Текст книги "Психопат (сборник)"

Просыпаюсь ночью, понимая, что уснуть уже не удастся. Пытаюсь представить нашу близость с Апрель, но тщетно: в моем воображении она остается абстрактной категорией. Можно ли построить столь зыбкую конструкцию, как человеческие отношения, если единственным скрепляющим материалом является песок? Я ничего не знаю об этой девушке, ровным счетом ничего, но понимаю, что она не рождена на нашей грешной земле, а ниспослана на нее богами. Так кто ты, валькирия, парящая надо мной на своем крылатом коне? На каком из небес выкована твоя шокирующая красота?

Если ты охладел к женщине, не стоит надеяться, что тебе удастся ее провести. Наша очередная близость в какой-то момент становится настоящей мукой: я пришел в возбуждение и смог овладеть Лидией только тогда, когда представил, как набрасываю сзади удавку на ее шею и начинаю стягивать петлю. Мои глаза остаются бесстрастными, но убийственный холод, переполняющий сердце, расходится по телу, перетекая к покрывшимся мурашками рукам. И тогда Лидией овладевает страх, делающий ее покорной и сладострастной, а это возбуждает по-настоящему. Теперь она видит меня таким, каким я сам себя представляю: одушевленной миной со сверхчувствительным сенсорным механизмом, настроенным исключительно на отвлеченные импульсы – на сверхтонкое движение материи, на игру колеблющейся светотени.

В конечном счете, мы засыпаем, чтобы проснуться утром с ясным осознанием того, что в наших отношениях что-то безвозвратно утеряно. Лидия еще не знает причины, но ощущает ее единственное, но чрезвычайно важное следствие: человек, которого она стремилась понять, остался вне пределов ее понимания. И, следовательно, ее жертва оказалась напрасной! Нет ничего более непредсказуемого, чем уязвленное самолюбие любящей женщины! Ее мстительность может оказаться смертельным ядом, особенно если она намерена принять его вместе с тобой.

Два дня под разными предлогами мне удается избегать Лидии, но так не может продолжаться вечно. Вновь увидеть Апрель – главный посыл моего наполовину свихнувшегося от ожидания рассудка, а для того чтобы увидеть ее, нужно явиться на сеанс лечебного сна. Мне глубоко безразлична сама процедура «священного таинства», но она – единственное связующее звено между мной и Апрель. Прихожу в клинику к Лидии, что напоминает явку с повинной, но реакция отверженной женщины оказывается неожиданно мягкой. Мы пьем чай, не упоминая о двухдневном моем отсутствии, старательно создавая впечатление, что у нас по-прежнему все хорошо. Но это только иллюзия, и мы оба понимаем, что уже ничего нельзя исправить. В конце концов, Лидия не выдерживает первая.

– Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь! – отстраненно произносит она. – Я тебя потеряла?

– Нет, конечно! – Вряд ли мой ответ способен ее обмануть, но, каковы бы ни были обстоятельства, слабость любой женщины кроется в ее собственном желании быть обманутой. Правда, есть и другая точка зрения: слабость делает женщину непобедимой.

– Ты пришел со мной попрощаться?

– Да говорю же тебе – нет! – продолжаю гнуть свою линию. Очень важно, чтобы у меня как можно дольше оставались развязанными руки, а для этого необходимо сохранить хотя бы видимость отношений с Лидией. – Я пришел сказать, что согласен еще на один сеанс! Мне настолько хочется прийти в себя, что я готов на все!

Она смотрит недоверчиво.

– Так вот что мучит тебя последнее время?

– Похоже, я оказался более впечатлительным, чем казалось поначалу!

– Твой страх можно понять! – задумчиво говорит она. – Если честно, я и сама побоялась бы исповедаться самой себе под действием субстанции, чье действие на человеческий мозг невозможно объяснить.

– Так мы сможем сегодня предпринять еще одну попытку? – спрашиваю осторожно, стараясь не выдать подлинную причину моего интереса.

– Сможем, только позже. Сейчас на очереди сложная пациентка, ты пойдешь после нее.

– В каком смысле сложная? – Надеюсь, мой голос звучит не слишком заинтересованно.

– Во всех смыслах. Да ты ее видел. На редкость эффектная девушка! Из тех, кого, встретив раз, уже невозможно забыть.

– А-а… да, помню. Действительно, производит впечатление. А что с ней не так?

– Весьма неординарный случай: ей хочется вспомнить, кем она была в предыдущих инкарнациях.

– Да? Ну, не знаю даже, что сказать. Наверное, это действительно интересно. Если, конечно, верить в реинкарнацию.

– Она верит.

– А ты? – спрашиваю с усмешкой.

– Дорогой, неужели у меня есть время для таких глупостей? – раздраженно отвечает Лидия. – Кто-то ведь должен заниматься делом, не так ли?

– Это ответ Марфы, а не Марии! – ухмыляюсь я.

– Ты о Марфе из Магдалы? – настороженно интересуется Лидия.

Мне надо бы проявлять большую осторожность: эту женщину нельзя недооценивать, и, боюсь, она прекрасно поняла смысл моих слов. Пока Марфа готовила для гостей еду, Мария восторженно внимала Иисусу, чем вызвала его расположение. Ни в коем случае нельзя давать Лидии повод для ревности, поскольку это расстроит все мои планы. К счастью, она, похоже, не заметила аналогии. Лицо Лидии спокойно, в голосе нет волнения:

– Без Марфы не было бы и Марии. Кто-то должен был помочь ей встать на ноги. Но такие вещи, конечно, не ценятся.

– Ну почему же? Лично мне Марфа симпатичнее. В ее доме всегда был порядок! – говорю со значением, пытаясь успокоить.

– Но только не в голове! – отвечает она. – Иначе ей удалось бы стать куда более счастливой.

Наш диалог прерывается – доктор вызывает Лидию в свой кабинет, и я перебираюсь в холл. Мой удел – ожидание.

Когда-то это все равно должно было произойти! Ты живешь со смутным предчувствием перемен, способных радикально переменить судьбу, и наконец встречаешься с той, что является подлинным смыслом твоего перманентного ожидания. Апрель уместно сравнить с неопознанным летающим объектом, вынырнувшим из беспорядочного скопления облаков, подсвеченных предзакатным солнцем. Ты стоишь, завороженный неземным изяществом его формы и мерцанием бортовых огней, и твой восторг берет верх над инстинктом самосохранения. Забывая о тех демонах, которые могут находиться внутри планирующего объекта, ты делаешь шаг ему навстречу. Но этот шаг оказывается гибельным.

Апрель нервничает, что не удивительно. Да и мое собственное спокойствие – не более чем защитная реакция, позволяющая такому неуравновешенному субъекту, как я, сконцентрироваться на предстоящем раунде борьбы с всемогущим и потому непобедимым фатумом. Эта борьба требует так много нервной энергии, что мое внутреннее тепло расщепляется на бесконечно малые порции, а мембраны клеток, в которых оно укрывается, съеживаются от напряжения. Напряжение усиливается с каждой секундой, и холл постепенно превращается в некое особое пространство, где стены с висящими вкривь и вкось картинами, уплывая в бесконечность, теряются в кривизне мировых линий, а холодный свет ламп сосредоточивается на узком пятачке, в центре которого находится Апрель. Увидев меня, она сдвигается к краю кожаного дивана, освобождая место. Примостившись возле нее, ощущаю неповторимый запах – дурманящее созвучие горьких и терпких нот.

– Вы тоже пришли на сеанс? – интересуется она.

– Я записан после вас. Но вы явились намного раньше времени.

– Специально так сделала. – Она виновато улыбается. – Ужасно нервничаю.

– Я вас понимаю, здесь не слишком подходящая обстановка для того, чтобы успокоиться. Но на самом деле нервничать не нужно. Процедура пройдет нормально. У них здесь все отработано.

Моя попытка придать голосу убедительности оканчивается провалом. Апрель замечает укоризненно:

– Разве с вами все прошло хорошо?

– Из каждого правила бывают исключения. На меня вообще равняться не стоит. Я – человек… – Поскольку мне не удается подобрать нужное слово сразу, предложение, не скрывая усмешки, заканчивает Апрель:

– …исключительный, раз вы исключение из правил.

– Нет, конечно! Скорее, плохо вписывающийся в привычные рамки, – пытаюсь возразить я. – У меня все не как у людей!

– Представьте, у меня тоже! Даже не знаю, хорошо это или плохо?

– В вашем случае вряд ли плохо!

– Я в этом не уверена! – отвечает она серьезно, а затем, внимательно за мной наблюдая, спрашивает:

– А что вы можете сказать о себе? Вы не очень-то похожи на человека, нуждающегося в помощи. Зачем вам нужна эта двусмысленная терапия?

– Сам хотел бы знать. Вообще-то, мне придется ее пройти скорее принудительно, чем по собственному желанию. Но, честно говоря, самому интересно, что из этого выйдет.

– Странно как-то… принудительная психотерапия. Не представляла, что таковая существует. Вы алкоголик?

– Нет. Не пью, не колюсь. По мнению того, кто меня сюда направил, мое хобби имеет принципиально иной характер.

Как всегда не вовремя входит Лидия. Косой взгляд в нашу сторону, и сразу же уголки ее губ опускаются – явный признак неудовольствия. Впрочем, она и не думает сдаваться – преувеличенно тепло улыбается мне и сразу же сухо обращается к Апрель:

– Вы пришли слишком рано!

– Но ведь это не преступление, не так ли? – с иронией интересуется моя собеседница.

– Не преступление, – соглашается Лидия. – Но у нас непредвиденная задержка, и в результате в процедурную вы попадете не ранее, чем через час. Если вас не смущает перспектива проскучать здесь столько времени, то все в порядке.

– Мне не скучно! – отзывается Апрель. – У меня интересный собеседник.

Лидия, не сумевшая придумать, что сказать в ответ, уходит, бросив на соперницу презрительный взгляд. Мне она уже не улыбается.

– Эта женщина к вам неравнодушна, – вскользь замечает Апрель.

– С чего вы это взяли?

– Раньше она была приветливой. А сегодня, увидев нас вместе, сразу же переменила тон.

– Да, боюсь, она глядела на вас неодобрительно. Но в этом нет никакого смысла: и вы, и я вольны разговаривать с кем угодно. Знаете, даже забавно наблюдать, как представительницы прекрасного пола научились осложнять себе жизнь из-за пустяков. Впрочем, лично на вас, по моему мнению, это правило не распространяется.

– Почему вы так думаете? – спрашивает Апрель, прекрасно знающая ответ. Что ж, отчего бы ей не польстить?

– Синдром красавицы. Вам не к кому ревновать. У вас нет соперниц, и в силу этого вы не боитесь потерять избранника. – К моему удивлению, Апрель отнюдь не торопится со мной согласиться. Вижу на ее лице легкую досаду, словно полупрозрачное июльское облачко бросило на него свою тень.

– Вы ошибаетесь! – произносит она спокойно, но я ощущаю ее скрытую горечь. – Иногда больше опасаешься найти, чем потерять.

Ее слова колют меня, заставляя внутренне напрячься. Может быть, она догадалась о моих намерениях, проникла в мои фантазии? Нет, невозможно: пока мне удается ничем себя не выдать. Ну что за девушка! Желание узнать ее лучше, выучить наизусть становится почти невыносимым. Но выдать свои намерения равносильно поражению, и я скучающим тоном интересуюсь:

– Неужели все так плохо?

– Иначе меня бы здесь не было, – отвечает она просто, а потом пристально вглядывается в мои глаза, заставляя задохнуться от волнения. – Но похоже, что и у вас в жизни не все в порядке.

– До сегодняшнего дня я так не думал. Но вам удалось заставить меня засомневаться, – говорю задумчиво, тщательно соблюдая нейтральность интонации.

– И что же не так?

– У меня сложные отношения с женщинами, – признаюсь неохотно. – Но как-то не очень уютно обсуждать мои проблемы в этом помещении.

– Да, – соглашается она, – это место угнетает. Я так нервничаю, что не смогу высидеть здесь целый час. Если хотите, мы могли бы прогуляться до начала сеанса.

Покинув здание, направляемся прочь от однотипных многоэтажек в сторону Адмиральского проспекта. Моя спутница задумчива, что делает ее еще более привлекательной. Идти рядом с такой вызывающе красивой девушкой – невыразимое удовольствие. К сожалению, это праздник, который всегда не с тобой. Но сегодня – исключение. Сегодняшняя игра – на моем поле и по моим правилам. Вернее, вообще без правил.

Рядом с Апрель ощущаешь себя значительным. С Лидией чувствуешь себя одновременно и хищником и жертвой, но лишь потому, что судьба подарила мне эту женщину как осознанный выбор. Я мог сблизиться или отказаться от сближения. С Апрель все не так, все по-другому. Пересечение наших путей, подобно пересечению комет, было предопределено в момент сотворения мира. Имело ли в таком случае мое появление на свет хоть какое-то иное предназначение? Ответ удивительно прост, но вызывает откровенное недоумение. Неужели я появился на свет только для того, чтобы уничтожить Апрель? Или чтобы она уничтожила меня? Эти вопросы кажутся странными только на первый взгляд. Что пытливый ребенок делает с попавшим в плен жуком? По очереди обрывает лапки, а затем с невинным эгоизмом наблюдает за его отчаянными попытками спастись. Чем я отличаюсь от такого ребенка? И чем отличается от него Апрель?

– Теплая осень в этом году! – неожиданно произносит она, обращаясь, скорее всего, к самой себе. – Странная пора: все вокруг выглядит вроде бы и празднично, а тебя не покидает ощущение приближающегося упадка. И невозможно понять, то ли это упадок природы, то ли твой собственный.

Она не замечает, как я вздрагиваю, пораженный ее словами. Интуиция Апрель созвучна моей настолько, будто их настраивали с помощью одного камертона.

– Вы правы: упадок – естественный финал эволюции, окончание истории, избежать его невозможно, – отзываюсь приглушенно. – Вопрос – когда это произойдет? Цивилизация в наши дни действительно подобна осеннему саду: созревшие плоды еще украшают ветви, но с деревьев уже вот-вот начнут опадать листья.

– Сад радостей земных…

Скрип тормозов заглушает слова Апрель. На проезжающем мимо автобусе реклама стирального порошка забрызгана пятнами бурой грязи. Мне зябко, но не от холода.

– Скорее, сад страстей человеческих! – говорю, не вникая в смысл собственных слов, просто чтобы что-то сказать.

– Да, вы правы. Мы сами себе не даем жить. Вот вы, например, счастливы?

– Сейчас да, – отвечаю честно.

– Почему?

– Потому что мне есть с кем поговорить.

– А обычно не бывает? – интересуется она. – Вы одиноки?

– Чуть более, чем все остальные люди. А у вас разве не так?

– Нет, безусловно нет, – торопится ответить она. – Я вовсе не одинока: у меня есть любимый человек, есть множество друзей, и все они согласны меня терпеть. И все же в чем-то вы правы, иногда я испытываю странное чувство обособленности. Причем, она не внутри меня, а снаружи.

– Да, я понимаю. Это одиночество космического пространства. Его можно прочесть в ваших глазах.

Она улыбается так, что возникает желание ее обнять. Я без ума от этой девушки, от разговора с ней, неизбежно приближающего нас к достижению туманной цели, сформулировать которую никто не в состоянии.

– С вами интересно разговаривать! – помедлив, сообщает Апрель. – В ваших словах есть поэзия, которая уже почти не встречается в нашей жизни. Вы пишете стихи?

– Увы, боюсь вас разочаровать. Если я и поэт, то только лишь по мироощущению. Ни рифма, ни размер мне, как и принцу Гамлету, не даются.

– Это не беда, мироощущение важнее. Но вы так и не рассказали о том, что привело вас в Обитель снов.

Вот мы и вступили на первое минное поле в нашей игре. Мне нужно ответить, но ответить так, чтобы Апрель не догадалась об истинных моих мотивах, поскольку это было бы проигрышем, быстрым и безоговорочным. Отвечаю уклончиво:

– Причина на самом деле проста, но только на первый взгляд. У каждого есть свой собственный страх, вы согласны?

– Да. Наверное. – Она заинтересована, но пока не видит связи между своим вопросом и моим пояснением.

– Проблема в том, что у меня его нет. Именно поэтому я и попал в эту странную контору – «Сны на заказ».

– Я все равно не понимаю, в чем дело. – Апрель скорее размышляет, чем обращается ко мне. – Допустим, у вас действительно нет страха. Ну и что?

– Беда в том, что я не боюсь умереть.

Долгая, но вовсе не мучительная пауза. Апрель продолжает размышлять и, конечно, находит верный ответ.

– Итак, если я правильно понимаю, речь идет о склонности к суициду, – произносит она тихо. – Никогда бы так о вас не подумала.

– Вот видите, – говорю я торжественно, – вы, в отличие от моих самозваных доброжелателей, сделали правильный вывод, причем сделали его, едва меня зная! Поверьте, я вовсе не потенциальный самоубийца! Не бояться смерти и стремиться умереть – это разные вещи!

– Да, конечно, но ведь какие-то причины подозревать у вас стремление к суициду все же были, не так ли? Это же чистой воды психиатрия!

– И все же я не псих. Имела место обычная, как мне кажется, ошибка. Подмена понятий. Посудите сами, если отшельник истязает себя плетью, является ли это попыткой суицида? По-моему, речь может идти только об искуплении грехов.

Апрель улыбается, из чего следует, что минное поле мы благополучно обошли.

– Знаете, а вот я к своим грехам отношусь очень легкомысленно! Хотя их куда больше, чем нужно.

– Не надейтесь, вам не удастся меня провести! С чего вы взяли, что у вас много грехов? Вам вообще известно значение этого слова?

– По-вашему, я небожитель? – смеется Апрель.

– Ну, на земную женщину вы не очень-то похожи. И, кстати, на пациентку доктора Левина – тоже.

– Э, да вы опасный льстец! – Она грозит мне пальцем, не скрывая довольной улыбки. – С вами стоит держать ухо востро.

– И все-таки, что вы хотите получить от «Снов на заказ»? – спрашиваю серьезно, поскольку драгоценное время уходит, а мне не удалось еще добиться ее откровенности.

Улыбка на лице Апрель гаснет, как гаснет костер, залитый внезапным ливнем.

– Ну вот, вы от поэзии перешли к прозе! – восклицает она.

– Мы лишь возвращаемся к тому, с чего начали, – отвечаю мягко. – Хотя, для того чтобы начать сначала, иной раз требуется мужество.

Некоторое время прогуливаемся молча, поскольку Апрель взвешивает про себя, стоит ли быть откровенной. Наконец решается.

– Я хочу понять, кто я такая! – Ее спокойствие напускное. – Вы можете сказать о себе, что знаете, кто вы есть?

– С высокой вероятностью – да! – отвечаю, не задумываясь.

– Тогда вам повезло. А вот во мне – я знаю это точно – скрыто нечто большее, чем я сама со своей незамысловатой биографией.

– Каждый может сказать то же самое! – уверенно возражаю я.

– Да, конечно, – соглашается она. – Но есть маленькая деталь. Мое нечто со мной плохо связано. Оно существует отдельно от нашей реальности. Кажется, все мои прошлые жизни просятся наружу, хотя им этого и не положено.

– Вам видятся предыдущие инкарнации?

– Вы сами употребили это слово! – торжественно произносит она. – Но что вы знаете об инкарнациях?

– Боюсь, очень мало. Мои собственные спят крепко. Возможно, у меня хорошая нервная система.

– Настолько хорошая, что вас направили на принудительное лечение! – хмурится она.

– Принудительное или нет – не имеет значения! – отзываюсь миролюбиво. – Важен конечный результат. Фимиам дает реальный эффект, хотя контролировать его действие не проще, чем термоядерную реакцию. Боюсь, в здешней клинике еще не научились пользоваться им по-настоящему эффективно. И все же я хочу рискнуть, так же как и вы. У нас просто нет другого выхода. Вопрос в том, чего хотите добиться вы. Чем вам мешают ваши воспоминания? Скорее всего, они являются этакой фальшивкой – какой-нибудь естественной реакцией подсознания на драматические события в детстве, если верить старику Фрейду.

– Вот в этом я и хочу разобраться! – рассудительно произносит она. – Я бы относилась к своим странным снам так же, как и вы, если бы не некоторые удивительные совпадения. Они не дают мне покоя.

– Совпадения? Какие конкретно? Между увиденным во сне и реальной жизнью? Знаете, это становится интересным, поскольку к совпадениям можно применить логику, а она – единственный инструмент для решения подобных задач. Расскажите подробнее о своих видениях, если, конечно, это не очень личное.

– Это очень личное, но я расскажу. Мне кажется, вам можно доверять.

Да, дорогая, а что тебе еще остается! Теперь ты просто обязана мне довериться, ведь наши отношения – это музыка, меняющаяся от тревожной увертюры Вивальди к драматическому вагнеровскому финалу. И по мере ее звучания нам нужно пережить все времена года и все оттенки человеческого воображения, чтобы прийти наконец к пониманию своего предназначения. Предназначение – продолжение мифа, родившегося во времена, когда еще не было сознания, а мифы – хрупкие кости скелета истории, формирующие на себе сочную плоть настоящей жизни. Мифы сохраняются в поколениях, оставаясь скрытой основой любой мотивации. Но сознавая это и создавая свой собственный миф, ты становишься жрецом, приносящим языческим богам достойную их жертву!

– Мне иногда снятся сны, в которых я вижу эпизоды из прошлых жизней. Само по себе это совершенно невинно, не правда ли? Мало ли что можно увидеть во сне! Но смущает одна странность: последующие сны никогда не противоречат предыдущим, все они связаны единым сюжетом. И из них складывается целостная картина прошлых жизней, причем – что, наверное, логично! – лучше всего вспоминается моя предыдущая инкарнация, где я была замужем за любимым человеком, и у нас был сын.

– Боюсь, даже такие странные сны ничего не доказывают. Сон – это фантазия, и ваши видения показывают лишь то, что она у вас богаче, чем у остальных.

– Да, я тоже так думала, но не так давно случилось нечто такое, что изменило мою точку зрения, – сообщает Апрель многозначительно.

– Думаю, вам лучше рассказать подробнее, – предлагаю я как можно доброжелательнее.

– Это случилось в прошлом году. Мы с моим мужем – гражданским мужем! – отправились на Бугаз отдыхать. И там случилась забавная вещь. Я почувствовала удивительное влечение к парню, в гости к которому мы приехали.

– Ну, это не новость! Такое случается сплошь и рядом! – усмехаюсь я. – Вся мировая литература построена на подобных сюжетах.

– В моем случае влечение было иного рода! – сообщает Апрель без улыбки. – Поверьте, я очень хорошо разбираюсь в своих чувствах.

– Полезное качество! Похоже, им владеют все современные девушки!

– Ну не ерничайте понапрасну, – примирительно просит Апрель. – Мы, дочери Евы, не такие уж плохие, как может показаться со стороны.

– Ладно, – соглашаюсь я, – тем более что лично вы, по моему мнению, вообще ни на какое зло не способны.

– Ну как сказать! На самом деле я его причинила достаточно много, причем тем людям, кого больше всего люблю. Проблема в том, что порой сама не осознаешь, как твои слова или поступки могут сказаться впоследствии. Вы понимаете?

– Думаю, да. Но только мне никогда не приходилось встречаться с тем, чтобы женщина, причинившая мне боль, потом сожалела об этом. Видите, вы все же отличаетесь от других женщин! Какое же зло вы причинили и кому?

– Разумеется, тому, кого больше всего люблю. Своему мужу. Он тогда очень тяжело пережил всю эту историю. Но, представьте себе, все же смог понять меня.

«Боюсь, у него не было другого выбора!» – единственная мысль, которая приходит мне в голову. Принимать тебя такой, какая ты есть, со всеми твоими достоинствами и грехами – это плата за обладание. Кто бы решился бросить тебе упрек, зная, как легко тебя потерять! Мужчина, находящийся рядом с тобой, автоматически становится заложником твоего удивительного притяжения.

– Может быть, и я смогу понять? – спрашиваю тихо.

– Возможно, но это непросто. Когда мой муж впервые назвал фамилию своего друга – того, к которому мы отправились на Бугаз, – мне вспомнилось вдруг, что это моя фамилия в предыдущей инкарнации. Позже, когда мы уже познакомились, я поняла, что этот парень в действительности – мой сын. Вы не представляете, какое чувство я тогда испытала. Женщина, которой я была в предыдущей жизни, проснулась, и меня захлестнул поток чувства, доселе мне совершенно неведомого.

– Вы говорите о материнской любви? – интересуюсь осторожно. Психическая неадекватность моей прекрасной спутницы очевидна, но как хочется верить в ее наивную сказку!

– Да, о ней. – Голос Апрель слегка глуховат, словно село напряжение в питающих ее батареях. – Я умерла, когда моему сыну было всего лишь десять. Но спустя двадцать лет я его снова обрела. Ни одному мужчине этого не понять!

– Но вот ваш нынешний муж понял.

– Да, и я ему благодарна. Правда, поначалу, как и вы, он принял меня за сумасшедшую. Может быть, так оно и есть.

Она высказывает это с горечью, доказывающей, что ей прекрасно известны последствия собственных слов. Но пациенты психушек, насколько мне известно, не в состоянии признаться себе, что они больны. Да, на шизофреничку Апрель не очень-то похожа!

– Я вам верю! – заявляю твердо, без колебаний.

– Спасибо! – благодарит она. – Кажется, я разоткровенничалась не зря. Кстати, мой муж тоже мне поверил, но только ему понадобилось куда больше времени.

– Не стоит его в этом винить. Возможно, со стороны виднее. Но что за зло вы причинили мужу?

– Ему все время приходится идти по лезвию бритвы, балансируя меж двумя пропастями, таящимися в его собственном мировоззрении. В одной из них его жена – сумасшедшая, нуждающаяся в лечении, а в другой – ясновидящая, умеющая читать свое прошлое. Муж не может принять ни первую, ни вторую версию. К тому же я мало делаю для того, чтобы помочь ему. Скорее, наоборот.

– Вы закатываете истерики? – удивляюсь я.

– Нет, что вы! Но иногда я принимаю решения, которые не могу ему объяснить.

– А себе? Себе вы можете их объяснить?

– Как правило, да. Мой самый серьезный проступок – я расстроила наш официальный брак. Год назад мы подали заявление – муж настоял, – а я потом пошла и аннулировала его. Он был шокирован, а я, к сожалению, не сумела объяснить ему, что не могла поступить иначе.

– Почему? Выйти замуж – мечта любой девушки!

– Разумеется, – нетерпеливо произносит она, – если выходишь за любимого человека. Но посудите сами, в каком я положении. Предположим, у меня и вправду психическое расстройство – это уже плохо, не так ли? К несчастью, возможен и другой вариант – я действительно вижу свои прошлые жизни. И тогда оказываюсь перед страшной дилеммой.

– Дилеммой? – спрашиваю недоуменно. – Что плохого в том, что вы видите то, что большинству людей просто недоступно?

– Наверное, ничего. Проблема вот в чем: раз у меня возникли материнские чувства к парню, которого я считаю своим сыном, то не вспыхнут ли снова чувства и к его отцу? Он ведь еще жив, и даже не очень стар.

Застенчивая улыбка Апрель делает ее совершенно неотразимой, и мне остается только лучезарно улыбнуться в ответ.

– Не думаю, что здесь есть проблема. Посудите сами, физически вы существуете все же в настоящем времени, и, следовательно, именно в нем ваши чувства реальны. Нынешняя любовь должна быть сильнее той, что сохранилась только в туманных и, возможно, искаженных воспоминаниях. Вы ведь любите своего избранника?

– Разумеется, люблю! – не задумываясь, отвечает Апрель. Ее слова – легкий укол в сердце, выплеск тревожного чувства утраты, приправленного ядовитым привкусом ревности. Но на самом деле ее ответ ничего не меняет, потому что у нас уже нет пути назад, и стремительность нашего сближения служит тому порукой.

– Вы не представляете, насколько сильна проекция сознания Маргариты – моего предыдущего воплощения, – продолжает Апрель, не глядя в мою сторону. – Она любила мужа не менее моего, а может быть и более, особенно учитывая то, сколько лет они прожили вместе. Абсолютно счастливый брак, закончившийся полной катастрофой. Ирония в том, что я и есть Маргарита. Двойственность разрывает меня на части, и это тоже может закончиться катастрофой. Я должна все о себе выяснить и только тогда решить, имею ли право выйти замуж.

– Вы хотите выяснить это во сне?

– Ну, если вы предложите способ лучше… – грустно отзывается она.

6

Наше возвращение не обходится без скандала.

– Вы опоздали! – зло замечает Лидия, обращаясь к Апрель. В мою сторону она вообще не смотрит, но мне на это плевать. Мне вообще плевать на все мои проблемы, потому что я все еще нахожусь под впечатлением разговора с Апрель.

Остаюсь в приемной один. Космический пейзаж на противоположной стене уже не кажется холодным, сквозь его темно-синие и голубые мазки отчетливо проступают бело-желтоватые тона солончаковой пустыни. Если сосредоточить на них взгляд, можно увидеть отдаленное будущее цивилизации.

Но узнать собственную судьбу, согласитесь, еще интереснее! И то, что предыдущая попытка заглянуть на несколько лет вперед закончилась полным провалом, еще не означает, что следует отступиться. Если, конечно, в будущее вообще возможно заглянуть. В сущности, эта процедура чем-то сродни подглядыванию в замочную скважину, вот только итог еще более печальный. Теряя связь с реальным миром, ты перемещаешься в абсолютную темноту невещественного пространства, а потом выясняется, что отсутствие сновидения во время твоего транса – следствие банальной аллергии на наркотик. Смешно, не так ли! Похоже, будущее умеет хранить свои тайны, иначе милая доктор в очках уже сделала бы себе состояние. Что может быть проще – уснуть, накурившись фимиама, а потом проснуться с репутацией провидца. Один-два хода, и ты в дамках, купаешься в роскоши и любви. А если даже и не в любви, то, по крайней мере, в том, что заменяет ее за деньги. Но… мир устроен так, что будущее останется тайной, даже если ты вдыхаешь психотропный дым! Ты никогда не сможешь выйти за границы, очерченные вселенским метрономом, но, может быть, оно и к лучшему! Жить стало бы неинтересно. Впрочем, умереть, наверное, тоже.

Одергиваю себя: ну что за чушь рождается в моем сознании? Неужели я так возбужден, что теряю контроль над собственным разумом? И контролировал ли я его когда-нибудь?

Да, слишком много несвоевременных вопросов. Апрель вот-вот уснет, давая мне возможность полностью осмыслить происходящее. Времени остается так мало, что предусмотреть все не удастся. Главное, нельзя позволить Апрель просто взять и уйти, раствориться в иссеченном шрамами пространстве этого – почти как Ершалаим! – ненавистного города, потому что найти ее там уже никогда не удастся. Бедная моя сумасшедшая девочка, почему природа так ненавидит совершенство?! Вспоминая ее трогательные откровения, ловлю себя на мысли, что она стала мне только милее. К несчастью, все ее видения – обычные фантазии деформированного сознания, природа которых ясна и неспециалисту. Но когда ты начинаешь понимать сущность болезни, то одновременно еще больше восхищаешься обаянием Апрель, заставляющим тебя безоговорочно ей верить!

Теперь, когда тайна ее известна, изменилась ли моя цель? Как относиться к совершенству, оказавшемуся с изъяном? Чувства мои начинают претерпевать удивительную метаморфозу: перестав казаться идеальной, Апрель становится еще более желанной. И пусть я по-прежнему ощущаю себя жрецом, долг которого – принести священную жертву, но во мне уже нет ничего от холодного исполнителя, бесстрастно сжимающего в руке обсидиановый нож. Мой путь – путь искупления, а единственный способ добиться цели – жертвоприношение. Особенность нынешнего ритуала в том, что он является жертвоприношением собственной любви. Завершив этот мучительный обряд, мы с Апрель должны, по всей видимости, поменяться своими предназначениями. И уже не столько мне предстоит выполнить то, что предначертано судьбой, сколько ей, пусть она сама того не ведает, уничтожить меня как самостоятельную личность.