Текст книги "Психопат (сборник)"

Мне нравится, что она не замечает, как мы сближаемся. Мягко возражаю:

– Есть одна, и ты ее назвала: я жив! А эта проблема влечет за собой целый список других, и тут ты ничего не можешь поделать.

Она надолго замолкает, понимая, что я прав. Нет смысла торопить женщину, психика которой находится сейчас не в лучшем состоянии.

– Все это время я жила с чувством вины! – неожиданно признается она. – Один и тот же кошмар: нож протыкает твою грудь… ну почему лезвие так легко входит в тело?!

– Хорошо заточено, вот и весь секрет! – поясняю я, беззаботностью тона маскируя правду. – Но только ты зря себя изводила: удар ножом был предопределен заранее. Насилие всегда порождает насилие. В заповедях Моисеевых сказано: око за око, зуб за зуб.

– Зря мучилась? – горько усмехается она. – Нет уж, убийство есть убийство, и ему нет оправдания. И не приплетай сюда Моисея, после него пришел Иисус и проповедовал любовь и прощение.

– Не усложняй того, что и так непросто! Ну подумай сама: если следовать Иисусу, общество развалится. Оно держится на простом и понятном принципе: каждый, кто преступил закон, должен быть наказан. Нет, милая, думаю, ты испытывала вину совсем по другой причине! К человеколюбию она никакого отношения не имеет!

– И какова же эта причина? – с вызовом спрашивает она.

– Ты нарушила нечто большее, чем мораль. Позволив агрессии взять над собой верх, ты пошла против законов природы, причем действовала вопреки самым важным человеческим инстинктам. В глубине души ты понимала тогда, как понимаешь и сейчас, что прав был я, а не ты. Женщина должна принадлежать мужчине, если он того достоин и любит ее, а не наоборот. Тебе следовало подчиниться, потому что твой собственный выбор – тряпки, а не нормальные мужики.

– Не тебе о них судить! – Настораживает, что я не слышу злобы в ее голосе. Эта женщина еще ничего не проиграла. Она достойна восхищения. После недолгой паузы незнакомка терпеливо поясняет: – Ты просто шут, возомнивший себя королем. Есть вещи, которые не прощают.

– А на что мне твое прощение?! Мне нужна твоя любовь в обмен на мою, и это – честная сделка. В противном случае мы вновь вернемся к исходной ситуации, и остается только надеяться, что твоя вторая попытка окажется удачнее.

– Ты все-таки настоящий психопат! – Она обращается скорее к себе, чем ко мне. – Как мне от тебя отвязаться?

– С моей помощью! – вещает бодрый голос. Черт бы его побрал, этого грузного человека, всегда появляющегося не вовремя! Интересно, как много он успел услышать.

– Похоже, ты серьезно влип! – с удовольствием сообщает мне мой злой гений, затем поворачивается к незнакомке. – Ну, собирайтесь, поедем в отделение.

– С чего бы это? – интересуется она, не скрывая раздражения. – И вообще, кто вы такой?

Он долго роется во внутреннем кармане куртки, затем протягивает ей удостоверение. Неугомонному стражу порядка не нравится неприязненный тон молодой женщины, но он сдерживает гнев, поскольку она ему нужна.

– Что вы от меня хотите?! – Незнакомка по-прежнему раздражена и не собирается этого скрывать.

– Нужны ваши показания против этого типа! – хмуро поясняет грузный человек, начинающий понимать, что, возможно, не все идет гладко.

– В чем я должна его обвинить? – невинно спрашивает она.

Он недобро смотрит на строптивицу, не пожелавшую облегчить ему жизнь, затем переводит взгляд на собственные руки, словно собираясь выколотить ими нужные показания.

– Он совершил над вами насилие.

Уверенности в этом утверждении недостаточно, и женщина презрительно хмыкает:

– Откуда вам знать? Вы что, ясновидящий?

Но она недооценила профессиональные качества человека, упрямо навязывающего ей свою помощь. Он смотрит на осмелившуюся ему перечить особу с усмешкой, затем делает к ней шаг и быстрым движением снимает с воротника ее халата волос. Аккуратно запихнув его в пластиковый пакетик, обращается ко мне:

– Объясни ей, что врать бессмысленно!

Охотно включаюсь в игру. Петля, наброшенная на мою бедную шею, стягивается туже, стимулируя выброс адреналина в кровь. Окружающий мир кажется настолько красочным, что рябит в глазах, и я чувствую, как жизнь приобретает особо острый вкус, доступный только гурманам. Глядя в глаза желанной женщины, четко выговариваю слова:

– Врать бессмысленно, милая… так же, как и говорить правду. И если честно, то теперь все козыри у него.

– Конечно, ведь я слышал ваш разговор! – Мой преследователь позволил себе стать благодушным. – А завтра у меня на руках будет заключение по анализу ДНК.

– Ну и что? – с вызовом спрашивает она.

– А то, что ты покрываешь преступника, – снисходительно замечает он. – В этом нет никакого смысла.

– Нет нужды никого покрывать! – возражает она спокойно. – Этот человек не совершил никакого преступления. Вы ошиблись.

– Возможно, – соглашается он. – Но в любом случае место его в тюрьме. Поверь, я знаю, что говорю.

– В последнее время я даже себе не верю, – парирует она. – А вам – тем более.

– Зря, я сражаюсь на твоей стороне! – Он больше не склонен впадать в ярость, понимая, что ничего этим не добьется. Обращаясь к женщине на ты, мой злой гений не старается унизить ее, скорее, пытается расположить к себе.

– Я сама могу за себя постоять, мне не нужна ваша поддержка.

Твердый ответ вероятной потерпевшей заставляет его задуматься, и, поколебавшись, он принимает единственное решение, позволяющее покинуть нас, сохранив лицо.

– Не вижу смысла пререкаться, пока на руках нет результата анализа ДНК. Встретимся завтра, разговор будет предметнее.

Как только он уходит, в комнату заходит врач. Скорее всего, она-то и натравила на нас стража порядка, догадавшись о характере моих непростых отношений с ее сотрудницей. Безусловно, эта дама мне не союзница, хотя, возможно, и не относится к числу врагов.

– Все в порядке? – обращается ко мне. – Как вы?

– Вашими молитвами.

Мой ядовитый ответ не производит впечатления: докторша невозмутимо измеряет мне давление, и придя к выводу, что все в норме, предлагает отправиться домой. Судя по всему, ей не терпится остаться с медсестрой наедине. Что ж, любопытство сгубило кошку! Спускаюсь в фойе первого этажа, сажусь на диванчик возле дальней стены. Ждать приходится долго, но в конце концов из кабины лифта выходит она – женщина, придавшая моей жизни новый смысл.

Она не удивляется, будто и не ждала ничего другого. Равнодушно скользнув взглядом, направляется к выходу. Думаю, она затылком ощущает мое присутствие и потому идет демонстративно ровно, слегка покачивая бедрами. К дому незнакомки приходим на удивление быстро, если только, конечно, это ее дом. Она не заходит в подъезд, а садится на лавочку и ждет, внимательно наблюдая за моим приближением.

– Не занято?

Сарказм не вызывает улыбки, женщина отводит взгляд, но я по-прежнему не ощущаю в ней напряжения.

– Ну что ты от меня еще хочешь? – интересуется она сухо. – Разве не ясно, что я не собираюсь тебя сдавать?

– Почему?

Вопрос застает ее врасплох, она хмурится, но не считает нужным ответить.

– Почему? – повторяю я. – Тебе ведь ничто не мешает.

– Я хочу забыть все, что случилось.

– Так в чем проблема? Забудь.

– Проблема в тебе. Ты это прекрасно знаешь. Есть лишь один выход: ты должен исчезнуть и оставить меня в покое.

– Оставить тебя? Боюсь, это выше моих сил. Ты же сама сказала, что я – психопат.

Она морщится.

– Прекрати ломать комедию. Считай, что мы квиты: ты совершил насилие, я пырнула тебя ножом. К тому же ты не психопат, а просто псих.

– Обычно я таких слов не прощаю!

Многозначительный тон не производит впечатления. Незнакомка глядит насмешливо, затем поднимается со скамейки.

– Пожалуй, говорить нам больше не о чем. Прощай, уродец, я тебя не боюсь!

Следую за ней до второго этажа. Она достает связку ключей, но не торопится открывать дверь, за которой находится отгороженное от мира пространство, где каждая вещь хранит свой неповторимый запах.

– Завтра он получит результаты анализа и придет за объяснениями, – торопливо говорю я. – Боюсь, тебе не удастся так легко от этого отмахнуться.

– Давай не будем обсуждать эту тему на лестничной площадке! – Она недовольна. – Соседям ни к чему знать о наших проблемах.

– Ты приглашаешь меня на чашку чая? – спрашиваю невинно. – Пожалуй, ты действительно меня не боишься!

– Иди пить чай к себе домой, здесь ты никому не нужен.

Она открывает наконец дверь и заходит вовнутрь, в прихожую, за которой проглядывает гостиная, почти не видная в сумеречном освещении. Делаю шаг вслед и немедленно слышу окрик:

– Выйди вон!

– Ты же меня не боишься!

– Не боюсь, – подтверждает она спокойно. – Ты и сам знаешь, что это правда.

– Тогда отчего бы нам не поговорить? Я действительно не понимаю, почему ты меня покрываешь. И учти, с тем человеком ухо надо держать востро, он совсем не глуп.

– Я разберусь в своих делах сама! – обрывает она меня и неожиданно захлопывает дверь.

Давлю на кнопку звонка с такой силой, что белеет палец, но ничего не слышу: то ли настолько хороша звукоизоляция, то ли эта штуковина вообще не работает. От удара кулаком по бронированной плите звук гулко разносится по подъезду. Бью снова и снова, будоража воображение соседей. Спустя минуту приоткрывается дверь квартиры, что напротив, и старая карга, из предосторожности не снявшая цепочку, визгливо орет:

– Немедленно прекратите, молодой человек, не то вызову милицию!

– Да вызывай, ради бога! – огрызаюсь я.

Почти сразу бронированная дверь, по которой я только что молотил кулаком, распахивается. В глазах незнакомки ярость, но она удерживается от брани и отходит в сторону, пропуская меня в квартиру. Минуя коридор, проходим в кухню. Женщина тяжело опускается на стул, не предлагая мне сесть.

– Ты – законченная сволочь! – заявляет она. – Говори, что хотел, и убирайся! У меня с соседями и без тебя отношения натянутые.

– Почему ты так небрежно обращаешься с человеком, желающим тебе добра?

– Ах, вот как! Оказывается, передо мной образец добродетели! Так ты, может быть, и трахнул меня только из гуманности, а, недоносок? Только лишь для того, чтобы мне не было так одиноко.

Ее нецензурная лексика коробит и одновременно возбуждает. Мне нравится, что она выведена из равновесия, но не испытывает страха и не собирается сдаваться.

– Замечательно! – Беру табурет и сажусь напротив, заблокировав хозяйку квартиры в тесном пространстве между кухонным столом и газовой плитой. – Не хочешь отвечать на мои вопросы, ну и ладно! Тут, знаешь ли, и дураку все понятно. Ты действительно не боишься меня, но лишь потому, что в твоем сознании я перестал быть неизвестной величиной, а люди больше всего боятся неизвестности. Сейчас я просто очередной больной, а медики к своим пациентам привыкли относиться снисходительно. Тебе не страшно еще и потому, что моя свобода зависит исключительно от твоей воли. Завтра мой преследователь докажет, что у нас были интимные отношения, и тогда ты смело сможешь заявить о совершенном над тобой насилии. И правда, ты ничем не рискуешь: нет ни одного факта, свидетельствующего, что ножом меня ударила именно ты.

– Зачем мне врать? Я скажу, что защищалась! – шипит незнакомка. – И мне поверят!

– Брось! Это плохая идея. Самое правильное – все отрицать. Если на тебя будут давить, говори, что никакого ножа в глаза не видела! Для следствия я – самоубийца-неудачник. При любой иной версии ты рискуешь получить срок вместе со мной.

– К чему ты мне это все рассказываешь? – спрашивает она, не скрывая, что мои слова не вызывают у нее доверия.

– Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– Их и так не будет. Я ведь сказала уже, что не собираюсь сдавать тебя этому типу. – Незнакомка начинает успокаиваться, мне же хочется видеть ее по-прежнему возбужденной, и это желание многократно усиливает остроту моего чувства к ней.

– Ты так и не объяснила, почему меня покрываешь.

– Потому что мне тебя жалко, маленький уродец, а женщина, испытывающая жалость, становится сентиментальной. По моей вине ты чуть не отправился на тот свет, а что получил взамен? Сомнительное удовольствие от близости, добытое обманным путем. Ты мог бы обладать мною снова и снова, если бы захотел, – нужно было только правильно себя вести. Говорю тебе, мы – квиты! Мне кажется даже, что ты пострадал больше.

Меня начинает трясти, но вовсе не от ярости. Это возбуждение, переливающееся через край; оно распространяется по телу подобно ударной волне, я чувствую, что мне уже не унять дрожь в руках, и стискиваю кулаки так, что их сводит от напряжения. Как ни удивительно, мне удается спокойно произнести:

– Ты ошибаешься. За обладание тобой я готов был заплатить любую цену. Поэтому я считаю себя выигравшей стороной.

Она пожимает плечами.

– Какая разница? Теперь уже не имеет значения, кто выиграл: каждый из нас волен остаться при своем мнении.

– И опять ты неправа. – Мой голос звучит глухо, и она бросает на меня настороженный взгляд. – На самом деле с тех пор, как мы расстались с тобой на кладбище, ничего не изменилось.

Почувствовав себя неуютно, незнакомка переводит взгляд на часы, вмонтированные в дверцу кухонного шкафчика. Зябко ежась, сообщает:

– Мне пора идти за сыном. Он сейчас у свекрови.

– Позвони, скажи, что задерживаешься на работе.

– Не говори глупостей!

Она пытается встать, но я удерживаю ее на месте, надавив на плечо. Обездвиженную женщину начинает бить мелкая дрожь, усиливающая мое возбуждение. Мы молчим, потому что нам уже не нужно ничего говорить друг другу. Внезапно она перегибается через стол, пытаясь дотянуться до кухонного ножа на другом краю столешницы, но расстояние слишком велико.

– Видишь, твой страх возвращается, иначе тебе не понадобился бы нож. – В моем внезапно охрипшем голосе смешались ожидание и страсть. – Все повторяется, не так ли?

– Ты – псих! – произносит она с ненавистью, но это меня больше не задевает. Легким щелчком подталкиваю нож к незнакомке, и она немедленно направляет его мне в живот. Делаю шаг назад, давая, наконец, возможность ей встать. Теперь лезвие упирается мне в грудь. Она тяжело дышит, замерев на месте, ее глаза темнеют.

– Трагедия превращается в фарс! – Мой насмешливый тон заставляет ее руку дрогнуть. – Такие вещи получаются хорошо только с первой попытки.

– Отойди! – Ее тон скорее просительный, чем приказывающий.

– Похоже, тебе не хватает духу! Давай сделаем это вместе!

Делаю полшага вперед, ее рука уходит назад недостаточно быстро, и нож, проткнув свитер, прокалывает мою кожу, вызывая болезненное ощущение холода. Она отводит лезвие и застывает, глядя куда-то мимо меня. Меня поражает сонное выражение, появившееся на ее лице. Незнакомка аккуратно кладет нож на столешницу и упирается руками мне в грудь. Беру ее лицо в ладони, целую в стиснутые губы, а она продолжает безучастно смотреть на стену за моей спиной, не оказывая сопротивления, но и не отвечая на поцелуй. Пытаюсь поцеловать ее снова, но неожиданно резким движением она отпихивает меня, а затем, словно израсходовав всю энергию, тихо говорит:

– Пусти, мне надо позвонить!

Что-то в ее голосе заставляет меня отойти в сторону; незнакомка, выйдя в коридор, безуспешно ищет телефонную трубку на полочке под зеркалом, затем, спохватившись, начинает шарить среди обуви и находит ее внутри отороченного мехом ботинка. Искоса взглянув на меня, набирает номер.

– Добрый вечер! – Она ограничивается приветствием, поскольку свекровь перехватывает инициативу: слышу, как раздраженная женщина произносит назидательным голосом длиннющий монолог, но не могу разобрать слов.

– У нас была проблема с пациентом, поэтому пришлось задержаться, – оправдывается незнакомка. – От меня ничего не зависело.

Из трубки вновь доносится неразборчивая скороговорка свекрови, но звучащая уже в более низкой тональности. Слов я по-прежнему разобрать не могу, но ясно, что бабушка вовсе не горит желанием отправлять внука домой в столь позднее время.

– Хорошо, – соглашается невестка, – пусть остается, а утром я зайду и отведу его в школу.

Положив трубку – теперь уже на полку, – она застывает на месте, отвернувшись от меня, а я подхожу и кладу руки на ее плечи. Пытаюсь развернуть ее к себе, но она, вырвавшись, проходит в комнату, и мне приходится следовать за ней, но не как хищнику, преследующему добычу, а скорее как ребенку, не желающему потерять из виду защитницу-мать. Странная метаморфоза: желание внезапно улетучивается, оставляя после себя наивное, почти детское удивление, словно все это происходит не с тобой, а с незнакомым и отнюдь не симпатичным тебе парнем. И даже понимая, что в действительности с тобой играет злую шутку твое же собственное подсознание, в расщепленном мире которого живут два столь разных человека, ты, к несчастью, не можешь остановиться. Так же как и твоя загнанная в угол жертва, ты знаешь, что уже ничего нельзя изменить, потому что эти двое внутри тебя на самом деле неразделимы. И осознание того, что женщина, отрешенно застывшая посреди плохо освещенной комнаты, одинаково нужна обеим половинам моего поляризовавшегося сознания, вновь делает меня сильным.

Интересно, что такое счастье? Если это ощущение гармонии и покоя, то подобное состояние недостижимо для такого психа, как я. Обнаженная женщина, лежащая рядом со мной, курит, отвернувшись к стене. Ее нагота прикрыта льняной простыней, но мне достаточно вида округлых плеч незнакомки, чтобы еще раз осознать, насколько непреодолима моя страсть. Является ли это любовью, не знаю. Подобное неведение наводит на мысль, что излишне жесткая конструкция, лежащая в основании моего больного разума, размягчилась и потекла, не выдержав целительного тепла, истекающего от тела отдавшейся мне женщины. Она сделала это, сдержав страх или, наоборот, подчинившись ему, но так и не проявив эмоций в течение близости. Отрешенно позволила снять одежду, целовать плечи и шею, гладить крутые упругие бедра, но эта отрешенность вызвала, как ни странно, лишь еще большее возбуждение. О чем она сейчас думает? Провожу рукой по ее спине, а она поворачивается и спокойно смотрит в мои глаза, не поощряя меня и не отталкивая. В ее взгляде безразличие, сводящее с ума, но не так, как ей хотелось бы, поскольку оно не останавливает, а, скорее, заводит, заставляя становиться агрессивным. Моя рука скользит по ее боку вниз, затем поднимается, следуя соблазнительной геометрии ее бедра, и лишь только тогда незнакомка делает слабую попытку воспротивиться, а я, к собственному удивлению, не пытаюсь ей препятствовать. Перевернувшись на живот, она вытягивается в струнку и замирает, а моя ладонь успокаивается, найдя место на самой выпуклой части ее тела, и такое положение вещей – пусть этот компромисс и временный – устраивает нас обоих.

– Ну, ты получил то, что хотел, уродец? – В ее вопросе больше насмешки, чем любопытства.

– Не знаю… может, и получил. Проблема на самом деле заключается в другом: совпадает ли то, что ты хочешь, с тем, что тебе нужно?

– В чем же здесь проблема?

В ее голосе издевка; приходится признать, что незнакомка по-прежнему меня ненавидит, и такое положение вещей, возможно, не изменится никогда. Терпеливо отвечаю:

– Если бы знать самому, чего хочешь…

– Все нормальные люди это знают.

– Тогда и ты, возможно, получила то, что хотела.

– Ерунда, я пожертвовала только телом! Это – как дать милостыню нищему.

– У женщины тело и душа неотделимы, вы не умеете отдавать одно, оставляя себе другое.

– Что ты понимаешь в женщинах?! – зло спрашивает она.

– Ничего, – соглашаюсь я. – Так же, как и ты в мужчинах!

– О чем ты? – требует ответа она.

– Ты ведь изводила своих мужчин так же, как меня, правда?

– Ты – подонок! Не касайся моих отношений с мужем, хватит! – кричит она.

Рывком перевернувшись, женщина сбрасывает мою руку и впивается в меня ненавидящим взглядом. Простыня съезжает вниз, обнажив ее живот и полную грудь. В свете уличного фонаря, пробивающемся сквозь занавески, соски незнакомки выглядят почти черными, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы их коснуться.

– Речь не о муже, а вообще обо всех мужчинах, окружавших тебя в жизни, – спокойно поясняю я. – Понимаешь, вообще обо всех, начиная с самого первого увлечения. Ты могла внушить им страсть, демонстрируя что-то, похожее на любовь, но на самом деле испытывала нечто совсем иное. Думаю, это было в большей степени презрением или, возможно, просто безразличием, но только не любовью.

– Ничего подобного! – торопливо отрицает она. – Твои слова – плод безумной фантазии!

– Нет, это правда, пусть и не особенно приятная, – мягко возражаю я. – Все дело в том, что сама ты никогда об этом не задумывалась. Помнишь, ты говорила, что легких отношений с мужчинами у тебя не бывает? Но их и не могло быть, и теперь ты знаешь причину. Дело не в мужчинах, дело в тебе!

– Ты – маленький хитрый лис, но я в состоянии разгадать твою игру! – презрительно произносит она. – Тебе мало осквернить меня физически, нужно еще и уничтожить морально.

– Как всегда, ничего не поняла! – тем же тоном отвечаю я. – Мне просто хотелось, чтобы ты попробовала разобраться в себе, потому что тогда ты смогла бы понять меня и измениться.

– Измениться нужно не мне, а тебе! – запальчиво восклицает она. – Но, к несчастью, психи на такой героизм не способны! Нет, что тебе действительно необходимо – это принудительное лечение!

– Хочешь вывести меня из равновесия? – Я даже не пытаюсь скрыть раздражение. – Глупая идея: мы ничего не выиграем, если будем ссориться.

– Мы в любом случае ничего не выиграем, потому что один из нас – натуральный ублюдок, да еще со склонностью к морализаторству! Мне даже жаль тебя, уродец, но я не собираюсь выслушивать нравоучения от человека с ненормальной психикой. – Ее тон вновь повышается до крика. – Да пошел ты к е…й матери!

– Прекрати истерику, не то мне придется остановить ее силой! – грубо осаживаю ее.

– Давай! – подначивает она. – Попробуй! Ударь женщину, которую, если верить твоим же словам, ты любишь! Тебе ведь нужно насилие, ты живешь этим!

– Ничего мне от тебя не нужно! Сейчас ты успокоишься, и мы продолжим разговор.

В ответ незнакомка, изогнувшись, со всей силы бьет меня по щеке и сразу же откидывается на подушку, настороженно ожидая ответной реакции. Правая сторона моего лица начинает пылать, и этот жар хищно растекается по бесчисленным нейронам мозга, застилая разум мыльной пеленой. С трудом различаю беспокойные глаза безрассудной женщины, напряженно наблюдающей за моими руками. Намеренно или неосознанно, но ей удалось добиться своего: неуравновешенная, требующая возмездия часть моего сознания делает новую попытку взять верх, и я понимаю, что уже не могу ей противостоять. Медленно приподнимаюсь, нависая над женщиной, чья нагота теперь почти не прикрыта, а она немедленно выставляет вперед ладони, пытаясь защититься.

– Не собираюсь тебя бить! – хрипло сообщаю я. – Ты заслуживаешь большего!

Она не отводит глаз от моего лица, и хрупкое, почти прозрачное вещество, из которого состоит мое душевное спокойствие, плавится под ее пронзительным взглядом, возвращая нас в то дождливое воскресное утро, когда посреди безлюдного кладбища мы начали свою игру. Но, оказавшись вновь в состоянии войны, теперь мы продолжаем ее уже не такими, какими были тогда, внося в отношения новую неопределенность.

– Похоже, мы вернулись в исходную точку! – удовлетворенно замечаю я, почти физически ощущая напряжение незнакомки.

– Только попробуй! – предупреждает она решительно. – Ты сядешь надолго, потому что я больше не буду тебя покрывать!

– Есть отличный способ в этом убедиться!

Хотя мой голос окончательно сел, она разобрала каждое слово. Попробовала натянуть простыню выше, но мне удалось сорвать с нее молочно-белую ткань. С этого момента сопротивление незнакомки становится ожесточенным, что в действительности делает ее только более уязвимой.

До рассвета мы больше не разговаривали. Женщине, не сомкнувшей глаз на протяжении этой фатальной ночи, стыдно: она проиграла, позволив мне еще раз овладеть собой, но главное – испытала оргазм, что оказалось для нее настоящим потрясением. После того, как все закончилось, незнакомка ни разу не позволила мне дотронуться до нее, отстраняясь с таким отвращением, будто мои прикосновения могли вызвать незаживающие язвы. Не знаю, что творится в ее душе, но теперь, когда охватившее меня сумасшествие поутихло, ощущаю жгущее, как укус осы, беспокойство: впавшая в ярость женщина способна на многое, а возможность отомстить найдется всегда. Прихожу в ужас, представив, как мой преследователь протягивает незнакомке бланк с результатами экспертизы, а она сокрушенно кивает, признавая, что насилие было совершено. Вижу змеиную улыбку на ее лице, удовлетворенный взгляд, и откуда-то издалека, из дьявольских расселин подземного мира приходит острое желание заставить ее молчать. Инстинкт самосохранения требует действия, но – странная вещь – даже находясь в его власти, я не испытываю к незнакомке настоящей ненависти. Изумительное по контрастности ощущение, смесь страха и отстраненного любопытства: как она поступит? В сложившейся ситуации именно она – жертва, наделенная, по иронии судьбы, правом казнить или миловать, является хозяйкой положения. Ее взгляд, направленный на штору, отделяющую нас от светотени утра, ничего не выражает. В сущности, у меня нет другого пути, как только ждать. Почему судьба сделала столь странный реверанс, сведя нас снова?! То, что я посчитал поначалу удачей, оказалось поражением. Моя вера в собственную неуязвимость рушится на глазах, превращая меня в маленького человечка, беззащитного перед безглазым ликом фатума. Ожидание становится настолько тяжким, что я уже не в состоянии лежать спокойно. Сажусь, свешивая ноги с кровати. Женщина, оставшаяся за спиной, наконец-то нарушает тишину, и ее слова звучат неожиданно насмешливо, подтверждая худшие мои предчувствия:

– Он ведь придет, не так ли?

– Придет, – хмуро подтверждаю я.

– Ты когда-нибудь уже сидел в тюрьме?

– Нет.

Итак, она приняла решение, свидетельством чему стало участие, с которым она задает следующий вопрос.

– Ты боишься?

– Нет.

– Почему? За насилие положено несколько лет тюрьмы. Тебя не пугает перспектива попасть за решетку?

– Если ты и вправду надумаешь меня сдать, то я даже не буду на тебя злиться.

– Несмотря на то, что я исковеркаю твою жизнь? – интересуется она, не скрывая любопытства.

– А мне жить не особенно хочется! Я ведь псих, ты разве забыла? Мне чем хуже – тем лучше!

– Даже псих должен понимать, что для него хорошо, а что плохо.

Мне хочется прибить ее за поучающий тон, но в этом нет никакого смысла. Встаю с постели, начинаю одеваться. Камень в душе разросся до таких размеров, что начинает придавливать плечи, заставляя горбиться. Но когда я уже подхожу к двери, незнакомке удается застать меня врасплох.

– Ты будешь завтракать? – интересуется она, причем так небрежно, будто задает мне этот вопрос каждое утро.

– Хочешь меня накормить? – после некоторой паузы спрашиваю я.

– Да, но боюсь, что могу предложить только яичницу. Зарплату выдадут не раньше, чем послезавтра, – спокойно поясняет она.

Ее изощренная игра начинает действовать на нервы. Эта тварь так уверена в собственной неуязвимости, что не может перебороть искушение продемонстрировать маленькую толику благородства. Даже приговоренному к смерти полагаются перед казнью какие-то поблажки.

– Хочешь задобрить свою совесть? – Мой вопрос не вызывает понимания.

– Мне это не нужно, – заявляет она. – Моя совесть чиста. Ты же сам утверждал, что зло должно быть наказано. И между прочим, я обязательно воспользуюсь твоим советом – буду все отрицать. Пусть этот милиционер продолжает считать, что ты сам себя поранил.

– Давай, действуй! – откликаюсь я. – Мне все равно.

Направляюсь в прихожую, затворяю за собой дверь и почти сразу слышу щелчок щеколды. Хозяйка квартиры остается по ту сторону бронированной плиты, окончательно разделившей наши судьбы. Спускаясь по лестнице, сталкиваюсь с пожилой женщиной. В ее глазах любопытство, которое она не пытается скрыть. Вырвавшись из стандартной тесноты подъезда, ощущаю облегчение. Ничего еще не потеряно, и наша борьба отнюдь не закончена! В супермаркете, оккупировавшем первый этаж углового дома, немноголюдно. Набросав в корзину продуктов, спешу к кассе, а затем почти бегом возвращаюсь к дому незнакомки. Она не торопится открывать, возможно, уснула или принимает душ. В конце концов, слышится сухой щелчок, и в образовавшемся узком проеме появляется глаз.

– Чего тебе? – Вопрос звучит так тихо, будто она боится разбудить кого-то.

– Я передумал.

– Передумал что?

– Ну, насчет завтрака… я тут купил кое-что.

Она надолго задумывается, потом приоткрывает дверь.

– Проходи, только без глупостей.

Завтрак проходит в молчании. Закончив мыть посуду, она ехидно интересуется:

– Решил, что можешь откупиться таким способом?

– Нет. Просто есть захотелось, а яичницу я терпеть не могу. Так что не бери в голову.

Подумав, она неожиданно заявляет:

– Я могла приготовить омлет, молоко у меня было. Ты ешь омлет?

– В детстве любил даже. А потом мне его никто не готовил.

– Сделать омлет – проще пареной репы. Я тебя научу… хотя в тюрьме это вряд ли пригодится. – В ее голосе вновь сочувствие, причем, конечно, фальшивое. Женщина наслаждается ситуацией, понимая, что именно ее спокойствие и хладнокровие выводят меня из себя.

Оставив укол без внимания, сухо сообщаю:

– Вряд ли анализ сделают быстро.

– Мне некуда торопиться… и тебе тоже, – равнодушно замечает она.

– Некуда, – соглашаюсь я.

Вот ведь как в жизни бывает: прикладывая неимоверные усилия, ты добиваешься женщины, и она в конце концов уступает, но за ее мнимой покорностью ничего не стоит, и ты все равно оказываешься в ее власти. И тогда уступать приходится тебе.

– Хочешь, я буду о тебе заботиться? – неожиданно для себя самого предлагаю я.

– Не хочу, – помедлив, отказывается она. – Отправляйся-ка ты домой! Или на работу. Ты вообще-то работаешь?

– Да, электриком в студенческом общежитии. Платят мало, зато свободного времени невпроворот.

– У тебя нет высшего образования? – удивляется она.

– Ну университет-то я закончил. Только по специальности никогда не работал. Не мог представить себя в коллективе. А электрик – он сам по себе. Да и возможность подхалтурить всегда имеется.

Женщина задумчиво смотрит на меня, затем жестко произносит:

– Ладно, иди! Мне нужно заняться уборкой.

– Ну, как знаешь.

Направляюсь к двери, но неожиданно она останавливает меня:

– Подожди!

Ее глаза по-прежнему изучают мое лицо, изучают так внимательно, словно незнакомка решила навеки запечатлеть его в своей памяти. Затем она делает шаг в сторону, наклоняется и, открыв дверцу одной из кухонных тумбочек, вытягивает наружу черный пластиковый пакет.