Текст книги "Первый урок Шоломанчи"

Мы доели и забрали посуду. Никто не остался за столом в одиночестве. Мне по-прежнему было неуютно и зябко внутри, когда я понесла свой поднос на конвейер. Я была рада, что впереди шел Ибрагим: я вспоминала о его ухмылке и пыталась воскресить в себе недавний гнев. Но Ибрагим взглянул на меня, отходя от конвейера, и не ухмыльнулся – он словно приуныл. Я в замешательстве посмотрела на него – и тут Орион поставил свой поднос на стойку следом и спросил с легким раздражением:

– Слушай, в чем дело? Ты поссорилась с Хлоей и Магнусом?

Неужели он ждал, что я пойду и сяду с ними?

Да, наверное. Кто отказался бы сесть за нью-йоркский стол, если бы ему выпала такая возможность! Каким дураком надо быть, чтобы вместо этого сидеть одному, гадая, присоединится ли к нему еще кто-нибудь!

– Что, я должна была тащиться за тобой? – огрызнулась я. – Прости, я не поняла, что у меня теперь статус прихлебателя. Я думала, для этого сперва нужно совершить ритуальное коленопреклонение. Заведи специальный значок или что-нибудь такое, чтобы выдавать фанатам. А ты будешь смотреть, как они дерутся за знаки твоего внимания… – Я сказала это очень ядовито – неудивительно, раз я вся кипела.

Орион отступил на шаг; он как будто разозлился и удивился одновременно, и на его щеках, покрытых зеленоватыми точками после занятия в лаборатории, пятнами выступил румянец.

– Да иди ты к черту! – сказал он хрипло и быстро отошел.

Между нами и дверью находились примерно пять разных компаний, и все повернулись к Ориону, когда он проходил мимо. Лица учеников были полны надежды. Каждый решал в уме то самое уравнение, над которым я ломала голову каждый день, каждый час, – и поскольку остальные не были упрямыми идиотами, они не отказались бы подольститься к Ориону Лейку, чтобы выжить. Уж они-то дрались бы за право стать его лакеями. И он это знал – но тратил время на меня; а раз Орион больше не боялся, что я обращусь в малефицера, значит, он хотел… пообщаться с кем-то, кто не лебезит перед ним.

От этой мысли мне стало тошно: значит, Орион все-таки приличный человек. Но какое право он имеет быть приличным человеком?! Ему что, мало супергеройства?

Однако другого ответа я не находила.

Остаться одной в столовой – плохая идея, но почти целую минуту я стояла как столб, глядя вслед Ориону, потому что все еще была вне себя. Я злилась на Ориона, на Хлою, на остальных, даже на Аадхью и Лю, которые меня чуть не довели до слез, соизволив сесть со мной.

А потом я пошла за ним. Орион, как и все, направился к лестнице, но, вместо того чтобы пойти наверх, в библиотеку, зашагал вниз, в полном одиночестве, как безумный. Или как человек, который предпочтет злыдней восхищенным поклонникам. Я стиснула зубы… но делать было нечего. Я нагнала Ориона на середине первого пролета.

– Позволь тебе напомнить: всего четыре дня назад ты думал, что я убийца, – сказала я. – Я имела право не догадаться, что могу сесть вместе с тобой.

Орион, не глядя на меня, вскинул рюкзак повыше на плечо:

– Садись где хочешь.

– И сяду, – сказала я. – Но раз уж тебя это так волнует, предупреждаю заранее: я не желаю сидеть с твоими приятелями по анклаву.

И тогда он наконец поднял голову:

– Почему?

– Потому что они-то как раз хотят, чтобы им кланялись.

Орион медленно начал расправлять плечи.

– Это называется «сидеть вместе в столовой», – произнес он, преувеличенно растягивая слова. – За столом. На стульях. Большинство людей способны пережить обед, не превращая его в поле боя.

– Я не «большинство», – заявила я. – И да, столовая – это поле боя, если ты не в курсе. Думаешь, все вечно пытаются сесть рядом с тобой просто потому, что ты хороший парень?

– Наверное, у тебя иммунитет, – заметил Орион.

– Блин, да, – кивнула я, но он улыбнулся из-под отросших волос – чуть заметно, неуверенно, – так что, наверное, я соврала.

Глава 6
Материализация

Я понятия не имела, как ведут себя друзья, потому что никогда раньше ни с кем не дружила. Впрочем, Орион разбирался в этом не лучше меня. Поэтому, в отсутствие других вариантов, мы просто продолжали друг другу хамить, что для меня было несложно, а для него, видимо, представляло приятное разнообразие: похоже, в Ориона с раннего детства вбили, что с простыми смертными нужно быть любезным.

– Я бы тебе ответил, но мама привила мне хорошие манеры, – многозначительно сказал он на следующий день после ужина, когда я не пустила его вниз, заявив, что он просто кретин, если попытается снова спрятаться в лаборатории.

– Моя тоже старалась, но ничего не вышло, – сказала я, толкая Ориона на лестницу, ведущую в библиотеку. – И мне плевать, что ты любишь в одиночку, как упырь, торчать за лабораторным столом. Я тут и так регулярно оказываюсь на волосок от смерти.

Если тебе не нужно выполнять очередное задание – под прикрытием нескольких друзей, – то лучше всего пойти в библиотеку. Это самое безопасное место в школе. Книжные шкафы тянутся вверх и вверх, пока не исчезают в той же самой темноте, которая царит за пределами наших комнат (а значит, злыдни оттуда не придут). И никаких труб в библиотеке нет: если нужно в туалет – придется спуститься к столовой. Даже вентиляционные отверстия здесь меньше. В библиотеке слегка пахнет плесенью и старой бумагой, но мы совсем не против. Мы проводили бы здесь каждую свободную минуту, но, к сожалению, в читальный зал все не влезут. Никто в Шоломанче не ссорится всерьез – это просто глупо, – но ребята из анклавов будут биться насмерть за удобный стол или одну из читальных зон с такими большими мягкими кушетками, что на них можно вздремнуть.

Наверху, в мезонине, есть еще несколько читален поменьше, но на каждую претендует союз из двух-трех небольших анклавов. У них недостаточно огневой мощи, чтобы занять часть главной читальни, но при этом вполне хватает сил, чтобы не пускать чужаков. Нкойо частенько приглашают к себе ребята из Занзибара и Йоханнесбурга. Но незваному не стоит и соваться наверх; даже если там никого нет, первый, кто придет – почти наверняка не в одиночку, – выгонит тебя взашей. Причем выгонят не только меня; члены анклавов выдворят любого: библиотека слишком важный ресурс, чтобы его не контролировать.

Еще одно хорошее место для работы – индивидуальные кабинеты, точнее ниши, втиснутые между стеллажей. Иногда они сами собой меняют место. Замечаешь между полок нишу, освещенную зеленым маяком настольной лампы, а стоит выйти в проход между шкафами – и она уже исчезла. А если, наконец найдя ее, примешься за работу и задремлешь над книгами – рискуешь проснуться неизвестно где, среди потрескивающих старых свитков и фолиантов на незнакомых языках. Если повезет – сумеешь выбраться, прежде чем что-нибудь тебя найдет. Библиотека безопаснее, а не безопасна.

Мне удалось занять один из столов – поцарапанное древнее чудище, которое, вероятно, стоит здесь с основания школы. Он задвинут в нишу, которую можно обнаружить, только миновав разделы санскрита и древнеанглийского языка. Почти никто сюда не забирается – и неудивительно. Шкафы набиты старыми свитками и каменными табличками на каком-то праязыке, таком древнем, что его уже никто не знает. Если по пути случайно бросить слишком внимательный взгляд на обрывок папируса, школа может решить, что теперь ты изучаешь этот язык. Тогда придется разбираться с заклинаниями, которые она тебе выдаст. Они могут тебя буквально завалить: получаешь десяток заклинаний подряд, которые не можешь толком выучить и освоить – и вдруг оказывается, что тебе не удается двинуться дальше, даже если ты добудешь новые заклинания. До конца жизни останешься с тем, что успел выучить, – и вряд ли эта жизнь будет долгой, если ты застрянешь на уровне среднеклассника. В довершение всего путь к моей нише проходит под коридором, который соединяет разные секции мезонина – иными словами, по большей части нужно идти в темноте.

Тут я и нашла свой стол. В прошлом году я рискнула сюда заглянуть, потому что готовила особый проект: анализировала сходства между заклинаниями связывания и принуждения на санскрите, хинди, маратхи, древнеанглийском и среднеанглийском языках. Очаровательная тема, понимаю, зато идеально связанная с моей способностью – и это задание избавило меня от экзамена по иностранным языкам. В противном случае пришлось бы провести пять часов в аудитории, полной милых и любезных одноклассников, которые уж постарались бы усадить меня на худшее место. Эта тема практически гарантировала мне участие в протоиндоевропейском семинаре на следующий год, в котором всегда минимум десять учеников – идеальное число для языкового семинара в выпускном классе. Но чтобы такой проект зачли, нужно штук пятьдесят ссылок. Одно лишь составление списка литературы должно было занять у меня несколько часов.

Оставить библиотечные книги за собой нельзя. То есть теоретически я могу спрятать их в темном уголке, отнести к себе в комнату или даже сжечь – никто не остановит меня у двери и не потребует штраф. Но если ты позволишь себе хотя бы маленькую небрежность по отношению к библиотечной книге, то не найдешь ее в следующий раз, когда она тебе понадобится, – повезет, если она вообще тебе когда-нибудь попадется. Поэтому я каждый раз расставляю книги по местам. А еще у меня есть записная книжка, которую я завела в младшем классе: помимо названий и кодов я заношу в нее описание раздела, в котором находится книга (номер шкафа, номер полки, количество книг по обе стороны, а также названия соседних). Корешки самых ценных книг я даже зарисовываю цветным карандашом. Благодаря этому я могу отыскать почти любую книгу – и на следующий год накануне выпуска наверняка сумею продать свою записную книжку кому-нибудь из младших, изучающих иностранные языки, в обмен на некоторое количество маны. Такова ценность проделанной работы.

Но прежде чем я нашла удобный стол – то есть каждый раз, когда мне нужно было писать контрольную работу, – я, торопливо проглотив обед, неслась сюда, находила книги, тащила их в пустой класс, сорок минут работала, потом несла их обратно и расставляла на места, а после ужина проделывала все то же самое. В совокупности выходило часа два работы. Я даже ценой собственной жизни не нашла бы свободное место в читальном зале, даже за паршивыми столами в темных углах, где приходится тратить собственную ману, чтобы осветить страницы.

Это непросто даже при работе над проектом по одному предмету, когда все книги стоят в одном разделе или даже на одной полке. Дойти до отдела санскрита, миновать современные индийские языки, выйти в основной отдел заклинаний, добраться до конца древнеанглийского отдела – и так каждый раз… это слишком трудоемко. Однажды я рискнула и пошла коротким путем. И в награду отыскала свой стол. Да, он находится не в самом удобном месте, зато там есть светильник, который зажигается от крошечной капельки маны. А еще он чистый. Массивное дерево, широкая плоская столешница, тяжелые резные ножки – ни ящиков, ни укромных уголков, где могут таиться злыдни. И места более чем достаточно для двоих. Просто мне некого было пригласить.

Орион всегда избегал библиотеки как чумы, но по другой причине. Как только мы вошли в читальный зал, половина присутствующих повернулись (вторая половина и так сидели лицом к двери) и начали зазывно улыбаться. Все стали окидывать взглядом свои компании, мысленно выбирая самых непопулярных, чтобы освободить два места. Орион тут же ссутулился. Я не сердилась на него за то, что ему неловко, но тем не менее пихнула Ориона в спину – нельзя же быть тряпкой:

– Перестань делать такой несчастный вид. Я не дам тебя в обиду.

Я-то думала, что пошутила, но когда мы подошли к шкафам, сразу трое учеников как бы случайно увязались за нами. Мне пришлось повернуться и сказать, чтобы они отвалили. Сам Орион не произнес ни слова.

– Я не собираюсь быть твоим личным вышибалой, – заметила я, когда мы наконец избавились от третьего прилипалы – девицы, которая пыталась намекнуть, что в темных закоулках библиотеки будет гораздо веселее с двумя девушками вместо одной (видимо, она искренне не понимала, зачем еще Ориону тусоваться в библиотеке со мной). Не договорила она лишь потому, что я ее вовремя заткнула.

– Сам отшивай своих фанаток.

– У тебя это так хорошо получается, – сказал он и тут же добавил: – Извини, я просто… – Орион помолчал – и вдруг брякнул: – Луиза пригласила меня на свидание в обмен на помощь. За три дня до… – Он опять замолк.

– До того, как Джек ее убил, – подсказала я, и он кивнул. – И с тех пор ты решил, что обязан великодушно помогать всем подряд? Тебе что, время девать некуда?

– Нет! – воскликнул он и гневно взглянул на меня. – Я рассердился и оттолкнул ее, а потом она погибла, и я даже не знал, что произошло. И я подумал – может быть, в ту минуту она решила, что я ей не помог, потому что злился. Наверное, это глупо, – добавил он.

Конечно глупо, в основном потому, что он беспричинно винил себя. Я сразу так и подумала, и Орион это явно заметил.

– Что? – воинственно спросил он.

Я могла бы не говорить. Наверное, стоило проявить деликатность. Но все-таки я не удержалась:

– Она погибла потому, что после твоего отказа стала искать того, кто согласится. И Джек принял ее предложение.

Орион в шоке уставился на меня.

– Чтобы высосать силу из другого волшебника, большинству малефицеров нужно хотя бы подобие согласия, – продолжала я.

Ориона словно замутило. Всю дорогу до моего стола он молчал.

Больше никто нас не беспокоил, и путь показался гораздо короче обычного. Обычно мне приходится останавливаться через каждые три полки и читать названия книг – просто чтобы понять, что я двигаюсь в нужном направлении. Кроме того, нужно проверять свет. Это еще одна шуточка школы. Никакого потолка, чтобы повесить лампу, в библиотеке нет, и проходы освещаются хрупкими огоньками маны, которые летают вокруг. Они кое-как позволяют прочесть название на корешке книги и даже сопутствуют тебе, если ты взлетаешь к верхней полке – ну или лезешь, поскольку не все могут тратить ману на дурацкие фокусы. Но если ты ими не пользуешься, они тихонько меркнут, мало-помалу, поэтому ты ничего не замечаешь, пока они не потускнеют окончательно; и тогда нужно зажечь собственный свет, поскольку они непременно погаснут, если ты двинешься дальше – и даже если развернешься и пойдешь обратно. Но в присутствии Ориона они все ярко светились вокруг нас – и достаточно было просто время от времени бросать взгляд на полки, чтобы убедиться, что мы не сбились с пути.

У моего стола нас ожидали аж два стула. Орион сел, не проверив свой стул – и тем более не перепроверив, – и тут же полез в рюкзак. Я толкнула его и заставила вместе со мной осмотреть полки у нас за спиной, осветить стены, отодвинуть стол и задвинуть обратно…

– Слушай, мы же в библиотеке, – сказал он с раздражением.

– Прости, я что, наскучила тебе элементарными предосторожностями? – уточнила я. – Мы не бессмертные герои.

– Да, но не стоит быть и чокнутым параноиком, – отозвался он. – Сколько раз на тебя вообще нападали?

– За прошлую неделю? Считая малефицера, которого ты на меня науськал? – спросила я, складывая руки на груди.

Орион закатил глаза:

– Ты до конца времен будешь мне это припоминать?! Сколько раз на тебя нападали до этого? Пять? Шесть?

Я уставилась на него:

– За неделю? Ну, типа того.

Он тоже вылупился на меня:

– Что?!

– На меня нападают дважды в неделю, потому что я осторожна, – объяснила я. – Если бы я не была осторожна, злыдни являлись бы раз в пять чаще. Я лакомый кусочек, балда. Неудачница, которая вынуждена все время проводить одна. Да и на большинство ребят нападают минимум раз в месяц.

– Неправда, – решительно сказал он.

– Правда.

Орион засучил рукав и показал мне артефакт на запястье – круглый медальон на кожаном ремешке, похожий на часы, по крайней мере с первого взгляда. Он мог бы продемонстрировать его на людной улице, полной заурядов, и никто бы даже глазом не моргнул. Орион открыл крышку – и это действительно оказались часы, но сквозь крохотные круглые окошки в циферблате виднелось несколько слоев малюсеньких шестеренок из разных металлов; они вращались, переливаясь зеленым, синим и фиолетовым.

– Я услышу, если кто-нибудь из нашего анклава попадет в беду. Прямо сейчас, например, здесь одиннадцать ребят из Нью-Йорка.

– Допускаю, что на ребят из анклавов нападают реже раза в месяц, – согласилась я. – Сила и власть имеют свои плюсы. Я потрясена. И вы все пользуетесь такими штуками?

Я снова взглянула на медальон; на крышке была затейливая гравировка – кованая парковая ограда, за ней звезда с расходящимися лучами, а по бокам, каллиграфическим шрифтом, буквы N и Y.

– Думаешь, злыдни разбирают? – спросил Орион. – Думаешь, им не все равно?

– Лично я думаю, что они выбирают добычу полегче, и это не вы. У Хлои есть друзья, которые пробуют ее еду и ходят вместо нее на склад. Когда она работает над проектом, то может попросить помощи у лучших учеников школы, и ей не придется им платить. Скорее всего, вечером, когда она наконец покинет свое навечно зарезервированное место на кушетке, – я указала подбородком в сторону читальни, – до комнаты Хлою проводят двое. Вы делитесь силой и… – Я слегка задрала ему футболку, чтобы было видно пряжку ремня, на которой красовался – ну разумеется – новенький держатель для щита, совершенно такой же, какие делала Аадхья, только по сравнению с этой штукой ее артефакты напоминали поделки пятилетнего ребенка.

Орион вскрикнул, дернулся и схватил меня за руку, видимо решив, что я его совращаю. Но я уже отпустила футболку, фыркнула и щелкнула пальцами у него перед носом, заставив попятиться.

– Даже не мечтай, мажор. Я не одна из твоих фанаток.

– Да, я заметил, – буркнул он и покраснел.

Я принялась за переводы, которые обещала Лю. Я мало на что обращаю внимание, когда работаю, поэтому я перестала смотреть на Ориона, как только взялась за дело. Тем более что даже сократить количество обычных проверок было нельзя. Он-то не делал вообще ничего. Я остановилась, закончив черновик, и встала, чтобы размяться; засидеться в кресле – плохая идея. И тогда я заметила, что Орион просто сидит и смотрит на страницу лабораторного задания.

– Эй!

– Ты правда считаешь, что на других ребят нападают гораздо чаще? – отрывисто спросил он. Похоже, он все время над этим думал.

– А ты, кажется, не такой уж умный, – отозвалась я из позы собаки. – А по-твоему, почему люди вообще рвутся в анклавы?

– Это за стенами школы, – заметил он. – А здесь мы все заодно. И у всех равные шансы…

В середине фразы он взглянул на меня, и выражение моего лица, перевернутого вверх ногами, заставило его замолчать. Он обдумал тошнотворную чушь, которую нес, и снова приуныл. Очень хорошо.

Перевернувшись и встав в планку, я отозвалась:

– Правильно. Значит, у Луизы были такие же шансы, как и у Хлои.

– Луизе не повезло! – воскликнул Орион. – Она ничего не знала и не была к этому готова. Вот почему я ей помогал. Луиза не аргумент!

– Прекрасно. Значит, у меня столько же шансов, сколько у Хлои?

Орион даже себя не сумел в этом убедить и, похоже, разозлился. Он отвел глаза и буркнул:

– Ты сама ставишь себе палки в колеса.

Я встала.

– Тогда катись отсюда и больше не ходи за мной. – При этих словах у меня сжалось горло.

Орион хмыкнул, как будто полагал, что я шучу:

– Да, вот так, например. Ты мне хамишь, а я пять раз спас тебе жизнь.

– Шесть.

– Не важно. Между прочим, последние три дня буквально все мне твердили, что с тобой надо быть поосторожнее, потому что ты малефицер. Ты именно так себя и ведешь!

– Неправда! – возразила я. – Вот Джек – он вел себя как малефицер. Малефицеры очень обаятельны.

– Да уж, в этом тебя никто не обвинит. – Орион согнулся над учебниками, продолжая хмуриться; он даже не понял, что я готова врезать ему в ухо.

И я действительно хотела его ударить – и крикнуть, что мне даже необязательно что-то делать, чтобы люди сочли меня воплощением зла… правда, Орион так не считал. Он решил, что я малефицер, когда я дала ему очень серьезный повод; а теперь он сидел за моим столом и разговаривал со мной как с нормальным человеком, и я боялась, что это закончится. Поэтому, вместо того чтобы дать Ориону в ухо, я села на место и принялась за контрольную.

Когда зазвенел звонок, предупреждающий об отбое, и мы стали собираться, Орион осторожно спросил:

– Посидим здесь завтра утром?

– Между прочим, мне некому перепоручить ремонтные смены, – сказала я, но гнев уже остыл. – А за тебя кто работает?

– У меня нет смен, – с полной искренностью ответил Орион и удивился, поймав мой пристальный взгляд.

У всех у нас есть график дежурств, по смене в неделю; даже сын будущей нью-йоркской Госпожи не избавлен от работы. Правда, он не обязан работать сам. Члены анклавов обычно собираются в группы человек по десять и перепоручают все ремонтные работы кому-нибудь одному в обмен на обещание включить его в команду. Неофициально это называется технической специализацией – и это один из надежнейших способов войти в анклав после выпуска. Анклавы охотно принимают тех, кто соглашается буквально выгребать дерьмо; вдобавок ребята-техники выходят из школы имея практический опыт обращения с такой же инфраструктурой, какой пользуются большие анклавы.

Но в то же время это отличный способ умереть. Техники, вечно занятые ремонтом, пропускают половину уроков, поэтому они всегда на грани провала; кроме того, они пропускают и уйму теории, и множество продвинутых заклинаний. К тому же именно они вынуждены заходить в комнаты с таинственными дырами в стенах, протекающими трубами, перегоревшими лампами – в те места, где защита зыбка и куда пробираются злыдни. А еще – нельзя подписаться на ремонт, а потом валять дурака. Если не завершишь порученную тебе работу в пределах недели, школа не пустит тебя в столовую, пока не закончишь.

А если ты обещал отработать чужую смену, но забил, в столовую тебя не пустят члены анклавов, которые зорко присматривают за своими помощниками. Большинство, во всяком случае.

– Кто-то из ньюйоркцев трудится вместо тебя, а ты даже не в курсе, – сказала я. – Очень грустно, Лейк. Хоть иногда говори бедняжке спасибо.

Бедняжке, ха-ха. Я бы сама охотно стала техником, раз уж у меня на спине буквально нарисована огромная мишень. Но конкуренция в этой сфере довольно жесткая, и мне пришлось сдаться в первую же неделю: никто не нуждался в моих услугах. Члены анклавов со мной даже не разговаривали, а потому у меня не было возможности к ним присосаться. Впрочем, отсутствие возможностей не единственная моя проблема в школе.

Орион покраснел:

– А ты что будешь делать?

– Убирать в лаборатории, – сказала я.

Уборка алхимических лабораторий – дело грязное (все технические работы малоприятны), но это гораздо лучше, чем чинить дыру в стене или подновлять заклинания защиты. Однажды мне пришлось латать прохудившуюся защиту в вентиляционной трубе в одном из конференц-залов, неподалеку от мастерской. Защита так истрепалась, что целая пачка бегунчиков только и ждала возможности прорваться. Переднего буквально притиснули к решетке; несколько пар круглых, как у лемура, глаз, полных голодной тоски, смотрели на меня, а из пастей, полных острых зубов, капала слюна. Мне надоело, и я потратила немножко маны, чтобы загнать бегунчиков подальше в трубу и не видеть их в процессе.

Уборка, даже в лабораториях, далеко не так опасна. Конечно, там может остаться кислота, или контактный яд, или какая-нибудь подозрительная алхимическая субстанция, но ее нетрудно заметить. Большинство ребят себя не затрудняют – они просто наливают в ведерко мыльную воду, накладывают на тряпку и швабру оживляющее заклинание, оставляют их в помещении и следят за процессом с порога. Но я все делаю вручную – если только вконец не умоталась. В коммуне мы дежурили по очереди, и мама не позволяла мне пользоваться магией, поэтому я умею обращаться с ведром и шваброй. В детстве я обижалась, а теперь понимаю, что получу некоторое количество маны, а не потрачу и вдобавок, может быть, найду что-нибудь полезное. Хотя приятным времяпрепровождением это не назовешь.

– Я с тобой, – сказал Орион.

– Что? – спросила я и рассмеялась, хотя он не шутил; чего доброго, все решат, что он по уши влюблен. – Ну, отказываться я точно не буду.

Вдвоем мы справились быстро и остаток выходного провели в библиотеке вместе. Признаюсь, я испытывала глупое, мелочное удовлетворение, видя, как ньюйоркцы с тревогой поглядывают на меня каждый раз, когда мы с Орионом проходим мимо их уголка в читальном зале. Мне следовало быть умнее и подружиться с ними. Я не питала к Ориону романтических чувств, но он был моим другом – тут уж я не заблуждалась. Я зацепилась за Нью-Йорк. Если бы ньюйоркцы меня приняли, можно было бы уже не думать о поисках союзников. Я надела бы на себя артефакт, помогающий обмениваться маной, и выкатилась за ворота как на коньках. Наверное, мне бы даже унижаться не пришлось – всего лишь быть вежливой.

Но я упорствовала. Я не поощряла ребят из анклавов, которые упорно пытались со мной заговорить: я всех их демонстративно избегала. Причем без особой деликатности. Вечером в субботу, когда мы пошли чистить зубы, Аадхья осторожно спросила:

– Эль, у тебя что, какой-то план?

Я сразу же поняла, что она имеет в виду. Но ничего не сказала. Я не желала выслушивать нотацию. Помолчав, Аадхья продолжила:

– Я понимаю. Я была очень популярна в своей старой школе. Футбол, гимнастика, куча друзей. Но за год до поступления мама, усадив меня перед собой, сказала, что здесь я буду изгоем. Она не сказала – типа, не огорчайся, если это произойдет. Она предупредила прямо.

– Какой же ты изгой?

– Если мне приходится постоянно думать о том, как я отсюда выберусь – значит, я изгой! У нас остался год, Эль. Ты знаешь, что такое выпуск. Ребята из анклавов выберут лучших среди нас. Они возьмут щиты и обменники, и будут метать копья и огненные шары, и вырвутся за ворота, а злыдни набросятся на остальных. В этой истории мы не хотим быть «остальными». И потом, что ты собираешься делать после выпуска? Жить в хижине в Скалистых горах?

– В юрте в Уэльсе, – буркнула я, но Аадхья была права. Я все это обдумала – за одним критически важным исключением. – Им не нужна я, Аадхья. Им нужен Орион.

– И что? Пользуйся, пока можешь, – сказала Аадхья. – Я все это говорю только потому, что ты оказала мне услугу – и потому, что тебе хватит ума меня выслушать. Не надо злиться. Ты сама знаешь, что отпугиваешь людей.

– Но не тебя? – уточнила я, стараясь говорить спокойно, хотя никакого спокойствия не чувствовала.

– Меня это тоже задевало, – призналась Аадхья. – Но мама велела мне быть вежливой с отщепенцами, потому что от них может быть толк, и не доверять тем, кто слишком любезен, потому что они себе на уме. И она не ошиблась. Красавчик Джек оказался людоедом, а ты из чистого упрямства готова наплевать на Нью-Йорк и Лондон и остаться со мной только потому, что я не до конца тебя раздела, когда торговалась. – Она пожала плечами.

К тому времени мы добрались до душевой, поэтому разговор прекратился. Я кипела все время, пока чистила зубы, умывалась и сторожила Аадхью. Но на обратном пути я выпалила:

– Но… почему? Чем я провинилась, что все от меня шарахаются?

Я ожидала, что она выдаст обычный перечень: «Ты грубая, холодная, вредная, злая» – все, что обычно говорили люди, оправдывая свою жестокость. Но Аадхья посмотрела на меня и задумчиво нахмурилась, а потом убежденно сказала:

– От тебя такое ощущение, что вот-вот пойдет дождь.

– Что?!

Аадхья, жестикулируя, принялась объяснять:

– Знаешь, вот так иногда уходишь далеко от дома, не взяв с собой зонт, потому что было солнечно, когда ты выходила, и на тебе новые замшевые туфли – и вдруг темнеет, и ты понимаешь, что сейчас ливанет, и думаешь: «Вот блин!» – Она покивала самой себе, удовлетворенная своей гениальной аналогией. – Вот примерно так себя и чувствуешь в твоем присутствии. – Аадхья замолчала, оглянулась, чтобы убедиться, что никого нет в пределах слышимости, и продолжила: – Если много врать, это портит ауру. Я знаю одного парня, алхимика, у которого есть отличное заклинание для очищения души…

– Я не вру, – ответила я сквозь зубы.

Аадхья с сомнением взглянула на меня:

– Серьезно?

Все это было очень полезно. А как же иначе – Аадхья на сто процентов права, и мне следовало прислушаться к ней и по итогам недели типа свиданий с Орионом добиться прямого приглашения минимум в три анклава. Я могла его получить, если попросить прямо сейчас, и обеспечивать себе по полдесятка союзов в неделю в течение всего времени, пока мы будем типа встречаться. Потому что я как дождь.

Но вместо этого я буквально на следующее утро холодно сказала «Извини, я занята», когда Сара предложила мне поменяться заклинаниями с ее воскресной группой валлийского языка. Там полно ребят из британских анклавов, и у каждого – унаследованная книга заклинаний, полная лучших, проверенных чар, которые тем более ценны, поскольку язык полностью фонетический. Всякий, кто способен прочесть название «Лланвайр-Пуллгвингилл», может усвоить большинство заклинаний, даже если не понимает значения всех слов; а значит, к его услугам все выгоды редкого языка и большой группы обмена. Лично я на валлийском читаю довольно уверенно благодаря Исгол Иухрад Абертейви, то есть двуязычной средней школе города Кардиган, хотя мне никогда не приходилось пользоваться этим языком вне ее стен. Каждый раз, когда я заходила в магазин или в паб, со мной немедленно заговаривали на английском и продолжали на нем говорить, даже если я отвечала по-валлийски. Сара с некоторым сомнением сказала:

– Я слышала, ты выросла в Уэльсе – вот я и подумала: может быть…

А еще она хотела заняться этим за их столом в библиотеке, после завтрака, и, конечно, я имела полное право прийти не одна.

– Я не против, – заявил Орион, когда мы взялись за еду; он подслушивал.

– А я против, – злобно прорычала я.

Если бы он сказал что-нибудь еще в том же духе, я бы, вероятно, вывалила овсянку ему на голову, но Орион весь покраснел, уставился на свой поднос и сглотнул. Чувствовал он себя, вероятно, примерно так же, как я в ту минуту, когда Аадхья села со мной. Похоже, он переживал совершенно новый опыт – общение с человеком, который не желает его использовать. Мне все равно хотелось вывернуть на Ориона овсянку, но вместо этого сжала зубы и протянула ему наполовину полный сливочник.

В конечном итоге я впуталась по уши, хуже, чем неделю назад, когда он, этакий рыцарь в белом плаще, влетел в мою комнату. Я не собиралась всерьез использовать Ориона, чтобы куда-нибудь пролезть, а сам он как помощник был совершенно бесполезен: я абсолютно не сомневалась, что в день выпуска он выйдет из ворот последним. Тем временем я усиленно добивалась общей ненависти всех анклавов, взамен прежней умеренной неприязни, и такими темпами могла этого достичь к концу семестра. И хотя Аадхья, Лю и Нкойо перестали активно меня избегать, выживание было дороже. В следующем году начнут складываться союзы, и их, всех трех, несомненно пригласят в тот или иной анклав. Что бы Аадхья ни говорила о своей отверженности, у нее отличная репутация. Моя же школьная жизнь началась не лучшим образом, а теперь я заполировывала свою репутацию толстым слоем идиотской гордости.