Текст книги "Хороший список"

– Он уже высох, Сайко.

Прежде мне доводилось руководить огневиками-пожарниками. Фраза «именем Янемага» привела всех в чувства, а паника не позволяла сомневаться в моих полномочиях, которые я ничем не подтвердил бы.

Я распределил пожарников на несколько групп. Группа номер один сразу помчалась за спрятанными в баках шлангами. Когда я говорил, что припрятал их очень надежно, я слукавил, у меня не было времени на это. Группы два и три, отвечающие за ликвидацию пожара в домах, так же распределились по своим участкам, получив инструктаж.

В пожарной части я отыскал новостные сферы, надиктовал элементарную технику безопасности для жителей и запустил их по всему острову.

На тушение пожара у нас ушло больше четырех часов, совместными усилиями, в жесткой дисциплине мы одолели стихию, которая шла за мной по пятам.

Сто двадцать семей на острове остались без крыши над головой, двадцать семь домов не подлежат восстановлению, сорок четыре дома сгорели частично. Тридцать человек госпитализировано, четырнадцать жертв.

Да что б я сдох… если бы я мог решить все иначе, если бы мы быстрее решали вопросы денег и имущества, проверяли мои достижения, одним словом, если бы моя аудиенция по приему на работу прошла быстрее… количество жертв удалось бы сократить.

Четырнадцать… жертв!

И я в хорошем списке.

Глава 6. Даже город этот носит маску

Ровно в полночь небо взорвалось ослепляющими огоньками, которые образовали сверкающий золотистый купол и медленно стали падать вниз, сгорая и исчезая в воздухе, подобно падающим звездам.

Все задвигалось, зашипело, засвистело, загрохотало – в небе вырисовывался, как рог изобилия, полный побед год Янемага.

БАМ! И огненные пальмовые деревья выросли прямо на глазах зрителей – и фигура Янемага, сажающая деревья.

БАМ! Синие, золотые, серебряные сияющие солнца вспыхнули в воздухе – и фигура Янемага, карающего воров с уже отрубленными руками.

БАМ! Изумрудные фонтаны разлились в небе – и фигура Янемага, помогающего сирым и убогим с Левого берега.

БАМ! Огненные колеса прокатились по черному полотну – и Янемаг молится в церкви.

Рассыпались в воздухе золотые горшки, закрутились серебристые вихри.

БАМ! И сенатор рядом со строителями облагораживает Кральи, а благодарные жители поднимают бокалы с вином, из которых разливаются пурпурные фонтанчики.

Финальное БАМ! И оранжевые язычки пламени поглощают небо, а Янемаг расправляется с бушующей стихией, из распростертых рук его льются синие цветки, и исчезают огненные язычки все до единого.

В небе остается только лик Янемага.

Должно быть, в своих домах сенаторы закрывают окна шторами на те пятнадцать минут, что длится небесное шоу в честь Янемага.

И свистят, кричат люди на улицах Медины, в разукрашенных масках, с бокалами шампанского в руках: «Повезло жителям Кральи, что на острове живет такой великий человек!»

И, сцепившись в пьяном угаре, горланят жители Правого берега, чокаясь кислым вином и дешевым ромом.

На Левом берегу Мару выводит детей на крышу приюта, чтобы увидеть в небе настоящую сказку.

А на острове рыдают несчастные, потерявшие своих близких. Рыдают, копая могилы и проклиная этот день.

Да здравствует Ночь Масок в родном городе Венисе!

Выпив залпом несколько бокалов шампанского за неимением под рукой чего-то покрепче, я поправил маску, скрывшую следы изуверств охраны сенатора, и стал бездумно слоняться среди празднующей толпы. Как и обещал, я раздобыл Пиваке пригласительный билет на Ночь Масок и отправил его с посыльной сферой, радушно одолженной мне одной из спасенных мной островитянок. Наверняка Пивака с утра пьян и на билет не обратит никакого внимания, пустит по ветру и билет, и возможность пробраться в Медину. А жаль.

До одури хотелось рвануть за Мару, но к тому моменту, как я освободился, все мосты уже были перекрыты из-за праздника. А потому я просто убивал время в Медине до их открытия.

В семь утра я заберу ее из приюта. В восемь – моя сестра станет полноправной мединкой.

Запах гари и спиртного смешался с ароматами парфюма и цитрусовых хлопушек. Крикуны продолжали орать о минувшем пожаре, уродуя истину ложными домыслами. Новостные сферы сбивали друг друга в воздухе и падали на землю, продолжая вещать то о празднике, то о пожаре, то о завершении дела по убийству сенатора Энберри.

Гуляющие собирались вокруг уличных музыкантов, но, простояв лишь пару минут, уже спешили поглазеть на жонглирующих светящимися сферами канатоходцев, не проходили мимо нелепого кукольного театра и каждый раз останавливались возле разносчиц, чтобы поживиться миндалем в сахаре, карамельными сферами, вафельными гондолами, доверху напичканными нежнейшим кремом или мармеладными веревками.

Я вспомнил о Мэте, должно быть, он уже где-то на Правом берегу, надо будет разыскать его и сделать своим помощником. Дурной мальчишка иначе просто пропадет, но если его хорошенько воспитать, однажды он может мне очень пригодиться. Моя интуиция порой сводила меня с ума, шла против доводов рассудка, но я доверял ей.

Роза ветров, интуиция и удача – вот что привело меня в хороший список. А еще, возможно, беспринципность и бесчеловечность.

– Сайко, – я срочно обратился к веревке, лишь бы не оставаться и дальше наедине со своими мыслями, – что я смогу показать Мару? Я даже не знаю, какую еду ей стоит попробовать первым делом, в какие наряды ее лучше одеть, с кем познакомить. Как ввести ее в это общество?

Я ничего не успел в бесконечных попытках выжить и выдрать у судьбы из глотки кусок пожирнее.

– Есть тот, кто со всссем этим справится, хозяин. Твоя тетушка, – ехидно шипела веревка, ерзая на запястье, – знал бы ты, как меня сссердят эти дети!

Толпа маленьких щеголей прошла мимо нас, хвастаясь намотанными на руки мармеладками в виде пищащих веревок.

– Сердись не на детей, а на производителей сладостей. Возможно, они никогда не встречали вас вживую и не знают, что пищите вы, только если вас хорошенько скрутить вокруг стула.

– Мерзкий хозяин, да ты уже надралссся.

На подходе к дому Маэстро я увидел очередь на вход. Разодетые дамы и кавалеры смеялись, запивая глупые шутки искристым. Я прошел мимо них, было бы смешно, если бы наемник Янемага встал в очередь. За спиной послышались возмущенные крики, но я, пригрозив смельчакам тростью, уверенно проследовал внутрь.

И сразу же столкнулся (скорее всего, неслучайно) с Айнего Джиа. Последний раз я видел его в то самое утро после убийства Энберри.

– Вот это встреча, Карри! – Айнего прихватил два бокала шампанского с подноса проходящего мимо официанта и протянул один мне. – Выпьем за праздник!

Неприветливо звякнули бокалы друг о друга, Айнего осмотрел меня с ног до головы, задержав взгляд сначала на трости, а потом на веревке.

– Ты даром время не терял, Карри? Надеюсь, ты не пропустил небесное шоу, ты же первый раз видел его с улиц Медины? Впечатляет?

– Небо везде одинаково.

– А ты не в настроении? Или уже так зазнался?

– С чего бы?

– Да вот, моя Марти мне принесла престранную новость, я думал, что она впервые за всю службу ошиблась… Говорят, ты теперь напрямую работаешь с Янемагом? – он подхватил меня под руку, отводя в сторону. – Только ты помни, Карри, кто тебе помог выбраться со дна, кто передавал тебе задания от Янемага все эти годы. Благодарность – штука такая.

– Что тебе нужно?

– Ну, дорогой мой, сегодня праздник! Сегодня нужно только твое хорошее настроение! Просто хочу, чтобы ты не забывал. Знаю: ты не такой, как все, поэтому не забудешь старину Айнего, который столько для тебя сделал.

– Меня хотели убить. Знаешь кто?

Айнего закатил глаза и снова звякнул своим бокалом о мой.

– Сегодня никаких разговоров о работе. Но ты зайди к старому другу на кофе, может, поболтаем…

– Сеньор’ Джиа, с пр’аздником, – «моя тетушка» в черном платье появилась из толпы, сверкая массивным колье, расположившимся как трофей на излишне открытом декольте (это ли траурный наряд?), – могу я забр’ать племянника?

Айнего Джиа ухмыльнулся, не сводя сального взгляда с моей вульгарной «родственницы», и вальяжно кивнул.

– Заходите ко мне в гости вместе.

– Всенепр’еменно!

Вильфионеда подхватила меня под руку и повела к балкону.

– Что ты здесь делаешь, убитая горем вдова?

– О, я не собир’алась выходить в люди сегодня, но к вечер’у кр’икуны оповестили о доср’очном закр’ытии р’асследования по убийству моего бедного Сэнди. Тепер’ь мы должны похор’онить его. Завтр’а нужно забр’ать тело из мор’га. Ты обязан мне помочь.

– Я ничего не обязан теперь делать, – я высвободился из ее хватки, но она снова вцепилась в мою руку.

– Ты не ночевал дома, и я подумала, что тебя убили.

– Завтра я переезжаю в свой дом.

– Никто не отменял твоего р’одства со мной, Карр’и. Не забывай!

– Родственники не обязаны помогать друг другу.

– Ты пр’осто стр’усил. Боишься увидеть его тр’уп еще р’аз, да?

– Не думаешь же ты, что я поддамся на эту бесталанную провокацию!

– Я позволила мальчишке остаться в доме. Он хотел уйти, когда понял, что ты не вер’нешься вовр’емя, но я оставила его. Р’ешила подождать тебя еще один день. Я слышала о пожар’е на остр’ове. Это ведь ты сделал?

– Вильфионеда, я устал, чтобы болтать попусту.

– Где твой зуб? – она попыталась стянуть с меня маску, но я увернулся. – Карр’и, иди домой, тебе нужно поспать.

– Дом у меня появится завтра.

– Завтр’а ты пр’ивезешь сюда свою сестр’у, Карр’и? И в каком обществе она будет вр’ащаться? Как она будет одеваться? Станет одиноким посмешищем? А если ее завер’бует клан Шепчущих, пока ты бегаешь и поджигаешь все, что неугодно лежит?

Эта змеиная особа подобралась с нужной стороны.

– Откуда ты знаешь про сестру?

– Если ты меня недооценил, Ка, это твое упущение. Что ж, – она выдернула свою руку из-под моего локтя так, будто это я ее удерживал, – завтр’а я поеду в мор’г к полудню. Ох, Карр’и. Я слышала: пожар’ унес жизни четыр’надцати человек… Не так уж и много, вер’но?

Я молча смотрел на нее в надежде, что Вильфионеда уберется побыстрее, а она пристально смотрела на меня, раздумывая, стоит ли говорить слова, что подобно навозным мухам крутились на ее языке.

– Цена у бутер’бр’одов с р’ыбкой бывает такая р’азная. Для некотор’ых восемь теменов, для некотор’ых – четыр’надцать человеческих жизней… – она ненароком поправила траурный венок в волосах. – Ах, нет, пр’ости… пятнадцать!

– Пошла вон отсюда!

Люди обернулись на нас, но вскоре потеряли интерес, посчитав, что семейная перепалка – дело обычное, тем более сеньора Энберри, эффектно развернувшись на каблуках, стремительно покинула балкон.

Я закурил, в очередной раз доставляя неудобства веревке. Она перебралась с руки на шею.

– Сссердитесь на сеньору?

– Сайко… – я задумчиво пускал в воздух колечки из дыма. – Я допустил ошибку.

– В чем, хозяин?

– Что ты знаешь о моей тетке?

– Ссссссссссссс, она живет в Медине около десяти лет, два раза была замужем, первый раз за сенатором Кассстедасом, которого повесили на площади за рассстрату государственных средств. Второй – за сенатором Энберри. Убит.

– То есть она профессиональная вдова?

– Сссссссссс…сссссс, скорее всего.

– Чем она занимается, помимо продажи себя сенаторам?

– Не интересовалась.

– Поинтересуйся, Сайко. Все, что сможешь узнать, узнай. Завтра же мы переедем в новый дом.

– Хорошо, хозяин.

Остаток ночи я провел среди шумного веселья, танцевал со всеми прекрасными особами подряд, лишь бы забыться и не находиться наедине со своими мыслями.

Дожить до встречи с Мару, и тогда все встанет на места.

Рассвет застал меня шляющимся по опустевшим улицам. Разбросанные по мостовой цветные конфетти, сломанные маски, растоптанные цветы, бутылки из-под шампанского, встречающаяся на мостовой блевотина – все свидетельствовало о том, что праздник удался на славу.

Переминаясь с ноги на ногу, я назойливо маячил возле часового.

– Да скоро, скоро уже! – не выдержал он. – И кто только рвется в такую рань на Левый берег?

Наконец, спустя полчаса томительного ожидания у моста, спустя три километра, преодоленных бегом, свершилось! Маленькая, хрупкая моя девочка. От нее пахло хозяйственным мылом и хронической печалью. Я целовал ее макушку уже который раз, а она все всхлипывала, уткнувшись в плечо.

– Мой бедненький, что у тебя с лицом, кто тебя так обидел? – плакала Мару, аккуратно приложив пальчики к запекшимся ранам.

– Все позади, Мару. Все позади, теперь мы с тобой переедем в Медину.

Она подняла на меня свои чистые честные глаза и с такой детской наивностью спросила, чем я это заслужил, что я не смог сказать даже малую долю правды.

– Я… Мару… Я теперь пиротехник у Янемага.

От улыбки глаза ее приняли форму дуг. Ради этого момента я жил все эти годы.

– Ты же два года пробовал!

– Да, вот на третий получилось!

– Я всегда говорила тебе, что мечты сбываются, Карри! Нужно только верить!

– Конечно, Мару, конечно. И твои мечты сбудутся. Веришь?

– Верю…

Я рассчитывал забрать ее быстро, но мне еще пришлось уговаривать ее покинуть приют. Эти бесконечно долгие прощания с детьми. Она хотела забрать их с собой, но я пообещал ей, что приюту она сможет помогать из Медины гораздо лучше, чем оставаясь здесь, а взять с собой мы никого не можем.

Потом она, конечно, начала говорить об отце, но я решительно пресек эти попытки. Мару знала, когда меня можно уговаривать, а когда не стоит, а потому сама себе пообещала, что, как только жизнь наладится, она найдет способ вернуть отца. Я усадил ее в крытую лодочку, и мы отправились на землю мечты.

Часы пробили десять, когда Мару ступила на уже вычищенную мостовую Медины.

– Хочешь, сразу покушаем?

– Нет, Карри, мне так неловко находиться здесь в подобной одежде, посмотри, как на меня все смотрят…

Народу было не так много, в основном пожилые господа и дамы, но Мару хватило их презрительных взглядов.

Вот идиот: не догадался захватить с собой приличное платье.

Оставался один путь. В дом, в который я так не хотел возвращаться.

Вильфионеда Энберри оказалась очень умной женщиной. Я еще раз убедился в этом…

Когда Мару робко зашла в дом, «моя тетка», разодетая так, будто собралась на свидание с очередным сенатором, сияя как начищенная люстра, подошла к Мару.

– Добр’о пожаловать, моя дор’огая, чувствуй себя как дома. Я р’аспор’ядилась пр’иготовить для тебя ванную навер’ху, там же тебя ожидает чистое платье, надеюсь, тебя пор’адует то, что я подобр’ала. А на терр’асе Матин уже накр’ывает на стол.

– Спасибо большое. Как я могу к вам обращаться? – Мару пребывала в полном смятении от такого гостеприимства.

– О, милая, пр’осто Ви. В связи с некотор’ыми обстоятельствами, я являюсь официально вашей тетушкой. Но бр’ат тебе все объяснил уже, я увер’ена.

Мару не стала отрицать, но усилившееся смятение на лице выдало ее.

– Мару, я провожу тебя.

Я отвел сестру в ванную, объяснив появление Вильфионеды в нашей жизни одной лишь фразой «так надо», и отправился к себе в комнату, но ни Мэта, ни веревки не обнаружил. Быстро принял душ, обработал раны, переоделся в чистое и стал выглядеть более-менее сносно.

Когда я спустился к террасе, моя сестра уже была там. Мне было страшно увидеть ее в наряде Вильфионеды, но он, к счастью, не оправдал моих опасений. В меру открытое, без излишних украшений, элегантное, словом, достойное Мару, платье приятно шуршало от ее движений.

– Карри! Смотри, какая красота!

Улыбка, сияющие глаза, звонкое счастье в голосе – и мне ничего больше не было нужно.

– Господа, пр’ошу за стол. Милая Мар’у, обязательно попр’обуй сливочный сыр’ с ор’ешками и виногр’адом. Магическое сочетание. Я налью тебе чай с бер’гамотом, если не понр’авится, скажи – завар’им др’угой. Здесь тосты с маслом и паштетом, оливки, фар’шир’ованные лимоном и пер’цем. И гвоздь пр’огр’аммы – бутер’бр’оды с кр’асной р’ыбкой. Твой бр’ат их пр’осто обожает. Он за них душу пр’одаст, – беспечно рассмеялась Вильфионеда, порхая вокруг Мару.

– Где Мэт?

– Видишь, Мар’у, как для него ни стар’айся, а он только бур’чит. Где Мэт? – передразнила меня Вильфионеда. – Я отпр’авила его по моим делам. Пусть отр’абатывает ночевку.

– Господи, как же вкусно! – вдруг воскликнула Мару, приковав к себе наше внимание.

Она намазала хрустящий тост толстым слоем сливочного сыра и откусила такой большой кусок, будто собиралась отнести его в приют и разделить с детьми. Глаза ее округлились, и мне на миг показалось, что она расплачется от вкуса еды.

А как она пробовала оливки. С лимоном ей понравились больше, чем с перцем, однако она съела все, что было на тарелке. Бутерброды с рыбкой она держала в руках, как настоящее сокровище, стараясь есть медленно, чтобы не выдать того, как изголодалась, но ей не удалось. Она все равно сметала все с тарелки, словно маленький смерч.

– Мар’у, я хочу пр’игласить тебя со мной по магазинам. Поедем?

Сестра растерянно уставилась на атаковавшую тетку.

– Я не знаю… Должно быть, все это очень дорого.

– Не думаю, что твой бр’ат нуждается в экономии ср’едств.

– Тетушка Ви, но он всего лишь пиротехник. Я не думаю, что это оплачивается высоко.

«Дерьмо!». Этот проклятый победоносный взгляд Вильфионеды.

– Оу, милая… – внезапно получив такой козырь, вдовушка даже растерялась, что было ей совсем несвойственно. – Знаешь, пир’отехникам платят очень и очень хор’ошо. Это же такоооое искусство.

Она не сводила с меня гипнотизирующего взгляда, в котором так и читалось «тайное знание», сплела тонкие пальцы между собой, улыбка слегка коснулась губ – не иначе сошедшая с полотна Джоконда.

– Правда? Карри! Боже, я так рада! Вчерашнее шоу было просто… самым красивым из всех! – восторгалась Мару.

– О да, вчер’ашнее шоу было незабываемо. Жаль, что все омр’ачил пожар’ и не все смогли р’азделить эту р’адость…

– Да, я слышала про пожар. Говорят, это был преднамеренный поджог.

– Пр’авда?

– Да, у нас все утро орали крикуны-вестники.

– И что же говор’ят на Левом бер’егу?

– Говорят, какой-то ублюдок…

– Мару! Не выражайся! – отрезал я.

– Прости… Говорят какой-то…

– Давай я скажу, – охотно вставила Вильфионеда, – ублюдок!

– Да… поджег весь остров, когда пиротехники приехали. И потом Янемаг вместе с людьми тушил пожар. Но все равно погибло свыше тридцати человек!

– Четырнадцать! – сорвался я на ошеломленную сестру, губы которой мгновенно задрожали от обиды.

– Карри, прости, я не знала, я лишь говорю о том, какие вести нам принесли крикуны.

– Да, я тоже слышала, что четыр’надцать… Все это так печально, Мар’у. И кто мог пойти на такое, да еще и в пр’аздничный день?

– Я считаю, этот человек заслуживает наказания. Судьба обязательно его накажет, потому что все возвращается: и добро, и зло. Я думаю, этот бесчеловечный…

– Ублюдок! – снова поспешила на помощь Вильфионеда.

– Да… Он пожалеет о содеянном.

– Я считаю, Мар’у, что так может поступить только последняя скотина, а не человек. Пр’осто мр’азь! Бездушная сволочь! Оу, милый Ка, ну что ты сидишь и молчишь? – она, улыбаясь, пододвинула мне тарелку с бутербродами. – Ты так давно ничего не ел.

– Карри, ты же был там? Его поймали в итоге?

– Нет, Мару. Я думаю, вам нужно пройтись по магазинам. Ты наелась?

– Да…

Вильфионеда победоносно встала со стула и направилась в гостиную. Они с Мару собрались за пару минут.

– Ка! – по-хозяйски позвала меня ряженая стерва, задерживаясь на пороге. – Сегодня к полудню нам нужно явиться в мор’г.

– Что случилось? – забеспокоилась Мару.

– Долгая история, моя дор’огая, р’асскажу в лодке. Ну, так что, Ка?

– Конечно. Я буду.

Она засияла, сверкнула глазами и захлопнула дверь.

Как только они вышли, я, не владея собой, со всего размаху зарядил чашкой в стену.

– Сссссс…

– Сайко!

– Хозяин сссердится.

– Хозяин в бешенстве! Эта дрянь теперь будет помыкать мной в обмен на молчание! Ты узнала про неё? Мне теперь, как никогда, нужна информация.

– Сссссс, прости, хозяин. Но ничего особенного. Вильфионеда Энберри, действительно, – внучка одного из братьев Варковски, однако ее не сразу признали. Долгое время она провела в качестве бессспризорницы. Она жила в одной из деревень в пятидесяти километрах от Правого берега. В десять лет ее забрали в женский пансссионат. В шестнадцать она появилась в Медине в компании Камени Варковски, сссводного брата. И на первом же балу обратила на себя внимание будущего супруга сенатора Кассстедаса. Они поженились через полгода. Есть много фактов о том, каким извергом был Кастедас и как он начал измываться над молодой женой. Она могла днями не выходить из дома, ссскрывая следы супружеской жизни. Она пыталась сбежать несколько раз, но он всякий раз возвращал ее. И все начиналось снова. Сенатор Кассстедас был одним из самых влиятельных людей в городе, он тогда был гораздо сильнее Янемага, только набиравшего обороты. А спустя шесть лет случился ссскандал. В Сенате заговорили о мошенничестве, о растрате денежных сссредств. В итоге Кассстедаса повесили, а его жена смеялась прямо на площади во время казни. Приняв ее за умалишенную, мать сенатора отправила невестку в сумасшедший дом в далекую деревню. Но люди Янемага забрали ее оттуда спустя два месссяца. Полгода она приходила в себя на острове Кральи. А потом вышла в свет и начала ссстремительно завоевывать звание самой желанной невесссты города. Только ленивый не пытался ухаживать за свободной красавицей, но она отказывала всем, разбивая сердца, как вы, хозяин, разбили сейчас чашку. Сенатор Энберри начал ухаживать за ней, не потому что был влюблен, а потому что она была так желанна всссеми. И он, конечно, победил. А спустя два года супружессства издох. И вот она ссснова одна. Снова в поисках нового сенатора. Это все.

– Хорошо, Сайко. Спасибо.

Я опустился на софу. То, что она работала на Янемага, было очевидно. История жизни сеньоры Энберри не помогла мне никак. Пять минут бесполезной информации. Дело дрянь.

И если срок действия договора с Янемагом ограничивался семью заданиями, то в лапы чудовища, по имени Вильфионеда, я попал на неопределенное время.