Текст книги "Что мое, что твое"

2. Ноябрь 1996 года

На окраине города в Пидмонте, Северная Каролина

В среду ранним ноябрем Лэйси-Мэй Вентура сгребала во дворе листья. Пальцы у нее покраснели и ныли, и она подумала, что пора проверить газовый баллон за домом. В Пидмонте зима приходит незаметно: дни то теплеют, то холодеют, и первый снег выпадает потихоньку, без предупреждения.

Лэйси-Мэй подняла металлическую крышку и увидела, что стрелка на циферблате показывает меньше пятнадцати процентов. Она побежала в дом, не выпуская из рук грабли, и выставила самую низкую температуру, какую можно терпеть.

Остаток дня она провела в теплом пальто и с чайником на плите. Она пила кофе чашку за чашкой, чтобы согреть руки, и к полудню ее трясло от кофеина, а ногти посинели. Ей хотелось, чтобы Робби позвонил, и она бы спросила, сколько можно протянуть на пятнадцати процентах, но он не звонил. Вместо этого она сама позвонила в агентство узнать, не нашлось ли для нее места.

– Это довольно сложно, учитывая, что вы нигде не работали последние шесть лет. И ничего в жизни не делали, только жарили картошку, – секретарша говорила медленно, как будто боялась, что Лэйси-Мэй не поймет.

– Я растила своих девочек, – сказала Лэйси.

– Я говорю про настоящую работу, не домашнюю.

– Думаю, отвечать на звонки я бы сумела.

– У вас никакой квалификации.

Лэйси хотелось бросить трубку или опять оскорбить ее, но нельзя было так рисковать с этой женщиной, которая может положить ее папку в самый низ стопки. Поэтому Лэйси стала рассказывать, что в школе у нее были неплохие отметки, что она хорошо готовит, что она водит лучше многих. Секретарша некоторое время молчала, потом обещала сделать приписку к файлу Лэйси и положила трубку.

Позже, услышав, что к дому поворачивает школьный автобус, она встала у двери с охапкой шерстяных вещей. Раскрасневшиеся девочки с обветренными щеками вбежали, щебеча, и Лэйси протянула каждой свитер и варежки, а Диане еще и шарф.

– У нас дома зима! – сказала она, и девочки сразу все поняли.

Они побросали сумки и стали облачаться в новые слои одежды, нарочно топая по гостиной. Скоро все превратились в первооткрывателей на льдине в Аляске. Лэйси каким-то образом оказалась санями, и девочки стали на нее забираться. Маргарита изображала ездовую собаку, встала на четвереньки и завыла, отчего их настоящая собака, Дженкинс, рванула за диван и спряталась.

Пока готовили гренки с сыром, никто не снимал свитера и шарфы. Лэйси-Мэй не успевала класть желтые квадратики на сковородку, как их уже съедали. Девочки были так довольны, когда Лэйси разрешила им лечь к ней в кровать, что она не стала заставлять их вылезать из-под одеял и мыть руки. Под кроватью сопел Дженкинс, а девочки наблюдали за облачками пара над их головами.

– Это кислород, – сказала Лэйси. – Мы им дышим. Пишется к-и-с-л-о-…

Старшей, Ноэль, вечно самой умной, было десять. Она любила книжки про космос и океан; она могла бы стать однажды ученым. Лэйси считала, что из ее девочек эта пойдет дальше всех. И именно для нее она рассказывала про слова.

Ноэль закончила за мать: “р-о-д”. Диана и Маргарита зааплодировали.

На следующее утро девочки ушли в школу: у них порозовели носы и слезились глаза. Лэйси смотрела им вслед, пока они спускались к дороге, и завидовала, что они отправляются в тепло, где температура куда выше пятнадцати градусов.

Чтобы отогнать холод, она приняла душ – большего удовольствия она не испытывала с самого ухода Робби. Неужели вода всегда была такой теплой и приятной? Она прошлась пальцами по каждому миллиметру тела, и тепло проникло куда-то глубоко, под верхние слои кожи – как это называется? Эпидермис? Это слово она узнала в старшей школе. Только последние несколько недель, с тех пор как в соседний дом въехала медсестра, Лэйси стала вспоминать, что у нее в школе было очень даже неплохо с биологией. Она видела, как медсестра проезжает мимо на машине – едет на смену в больницу, и думала: “это могла бы быть я”. Конечно, медсестра была толстая и без мужа, а сына оставляла на ночь с няней, и даже не притрагивалась к листьям в саду, но зато в ее коттедже было наверняка больше двадцати-двадцати пяти градусов, а это чего-нибудь да стоит.

Лэйси задрожала и обернула голову полотенцем. Мокрые волосы казались грехом. Сколько она сейчас истратила газа? Сколько процентов нужно каждый день, чтобы нагреть дом?

Она раскрыла все шторы, чтобы впустить солнце – ей казалось, что свет немного прогреет комнаты. Через полчаса она обошла весь дом и задернула шторы, потому что ей показалось, что стало дуть. Она жила в этом доме четыре года, с тех пор как Робби перевез их всех на север округа, но до сих пор не разобралась, как что работает. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову ужасная мысль: а как нагревается вода? Тоже газом?

Ей не хотелось звонить бывшей начальнице Робби, но пришлось. Другого выхода не было.

– Я боюсь, это вредно для девочек. Тут так холодно.

– А нельзя продать ваши талоны на еду?

– Нам же нужно есть, Аннетт.

– Ну, от холода еще никто не умирал. Взять хоть Робби. Вырос в тропиках, где всегда жарко, и взгляни на него теперь…

– Аннетт, я же тебе говорю, он не виноват. У него просто… – Лэйси пыталась подобрать слово, вспомнить точную формулировку адвоката. – Химический дисбаланс.

Аннетт вздохнула.

– Сколько можно строить из себя дурочку, Лэйси-Мэй.

– Нам бы занять, совсем немножко.

– Нет уж. Робби меня уже один раз обчистил, помнишь?

Лэйси-Мэй не любила, когда Аннетт вспоминала про гараж. После стольких лет верной службы Аннетт чуть его не сдала – Лэйси-Мэй пришлось заявиться на Бирд-стрит и умолять ее закрыть на его поступок глаза, только один раз. Он всего лишь продал несколько лишних запчастей.

– А что, вы разве не получаете государственное пособие? – спросила Аннетт. – Как вы так быстро спустили все деньги?

Когда Лэйси не ответила, Аннетт выругалась.

– Ты такая же гадина, как и он, – сказала она. – Эти девочки заслуживают вдвое больше твоей полулюбви.

Лэйси улеглась в кровать, от волос все подушки намокли. Собака, поскуливая, приплелась за ней в комнату. Она натянула на себя три одеяла и стала разговаривать вслух. “Зачем ты купил мне этот дом, раз тут так холодно? Зачем ты купил мне этот дом, раз ты оставил меня?”

Довольно долго им было хорошо. Они купили деревянный домик, синий с белыми ставнями, потому что он стоял на большом участке у подножия холма. Робби сам обстроил его верандой со всех сторон, и раньше они часто сидели за домом и пили пиво, уложив девочек. Иногда, перепив, он делал это прямо на веранде. “Это и есть свобода, – говорил он. – Захочу, буду трахаться со своей женой под открытым небом”. Иногда он мог шлепнуть ее и потянуть за волосы, а она прикусывала его палец, и Лэйси этого и хотелось: ей нравилось, как он обращался с ней, нравилось ощущение, будто им принадлежит не только дом, но и холм, и лес, и их кожа, и они сами.

Только в такие моменты он бывал груб. Он никогда не бил ни ее, ни девочек, даже когда совсем скатился. Он мог кричать, рыдать, но руку поднимал, только если она его просила, только потому, что им так нравилось, и это было так же приятно, как ощущение его члена внутри нее, от которого хотелось петь.

Ее утешили слова адвоката о нарушении в мозгу Робби. Вот почему ему нужны были наркотики, вот почему он пропадал и занимался бог знает чем. Он не переставал любить ее и девочек. Просто, по словам адвоката, он в каком-то смысле был болен. Вот только судье было все равно.

Скорее всего, его спровоцировало какое-то событие, какая-то катастрофа, трагедия. Триггер. Лэйси-Мэй пыталась понять, что это могло быть за событие, но все самое важное случилось так давно. Переезд Робби в эту страну, потом переезд сюда из Нью-Йорка, смерть его матери в Колумбии. Еще был какой-то человек с работы, у которого остался маленький мальчик. Лэйси даже никогда про него не слышала, а потом как-то Робби пришел домой, включил новости и показал на ужасный кадр на экране – лужайка перед домом на западной стороне, все затянуто желтыми лентами. “Убили моего друга”, – сказал тогда Робби, но не может же быть, что все из-за этого. Сколько она ни рылась в прошлом, Лэйси-Мэй не могла отыскать причину.

Выплакав все слезы, Лэйси-Мэй достала из-под раковины копилку с мелочью, погладила Дженкинса на прощание и поехала по объездной дороге в магазин. Там она нашла продавца и спросила, где Хэнк. Она подождала его у разменного автомата, которому скормила всю мелочь и получила чек, согласно которому ей причиталось девять долларов. Хэнк вышел из одного из отделов в джинсах и отражающем желтом рабочем жилете. У него были длинные волосы, и он зачесывал их набок на одну сторону. Он знаком пригласил ее за автоматические двери на парковку, и, выйдя, чмокнул ее куда-то в районе уха и закурил сигарету.

– Лэйси, а ты такая же красотка, как и всегда. Ты в курсе? Зубы у тебя – так бы и съел.

Последнее время Лэйси совсем не чувствовала себя красивой. От недосыпа глаза у нее были красные, и уже не первую неделю она не могла себе позволить даже нормальный шампунь. Хотя бы улыбка была при ней. Она взглянула на Хэнка, врубила улыбку на полную и стала объяснять про пятнадцать процентов. Она была осторожна и экономила на всем, кроме газа. С тех пор как нет Робби, холода еще не наступали. Она ничего не знает.

– Ты не думала продать этот дом?

– Робби бы это не понравилось. Нам больше нечего оставить девочкам.

– Что толку в доме, если вы там околеете?

– Ты можешь взять меня на работу или нет?

Хэнк стукнул по пачке и протянул ей сигарету. Она склонилась над зажигалкой, а когда выпрямилась, увидела, что он на нее пялится. Они втроем были подростками, она, Хэнк и Робби втроем учились в старшей школе и работали в “Хот уингз”. Хэнк тогда был весь в прыщах, но теперь остались только шрамы, темные пятна на щеках. Она знала, что он всегда ее хотел, и ей нравилось просить его достать что-нибудь с верхней полки, принести ей полотенце, когда она ошпаривалась маслом. Но очаровал ее Робби, и они и думать забыли про Хэнка, пока как-то не пришли в магазин с девочками и увидели, что он ходит по отделам с рацией в отражающем жилете.

– Ты знаешь, что у меня есть дом? – Хэнк затянулся и оставил сигарету приплясывать на губах. – С садом, все как полагается. Как раз для вас с девочками.

– Ты серьезно? У тебя есть свободная комната?

– Раздвижной диван в подвале.

– Нам будет тесно вчетвером на диване, но это лучше, чем заморозить их насмерть…

Хэнк усмехнулся и покачал головой.

– Лэйси-Мэй, ты никогда не понимала намеков.

Лэйси посмотрела на него с недоумением.

– Скажем так, если останетесь у меня, я не стану брать денег, но это не бесплатно.

С заправки на том конце парковки понесло бензином. Лэйси плотнее запахнула пальто.

– Как я объясню это девочкам? Они думают, что их папа работает моряком на побережье.

Хэнк пожал плечами.

– Я человек, а не святой, Лэйси.

Она уставилась на белый значок у него на жилете: главный менеджер. До этого момента она никогда не верила всяким историям про Хэнка. Ходили слухи, что он переплачивал старшеклассницам, которые раскладывали товар, и давал им любые смены на выбор, если во время перерыва они давали ему потискать грудь в подсобке. Мужчины и не на такое способны, но она бы никогда не подумала этого о Хэнке.

– Я, пожалуй, пойду внутрь и возьму кое-что для девочек, – сказала Лэйси.

Она обошла его и пошла к магазину. Хэнк окликнул ее.

– Ты всегда была слишком гордой, Лэйси-Мэй.

На девять долларов Лэйси-Мэй купила банку кофе, еще кусок сыра, журнал про звезд и их свадьбы и пригоршню жвачек-леденцов для девочек. Обратно она ехала с небольшим обогревом, чтобы постоять немного у дома с включенным двигателем.

Когда девочки с гвалтом вернулись из школы, Лэйси дала каждой по леденцу, и Диана, у которой три молочных зуба съел кариес, взглянула на мать, будто хотела проверить, не передумает ли она. Лэйси кивнула и сказала:

– Давай-давай, милая. Ну же, портить зубы так портить.

Пока она готовила сэндвичи и разбавляла какао-порошок горячим молоком, она попросила девочек рассказать, что они узнали в школе. Ноэль разрезала сыр на идеальные квадратики.

– Такими руками впору делать операции, – сказала Лэйси. – Одаренные руки!

Она где-то уже слышала эти слова, но не могла вспомнить где. Ноэль комплимент, похоже, не тронул.

– Почему папа не приезжает на выходные? Мы же ездили на пляж – это недалеко.

Лэйси шлепнула ее по носу.

– Потому что по выходным ловится самая крупная рыба – кажется, из-за прилива. Когда он позвонит, я попрошу объяснить.

– У нас дома все еще зима? – спросила Маргарита, и Лэйси поцеловала ее в макушку.

– Да, мэм. Разве не здорово? – Она включила телевизор.

Они сели смотреть сериал про полицейских, и девочки больше не заговаривали про отца. Они не заметили, как Лэйси отвернулась, когда полицейские поймали вора и повалили его на обочине шоссе.

Зазвонил телефон, Лэйси вскочила. Робби! Он получил деньги, которые она положила ему на счет, и скоро все окажется не зря. Девочки услышат голос отца, узнают, что он не собирался их бросать.

– Мисс Вентура, – сказал равнодушный голос. Это была вчерашняя секретарша.

– Да, это миссис Вентура.

Она надеялась услышать, что ей нашли работу – может, продавать бутылочки с отбеливателем в химчистке тем, кто забыл, или подписывать баночки с мочой в медицинском кабинете, показывать пациентам туалет: сюда, пожалуйста. Она обходительная, так ей говорила начальница в “Хот уингз”. У нее хорошая улыбка. А главное, она не глупая. Она может научиться чему угодно.

– Миссис Вентура, чек, который вы приложили к заявке, вернулся. Мы не можем обработать ваши данные, пока вы не выпишете другой и не вернете тридцать долларов, которые с нас сняли за ваш недействительный чек.

– У меня были деньги, когда я его только выписала. Почему вы так долго его не обналичивали?

Лэйси не расслышала ответ, потому что в этот момент Маргарита стала плакать.

– Мама, мне так холодно. Почему тут так холодно?

– Потому что папочка нас бросил, – сказала Ноэль. – Мы ему больше не нужны.

Лэйси уронила телефон и ударила дочь. Диана попыталась защитить сестру и сказать, что драться нехорошо, но тогда Лэйси ударила и ее, а потом и Маргариту для ровного счета, и отправила всех спать.

Она знала, что будет теплее, если все набьются в ее кровать, но оставила их тихонько плакать в темноте. Они так себя вели, как будто отопление вообще не работает, как будто она не старается изо всех сил. Она не хотела посылать последние деньги Робби, но ему там столько всего нужно: белье, растворимый суп. И чтобы позвонить, ему нужны деньги.

Ночью Лэйси пошла проведать дочерей. Она подоткнула одеяла под их худенькие тела, так, что получились маленькие коконы. Они спали крепко. Везучие. Ничего не знают. Они ощущали его отсутствие только в короткие часы перед сном – она не могла избавиться от этого чувства никогда.

Диана проснулась с температурой. Она долго возилась с хлопьями, и, коснувшись ладонью ее лба, Лэйси почувствовала жар.

Ноэль выскочила из-за стола и уткнула руки в боки.

– Это ты виновата. Это все ты.

– Да тут пятнадцать градусов! – заорала Лэйси. – В Калифорнии сейчас столько же!

Это она выдумала, но звучало убедительно. Она принялась кричать, что они избалованные неблагодарные дети. Они-то скоро окажутся в теплой школе, а ей тут торчать.

– Вот только сегодня пятница! – закричала Ноэль. – Что с нами будет на выходных?

И пока Ноэль на нее орала, Маргарита стала ныть про папочку, а Диану вырвало прямо на пол. Дженкинс кинулся подлизывать, и Лэйси с силой его пнула.

Девочки чуть не пропустили автобус, и Лэйси пришлось бежать за ним в халате и тапочках. На прощание ее поцеловала только больная Диана с багровым лицом и налипшими на лоб потными прядями. Она понимала, что к их возвращению должна наладить отопление.

Лэйси пошла в сарай за граблями и садовыми ножницами, а потом перешла четверть акра леса и постучалась к толстой одинокой медсестре. Лэйси прочла ее имя на почтовом ящике: Рут Грин. В голове она уже репетировала разговор.

Дверь открылась не сразу, и появилась Рут, полная, высокая, в клетчатой пижаме и с мокрыми волосами, завязанными в высокий пучок. На Лэйси так и пахнуло жаром из открытых дверей. По кончикам пальцев, по растрескавшимся губам.

– Доброе утро. Хотела узнать, не могу ли я помочь вам убрать сад?

Рут Грин так на нее уставилась, как будто у нее не было зубов.

– Ну знаете, подрезать кусты, собрать листья. Вычистить водостоки, если у вас есть стремянка.

Тут она поняла, что надо было переодеть тапочки и халат, надеть хорошую рубашку, ботинки, одеться как женщина, которая работает.

Рут Грин цокнула языком.

– Зачем мне платить за уборку сада, если через пару недель он покроется льдом?

Лэйси вдруг подумала, а знает ли эта медсестра с ее ярким светом, с ее теплым домом и нянькой, которая присматривает за сыном, пока ее нет, что значит иметь мужа и любить его всеми фибрами души.

– У меня осталось пятнадцать процентов пропана. Может, уже десять.

– Этого вам хватит до понедельника, когда приедет грузовик. Дать вам их номер?

Лэйси объяснила, что у ее младшей температура, ей всего пять. Они как-то обходятся без Робби, речь только об отоплении.

Рут скрестила руки.

– Понимаете, мы – мы все работаем. И не зависим от правительства или от какого-нибудь мужа.

– Может, вы могли бы одолжить мне несколько галлонов из вашего баллона? Мы протянем.

– Если вы ждете от меня жалости, то зря. Не вы одна вышли за очередного пройдоху, который даже не может позаботиться о своих детях.

– Он не виноват. У него химический дисбаланс…

– У всех у них дисбаланс, – сказал Рут и стала закрывать дверь.

Лэйси уперлась в дверь рукой.

– У меня дети замерзают.

– Добро пожаловать в настоящую жизнь, милочка. А чего вы ждали?

– Пожалуйста.

– Выкрутитесь – это мы, женщины, умеем.

– Тупая пизда.

Медсестра захлопнула дверь.

Лэйси яростно зашагала обратно через лесок, специально наступая на хрустящие ветки. Приблизившись к дому, она услышала, что звонит телефон. Она побежала, чтобы успеть подойти.

– Робби?

Это была школьная медсестра. Диану опять вырвало в автобусе, ее надо забрать домой. Не могла бы Лэйси за ней приехать? Всю дорогу до школы Лэйси трясло.

Выложила все Маргарита. Когда учительница спросила, почему она все время кладет голову на парту, она сказала, что плохо спала, потому что у них дома зима. А поскольку Диану вырвало в автобусе, сложить два и два было легко.

– Я еще не придумала, как быть, – сказала Лэйси в кабинете директрисы.

Директриса покачала головой и спросила, что у них происходит. Лэйси и не подумала, что они не в курсе. Разве суд не должен был написать школе письмо? Неужели власти не должны были избавить ее от этого унижения?

– Мой муж под наркотиками угнал полицейскую машину. Не черно-белую, как у шерифа, обычную. Просто машину какого-то копа. Она стояла перед баром где-то в центре. Он не знал.

– Мне очень жаль, миссис Вентура, – сказала директриса. – Но в понедельник мне придется что-то предпринять. Даю вам выходные.

Лэйси обошла классы и забрала всех девочек. Домой ехали молча: сперва через улицы с рядами домов в городе, затем через поля с заброшенными амбарами, через железнодорожные пути, перед которыми пришлось остановиться, чтобы пропустить поезд.

– Чух-чух! – сказала Маргарита, на что раскрасневшаяся Диана чуть-чуть улыбнулась.

Дома она вскипятила девочкам бульон из банки, почистила и нарезала в него картошки, вывалила банку куриной тушенки. Потом сделала им еще гренки и какао, все это отнесла к себе в кровать, и там накрыла девочек всеми одеялами, а потом забралась к ним сама.

– Раз одна заболела, можем поболеть все вместе, – сказала она и поцеловала каждую в нос. На улице было еще светло – всего около часа.

– Ты не включишь отопление? Ты же слышала, что сказала директриса.

Ноэль по-прежнему на нее не смотрела. У нее горели уши, и Лэйси не могла понять от чего – от температуры или от стыда.

– Тише, – сказала Лэйси. – Я расскажу вам историю.

Девочки прижались поближе к матери, даже Ноэль, хотя она, наверное, сделала это только ради тепла.

– Давным-давно жила-была принцесса. Жила она в замке в самой чаще леса со своими сестрами. Все мужчины были на войне, а в этом королевстве не было стариков, поэтому некому было показать им, как жить. Как наполнять ров, как кормить лошадей, как не дать потухнуть факелам, как чистить подземелья…

– Что такое ров? – спросила Диана, рассасывая тайленол с недовольным лицом. Лэйси велела его проглотить.

– И вот они оседлали лошадей и поскакали далеко-далеко, через долины и ручьи, в королевство, куда все мужчины ушли воевать и не вернулись. И тамошние принцессы показали им, как делать все, чего они боялись: как чистить конюшни, как выращивать пшеницу, как налагать заклятие, как сжигать мертвых…

– Как наполнять ров?

– Ага. А когда они узнали все, что хотели, они поскакали обратно в свое королевство и скакали весь день и всю ночь, и им не было страшно. Они были готовы править. Но в конце концов править им не пришлось, потому что пока их не было, принцы вернулись домой. Они победили.

Ноэль закатила глаза.

– Короткая какая война, – сказала она. – Тупая история. Они столько проехали и столько всего узнали, а в результате все зря.

Лэйси хотела объяснить ей, что нельзя забывать принца, если принц по-настоящему любит, но Ноэль заткнула уши, Маргарита заверещала, что хочет быть принцессой, а Диана спокойно встала и очень серьезно попросила кого-нибудь пойти с ней в туалет, потому что ее опять тошнит.

Когда девочки уснули, Лэйси выбралась из-под одеял. Она выключила свет и вышла на заднюю веранду с последним леденцом из супермаркета. Она разгрызла твердый леденец передними зубами и посчитала на пальцах, сколько дней прошло с тех пор, как она отправила Робби деньги, – пять, а он так и не позвонил. Чтоб тебя, Робби, подумала она. Чтоб тебя.

Она вернулась домой и теперь уже совсем не почувствовала разницы между температурой внутри и снаружи. Лэйси отыскала в ящике старую записную книжку, пролистнула страницы, нашла его телефон по фамилии. Гиббз, Хэнк. Записную книжку и телефон она вынесла в гостиную. Выключила звук на телевизоре и набрала номер. Раздались гудки.

– Я знал, что ты передумаешь, – сказал он, и свободной рукой Лэйси выкрутила ручку термостата на десять градусов.