Текст книги "Что мое, что твое"

Наима Костер
Что моё, что твоё

Посвящается Дж. и Э.

1. Октябрь 1992 года

В центре города, в Пидмонте, Северная Каролина

Когда Рэй остановился за пекарней, было темно. Так рано утром не спали только птицы, щебетавшие в деревьях, под глубоким безоблачным синим небом. Его сынок, Джи, спал на заднем сиденье, такой опрятный, по-школьному нарядный. Его дыхание затуманивало стекло. Рэй тихонько взял его на руки, держа ключи от кафе свободной рукой. Обошел здание, подошел к главному входу. Мальчик уже успел обслюнявить воротничок его выглаженной рубашки, красно-розовой в клетку.

– Мой талисман, – прошептал Рэй, открывая решетку и крепко прижимая мальчика к себе.

“Суперфайн” стояла на углу Бирд-стрит, примерно в миле к северу от центральной площади. Над входом висела неоновая вывеска, на окнах – ящики с желтыми хризантемами. Раньше в этой части города только заправлялись – на выезде из города или когда проезжали мимо. На том конце квартала была автомастерская и заправка, где принимали только наличные. Но в целом весь район состоял из пустырей и поля, где летом тренировались команды младшей лиги. Территории заброшенных фабрик, заваленные старыми покрышками, зарастали полевыми цветами. Но в прошлом году в одном из старых зданий открылась пивоварня. Там проводили экскурсии и подавали пиво в крошечных стаканчиках. Рядом открылось окошко, где несколько часов в обеденный перерыв можно было купить ребрышки гриль и хот-доги. И конечно же “Суперфайн”, открытая от рассвета до заката. По утрам, на завтрак, у них продавались булочки и кофе. В обед – сэндвичи и свежий хлеб. К вечеру они добавляли печенья, лимонные пирожные, шоколадный торт. Посетители заходили по дороге на работу в центр или останавливались протрезветь после тура по пивоварне. В “Суперфайн” было дешевле, чем в кофейне в центре города, да и нигде поблизости нельзя было достать свежий сэндвич с ветчиной, булочки с абрикосовым джемом и кофе, который на вкус не напоминал бы смесь кипятка с варом.

Идея открыть кафе принадлежала Рэю, но спонсировала ее Линетт из денег, доставшихся ей по страховке после смерти мужа. Они познакомились в “Старбаксе” в часе езды отсюда, где она работала менеджером, а он – баристой. Тогда у него было сразу три работы, но теперь “Суперфайн” стала его миром.

Рэй усадил мальчика на широкий подоконник. Забежал за кассу, достал из холодильника бутылку холодного кофе, нацедил унцию-другую в стакан молока, помешал пальцем и отнес Джи. Мальчик раскинулся на подушках у окна, одну руку закинул за голову, а другую положил на грудь ладонью вниз, как будто защищался от чего-то и укрывал во сне сердце.

– Доброе утро, дружище, – прошептал Рэй. – Выпей, – сказал он, поднеся стакан ко рту мальчика. Джи предстоял такой долгий день, немножко кофеина ему не помешает.

– Папа, зачем ты меня сюда привел?

– Потому что сегодня важный день. Я думал, ты мне поможешь.

Джи просиял и слегка расправил плечи.

– А в школу я все равно пойду?

– Мы ходим в школу каждый день, – сказал Рэй. – Я тебя отведу, когда будет пора. А пока пошли, найдем тебе фартук.

Фартук пришлось сложить вдвое, чтобы он подошел Джи, который даже для шести лет был маловат. Взглянув в зеркало, Джи засмеялся. У него не хватало одного переднего зуба – молочного, от которого откололся такой большой кусок, что теперь его надо было вырывать, – но он все равно был очень хорошенький: смуглая кожа, каштановые волосы, не по росту крупные ладони и ступни. Ямка на подбородке, ямочки на щеках, влажный блеск в глазах от улыбки. Голос у него больше походил на хриплый шепот – Рэй шутил, что это от болтливости. Джи был правдолюб: он всегда говорил, что видел, а видел он все. Рэй боялся, что однажды мальчик увидит какую-нибудь такую правду, о которой лучше помалкивать.

Они закатали рукава и помыли руки в раковине. Потом Рэй посадил Джи на табурет в кухне и попросил его включить радио. Рэй принялся скручивать круассаны и закидывать их в расстоечный шкаф. Потом налепил из теста аккуратных кругляшков для утренних булочек и посыпал их сахаром. Все свои действия он объяснял и иногда спрашивал Джи, сколько на его вкус надо мазать масла на печенье, нравится ли ему, как раскаталось тесто в машинке. Сегодня он больше ничего не мог доверить Джи. В этот день для них всех – для пекарни, для Линетт, но главное, для него, Джи и Джейд – может измениться все. Если после статьи дела пойдут лучше, как они надеялись, у Рэя был целый список задумок: он купит Джейд кольцо с рубином и попросит ее руки; купит Джи комод для его вещей; свозит их в какое-нибудь путешествие, например, в Вашингтон или во Флориду. А там будет снимать Джи на фоне мемориала Линкольна, Джейд – на фоне цветущих вишен, всех вместе – на фоне замка в Волшебном королевстве Диснея; они попросят кого-нибудь их сфотографировать, а Джи наденут эти дурацкие уши.

Но сперва дело за журналистом и его статьей о Бирд-стрит, о ее возрождении. Мы должны стать гвоздем программы, говорила Линетт, и Рэй знал, что она права. Он готовил сегодня особое блюдо: дьявольски шоколадные пончики. Все выходные дорабатывал рецепт с Джи. Пончики Рэй особенно любил, потому что по большому счету в них нет необходимости. С кофе иначе, на кофе можно подсесть так, что без него не жить. А вот пончики – мягкие, в корице и сахарной пудре, глазированные, политые карамелью, с сочной фруктовой начинкой в серединке – существуют просто так. В них и заключалась его тайная сила, его собственный вклад в “Суперфайн”.

Линетт приехала в семь утра, как раз перед открытием. Джи пересчитывал мелочь в кассе, Рэй выписывал мелом на доске сегодняшнее меню. Он назвал свои пончики “Дьявольски шоколадные пончики Джи”. Мальчик был в восторге.

Линетт вошла с огромным букетом гардений в вощеной бумаге. Вид у нее был боевой. Рэй иногда шутил, что он успеет состариться, прежде чем она уйдет на пенсию и оставит пекарню ему. Она выпивала чашек шесть кофе в день и никогда не сидела на месте. Седая, каждый день с новой палитрой цветов на лице, она вся состояла из мышц и жира. С ее приходом появился запах духов и масла для волос. Из сумки у нее торчал секатор.

– У тебя усталый вид, Рэймонд. Ты что, забыл, что нас будут снимать? Я рассчитывала, что твоя мордашка привлечет покупательниц.

Линетт засмеялась собственной шутке. Навстречу ей подбежал Джи. Он замер прямо перед ней, как будто ждал ее реакции – возьмет она его на руки или обнимет. С ним такое бывало: он как будто не решался – как будто не ожидал получить, чего хотел. Рэй расстраивался, когда замечал это в сыне.

– Ну же, обними мисс Линетт, – сказал он. – Поздоровайся.

Он отсыпал кофейных зерен в кофемолку и включил машину.

– А что мой Джи тут делает?

– Папе нужна моя помощь. – Джи гордо указал на доску с пончиком в его честь.

– Дьявольски шоколадные? Ты мой сладкий. Значит, и пончик будет такой же сладкий? – Линетт, смеясь, отправила мальчика мыть руки. Когда он убежал, она повернулась к Рэю.

– Нельзя было сегодня обойтись без него?

– Он мне не мешал, честное слово.

Линетт покачала головой и стала расставлять гардении по вазочкам, которые достала из сумки.

– А что, мальчику сегодня не надо в школу?

– Я отведу его, меня всего пять минут не будет.

– Я думала, это должна делать его мать.

– Он и мой сын тоже.

– А в чем тогда обязанности его мамы? Или она умыла руки, когда родила его и вручила тебе?

Рэй не стал спорить. Он не хотел в это утро ссориться из-за Джейд.

– Знаешь, поэтому я так и не стала заводить детей, – сказала Линетт. – Не хотела заботиться ни о ком, кроме себя. Я этого сполна хлебнула в молодости. Моя мать…

– Родила пятерых, которых воспитывала ты. Я знаю.

Линетт любила рассказывать эту историю, как будто все самое важное в ее жизни решилось, когда она была девочкой, в те дни, когда она пропускала школу, чтобы позаботиться о братьях и сестрах, сводить их к врачу.

– Ты никогда не думал, что ты столько для этих двоих делаешь, хотя мог бы потратить это время на себя? Мог бы пойти учиться, получить диплом.

– Зачем мне диплом? Ты же оставишь мне “Суперфайн”? Или ты передумала, Линетт?

Линетт, протиравшая столы в передней комнате, помрачнела.

– Нельзя так рассчитывать на других, Рэй. Даже на меня. Когда-нибудь я умру. Как и все.

– Тогда погоди умирать, пока не пришел репортер.

Линетт улыбнулась и махнула на Рэя тряпкой. Он, довольный собой, чмокнул ее в щеку и стал накрывать стол на троих.

Они сидели у окна, пили свежий кофе и поглощали печенья. В пекарне пахло дьявольским кремом: густой шоколад, сахар и дрожжи. В половину восьмого пришли обе официантки, Мишель и Микаэла. Они посюсюкали с Джи, надели сетки на волосы и стали воевать за право ставить музыку. Линетт положила войне конец, поймав станцию с госпелами, хотя она и не ходила в церковь. Скорее она хотела призвать благословение на всех них и на кафе. Все подпевали под нос, а Джи сидел на окне, совсем потерянный, когда Рэй ушел на кухню. С ним мальчик был одним ребенком – веселым, спокойным, а без него – другим.

В кафе было полно народу, когда Джейд ворвалась в “Суперфайн” в солнечных очках и с уже растрепавшейся косой набок. Она так и не переодела серые леггинсы и майку “Бэд брэйнз”, в которой спала, только накинула рыжий плащ. Джи вскочил ее поцеловать, и Джейд подалась к нему, а потом отстранилась и спросила, где Рэй.

– Зачем ты его забрал? – кинулась она на Рэя, когда тот вышел из кухни. Она говорила высоким резким голосом, и посетители стали оборачиваться. – Я сама могу позаботиться о своем сыне.

Рэй взял ее под руку и вывел на улицу.

– Ты как?

– Голова болит, – сказала Джейд, надавив пальцами на виски.

Она не сказала, где была вчера вечером, но Рэй догадывался. На шоссе стоял ресторан, куда они любили ходить с подружками с курса. Там подавали “Джек Дэниэлз” со льдом и колой.

– Я поставила будильник. Я бы его отвела. А тут просыпаюсь, и никого нет.

– Я не хотел, чтобы он опять пропускал школу.

– Я бы его отвела, – повторила она.

Джейд подняла очки, и он увидел вчерашнюю подводку, размазавшуюся по ее тяжелым векам. Она была в высоких ботинках на шнуровке, ногти накрасила черным. Такая красивая, такая миниатюрная, и темная мешковатая одежда это только подчеркивала. На фотографиях из старшей школы, прямо перед тем, как она забеременела Джи, он видел девочку-готичку, которая носила только черное, читала комиксы, отвисала с гиками и мечтала попасть на панк-концерт за чертой города любым способом. Забеременела она от мальчика гораздо старше из двухгодичного колледжа, куда ходила на математику. Он не хотел знать Джи, поэтому Джейд жила с матерью, пока не познакомилась с Рэем, который сказал: давай найдем квартиру и будем жить втроем.

Джейд смотрела на него так, как будто собиралась извиниться.

– Репортер еще не приходил?

Рэй почувствовал перемену в ее настроении. Она раскаивалась, может быть, потому, что хотела, чтобы у него получилось сегодня произвести впечатление на репортера потрясающей выпечкой, а может, и без всякой причины. Иногда на Джейд находила нежность, и она обхватывала Рэя и Джи и говорила, как ей повезло – у нее есть семья, где ее любят. А иногда металась по дому, пинала все, что лежит не на месте, и ругалась: на тесную квартиру, на поломанную машину, на Джи, который вечно не дает ей поспать, когда до ее смены остается два часа.

– Следим за входом, – сказал Рэй. – Он должен прийти до трех.

– У меня тоже сегодня экзамен. Забор крови. Я собиралась потренироваться на тебе вчера вечером, но не уследила за временем.

– Ты собиралась тыкать в меня иглой, когда пришла домой совсем косая?

Джейд засмеялась и прикрыла рот ладонью.

– Нет, я бы только нашла вену и сделала вид, что втыкаю иглу.

– Сделаешь вид потом. Сегодня вечером. Покажешь мне, как отличилась на экзамене.

– Почему ты такой хороший, Рэймонд?

Рэй наклонился и поцеловал Джейд. Она пахла затертым диваном, на котором сегодня заснула, розовыми духами и кремом, которым мазалась после душа голышом в ванной, растопырив руки и ноги в разные стороны. Одни ребра, маленькая грудь, чуть-чуть волос между ног. Не сдержавшись, Рэй слегка застонал, представив ее. Последнее время у них не было на это времени: по утрам, когда он уходил в кофейню, Джейд крепко спала.

Линетт могла говорить что угодно про Джейд, но та заслуживала как минимум уважения. Никто из ее родни не получил образования, а она взяла и пробилась и бьется за свое. Разве можно винить ее, если порой ей нужна передышка и пара бокалов?

Рэй еще раз поцеловал ее.

– Ты заслуживаешь всего самого хорошего в мире, – сказал он и пошел внутрь за Джи.

Когда они вернулись, у Джейд в наушниках уже орала какая-то песня. Рэй протянул ей кофе и дьявольски шоколадный пончик, а потом поцеловал своего мальчика два, три, четыре раза.

– Приходи к нам после работы. Мы будем у Уилсона. Он попросил помочь.

– Что ему надо? – спросил Рэй.

– Передвинуть мебель, что-то такое.

– Он что, не может попросить своих парней?

Джейд пожала плечами.

– Я не задаю Уилсону вопросов.

– Я не хочу, чтобы ты туда ходила одна.

Уилсон жил в не самом лучшем районе на восточной стороне, но Рэю не нравился не только район. Уилсон был из тех, кто врет даже по пустякам: сколько он заплатил за микроволновку, почему его уволили с работы. Он дразнил Джи за его сколотый зуб, хлопал Джейд под зад вместо приветствия и прощания. Не раз Рэю приходилось вмешиваться в его барные ссоры. И не раз они давали ему в долг, когда им самим нужны были деньги. Но Джейд терпела его, потому что он – ее двоюродный брат и потому что он хорошо к ней относился. Когда ей было шестнадцать, он покупал ей пиво и водил ее к врачу, когда она была беременна Джи.

– Он просил тебя принести денег? Кто еще там будет?

– Ты слишком много беспокоишься, – сказала Джейд и поцеловала Рэя на прощание. Она притянула Джи за руку, и мальчик так и навалился на нее, наконец заполучив ее внимание.

Рэй смотрел им вслед, когда они завернули за угол. У него было отчетливое чувство, будто он смотрит, как вся его жизнь уходит от него: изящная фигура Джейд, ее растрепанные волосы, огромный рюкзак на крошечном Джи. Ему хотелось броситься за ними, схватить их, привести обратно в кафе и не выпускать из-под своей защиты. Но от чего их защищать? От Уилсона? Рэй понимал, что это глупо – так безотчетно хотеть прижать к себе и не отпускать все, что любишь, и испытывать вдруг такой страх от того, как много можешь потерять. Может, он волновался, что репортеру не понравятся его пончики. Может, выпил слишком много кофе. Он хотел было пойти за ними, еще раз поцеловать Джейд, обнять мальчика, но понимал, что это просто нервы. И остался на месте. К вечеру они все будут дома.

К полудню репортер так и не пришел, и Микаэла с Мишель бросили ждать и пошли обедать. Линетт была у себя в кабинете – в чулане с вентилятором и свисающей с потолка лампочкой. Рэй один стоял за кассой и смотрел в окно на Бирд-стрит. Машин было мало: в сторону шоссе проехала фура, дорогие машины подъезжали к окошку с обедами. Люди из города были в костюмах, но Рэй понятия не имел, чем они занимаются. В кофейню зашли за сэндвичами двое копов, потом рабочие-латиноамериканцы пришли выпить кофе. Они сносили старую табачную фабрику неподалеку. Наконец из автомастерской пришел механик за своим еженедельным сэндвичем.

Он был почти ровесником Рэя, но выглядел гораздо старше: поджарый мужчина с намечающимся пузиком, с загорелым лицом, темными усами и без бороды. Кудрявые волосы он приглаживал гелем. Он вошел в кафе в авиаторах и белой рубашке-поло, каким-то чудом не вымазанной маслом.

– Белая рубашка, мужик? Ты в белом собираешься работать с машинами?

Механик засмеялся. Рэй никак не мог запомнить, как его зовут, но фамилия была вышита на кармашке его формы, которую он обычно носил: Вентура.

– Просто надо делать все аккуратно. Брал бы с меня пример.

Он был наглый, и Рэю это нравилось. Сначала он думал, что Вентура гей, что он флиртует с ним, когда подмигивает, хвастается и выпячивает губы. Но потом понял, что у Вентуры просто такая манера общения, хотя и непонятно было, сколько в этом латиноамериканского, а сколько – нью-йоркского.

Как-то после работы у Рэя не завелась машина, и он прошел по улице к мастерской и попросил кого-нибудь помочь. Ему сказали, что подогнать машину будет стоить пятьдесят баксов, даже на полквартала. Но один механик согласился помочь подтолкнуть автомобиль бесплатно, потому что у него как раз закончилась смена.

– Ничего, он мой сосед, – сказал механик, хотя они друг друга никогда раньше не видели.

Он помог Рэю завезти машину в мастерскую, и на следующий день Рэй принес ему сэндвич и кофе. После этого каждую неделю механик стал приходить на ланч.

Рэй покачал головой.

– Но здесь-то для кого стараться? Тут же никого нет.

Вентура рассмеялся и показал на себя и на Рэя, как будто ради них двоих уже стоило постараться. Он достал из кармана джинсов пачку сигарет и помахал ими.

Из кабинета вышла Линетт, будто прочитав их мысли.

– У тебя перерыв, Рэй, иди обедай, только недалеко.

– Да, мэм, – сказал Рэй, и они с Вентурой побежали, как мальчишки, которых отпустили погулять.

Они зашли за “Суперфайн” и закурили.

– Я покупаю дом. Я тебе говорил? – сказал Вентура. – За городом, у леса. Будем жить среди деревьев. – Он улыбнулся, сверкнув крепкими зубами. Из-под воротника показалась золотая цепь. Вентура всегда выглядел с иголочки. – Моя жена вот прямо сейчас собирает вещи.

– У тебя две дочки, да?

– Три. Младшей как раз исполнился год. А у тебя один, да?

Рэю неохота было объяснять про Джи, и он просто кивнул.

– С ума сойти, да? Я думал, что люблю жену – а я очень ее люблю. Но ради детей пойдешь на все. Как будто с мозгами что-то сделали. Они залезают тебе в голову, и всё. Они теперь главные. Они-то не знают, но это же так.

Рэй решил, что нет смысла объяснять, что это не случается само собой. Какая-то перестановка внутри него и правда произошла, но только потому, что он впустил мальчика и позволил ему все в себе переделать. А с его собственными родителями такого не было: отец бросил их с матерью, а мать бросала его присматривать за детьми, которых она нянчила, и только иногда приходила с соком, чипсами и кашей, а в конце концов просто не вернулась, и Рэй переехал к бабушке и жил с ней до самой ее смерти. Тогда ему было двадцать, и он встретил Джейд в очереди на регистрационный учет. Она впервые получала права, на груди у нее спал Джи, и она казалась слишком худенькой, чтобы быть матерью, с такими красивыми зубами со щелкой между передними, а Рэй пришел поменять фамилию. Он решил, что не хочет ничего ни от матери, ни от отца, и взял имя бабушки вместо фамилии: переделал Джилберту в Джилберта. Джейд это позабавило. Если он хотел почтить память бабушки, зачем менять ее имя на мужское.

– Раз придумал, делай до конца, – сказала она, и он сразу понял, что так она живет свою жизнь, во всем, и не важно – пьет она, или учится, или спит со студентами, или высказывает свое мнение о музыкальной группе, о выборах или о том, сколько сахара Рэй положил ей в кофе. Он быстро понял, что хочет жить именно так, с ней, до конца.

Вентура не унимался с домом:

– На севере округа. Как будто в деревне. Здесь слишком высокая преступность. Я-то думал, в Нью-Йорке плохо. Но тут только открой газету – какой-нибудь парень переехал сюда из Бронкса, потому что мамочка решила, что тут спокойнее, а потом бац – его убили.

Вентура изобразил рукой пистолет и выстрелил.

Рэй кивнул. Он слышал немало таких историй.

– Много стоил дом?

– Считай ничего не стоил, представляешь? Не думал, что так бывает. Им главное, чтобы ты платил вовремя. – Вентура зажмурился от солнца и провел языком по нижней губе. – Знаешь, у меня в семье ни у кого не было собственности. Ни в Колумбии, ни тут. Будет что оставить детям.

Рэй засмеялся.

– Все сегодня говорят про смерть. Ты смертельно болен, или я чего-то не знаю?

– Сам подумай, мужик, – сказал Вентура. – Моя жена опять забеременеет, вот я и думаю про следующее поколение. Нам пора на покой. Должно им что-то остаться, когда нас не станет.

– Да-а, – протянул Рэй. – Воспоминания. Хорошие воспоминания.

Вентура затянулся, покачал головой.

– Воспоминаниями сыт не будешь. И жить в воспоминаниях нельзя. Жить можно, когда есть собственность и есть бумажка.

Из-за кофейни открывался вид на центр города: компактные кирпичные дома, водокачки, новые стеклянные высотки. За городом на севере возвышались длиннохвойные сосны. А еще дальше виднелись покрасневшие и пожелтевшие деревья заповедника.

Рэй рассказал Вентуре о репортере.

– Так пора и тебе подумать о доме. Начинай откладывать. Ты ведь живешь на восточной стороне?

– Всю жизнь, – ответил Рэй.

Вентура покачал головой.

– Тебе пора думать о школе. Если твой сынок пойдет в началку на восточной стороне, он обречен.

Рэй пожал плечами. Меньше всего его волновало, где Джи будет учиться. Мальчик быстро схватывал. У него в любой школе все получится, лишь бы было то, чего не было у Джейд и Рэя, – два родителя, мирный дом. Поэтому Рэй все время занимался Джейд. Она не раз говорила ему в припадке ярости, что для такой жизни она слишком умная. И Рэя в этих словах пугала не их злоба, а правда.

– Я тебе говорю, – продолжал Вентура. – Я одно усвоил про эту страну: адрес решает все. Тебе надо оттуда выбираться.

– Может быть, – сказал Рэй.

Вентура проделал большой путь из родной страны в Нью-Йорк, а потом в Северную Каролину. Значит, и он, если захочет по-настоящему, сможет перебраться в другую часть города.

Вентура осушил кружку.

– Странная штука жизнь. Вот только что ты собирал кофе в горах. А вот ты уже тут, с женой-американкой, с домом, пьешь кофе.

– Понимаю, о чем ты, – сказал Рэй.

У него не было дома, но он знал это чувство. Вот ты маленький мальчик, суешь чужому ребенку пососать свой палец, а вот ты уже взрослый мужчина, у тебя свой сын, и ты ждешь репортера, который сфотографирует тебя для газеты.

– Если у нас когда-нибудь будет дом, мы вас позовем, – сказал Рэй. – На ужин, например.

Рэй сам удивился своим словам – они с Джейд редко звали гостей, но, может быть, в собственном доме стали бы делать это чаще. Вентуре такая идея пришлась по душе. Он улыбнулся, потушил сигарету о стену, уже придумывая шутку, которой закончит их пятнадцатиминутный перекур, чтобы посмешить Рэя, прежде чем они вернутся к работе.

– Договорились, Рэй, – сказал он. – Только чур никаких сэндвичей. Приду только на нормальную еду.

К половине третьего Рэй не находил себе места – репортер так и не явился. Он работал уже почти десять часов подряд, Микаэла и Мишель пошли забирать детей, а Линетт не могла дозвониться в газету, сколько ни пыталась.

– Может, они передумали? – сказала она.

В кофейне было пусто – затишье перед толпой после рабочего дня. Линетт говорила, что однажды это будет самое занятое время: люди будут заходить днем на кофе и оставаться. Женщины, которые сидят дома с детьми, или у кого выходной, студенты из университета. Просто пока они не знают про “Суперфайн”, но еще узнают. У них лучше, чем в “Старбаксе”, да и не собираются в городе в ближайшее время открывать “Старбакс”. Рэя восхищало это бесстрашное умение Линетт мечтать, стоило ей найти кого-то, кто будет готов мечтать вместе с ней.

Рэй позвонил Джейд с телефона в подсобке и спросил про ее экзамен.

– Я получила как минимум сто, – сказала она.

– Умница. Как голова?

– Я помогла Уилсону выставить все во двор – он распродает свою мебель. Мне бы полежать, но надо забрать Джи.

– Давай я его заберу. Тут все равно ничего не происходит.

– Точно?

– Принесу тебе еще пончик. Много осталось.

Джейд смягчилась, как будто понимала, что ему неприятно говорить вслух о нераспроданных вопреки ожиданиям пончиках.

– Принеси два, – сказала она и положила трубку.

Он разогревал двигатель, когда из задней двери вывалилась Линетт.

– Придут! – крикнула она. – Репортер и фотограф. Будут здесь через полчаса.

– С нас начнут?

– Не знаю.

Рэй хотел было глушить машину, но потом вспомнил про Джейд и ее головную боль. На самом деле его портрет в газете не нужен, главное, чтобы показали кофейню и вставили пару строк о его превосходной выпечке. Он сказал Линетт, что его ждут Джейд и Джи.

– Но ты мне тут нужен.

– Я быстро, – сказал Рэй.

От школы Джи пять минут до дома Уилсона, а оттуда десять минут до “Суперфайн” по шоссе. Даже меньше, если поторопиться.

– Я мигом вернусь, Линетт, вот увидишь.

Рэй выехал с парковки и понесся к шоссе.

Джи ждал перед школой с учительницей. Рэй расписался в ведомости, что он забрал ребенка, и подхватил его на руки. Джи устроился в кресле, и Рэй велел ему пристегнуться – репортер уже едет, придется поднажать.

Уилсон жил в пригороде, в районе потертых кирпичных одноэтажек с заросшими газонами. У них с Джейд в районе хотя бы были какие-то признаки жизни: велосипеды под верандами, пластмассовые горки во дворах. И все равно с западной стороной было не сравнить: там все дома были с цветниками, с просторными верандами, с колоннами цвета слоновой кости. Квартира Джейд и Рэя располагалась в старом складском здании, когда-то принадлежавшем рабочим с табачного завода. Говорили, что раньше на восточной стороне было неплохо, но потом заводы закрылись, город стал вымирать, и нетронутой осталась только западная сторона. Может Вентура и прав, что покупает дом на краю округа. Может, и Джейд больше нужен дом, а не кольцо с рубином, не поездка во Флориду.

Рэй посмотрел на Джи в зеркальце заднего вида.

– Ты бы хотел жить в собственном доме? Чтобы он был только наш и больше ничей?

– А наш дом чей?

Рэю не хотелось объяснять про аренду и ипотеку, да он и сам не знал толком, как это все работает. Но он хотел, чтобы мальчик его понял.

– Когда дом твой, никто не может его отнять. Сначала дом мой, потом твой. На нем твое имя. Знаешь, что такое наследие?

Рэй свернул на улицу Уилсона и припарковался. Ему хотелось продолжить разговор с Джи, но не было времени. Он повернулся и велел было мальчику добежать до дома, а потом увидел Джейд и Уилсона во дворе. Они разговаривали с мужчиной в синей толстовке. Он стоял спиной к дороге, и Рэй не видел его лица. Он почти не двигался, но Рэй сразу понял, что что-то не так. Джейд тыкала пальцем в мужчину и кричала. Уилсон стоял с непроницаемым видом, засунув руки в карманы, как будто изо всех сил старался не взорваться.

– Не вылезай из машины, – сказал Рэй и отпер дверь.

– Папочка?

Рэй повернулся к сынку.

– Слушайся, – сказал он строго.

Джи кивнул. Он выпрямился в кресле, стараясь разглядеть что-то в окно. Рэй протянул ему коробку с пончиками.

– Я сейчас вернусь, – сказал он мягче и побежал по лужайке.

Едва увидев его, Джейд произнесла его имя, и человек в синем обернулся. Он был бледен, во рту болталась зубочистка. Он прищурился и сказал:

– Это кто нахер? Вы кому звонили?

Он ткнул пальцем в Уилсона, который постукивал ногой по земле. То ли он боялся, то ли готовился к чему-то. Джейд явно и боялась, и не знала, чего ожидать, это Рэй видел. Он подошел и встал рядом с ней.

– Что тут происходит? – спросил он. Он забыл снять фартук, но расставил плечи и понизил голос.

– Твой братишка должен мне денег. А с мебели денег, чтобы расплатиться со мной, не хватит. Мне надоело ждать.

– Я уже говорил, у меня сейчас нет денег, – сказал Уилсон.

Человек в синем покачал головой.

– Значит, пойдем сейчас в банк, достанешь. Или мы с ней пойдем в банк, – он кивнул на Джейд. – Мне все равно. Кто-то из вас мне сегодня заплатит.

Он так орал, что Рэю захотелось просто взять Джейд, посадить ее в машину и отвезти их с Джи в “Суперфайн”, но он знал, что так не выйдет. Он понимал, что этот человек их не отпустит, и если они не будут очень осторожны, дело дойдет до драки. Ему не хотелось драться, когда Джи сидит в машине. Мальчик прижался к стеклу и положил на него ладонь.

– Сколько он вам должен? – спросил Рэй. Человек назвал цифру, и Рэй покачал головой. – Не могу вам ничем помочь.

– Значит, она может, – сказал мужчина в синем и шагнул к Джейд.

Рэй приобнял ее, хотя это было бессмысленно – надо было держать руки наготове. Она смотрела не на них троих, а в сторону машины, на своего сына.

– Ладно, – сказал наконец Уилсон. – Пошли в банк. Не впутывай мою сестру.

Он потянулся рукой к заднему карману.

– Ты что делаешь? – закричал мужчина в синем. – Эй, ты что творишь?

Не успел Уилсон ответить, как мужчина выхватил пистолет и ткнул им прямо Уилсону в лицо. Джейд ахнула, и Рэй схватил ее за плечи и отпихнул за спину. Но мужчина в синем увидел только движение Рэя. Он направил на него пистолет и выстрелил.

Папа велел ему не выходить из машины, и Джи не хотел не слушаться, но его тело стало действовать само по себе. Он бежал по газону. Его мама скорчилась, как будто ее тоже застрелили, и кричала. Вдоль улицы распахивались двери, но Джи не мог обернуться – он смотрел только на отца, который упал, как будто понарошку, как в игре: только что стоял, а потом вдруг резко повалился на землю. Джи протиснулся между взрослыми и склонился над папой. Потом почувствовал, как мама его уносит. Он пихался и не давал себя оттащить. Она выпустила его из рук, и он лег поближе к человеку, которого любил. Он цеплялся руками за плечи отца, за его наглаженную рубашку, любимую, в розово-красную клетку. Джи тряс его, звал, но тот не шевелился. Он просунул руку под тело отца, чтобы его усадить, чтобы тот услышал. Папочка, говорил он. Папочка. Когда он вытащил руку, она вся блестела от крови.