Текст книги "Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф"

Враги Альенде тщательно изучали в качестве потенциальных альтернатив две модели «смены режима»: одну – в Бразилии, а вторую – в Индонезии. Когда в 1964 году бразильская хунта генерала Умберто Кастелло Бранко при поддержке США захватила власть, военные планировали не только отказаться от программ защиты бедных Жоау Гуларта, но и распахнуть двери Бразилии иностранным инвесторам. Сначала бразильские генералы пытались реализовать свои планы относительно мирными средствами, хотя позднее стало известно, что некоторые «подрывные элементы» в это время подвергались жестоким пыткам, но их количество было относительно малым (особенно для этой огромной страны), так что информация об этом почти не выходила за пределы тюрем. Кроме того, хунта сознательно сохранила некоторые остатки демократии, включая ограниченную свободу прессы и собраний, – можно сказать, удачный джентльменский ход.

В конце 1960-х многие граждане Бразилии решили использовать эту ограниченную свободу, чтобы выразить протест против углубления нищеты, в чем обвиняли экономические программы хунты в поддержку бизнеса, часть которых была разработана выпускниками Чикагского университета. В 1968 году на улицы выплеснулись марши против хунты, самые крупные среди которых возглавляли студенты, и режим почувствовал серьезную угрозу. В отчаянной попытке сохранить свою власть военные радикально изменили тактику: демократия была окончательно раздавлена, все гражданские свободы упразднены, пытки приобрели систематический характер и, по данным работавшей позднее комиссии расследования, «убийства, совершаемые государством, стали обычным явлением»[175]175
  Archdiocese of São Paulo, Torture in Brazil: A Shocking Report on the Pervasive Use of Torture by Brazilian Military Governments, 1964–1979 / Еd. J. Dassin, trans. J. Wright. Austin: University of Texas Press, 1986. Р. 53.


[Закрыть].

События после переворота 1965 года в Индонезии развивались совершенно иначе. Со времен Второй мировой войны страной управлял президент Сукарно, Уго Чавес того времени (если не считать страстного отношения последнего к выборам). Сукарно вызвал ярость богатых стран, потому что защищал экономику Индонезии, перераспределил богатства и изгнал МВФ и Всемирный банк, подозревая, что за этими организациями скрываются интересы западных транснациональных корпораций. Сукарно был сторонником национальной независимости, а не коммунистом, но он тесно сотрудничал с коммунистической партией, в которой состояло три миллиона активных членов. Правительства США и Великобритании решили свергнуть Сукарно, и рассекреченные документы показывают, что ЦРУ получило указания на высшем уровне «ликвидировать президента Сукарно в зависимости от ситуации и имеющихся возможностей»[176]176
  Blum W. Killing Hope: U.S. Military and CIA Interventions Since WWII. Monroe, ME: Common Courage Press, 1995. Р. 195; Times Diary: Liquidating Sukarno // Times. London. 1986. August 8.


[Закрыть].

После нескольких неудачных попыток такие возможности появились в октябре 1965 года, когда генерал Сухарто при поддержке ЦРУ начал захватывать власть и искоренять левых. ЦРУ тайно подготовило список ведущих левых активистов страны, и этот документ оказался в руках Сухарто; одновременно Пентагон снабжал генерала вооружением и полевыми радиостанциями, чтобы индонезийские военные могли поддерживать связь даже с самыми отдаленными частями архипелага. Сухарто послал солдат на охоту за 4000–5000 левых по его «расстрельным спискам», как их называло ЦРУ; американское посольство регулярно получало отчеты об этих мероприятиях[177]177
  Kadane K. U.S. Officials’ Lists Aided Indonesian Bloodbath in ’60s // Washington Post. 1990. May 21.


[Закрыть]. С помощью этих отчетов ЦРУ вычеркивало имена из списков, пока с удовлетворением не отметило, что левые в Индонезии ликвидированы. Одним из участников этой операции был Роберт Дж. Мартенс, сотрудник американского посольства в Джакарте. «Это было большой помощью для их армии, – рассказывал он журналистке Кэти Кэдейн 25 лет спустя. – Вероятно, они убили много людей, вероятно, кровь есть и на моих руках, но все это не так уж плохо. Иногда в решающие моменты надо сражаться изо всех сил»[178]178
  К. Кэдейн впервые опубликовала в Washington Post рассказ об этих списках на основании магнитофонных записей бесед с высокопоставленными служащими США, занимавшими в то время важные посты в Индонезии. Информация о вооружении и полевых радиостанциях, упоминаемых в письме К. Кэдейн в The New York Review of Books 10 апреля 1997 года, получена из тех же интервью. Расшифровки интервью, взятых К. Кэдейн, сейчас хранятся в Национальном архиве безопасности в Вашингтоне: Kadane K. U.S. Officials’ Lists Aided Indonesian Bloodbath in ’60s.


[Закрыть].

«Расстрельные списки» скрывали целенаправленные убийства, причем массовые расправы, создавшие Сухарто печальную славу, были поручены религиозно настроенным студентам. Их наскоро подготовили военные, а затем разослали по стране с инструкцией от главы военного морского флота «вымести» коммунистов из каждой дерени. «С радостью, – писал один корреспондент, – они созвали своих последователей, вручили им ножи и пистолеты, раздали дубинки и дали им поручение, о котором те давно мечтали»[179]179
  Hughes J. Indonesian Upheaval. New York: David McKay Company, Inc., 1967. Р. 132.


[Закрыть]. Всего за месяц, по меньшей мере, полмиллиона, а возможно, даже миллион человек были убиты; по сообщениям журнала Time, в массовых бойнях погибали тысячи человек сразу[180]180
  Чаще всего упоминается цифра 500 тысяч, приведенная газетой Washington Post в 1966 году. По оценке британского посла в Индонезии, было убито 400 тысяч человек, но он говорил, что посол Швеции, предпринявший дополнительные расследования, называл это цифру «крайне преуменьшенной». Некоторые насчитывают один миллион жертв, хотя в отчете ЦРУ 1968 года говорится о 250 тысячах убитых, причем это названо «одним из самых массовых убийств XX века». Silent Settlement // Time. 1965. December 17; Pilger J. The New Rulers of the World. London: Verso, 2002. Р. 34; Kadane K. U.S. Officials’ Lists Aided Indonesian Bloodbath in ’60s.


[Закрыть]. Путешественники, побывавшие в то время на Восточной Яве, «рассказывают о маленьких реках и ручьях, буквально запруженных телами; иногда это мешало плыть по реке»[181]181
  Silent Settlement.


[Закрыть].

Опыт Индонезии привлек пристальное внимание людей и организаций в Вашингтоне и Сантьяго, вынашивавших планы свержения Сальвадора Альенде. Их интересовала не только жестокость Сухарто, но и важнейшая роль, которую сыграла в перевороте группа индонезийских экономистов, обучавшихся в Калифорнийском университете в Беркли, которых называли «берклийской мафией». Сухарто успешно расправился с левыми, но именно «берклийская мафия» готовила планы экономического будущего страны.

Параллель с «чикагскими мальчиками» напрашивалась сама собой. «Берклийская мафия» обучалась в США в рамках программы, запущенной в 1956 году и финансируемой фондом Форда. Вернувшись домой, они также создали экономическое отделение по западному образцу в Индонезийском университете. Для его создания фонд Форда посылал в Джакарту американских профессоров – точно так же чикагские преподаватели принимали участие в создании экономиеского отделения в Сантьяго. «В фонде Форда полагали, что деньги тратятся на подготовку людей, которые поведут за собой страну после ухода Сукарно», – откровенно объяснял Джон Ховард, возглавлявший в то время международную программу обучения и исследований в фонде[182]182
  Ransom D. Ford Country: Building an Elite for Indonesia // The Trojan Horse: A Radical Look at Foreign Aid / Еd. S. Weissman. Palo Alto, CA: Ramparts Press, 1975. Р. 99.


[Закрыть].

Студенты, обученные на деньги фонда Форда, стали лидерами университетской группы, участвовавшей в свержении Сукарно; кроме того, «берклийская мафия» тесно сотрудничала с военными при подготовке переворота, разрабатывая «план на непредвиденный случай», если правительство внезапно рухнет[183]183
  Там же, p. 100. Не все американские профессора, участвовавшие в этой программе, были довольны своей ролью. «Я считал, что университет не должен участвовать в том, что по сути стало восстанием против правительства», – говорил Лен Дойл, профессор из Беркли, назначенный руководителем индонезийской программы обучения экономике фонда Форда. Из-за своих взглядов Дойл был возвращен в Калифорнию, а его должность занял другой человек.


[Закрыть]. Эти юные экономисты пользовались огромным влиянием на генерала Сухарто, который совершенно не разбирался в финансах. Как писал журнал Fortune, люди из «берклийской мафии» записывали на магнитофон уроки экономики для Сухарто, чтобы тот мог прослушивать их дома[184]184
  Lubar R. Indonesia’s Potholed Road Back // Fortune. 1968. June 1.


[Закрыть]. Как с гордостью вспоминал один из членов группы, при личной встрече с «президентом Сухарто выяснилось, что тот не только прослушивал лекции, но и вел заметки»[185]185
  Mohamad G. Celebrating Indonesia: Fifty Years with the Ford Foundation 1953–2003. Jakarta: Ford Foundation, 2003. Р. 59.


[Закрыть]. Другой выпускник Беркли описывает свои взаимоотношения с властью такими словами: мы «представили военному руководству – важнейшему элементу нового строя – “поваренную книгу” с “рецептами” для решения тяжелых экономических проблем Индонезии. Генерал Сухарто, верховный главнокомандующий армии, не просто принял нашу “поваренную книгу”, но также выразил пожелание, чтобы авторы “рецептов” стали его экономическими советниками»[186]186
  В оригинале автор называет генерала Сэхарто; я заменила его более распространенным написанием для согласованности. Sadli M. Recollections of My Career // Bulletin of Indonesian Economic Studies 29. 1993. № 1. April. Р. 40.


[Закрыть]. И действительно, Сухарто укомплектовал свой кабинет членами «берклийской мафии», вручив им все ключевые финансовые посты, в том числе посты министра торговли и посла в Вашингтоне[187]187
  Выпускники программы фонда Форда заняли следующие посты: министр финансов, министр торговли и коммерции, председатель Совета национального планирования, заместитель председателя Совета национального планирования, генеральный секретарь Отдела исследования рынка и торговли, председатель Группы по иностранным инвестициям, генеральный секретарь по промышленности и посол в Вашингтоне. Ransom D. Ford Country, p. 110.


[Закрыть].

Эта команда экономистов, прошедшая подготовку в относительно более свободном от идеологии заведении, не относилась к государству столь же радикально, как «чикагские мальчики». Выпускники Беркли верили, что правительство должно участвовать в управлении экономикой Индонезии и гарантировать доступность товаров первой необходимости, таких как рис. Но одновременно «берклийская мафия» весьма положительно относилась к иностранным инвесторам, желающим использовать неисчислимые запасы местных полезных ископаемых и нефти, названные Ричардом Никсоном «величайшей ценностью Юго-Восточной Азии»[188]188
  Nixon R. Asia After Vietnam // Foreign Affairs 46. 1967. № 1. October. Р. 111. Любопытно, что в качестве консультанта для Министерства финансов Сухарто в 1975 году был приглашен Арнольд Харбергер. Harberger A.C. Curriculum Vitae // 2003. November, www.econ.ucla.edu.


[Закрыть]. Были изданы законы, позволяющие иностранным компаниям владеть всеми этими ресурсами, вводились временные освобождения от уплаты налогов, так что через два года природные богатства Индонезии: медь, никель, древесина твердых сортов, каучук, нефть – перешли в руки самых больших в мире горнодобывающих и энергетических компаний.

Для заговорщиков, замышлявших свержение Альенде в те самые годы, когда Сухарто осуществлял свою программу, опыт Бразилии и Индонезии представлял значительную ценность. В Бразилии сила шока почти не использовалась, и прошли годы, прежде чем властям пришлось продемонстрировать свою жестокость. Эта ошибка легко могла привести правительство к краху, поскольку давала возможность противникам заново мобилизовать силы и даже организовать вооруженные отряды партизан. И хотя в итоге хунте удалось очистить улицы, подъем оппозиции тормозил осуществление экономической программы военных.

Сухарто показал, что если применить упреждающие массовые репрессии, страну охватит шок, так что сопротивление можно нейтрализовать в зародыше. Террор в Индонезии был таким беспощадным и в такой степени превосходил любые ожидания, что люди, которые еще неделю назад пытались вместе отстаивать независимость своей страны, теперь были настолько напуганы, что легко передали всю власть Сухарто и его приверженцам. Ральф Макгихи, руководивший оперативной деятельностью ЦРУ в годы переворота, говорил, что Индонезия – это «образцовая операция… Можно проследить, как все главные кровавые события направлялись из Вашингтона, чтобы привести Сухарто к власти. Их успех означает, что подобное можно повторять снова и снова»[189]189
  Pilger J. The New Rulers of the World, pp. 36–37.


[Закрыть].

Другой важнейший урок Индонезии относится к сотрудничеству между Сухарто и «берклийской мафией», начавшемуся еще до переворота. Поскольку экономисты были готовы занять ключевые «технократические» посты в новом правительстве и уже обратили Сухарто в свою веру, переворот не только устранил угрозу национальной независимости, но и превратил Индонезию в одну из немногих максимально гостеприимных для иностранных монополий стран мира.

Когда начал складываться удобный момент для свержения Альенде, на стенах Сантьяго появились грозные предупреждения, нарисованные красной краской: «Джакарта приближается».

Вскоре после избрания Альенде его оппоненты в Чили начали в точности воспроизводить индонезийский сценарий. Католический университет, приют «чикагских мальчиков», стал основой формирования того, что в ЦРУ называли «атмосферой переворота»[190]190
  Secret Cable from Headquarters (Blueprint for Fomenting a Coup Climate), September 27, 1970. CIA // Kornbluh P. The Pinochet File: А Declassified Dossier on Atrocity and Accountability. New York: New Press, 2003. Рp. 49–56.


[Закрыть]. Многие студенты вступили в фашистскую организацию Patria y Libertad[191]191
  Patria y Libertad («Родина и свобода») – чилийская организация правых террористов, действовавшая в период правления Альенде. – Примеч. ред.


[Закрыть] и маршировали по улицам, открыто подражая гитлеровской молодежи. В сентябре 1971 года, когда исполнился год правления Альенде, ведущие бизнесмены Чили созвали экстренное совещание в прибрежном городе Винья-дель-Мар, чтобы разработать всестороннюю стратегию смены режима. По словам Орландо Саенса, президента Национальной ассоциации производителей (щедро финансируемой ЦРУ и многочисленными иностранными монополиями, которые разрабатывали собственный заговор в Вашингтоне), собравшиеся решили, что «правительство Альенде несовместимо со свободой в Чили и существованием частных предприятий, поэтому единственный способ избежать катастрофы – это свержение правительства». Бизнесмены сформировали свою «боевую организацию», одна часть которой должна была наладить контакты с армией, а другая, по словам Саенса, заняться «подготовкой конкретных программ, альтернативных государственным, которые будут систематически направляться вооруженным силам»[192]192
  Valdés J.G. Pinochet’s Economists, р. 251.


[Закрыть].

Саенс привлек нескольких ведущих «чикагских мальчиков» к разработке этих альтернативных программ и предоставил им новый офис неподалеку от дворца президента в Сантьяго[193]193
  Там же, рр. 248–249.


[Закрыть]. Группу возглавляли молодой выпускник Чикагского университета Серхио де Кастро и его коллега по Католическому университету Серхио Ундуррага; еженедельно они устраивали секретные встречи, на которых подробно обсуждался вопрос о радикальном изменении развития страны в соответствии с доктринами неолиберализма[194]194
  Там же, р. 250.


[Закрыть]. Как показало расследование Сената США, «свыше 75 процентов» финансирования «исследовательская организация оппозиции» получала непосредственно от ЦРУ[195]195
  Covert Action in Chile 1963–1973 // Select Committee to Study Governmental Operations with Respect to Intelligence Activities, United States Senate. Washington, DC: U.S. Government Printing Office, 1975. December 18. Р. 30.


[Закрыть].

К тому времени планирование переворота шло по двум отдельным направлениям: военные составляли заговор с целью устранения Альенде и его сторонников, а экономисты тайно разрабатывали программу устранения их идей. Подготавливая энергию для нанесения удара, эти два лагеря вели между собой диалог при посредстве Роберто Келли, бизнесмена, связанного с финансируемой ЦРУ газетой El Mercurio. Через Келли «чикагские мальчики» послали пятистраничное резюме своей экономической программы адмиралу флота. Адмирал дал свое одобрение, и с этого момента «чикагские мальчики» старательно готовили свою программу к началу переворота.

Созданная ими «библия» объемом в 500 страниц – детальная экономическая программа, которой хунта должна будет руководствоваться с первых дней, – известна в Чили под названием «Кирпич». Согласно последующим данным комитета Сената США, «сотрудничавшие с ЦРУ экономисты готовили всестороннюю экономическую программу, которая послужила основой для принятия хунтой наиболее важных экономических решений»[196]196
  Covert Action in Chile 1963–1973, р. 40.


[Закрыть]. Восемь из десяти основных авторов «Кирпича» изучали экономику в Чикагском университете[197]197
  Silva E. The State and Capital in Chile: Business Elites, Technocrats, and Market Economics. Boulder, CO: Westview Press, 1996. Р. 74.


[Закрыть].

Хотя свержение Альенде обычно описывается как военный переворот, Орландо Летельер, посол Альенде в Вашингтоне, считал, что в нем на равных участвовали как армия, так и экономисты. «“Чикагские мальчики”, как их называют в Чили, – писал Летельер, – убедили генералов, что они добавят к жестокости военных интеллектуальные качества, которых первым не хватает»[198]198
  Letelier O. The Chicago Boys in Chile: Economic Freedom’s Awful Toll // The Nation. 1976. August 28.


[Закрыть].

Переворот в Чили сопровождался тремя формами шока, рецептура которых потом повторялась в соседних странах и даже в Ираке три десятилетия спустя. За непосредственным шоком от переворота последовали два других. Первой была капиталистическая «шоковая терапия» Милтона Фридмана, техника, которую на тот момент уже изучили сотни латиноамериканских экономистов, прошедших подготовку в Чикагском университете или его филиалах. Другой формой шока было применение электрошока, лекарств и сенсорной депривации Эвена Кэмерона, ставших основой методики пыток в руководстве Kubark и с помощью многочисленных учебных программ ЦРУ распространенных среди полицейских и военных Южной Америки.

Эти три формы шока обрушились на тела латиноамериканцев и политический организм региона как неукротимый ураган взаимозависимых процессов разрушения и восстановления, опустошения и созидания. Шок переворота подготовил почву для экономической шоковой терапии; шок пыток грозил любому человеку, который мог бы препятствовать экономическим потрясениям. И в этой лаборатории возникло первое государство, созданное чикагской школой, это была их первая победа в глобальной контрреволюции.

Часть вторая
Первое испытание: муки рождения

Теории Милтона Фридмана принесли ему Нобелевскую премию, Чили они принесли генерала Пиночета.

Эдуардо Галеано «Дни и ночи любви и войны», 1983

Не думаю, чтобы меня когда-либо считали «злым».

Милтон Фридман, цит. по: Wall Street Journal, 2006, July 22

Глава 3
Государства в состоянии шока: кровавое рождение контрреволюции

Обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда.

Никколо Макиавелли «Государь», 1513 г.[199]199
  Machiavelli N. The Prince / Тrans. W.K. Marriott. Toronto: Alfred A. Knopf, 1992. Р. 42.


[Закрыть]

Если мы примем такой шоковый подход, я полагаю, о нем надо заявить публично со всеми подробностями, чтобы он начал свое воздействие как можно быстрее. Чем лучше о нем осведомлена публика, тем сильнее ее реакции будут облегчать процесс урегулирования.

Милтон Фридман, из письма к генералу Аугусто Пиночету, 21 апреля 1975 г.[200]200
  Friedman M., Friedman R.D. Two Lucky People, p. 592.


[Закрыть]

Генерал Аугусто Пиночет и его приверженцы постоянно называли события 11 сентября 1973 года не государственным переворотом, но «войной». Действительно, Сантьяго выглядел как зона военных действий: бульвары заняли стреляющие танки, государственные здания атаковали с воздуха реактивные истребители. Но в этой войне было нечто странное: она была односторонней.

С самого начала Пиночет полностью контролировал армию, флот и полицию. В то же время президент Сальвадор Альенде отказался создавать вооруженные объединения из своих сторонников, поэтому у него не было собственной армии. Единственным источником сопротивления оставались дворец президента «Ла Монеда» и окружающие его крыши – Альенде со своим ближайшим окружением предприняли смелую попытку защитить демократию. Силы противников были неравны: внутри здания находилось всего 36 сторонников президента, в то время как военные нанесли по дворцу 24 ракетных удара[201]201
  Batalla de Chile (документальный фильм в трех частях), материалы для которого собраны Патрисией Гусман, первоначально создан в 1975–1979 годах. New York: First Run/Icarus Films, 1993.


[Закрыть].

Пиночет, тщеславный деятель и капризный командир (по характеру похожий на те танки, на которые он взбирался), очевидно, желал сделать это событие как можно более драматичным и травмирующим. Хотя переворот не был войной, он был призван дать ощущение войны – как своего рода предвкушение шока и трепета в чилийском варианте. И шок был самым сильным. В отличие от соседней Аргентины, которая за последние три десятилетия шесть раз меняла военные правительства, Чили не знала такого рода насилия: страна в целом уже 160 лет наслаждалась мирным демократическим управлением, причем в течение последних 41 года ничто не прерывало мира.

Теперь же президентский дворец был объят пламенем, прикрытое тело президента вынесли на носилках, а его ближайшие соратники лежали на улице лицом вниз под прицелом винтовок[202]202
  Альенде был найден с простреленной головой. До сих пор продолжаются споры, был ли он сражен пулей противника, обстреливавшего «Ла Монеду», или застрелился, чтобы чилийцы не вспоминали его как законно избранного президента, сдавшегося мятежникам. Вторая гипотеза вероятнее.


[Закрыть]. В нескольких минутах езды от президентского дворца Орландо Летельер, только что прибывший из Вашингтона, чтобы занять пост министра обороны Чили, утром шел в свой кабинет в министерстве. Как только он оказался за парадной дверью, его поджидала засада: 12 солдат в боевой униформе направили на него свои автоматы[203]203
  Dinges J., Landau S. Assassination on Embassy Row. New York: Pantheon Books, 1980. Р. 64.


[Закрыть].

В годы, предшествовавшие перевороту, американские преподаватели, многие из которых были связаны с ЦРУ, прививали чилийским военным антикоммунистическое бешенство, внушая им, что социалисты – это фактически русские шпионы, силы, чуждые чилийскому обществу, «внутренние враги». На самом же деле сами военные стали врагами собственного народа, готовыми направить оружие на людей, которых они должны были защищать.

После смерти Альенде, ареста членов его правительства и при отсутствии видимого массового сопротивления великая битва хунты завершилась еще до наступления вечера.

Летельер и прочие VIP-узники были в итоге доставлены на холодный остров Доусон в южной части пролива Магеллана – для Пиночета это была своеобразная Сибирь с ее лагерями. Однако хунта не могла остановиться на этом убийстве и арестах членов правительства. Генералы понимали, что смогут удержать власть, только если им удастся достаточно запугать людей, как это было сделано в Индонезии. По данным рассекреченных документов ЦРУ, в последовавшие дни примерно 13 500 граждан схватили, посадили в грузовики и развезли по тюрьмам[204]204
  Report of the Chilean National Commission on Truth and Reconciliation / Тrans. Ph.E. Berryman. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1993, Vol. 1. Р. 153; Kornbluh P. The Pinochet File, pp. 153–154.


[Закрыть]. Тысячи из них были доставлены на два крупнейших стадиона Сантьяго: Стадион Чили и Национальный стадион. На последнем вместо футбола зрелищем стала смерть. Солдаты рыскали по толпе в сопровождении осведомителей с прикрытыми лицами, те выявляли среди людей «подрывные элементы». Намеченную жертву тащили в раздевалки и кабинки, ставшие импровизированными камерами пыток. Людей убивали сотнями. Мертвые тела стали появляться по сторонам больших автострад или плавающими в темных колодцах городской канализации.

Чтобы быть уверенным, что террор распространился за пределы столицы, Пиночет послал одного из самых жестоких командиров, генерала Серхио Арельяно Старка, на вертолете в северные провинции, чтобы посетить ряд тюрем, где сидели «подрывные элементы». В каждом городе или поселке Старк и его передвижной отряд смерти отбирали самых известных узников, однажды 26 человек сразу, и затем их казнили. Кровавый след, оставшийся после четырех дней этого путешествия, назвали «караваном смерти»[205]205
  Kornbluh P. The Pinochet File, pp. 155–156.


[Закрыть]. Очень быстро вся страна поняла, что ей хотели сказать: сопротивление влечет за собой смерть.

Хотя сражение Пиночета и носило односторонний характер, по своему эффекту оно воздействовало не меньше, чем гражданская война или иностранное вторжение: в целом около 3200 людей пропали без вести или были казнены, по меньшей мере, 80 тысяч брошены в тюрьмы, а 200 тысяч покинули страну по политическим причинам[206]206
  Об этих цифрах идут споры, поскольку военное правительство тщательно скрывало и отрицало свои преступления. Kandell J. Augusto Pinochet, 91, Dictator Who Ruled by Terror in Chile, Dies // New York Times. 2006. December 11; Chile Since Independence / Еd. L. Bethell. New York: Cambridge University Press, 1993. Р. 178; Cornwell R. The General Willing to Kill His People to Win the Battle against Communism // Independent. London. 2006. December 11.


[Закрыть].

Для «чикагских мальчиков» 11 сентября было днем головокружительных надежд и бешеной активности. Серхио де Кастро работал в тесном сотрудничестве с военно-морским флотом, отправляя на одобрение одну за другой последние страницы «Кирпича». В самый же день переворота несколько «чикагских мальчиков» отправились в типографию газеты El Mercurio. Хотя на улицах раздавались выстрелы, они страстно спешили напечатать свой труд к первому дню деятельности хунты. Артуро Фонтейн, один из редакторов газеты, вспоминает, как станки «работали без остановки, чтобы напечатать копии этого большого текста». И они успели это сделать почти в срок. «До полудня в среду 12 сентября 1973 года генералы вооруженных сил, приступившие к выполнению правительственных задач, имели перед собой этот план»[207]207
  Valdés J.G. Pinochet’s Economists, p. 252.


[Закрыть].

Предложенные в последней версии «Кирпича» решения разительно напоминали предложения книги Милтона Фридмана «Капитализм и свобода»: приватизация, дерегуляция и снижение расходов в социальной сфере – триединство свободного рынка. Чилийские экономисты, подготовленные в США, уже пытались предложить эти идеи мирным путем, в рамках демократических дискуссий, но они были полностью отвергнуты. Теперь же «чикагские мальчики» снова явились со своей программой в условиях, которые были куда благоприятнее для их радикальных мыслей. В эту новую эпоху не надо было спрашивать чьего-либо согласия, за исключением горстки людей в военной форме. Их самые упорные противники были в тюрьмах, или убиты, или прятались; парад истребителей в небе и караваны смерти заставили всех умолкнуть.

«Для нас это была революция», – говорил Кристиан Ларрулет, один из экономических советников Пиночета[208]208
  Constable P., Valenzuela A. A Nation of Enemies: Chile Under Pinochet. New York: W.W. Norton & Company, 1991. Р. 187.


[Закрыть]. И эти слова справедливы. 11 сентября 1973 года стало не только днем насильственного свержения мирной социалистической революции Альенде, но и днем начала контрреволюции, как об этом позже писал журнал The Economist, – первой реальной победой кампании чикагской школы над девелопментализмом и кейнсианством[209]209
  Harvey R. Chile’s Counter-Revolution // The Economist. 1980. February 2.


[Закрыть]. В отличие от частичной революции Альенде, которой в условиях демократии приходилось искать компромиссы с разнообразными иными направлениями, этот мятеж, совершенный с помощью грубой силы, позволял идти до конца. А в последующие годы те же самые меры, что описаны в «Кирпиче», будут внедряться в десятках других стран под прикрытием разнообразных кризисов. Но Чили была страной контрреволюции, осуществленной при помощи террора.

Хосе Пиньера, выпускник экономического отделения Католического университета Сантьяго, сам себя причисляющий к «чикагским мальчикам», во время переворота работал над своей диссертацией в Гарварде. Услышав эту «добрую весть», он вернулся на родину «содействовать созданию новой страны, верной свободе, на пепелище старой». По словам Пиньеры, ставшего позднее министром труда и горного дела у Пиночета, это была «настоящая революция… радикальное, всестороннее и устойчивое продвижение в сторону свободного рынка»[210]210
  Piñera J. How the Power of Ideas Can Transform a Country, www.josepinera.com.


[Закрыть].

До переворота Аугусто Пиночета ценили за его покладистость, всегдашнее подобострастное отношение к его гражданским начальникам. Став диктатором, Пиночет раскрыл новые грани своего характера. Он принял власть с явным удовольствием, окружив себя царскими почестями, и уверял, что на этот пост его вознесла «судьба». Очень скоро он совершил еще один маленький переворот, чтобы избавиться от трех других военных вождей, с которыми ранее по договоренности делил власть, назвав себя и верховным вождем нации, и президентом страны. Он обожал помпу и церемонии, подтверждавшие его право распоряжаться, и никогда не упускал возможности облачиться в свой мундир прусского фасона с пелериной. Для поездок по Сантьяго он всегда выбирал колонну дорогих пуленепробиваемых автомобилей Mercedes-Benz[211]211
  Constable P., Valenzuela A. A Nation of Enemies, pp. 74–75.


[Закрыть].

Пиночет был умелым авторитарным правителем, но, подобно Сухарто, почти ничего не понимал в экономике. И это было проблемой, поскольку кампания корпоративного саботажа, возглавляемая ITT, привела экономику страны к катастрофе, так что к правлению Пиночета кризис уже назрел. С самого начала внутри хунты шла борьба двух направлений: одни хотели просто восстановить положение, которое было до Альенде, а затем быстро вернуть демократию; им возражали «чикагские мальчики», стоявшие за перекройку страны и создание свободного рынка, на что должны были уйти годы. Пиночет, купавшийся в своей власти, ненавидел мысль о том, что его предназначение сводится лишь к операции чистки – «восстановить порядок» и затем исчезнуть. «Мы не пылесос, который всосал в себя марксизм, чтобы отдать власть назад в руки господ политиков», – говорил он[212]212
  Constable P., Valenzuela A. A Nation of Enemies, p. 69.


[Закрыть]. И мечта «чикагских мальчиков» о полной переделке страны отвечала его растущим амбициям, так что, как раньше это сделал Сухарто с «берклийской мафией», он немедленно назначил нескольких выпускников Чикагского университета своими главными экономическими советниками, в том числе и Серхио де Кастро, фактического их предводителя и основного автора «Кирпича». Он называл их «технос» – техники, – в соответствии с заверениями чикагской школы о том, что наладка экономики – дело науки, а не субъективного человеческого выбора.

Хотя Пиночет плохо разбирался в инфляции и процентных ставках, «технос» говорили на понятном ему языке. Для них экономика была подобна силам природы, которые надо уважать и которым следует подчиняться, потому что «действовать вопреки природе непродуктивно и означает обманывать самого себя», по словам Пиньеры[213]213
  Valdés J.G. Pinochet’s Economists, p. 31.


[Закрыть]. Пиночет соглашался: люди, как он однажды писал, должны подчиняться структуре, потому что «природа показывает, что порядок и иерархия необходимы»[214]214
  Constable P., Valenzuela A. A Nation of Enemies, p. 70.


[Закрыть]. И такое обоюдное стремление использовать высшие естественные законы стало основой альянса Пиночета с чикагской школой.

Первые полтора года Пиночет верно следовал инструкциям «технос»: он приватизировал некоторые, хотя не все, государственные компании (в том числе несколько банков); допустил существование некоторых крайних форм финансовых спекуляций; широко распахнул границы для иностранного импорта, устранив барьеры, которые столь долго защищали чилийских производителей; сократил правительственные расходы на 10 процентов, за исключением военных, которые значительно увеличились[215]215
  Единственным торговым барьером при Пиночете была 10-процентная пошлина на импортные товары, что скорее можно отнести не к барьерам для торговли, но к незначительному налогу на импорт. Frank A.G. Economic Genocide in Chile, p. 81.


[Закрыть]. Он также упразднил контроль над ценами, что было радикальным преобразованием в стране, где цена предметов первой необходимости, таких как хлеб и постное масло, регулировалась десятилетиями.

«Чикагским мальчикам» удалось убедить Пиночета, что если он резко устранит вмешательство правительства в эти сферы, «естественные» законы экономики сами восстановят равновесие, а инфляция – в которой они видели своего рода лихорадку экономики, вызванную присутствием нездоровых организмов на рынке, – волшебным образом приостановится. Но они ошибались. В 1974 году инфляция достигла 375 процентов – величайший показатель во всем мире, почти вдвое превысивший ее высший уровень при Альенде[216]216
  Тут приведены самые осторожные подсчеты. А.Г. Франк пишет, что в первые годы правления хунты инфляция достигала 508 процентов, а если говорить о предметах первой необходимости, то ее уровень приближался к 1000 процентов. В 1972 году, в последний год правления Альенде, инфляция поднялась до 163 процентов. Constable P., Valenzuela A. A Nation of Enemies, р. 170; Frank A.G. Economic Genocide in Chile, p. 62.


[Закрыть]. Цена продуктов первой необходимости, например хлеба, подскочила невероятно. В то же самое время чилийцев увольняли с работы, поскольку эксперименты Пиночета со «свободной торговлей» привели к тому, что страну заполнили дешевые импортные товары. Местные предприятия закрывались, не выдерживая конкуренции, безработица достигла рекордного уровня, а голод стал носить угрожающий арактер. Первый эксперимент чикагской школы обернулся бедствием.

Серхио де Кастро и прочие «чикагские мальчики» утверждали (в лучших традициях своей школы), что в этом виновата не теория, а тот факт, что ее не реализовали на практике с достаточной жесткостью. Экономика не лечит сама себя и не возвращается к гармоничному равновесию, потому что все еще есть «помехи» – наследие почти полувекового вмешательства государства. Для успеха эксперимента Пиночет должен устранить эти помехи – еще сильнее сократить расходы, активнее проводить приватизацию и увеличить скорость преобразований.

За полтора года многие представители национальной деловой элиты устали от экстремального капитализма, отчаянно внедряемого в жизнь «чикагскими мальчиками». Почувствовали себя лучше лишь иностранные компании и узкий кружок финансистов, названных «пираньями», которые зарабатывали большие деньги с помощью спекуляций. Промышленные производители, от всей души поддержавшие переворот, оказались не у дел. Орландо Саенс, президент Национальной ассоциации производителей, который сам подключил «чикагских мальчиков» к участию в перевороте, назвал результаты этого эксперимента «одним из крупнейших провалов в истории нашей экономики»[217]217
  Que Pasa. Santiago. 1975. January 16; цит. по: Frank A.G. Economic Genocide in Chile, p. 26.


[Закрыть]. Промышленникам не нравился социализм Альенде, но управляемая экономика их в целом устраивала. «Невозможно продолжать работу в условиях финансового хаоса, воцарившегося в Чили, – говорил Саенс. – Необходимо вкладывать в производство миллионы и миллионы финансовых ресурсов, которые теперь используются в диких спекуляциях на глазах людей, у которых просто нет никакой работы»[218]218
  La Tercera. Santiago. 1975. April 9; цит. по: Letelier O. The Chicago Boys in Chile // The Nation. 1976. August 28.


[Закрыть].

Увидев, что реализация их планов наталкивается на серьезные препятствия, «чикагские мальчики» вместе с «пираньями» (а эти две группы во многом пересекались) решили призвать на помощь тяжелую артиллерию. И в марте 1975 года по приглашению крупного банка в Сантьяго прилетели Милтон Фридман и Арнольд Харбергер, чтобы спасти эксперимент.

Пресса, подконтрольная хунте, встречала Фридмана как рок-звезду и гуру нового порядка. Каждое его заявление попадало в газетные заголовки, его лекции транслировали по национальному телевидению, и он удостоился самой важной аудиенции из всех возможных: приватной встречи с Пиночетом.

На протяжении своего визита Фридман твердил одно и то же: хунта сделала правильные первые шаги, но ей нужно внедрять свободный рынок с большей энергией. В речах и интервью он употреблял термин, который ранее никогда не использовался в ситуации реального экономического кризиса: он призывал к «шоковой терапии». По его словам, это было «единственным лекарством. Без вариантов. Никакого другого. Иного долговременного решения не существует»[219]219
  El Mercurio. Santiago. 1976. March 23.


[Закрыть]. Когда чилийский журналист напомнил, что даже Ричард Никсон, тогдашний президент США, применяет контроль, чтобы смягчить отдельные проявления свободного рынка, Фридман огрызнулся: «Я не одобряю эти меры. Я думаю, мы не должны их применять. Я противник вмешательства правительства в экономику как в моей стране, так и в Чили»[220]220
  Que Pasa. Santiago. 1975. April 3.


[Закрыть].

После встречи с Пиночетом Фридман сделал для себя заметки, которые опубликовал несколько десятилетий спустя в мемуарах. По его наблюдениям, генерал «с симпатией относился к идее шоковой терапии, но его явно беспокоило, что это временно повысит уровень безработицы»[221]221
  Friedman M., Friedman R.D. Two Lucky People, p. 399.


[Закрыть]. К тому моменту во всем мире уже знали, что именно по приказу Пиночета были организованы кровавые бойни на футбольных стадионах, так что беспокойство диктатора по поводу человеческой стоимости шоковой терапии должно было заставить Фридмана задуматься. Но экономист продолжал настаивать на своем и послал Пиночету письмо, в котором восхвалял «чрезвычайно мудрые» решения генерала, однако предложил ему в еще большей степени сократить государственные расходы – «на 25 процентов в течение шести месяцев… всесторонне» и одновременно принять ряд мер в поддержку бизнеса, которые были бы движением к «полностью свободной торговле». Фридман предсказывал, что сотни тысяч людей, уволенных из общественного сектора, получат новую работу в частном секторе, который быстро разрастется благодаря устранению «любых препятствий, тормозящих сегодня частный рынок»[222]222
  Там же, pp. 593–594.


[Закрыть].