянил —
                в грудь,
и каждому как-нибудь
он помогал дорогой.
 
 
И он искал:
где такой,
которому чужд покой,
кто мог бы нежно и строго
в душу к нему заглянуть.
 

Я СЕГОДНЯ

 
Я сегодня – подбитая птица,
я сегодня – застывший ветер.
Мне теперь ничего не снится,
потому что меня нет на свете.
 
 
Мне теперь ничего не снится…
а вокруг – затвердевшие реки.
Как же так – не успев родиться,
вновь ушла в небытье навеки.
 
 
Как же так: не успев родиться,
ничего по себе не оставив,
никому не подав напиться,
никого, ничего не исправив.
 
 
Никому не подав напиться…
никому ничего не ответив…
Умирает подбитая птица,
каменеет застывший ветер…
 

ПРОСТИ МЕНЯ, ДРУГ МОЙ

 
Прости меня, друг мой,
мне дорог мой покой,
мне нравится бродить
по вечерам одной.
 
 
Мне нравится мечтать
и исполненья ждать,
и, обо всём узнав,
мне нравится молчать.
 
 
Играя в светлый день,
в улыбке прятать ночь,
захочется – грустить,
захочется – простить,
захочется – бежать,
не объяснившись, прочь.
 

МИМОЛЁТНОЕ

Не могу понять, что это было,

ветер ли нагнал на сердце смуту —

встретила, взглянула, полюбила —

на день ли, на час иль на минуту?

Сердце неспокойное, чего тебе ещё?

О чём ты просишь? Куда ты рвшься?

В холоде – так холодно, в горячке – горячо,

а ты всё бьёшься, бьёшься, бьёшься, бьёшься.

Сколько лет тебе, смешной и славный?

Улыбался, улыбался.

Как расстались – тайна стала явной, —

доигрался, доигрался.

Знаю я, что скоро позабуду

и тебя, и все мои печали.

Так зачем теперь на сердце смута

и в конце не так всё, как в начале?

Сердце неспокойное, чего тебе ещё?

О чём ты просишь? Куда ты рвёшься?

В холоде – так холодно, в горячке – горячо,

а ты всё бьёшься, а ты всё бьёшься…

А ПОТОМ – ТИШИНА

 
Поведи меня за собой,
обними меня, успокой.
Я хочу любви – хоть глоток,
я хочу, что б кто-то помог,
я хочу на миг – не одна,
а потом пуская – тишина.
 

ПРОСЬБА

Ты можешь считать меня тенью полночной,

мне это не больно ничуть.

Ты можешь считать меня злой и порочной —

лишь только меня позабудь.

И к имени можешь тому, что ношу я,

любое прибавить словцо,

лишь только не надо – во сне, наяву ли —

смотреть мне упрямо в лицо.

Ты можешь твердить, как прекрасна другая,

а я – как затор на пути.

Лишь только б не слышать о том, что страдаешь

и любишь… прости, отпусти…

СТРАХИ

– Ну, что ты, глупышка, вздрогнула?

– Так, задумалась…

– О чём?

– Знаешь, там, в поле, ветер

И холодно под дождём.

– Что ж, что в поле ветер,

Мы дома, и нам тепло.

Просто дует в щели.

Закрыть окно.

– Ой, чья-то тень,

Тонкая тёмная тень!

– Где? Это деревья,

И если б был день…

– Нет, это я там, в поле,

Мне холодно и тоскливо,

Я вся дрожу!

– Милая, не бойся!

Сейчас я свет зажгу.

– Там, в поле, свищет ветер,

Косые струи дождя.

Как неуютно на свете!

Никто не спасёт меня!

– Трусиха! На улице тихо… ночь.

– И если случится лихо —

Кому помочь?

– Тру…

– Не зови меня больше трусихой,

Потому что иной это страх.

Я боюсь твоей нежности тихой

И покоя в усталых глазах.

Ты не веришь?

Там ночь, и ветки

мои

Почернели уже совсем…

– Сейчас позвоню соседке,

Спрошу для тебя седуксен.

– Но молния…

– Не бойся мятущихся теней,

Это просто игра света

И воображения.

– Но молния?

– И под дождём вовсе не страшно.

Я укрою тебя плащом,

Как маленький лист дрожащий

И никто тебя не найдёт.

– Но молния!!

– Так что же молния?

– Она меня убьёт.

БЕЛЫЙ СТИХ О ЧЁРНОМ ДНЕ

 
Тайна.
Магия тайны.
Хочется быть странной.
Хочется удивления —
громкого или нечайного.
И внимания.
 
 
А иногда хочется быть понятной,
как лист, открытый солнцу,
как дитя на руках у матери,
как вода в колодце —
хочется! но —
идут мимо,
и сама иду. Торопимся.
Все в суете.
За кем мы гонимся?
И всё улыбки, улыбки —
с моего лица на чужие лица.
Может то у меня в глазах троится?
И солнечные зайчики бегут по траве
в снег.
И никто не может остановиться
и понять: чем ты жив и зачем,
человек,
И задуматься, и удивиться.
Лица, лица, лица —
остановиться —
некогда
и подумать – некогда,
надо в путь.
Куда?
Да куда-нибудь.
Куда?!
Сами не знаем.
А хочется – тайны.
Так просто: тай-ны. Ау!
 

Я УЙДУ

 
Я уйду…
– Неужели тебе не взгрустнётся?
Я уйду!
Чтобы отыскивать снова,
Как солнце в окошке, звезду.
И не быть ни весёлой, ни робкой,
Ничьей… не твоей!
Я уйду!
Даже если там, в жизни,
Темней и страшней, чем в аду,
Даже если в дороге одна
Заблужусь, пропаду,
Даже если сполна я намаюсь,
С собой не в ладу,
Даже если погасят
холодные ветры звезду —
всё равно, всё равно
наяву, как в бреду,
я уйду!
Что б ни близко, ни рядом, ни возле —
А там – далеко-далеко,
Что б ни жестом, ни словом, ни взглядом…
А после —
Легко.
 

МОЖЕТ БЫТЬ

 
Может быть —
опять скажу я, может быть.
Это значит: снова сердце дышит,
Ветер, словно облако, колышет,
в будущее посланную нить.
Может быть!
 
 
Может быть —
опять скажу я, может быть.
Это значит: из глубокой чащи
Снов и страхов давящих, вчерашних,
Выхожу, готовая любить.
Может быть.
 
 
Может быть —
опять скажу я, может быть.
Это значит: есть ещё надежда,
Что душа воскресшая безбрежна,
Это значит: продолжаю жить.
Может быть…
 

Цикл ГЕНЕЗИС

ПЕРЕД ДОРОГОЙ

Пойду.

Прощай, мой берег, тихий, странный,

сердца, дарившие мне радость и восторг,

не подведённый прошлому итог,

прости, мой мир, была твоей недавно…

Не рву сетей – я в пустоте, их нет!

Иду я по затерянному следу,

не зная, но предчувствуя победу,

пусть в темноте, но ощущая свет.

Забавно: сколько я уже жила,

и сколько в сердце разного хранится,

но всё же – наблюдатель, не жилица,

я – майская, но нет во мне тепла.

Какой-то рок черту провёл на срок —

не знаю, помощь то иль наказанье, —

но так давно уж ни одно созданье —

никто, никто! – переступить не смог.

Я одиночества распахнутые крылья

несу как крест или как высший дар,

и яд познанья пью я, как нектар,

хоть знаю я, к чему ведут усилья.

Да, знаю, знаю я, что ждёт меня:

мученья – губ, искусанных до крови,

рук, не познавших дружеской ладони

и боль ещё неначатого дня.

Познавшие, не плачьте:

боль моя

со временем вам превратится в радость,

и вы узнаете таинственную сладость

во мне теперь горящего огня.

Предвижу всё, не вам меня «спасать»,

моей звезды жестокой не кляните,

она – моя, что делать тут? поймите:

вам дело – греться, мне – сгорать.

МЕЧТАТЬ НЕ ВРЕДНО

 
Не вредно, говорят, мечтать,
какая это шутка злая!
Ведь если не сбылось, глухая
тоска вам станет докучать.
 
 
Унынье станет вашим другом,
и ложью жизнь, и правдой – ложь,
вокруг глядите вы с испугом,
не разбирая – снег ли, дождь.
 
 
Теперь то зябко вам, то душно,
смешно… до слёз! а слёз-то нет,
душе измученной всё чуждо —
погас волшебной страсти свет.
 
 
Мечта звала, мечта манила,
ты ей поверил – и раскис!
Не всем дана такая сила,
что б вверх идти, не глядя вниз.
 
 
Не всем дана душа такая,
что б каждый всход в ней – красота.
Теперь я знаю, погибает
тот, чья мечта – всего мечта.
 

ИСПАРИЛИСЬ

 
Дело не в том,
что забыли возвышенный слог.
Дело не в том,
что разбили изящную чашу.
Просто сквозь трещины
пали в горячий песок
и испарились
все идеалы наши.
 

СНЕГ ИДЁТ

 
Снег идёт, младенчески невинный,
и земля покрылась коркой льда.
Снег идёт… мне кажется, я гибну,
гибну безвозвратно, навсегда.
 
 
Белый снег, белее покрывала,
в воздухе снежинок целый рой!
Человеку надо очень мало,
чтобы быть счастливым под луной, —
 
 
смотрит он, как мутное круженье
улетает в призрачную даль, —
веет тихой ласкою смиренья
на его уснувшую печаль.
 
 
Спит земля, устав от непогоды,
от ветров осенних и тревог…
Белый призрак водит хороводы
вдоль чужих нехоженых дорог.
 
 
Но земля его как дар приемлет,
он ей кажется спасением от зла.
Белый снег обманом стелет землю,
а она от счастья замерла!
 
 
Он не скроет, только припорошит
все твои печальные дела.
Я на миг поверила и тоже,
как и ты, от счастья замерла.
 
 
Человеку хочется поверить
в чистый и божественный покой —
только б позабыть свои потери,
только б счастье ощутить рукой…
 
 
Но в горячих трепетных ладонях
снег холодный долго не лежит:
тонкою прозрачною струёю
он с ладоней ваших убежит.
 
 
Белый призрак кружит, кружит, кружит,
белый призрак разум замутил.
Кто поверил – тот уже не тужит,
кто поверил – тот про всё забыл.
 
 
И живёт без страха, без оглядки,
думая, что научился жить.
Словно сам с собой играет в прятки,
словно хочет жизнь перехитрить.
 
 
Ну, а я… я – глупенький мечтатель,
я от снега убежала прочь,
я зарылась в книги и тетради,
и со мной осталась только ночь,
 
 
да ещё – безмолвная равнина,
как мои грядущие года…
Оттого и кажется, что гибну,
гибну безвозвратно, навсегда.
 

РАСПЛАТА

За всё расплата – у судьбы характер крут.

За дар дружить – всех друзей отберут.

За дар сказать – дар получишь краснеть

и так дрожать, что просто сил нет смотреть…

за красоту и за нежность души —

вид неприступный, словно замок в глуши.

За талант ценой заплатишь большой:

быть с нелюбимым, а любимый – с другой.

За всё расплата: за беззлобность – враги,

и долгий путь – за две быстрых ноги,

и тяжкий груз – за две лёгких руки,

и всё не те на помине легки…

За яркость жизни и за дней круговерть,

за крики: «Браво!» – слишком раннюю смерть.

ОДИНОКИЕ

 
Свинцовый день покинул небосвод,
спустился вечер сине-безмятежный
и снежный плащ раскинул свой небрежно,
не ожидая никаких забот.
 
 
Покой, безмолвие и холод изначальный,
мерцанье звёзд и тишина дорог…
уснуло всё на ночи краткий срок,
и только слышен вьюги свист печальный.
 
 
Так холодна и, прячась в рыхлый снег,
так часто дышит нам на окна и на щёки…
Тем, кто когда-то были одиноки,
невольно жалко одиноких всех.
 
 
Мне жаль её – ведь я сама теперь
на вьюгу удивительно похожа —
не подходите близко, заморожу!
Застыла я от холода потерь…
 
 
Вот жалобный оркестр её притих,
нестройными звучащий голосами…
она глядит озябшими глазами,
и льдинками застыли слёзы в них.
 
 
Нет, я там, в тёмном зеркале-стекле, —
опять, забывшись, глупо размечталась…
наверно, что-то всё-таки осталось
в души моей замёрзше-серой мгле…
 

ПУСТОТА

 
Пустота…
это не просто,
когда нет ничего.
Это – и небо, и звёзды —
для одного.
 
 
И сотни чудесных звуков,
но музыки нет,
и нити словесных клубков
не выткут сонет.
 
 
Пустота —
везде неуютно,
везде – ни с кем,
прозрачно-осеннее утро
ни зачем.
 

ГИМН ТОСКЕ

 
Плыла и нежилась она,
тугая как покой
и плотная, как тишина,
она звалась тоской.
 
 
В ней было всё: и крик в ночи,
и вздох последний твой,
и страстный шёпот: «Помолчи!»
и грохот роковой.
 
 
Тоска в предчувствии твоём —
«останься» или «плачь»?
Ну, говори, ведь мы вдвоём,
а ты молчишь, палач!
 
 
А ты молчишь, а ты томишь,
и гаснут искры дня.
Дождём холодным с серых крыш
течёт тоска моя.
 

СВЫСОКА

 
Держу пари: ты ропщешь на себя
и от меня ты в прежнем восхищеньи,
но лишь тогда, когда тебя
я равнодушьем ставлю на колени.
 
 
Я незлопамятна и с миром отпущу,
не идол, мне не нужно поклоненья.
Забыть смогу, но не прощу,
да и не стоишь ты прощенья.
 

СКРИПКА

 
Скрипка, боль моя, не плачь!
В снах далёких
я скрипач.
 
 
Может, ты моя судьба неузнанная?
Может, ты моя дорожка узкая?
 
 
Может, ты моя единственная?
Спой!
Брошу всё
и побегу за тобой.
 
 
Все тиски свои порву,
буду грезить наяву.
 
 
Отпусти меня, душа,
не кори,
путь другой себе нашла.
Говори!
 
 
Нет, молчи —
совладать с тобой мне невмочь!
Манишь, манишь за собой
в эту ночь.
 
 
Ты одна не изменишь, не солжёшь,
не обманешь, не предашь, не убьёшь.
 
 
Но – нет сил!
В свет мой, в день
отпусти!
Путь другой себе нашла,
ты прости.
 
 
Не могу юлить и вилять,
там важнее, там нужнее…
Опять!
 
 
Ты на части меня развела,
то ли вырвала крылья,
то ль дала.
 
 
Что ты просишь, что зовёшь
в мир иной?
Этот чем не хорош?
 
 
Не могу я за тобой,
не могу,
дай в последний раз обниму
 
 
шейку тонкую,
струны нежные,
звуки страстные,
неизбежные…
 
 
Оторвалась и ушла.
Я ж для дела, не напрасно?!
Но на душу тень легла,
в сердце музыка погасла.
 
 
А рука ещё хранит
струн живых её биенье
и звучит, звучит, звучит
нота жалобная мщенья…
 

ОДНОКЛАССНИЦА

 
Она пришла, тихая, доверчивая, —
прежняя, худая, как хворь.
Села, темноту глазами прочерчивая,
и сказала: «Не верю в любовь!»
 
 
Я поджала ноги босые,
вздохнула, сглотнула эту пилюлю.
Что, милая? Что, курносая,
и тебя обманули?
 
 
Она бодрится, смеётся, вертится,
конфеты грызёт и яблоки —
дескать, всё перемелется,
всё забудется, якобы.
 
 
Смотрю: глазёнками зыркает шустро,
такая смешная, освоилась быстро.
Быть человеком – сложное искусство.
«Какое нам дело до всяких министров?!»
 
 
Где же ты пропадала? (моя одноклассница,
мы не дружили), такая славная?
Такая отчаянная проказница!
Никому не спустишь! А я – и подавно.
 
 
Мы не сойдёмся – знаю, проверено, —
слишком открыта, болтаешь много!..
Но я запомню: ты поверила
в самом начале моей дороги.