Текст книги "Исповедь. Мистический роман. Книга первая"

Исповедь
Мистический роман. Книга первая
Натали Бизанс

Портрет на обложке Татьяна Юрьевна Туртанова

© Натали Бизанс, 2017

ISBN 978-5-4483-0841-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1

Светлой памяти Эрвэ Кярэса (Herve Caraes) посвящается, чья жизнь, как вечный духовный подвиг, навсегда останется в наших сердцах.

Ранняя весна. Один из тех дней, когда солнечные лучи начинают пригревать замёрзшую землю. Первые подснежники доверчиво тянутся к свету. Нежная зелень пробивается сквозь слегка приоткрытые почки на ветвях деревьев. Оживились птицы, поют днями напролёт. Воздух напоен ароматами возрождающейся природы. Лишь в тенистых местах ещё сохранились остатки старого льда и снега, плачущие ручьями о своей незавидной судьбе.

Вторая парта у окна – моё любимое место, можно поглазеть на улицу, если на уроке скучно. После затяжной зимы так мучительно ждёшь тепла, и вот, приходит это долгожданное время, а ты вынужден сидеть на уроках в запертом помещении, смотреть в книги, слушать, читать, писать, отвечать, делать вид, что сосредоточен на очередном задании. А сердце рвётся на волю, вдохнуть, насладиться, налюбоваться весной…

В дверь постучали, вошла директриса с незнакомым парнем. Он высокий, худощавый, хорошо сложенный, с непривычно длинными тёмно-русыми волосами. Такие причёски обычно носят музыканты, но не ученики нашей школы. Я не в силах отвести взгляд, как зачарованная, смотрю на него. Он ни на кого не похож, никогда раньше таких не встречала. Это не просто любопытство, что-то в нём до глубины души взволновало меня. Возможно, глаза, или выражение лица, такое спокойное, уверенное в себе, даже будто безразличное к происходящему.

– Наш новый ученик, прошу любить и жаловать – Эрик Вишневский! Он совсем недавно переехал жить в наш город и будет учиться в этом классе, – сказала она.

Новичка посадили за последнюю парту в среднем ряду, куда весь класс проводил его взглядом. Директриса ушла, продолжился урок. Трудно заставить себя не обернуться, так хочется понаблюдать за ним, разглядеть как следует… Надо признаться, что это чувство преследовало меня весь этот день.

На перемене ребята обступили Эрика, задавая ему вопросы (кто он, откуда, зачем переехал, чем занимается), но и это, кажется, не смутило его. Он так спокоен, словно всю жизнь провёл в этом городе и учился в нашем классе. На вопросы отвечает коротко, без особого интереса, пропуская мимо ушей злобные подковырки, отпущенные кем-то из мальчишек, но не смотрится при этом вызывающе. Он вполне дружелюбен, хоть и отстранён, словно прибывает на своей волне.

– Да, что вы все хотите от него? Сразу видно: лапоть-лаптем, вот и косит под дурачка! послышался раздражённый голос Вовки-Бугая, нашего местного «королька». Он пнул ногой стоящий рядом стул и уставился на Эрика, выпятив грудь (Вова несколько раз оставался на второй год и был старше всех, выше и сильнее). В классе повисла гробовая тишина. Все замерли, ожидая ответа на брошенный вызов. Эрик медленно поднялся, бесстрашно глядя ему прямо в глаза, чётко выговаривая каждую букву негромким сдержанным голосом:

– Ты же меня совсем не знаешь. К чему такие скороспелые выводы? – он продолжал в упор смотреть на Бугая.

Тот удивился, не ожидая встретить отпор, но стараясь остаться по-прежнему «крутым», театрально сплюнул на пол и прошипел:

– Сразу видно: маменькин сыночек! Терпеть таких не могу!

Эрик не отреагировал и на это, ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Это твои проблемы, – так же спокойно ответил он.

Вовка первый не выдержал, отвернулся и вышел из класса, что-то шипя себе под нос. Все разочарованно разбрелись, зрелище не состоялось. После этого Эрика многие зауважали, никто не пытался его больше цеплять.

Пролетали день за днём, все уже попривыкли к новенькому, и, поскольку он был одиночкой (как кот – сам по себе) его постепенно перестали замечать. Видимо, этого он и добивался с самого начала: стать «невидимкой», чтобы никто и ни что не отвлекало его от собственных мыслей. Учился хорошо, друзей не заводил, в общественной жизни класса не участвовал, намеренно избегая всяческих вечеринок и походов, если они не были утверждены школьной программой. Всегда уравновешенный, поглощённый известными лишь ему одному мечтами, лишнего слова из него не вытащишь. Некоторые просто решили, что он зануда и ботаник, только не я. Всё больше притягивала его таинственность, странная любовь к уединению.

Весь мир для меня стал крутиться вокруг него одного. Его именем, голосом, образом вошла в моё сердце любовь.

Глава 2

День за днём становилось всё теплее. Появились первые листочки. Земля задышала, окончательно освободившись от белого ледяного панциря. Молодая травка нежной порослью зазеленела повсюду. Птицы занялись подготовлением гнёзд для будущего потомства, заливаясь трелями любовных признаний. Вот так и я наполнилась чувствами до самых краёв, ни есть, ни спать уже не могла без мыслей о нём.

Эрик меня даже не замечал, впрочем, как и всех остальных. А я, дурёха, всё таила в груди надежду, что делает он это намеренно, дабы не выдать себя. Что в глубине души, где-то очень глубоко, я ему, всё-таки, нравлюсь. Ведь не зря же, когда мы столкнулись с ним в коридоре, он помог мне собрать разлетевшиеся по сторонам учебники и так внимательно посмотрел!.. От одной мысли об этом меня бросало в жар, а потом знобило, и, вообще, перепады настроения – от упадка сил до восторженного полёта, сменялись несколько раз на дню.

Страшно было себе даже представить, как смогу пережить каникулы, когда выходные, и те, стали сущей пыткой. Я бежала в школу раньше всех, чтобы в окно увидеть, как он поднимается в гору перед школой, как заходит в класс, открывает сумку, достаёт учебники… У меня была возможность видеть его каждый день! Засыпая и просыпаясь с мыслями о нём, я не могла сосредоточиться ни на чём другом. Успеваемость падала, а вместо домашних заданий, я могла часами сидеть за столом, слушая в плеере музыку и вырисовывая его заветное имя и фамилию, даже просто, инициалы, украшая всё бесчисленными сердечками, звёздочками и цветами. Что может быть слаще? Когда спрашивали на уроках, я покрывалась густой краской и не могла промямлить ничего существенного. Учителя забеспокоились и начали обращать внимание на то, что «вечно где-то летаю в облаках». Я же беспечно упивалась своими чувствами и мечтами, с трудом отдавая себе отчёт, что впереди экзамены, и к ним необходимо готовиться.

На переменах вся школа отправлялась на улицу погреться на солнышке, подвигаться, посплетничать и поорать. В кругу одноклассниц, я молчаливо слушала, как девчонки делятся друг с другом планами на будущее лето, секретничают о парнях, о своих первых свиданиях…

– А ты что молчишь? Странная какая-то стала. Наташка, пошли завтра на дискотеку, наши все собираются! – Диана ткнула меня в бок, – У Генки днюха, обещал проставиться, зовёт всех в бар, побарствуем! – она расплылась в мечтательной улыбке.

– Нет, девочки, я не смогу, родителям обещала помочь на даче.

– Вечно у тебя какие-то дела находятся, – Ленка надула щёки, – а может, ты с кем встречаешься, только говорить не хочешь?

И тут наше внимание привлекла группа ребят, столпившаяся неподалёку. Судя по крикам, началась драка. Мы, подталкиваемые любопытством, подошли ближе.

Поединок был явно неравным. Вовка, наш одноклассник, бил кулаками какого-то паренька из параллельного класса. Он совсем уже не сопротивлялся, почти поник, пытаясь просто уходить, по возможности, от ударов. Вовка же не унимался и озверело продолжал молотить его своими огромными ручищами.

Я заметила Эрика, пробирающегося сквозь толпу, он был как всегда хладнокровно спокоен и полон внутреннего достоинства (которое никак нельзя назвать гордыней или чем-то подобным, скорее врождённым благородством, ненаносным, непоказушным, а настоящим, естественным от природы).

Эрик подошёл к Вовке и, схватив за рукав пиджака, оттолкнул его от парня, у которого уже потекла из носа и рассеченной губы кровь.

– Остынь! – голос Эрика был твёрдым, даже грозным.

– Чего?! – визгливо от возмущения заорал Вовка, он был потрясён такой наглостью!

– Нельзя показывать силу на слабых!

– Ах ты, интеллигент… (ненормативная лексика) – Вовка побагровел. – Давно тебя надо было… – он опять сплюнул, как при их первой встрече, так, словно хотел это сделать в лицо Эрику, но не решился. – Ну, давай, останови меня, попробуй!

В этот момент подоспел учитель, растащив их в разные стороны. Эрик помог пострадавшему мальчишке подняться, подал ему свой носовой платок:

– Ты как?

– Нормально, – всхлипывая, ответил парень. – Спасибо тебе!

– Помощь нужна? Может к врачу?

– Обязательно, отведи его в медкабинет! А с тобой особый разговор, Владимир, прошу на ковёр к директору! – физик схватил Бугая за шиворот и поволок за собой.

Толпа зевак разочарованно разбрелась. Раздался звонок. Все побежали на урок, я тоже, с трудом переставляя дрожащие от испуга ноги, поплелась к школе. Меня потрясло увиденное, а так же то, что Эрик (всегда очень внимательно относившийся к учёбе) так и не появился на следующем уроке. Всю биологию я сходила с ума и думала о том, что злосчастного Вовки-Бугая тоже нет в классе. А вдруг они встретились?..

Глава 3

Когда я выбежала из школы и оглянулась, двор был пуст. Рядом находился старинный парк и полуразрушенный замок, некогда принадлежавшие графской семье, и хорошо сохранившаяся конюшня (ныне переделанная в музей Народно-прикладного искусства). Ниже под холмом – католическая церковь, построенная всё теми же, канувшими в лету, графьями.

Меня потянуло туда интуитивно, неосознанно. Я шла по парку, которому было несколько сотен лет, пустынному, неухоженному, заросшему. Аллею перед замком полукругом ограждали огромные туи, говорят, что в центре этой поляны когда-то находился красивый фонтан. Теперь, всё забытое и почти похороненное под толщей времени, заросло плющом, малинником и сорной травой. После войны и прихода советской власти замок служил вначале учебным заведением, затем, вновь, по каким-то причинам, оказался заброшен и разрушался год за годом, постепенно превращаясь в руины.

Фрески замка, созданные итальянскими мастерами, были безжалостно зашпаклёваны и покрыты однотонной краской. Теперь, в местах где облупилась штукатурка, вновь пробивался на солнечный свет старинный замысловатый узор. Так хотелось всегда заглянуть в таинственное прошлое этого дворца, увидеть, каким он был.

Будучи ещё детьми, мы часто после школы развлекались тем, что отковыривали верхний слой со стен, представляя себя реставраторами и археологами, ценителями истории. На самом деле, наносили ещё больший вред памятнику архитектуры, ведь чаще всего штукатурка отлетала вместе с фрагментами старинного рисунка.

Окна дворца разбиты, залезть внутрь не составляет большого труда, достаточно подложить несколько досок. Воображение рисует фантастические картины: как по этим мраморным лестницам поднимались вельможи в огромный зал. Горел камин (в некоторых местах сохранились ещё остатки разноцветной узорной плитки, украшавшей его), звучала музыка, блестели канделябры, под светом сотен свеч кружились нарядные пары. Дамы, сверкая драгоценностями и обмахиваясь веерами, общались с кавалерами, смеялись и шутили…

Слуги суетились, разнося напитки и угощения. Кто-то влюблялся, и, наверное, тоже грустил. Сколько помнят эти стены радости и печали?..

От паркетного пола остались только редкие, чудом уцелевшие доски, сквозняки завывают в пустых коридорах, и неспешные тени прошлого ускользают в небытие. Я выкрикнула его имя, эхо ответило мне отголосками с разных сторон. Эрика в замке нет. Решив, что он должен быть, всё равно, где-то поблизости, вернулась в парк. Понятно, что перемена давно закончилась, и начался следующий урок, но оставить поиски – выше моих сил. Волнение возрастало, в голову лезли страшные мысли, что могло с ним произойти: «А вдруг Вовка его так сильно избил, что он лежит сейчас где-нибудь в траве, истекая кровью, и не может подняться! Если я его не найду, то случится что-то страшное…» Сама не заметила, как слёзы побежали по щекам, я ускорила шаг, обходя тропинки и повторяя как заклинание его имя, всё громче и громче.

Навстречу из густых зарослей парка кто-то вышел. Я даже остановилась от неожиданности и, через слёзы в глазах, узнала его. Походка Эрика, весь его вид говорил о том, что ничего плохого не произошло. Мне стало ужасно неловко за свои страхи и слёзы. Они выдавали мои чувства, но прятаться уже было поздно, и с дорожки не свернуть. Он подошёл ко мне, с удивлением вглядываясь в мои мокрые глаза:

– Что случилось, Наташа? Ты меня звала? Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел? – не дожидаясь ответа, он взял мою руку в свои тёплые ладони.

Я не знала, что ответить, сказать правду было ещё более нелепо, чем весь мой расстроенный вид.

– Ничего страшного, – я опустила взгляд. – А ты? Где ты пропадал? На тебя не похоже, уже несколько уроков прошло…

– Да, я знаю. Мне нужно было побыть одному. Ты ведь тоже прогуливаешь, так получается?!в его глазах мелькнул ласковый и в тоже время игривый огонёк.

Улыбнулась в ответ, начиная приходить в себя. Он стоял совсем рядом, так близко, держал меня за руку. Я слушала его голос и наслаждалась. Солнце отражалось золотистым светом в его блестящих волосах, глаза цвета тёмного неба наполняли мою душу блаженством. Мы впервые разговаривали друг с другом, были наедине, и тепло его руки проникало мне в самое сердце. Я ощутила, как сильно и невыносимо больно люблю этого человека.

Мы шли рядом до самой школы, разговаривая как старые друзья, вся неловкость куда-то исчезла. Эрик открыл дверь и пропустил меня вперёд. Тут я вспомнила, что оставила свою сумку возле кабинета географии и побежала за ней. Началась перемена. Английский мною был безвозвратно пропущен (самый ненавистный урок из-за конфликтов с учительницей, а ещё потому, что Эрика не было рядом, ведь он изучал немецкий), ну и ладно, что-нибудь придумаю потом…

Эти мысли быстро покинули меня, стоило, повернувшись, поднять глаза. Сумка чуть не выпала из рук. В коридоре, с явным намерением выяснить отношения, стоял багровый от ненависти Вовка, стиснувший кулаки, а рядом с ним Эрик.

– Да ты же сопляк! Тебе кажется, что ты такой крутой, да?! Тебе просто морду никогда не били как следует! Да ты же ручки свои белые замарать боишься! Ты ж у нас и мухи не обидишь. А по-мужски слабо?.. – не унимался Бугай с явным намерением подраться.

Эрик ничего ему не отвечал, он слушал оскорбления, сыпавшиеся на него как из рога изобилия, и совершенно не реагировал на них. Не было на его лице и тени трусости или страха. Я видела, что он думает о чём-то совершенно своём, и слова пролетали мимо него как пули, неспособные попасть в цель.

Вовку это заводило ещё больше, он не унимался, но и тронуть Эрика не решался первым, ожидая, видимо, когда у него сдадут нервы.

– На тебя ж, придурка, ни одна девчонка не посмотрит!

И тут замкнуло у меня в голове, исполненная праведного гнева, я швырнула в Бугая сумкой и набросилась на него, вцепившись за грудки:

– Заткнись, урод! Сам ты ни одной девчонке не нужен! Да у тебя, кроме кулаков твоих и злобы, ничего в башке пустой нет! Его лицо скривилось в усмешке:

– Слышь ты, чувак, тут твоя ярая поклонница выискалась! И ты спрячешься за юбкой?! Эрик отодвинул меня в сторону.

– Чего ты добиваешься, Владимир?

Вовка сжал кулаки до хруста в костяшках:

– Да ты мне глубоко противен! Откуда ты выискался, такой справедливенький, честненький, чистенький?! Так бы и врезал по этой роже!..

– Можешь ударить. Возможно, тебе полегчает на какое-то время. Но, думаю, вряд ли тебе этого будет достаточно… Скорее покажется мало, потому что ты ничего не докажешь и не сможешь меня запугать, как привык это делать с другими. Я не стану тебя бить. Есть вещи гораздо более важные и убедительные, чем агрессия, первое из них – спокойная совесть.

Пока Вовка переваривал то, что услышал, Эрик медленно и спокойно взял свою сумку и направился к выходу.

Я не знаю, что на меня нашло, только я бросилась вслед за ним, догнала его, схватила за руку и у всех на глазах поцеловала её. Он вздрогнул, словно я обожгла его, и тёмно-синие глаза закричали от боли:

– Зачем?.. Зачем ты это сделала?! – у него был такой вид, как-будто я ударила его в самое уязвимое место.

Почувствовав себя полной идиоткой, я убежала куда глаза глядят, лишь бы исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю!.. Когда я задохнулась от бега уже далеко за пределами школы, сердце было готово выскочить из груди и стучало у самого горла. С трудом переведя дыхание, я села на мягкую траву, всё в груди горело огнём, словно совершив преступление, проклинала себя. «Он никогда мне этого не простит! Что же я натворила, дурочка!» Не знаю, сколько прошло времени. Вдоволь наплакавшись, почувствовала, что стало легче. Решила больше не думать о том, что произошло, и чуть живая поплелась домой. Сумка, конечно, осталась в школе, но туда я бы не вернулась даже под дулом пистолета.

Думая о том, что скажу маме, прошла большую часть пути, опустив голову и повесив плечи. Нервный озноб периодически пробегал по телу как напоминание о том, что хотелось поскорее забыть.

Словно током ударило, когда увидела Эрика возле нашего дома с двумя школьными сумками в руках.

– Ты кое-что забыла, как мне кажется! – он улыбнулся, это была добрая, дружеская улыбка, без усмешки и подвоха.

От этого мне стало немного лучше, и предобморочное состояние прошло.

– Не думай ни о чём. Всё хорошо! Ничего не случилось… – его голос успокаивал и завораживал как гипноз. Он по-дружески приобнял меня за плечи и посмотрел в глаза:

– Наташа, можно тебя проводить?

Я молча кивнула, боясь вновь разреветься. Эрик довёл меня до самых дверей квартиры.

– Тебе нужно отдохнуть. Завтра будет новый день… – сказал он полушёпотом, тихо и даже ласково, наклонившись ко мне так, что волосы чуть коснулись моего лица.

– Спасибо тебе! – это всё, что я смогла сказать.

Войдя в квартиру, упала на кровать без сил, решив последовать его совету, на большее я была уже не способна.

Глава 4

По дороге в школу долго думала о том, как теперь себя вести по отношению к Эрику. После вчерашних красноречивых свидетельств моих чувств было страшно выглядеть окончательно глупой и потому я решила попросту не замечать его. К тому же, я до сих пор жутко злилась на себя за свой дурацкий порыв, да ещё и на глазах у некоторых ребят из нашего класса.

В общем, я весь день избегала его, опасаясь насмешек. Эрик, напротив, очень часто искал моего взгляда, я чувствовала это. Он был удивлён, судя по всему, этим странным переменам и продолжал тихо наблюдать за мной со стороны.

На большой перемене, когда весь наш класс вышел во двор школы проветриться, я сидела на скамейке прямо возле зацветающей яблони. Девчонки неподалёку о чём-то шушукались, и мне казалось, что обсуждают они на этот раз именно меня. И тут наши глаза встретились…

Нас разделяли всего несколько метров. Не могу сказать почему (объяснимо это только моей детской неопытностью и незрелостью), но я начала из кожи вон лезть, чтобы показать ему, как мне весело и хорошо. Несколько парней из нашего класса стояли рядом и увлечённо обсуждали какой-то смешной фильм, вчера показанный по телевизору, присоединившись к их беседе и наигранно громко хохоча, я позволила себе даже пококетничать с одним из них. Желая взглянуть на реакцию Эрика и в тайне надеясь разбудить в нём ревность моим «успехом», я оглянулась и нашла то место, где он раньше находился, пустым. И тогда до меня дошло, что я совершила очередную глупость.

Прозвенел звонок, все пошли в школу. Но в классе его опять не оказалось, не было и его школьных вещей. Второй день прогулов – в этом было что-то совершенно невероятное. Весь урок я испытывала жуткое чувство вины и не могла дождаться звонка. Как только он прозвенел, наспех собравшись, я побежала в парк, тот самый, где мы встретились вчера.

В надежде его отыскать я бродила по тропкам, размышляя о том, какая я, всё-таки, дрянь, пока не услышала шаги позади себя, обернувшись, увидела Эрика. Он смотрел на меня пристально, серьёзно, словно размышляя, чего от меня ожидать на этот раз… Я пошла к нему навстречу, заливаясь краской до дурноты, и, через усилие, промямлила:

– Привет!

Он ничего не ответил, остановившись рядом. Я опустила глаза, не выдержав его прямой, пронизывающий взгляд, лишённый какой-либо злобы или обиды, но способный, как рентгеновские лучи, заглянуть внутрь самых удалённых уголков моей несчастной души.

– Прости меня, Эрик!

Он улыбнулся немного грустно и приподнял левую бровь:

– За что?

– За мою глупость, за дурацкое поведение, за то, что я всё делаю не так, за то, что я не такая как ты…

Он внимательно меня выслушал, выдержав паузу, во время которой мне хотелось провалиться сквозь землю, а потом ответил:

– Не стоит, Наташа, ты такая, как есть, нужно научиться принимать это. Ты только вредишь себе, пытаясь казаться тем, кем не являешься. Ведь Бог создал тебя с любовью.

– Эрик, ты веришь в Бога?

– А как в Него можно не верить? Он реальнее нас с тобой.

Его слова меня искренне удивили. Так неожиданно услышать нечто подобное от сверстника!..

– Хочешь, я тебе кое-что покажу?

– Конечно!

– Тогда пойдём! – он взял меня за руку и мы пошли по дорожке мимо графского замка, в разбитых окнах которого, как в пустых глазницах, ощущалось присутствие какой-то потусторонней силы, безмолвно наблюдавшей за нами из полумрака. У меня по спине пробежал холодный озноб.

– Тебе холодно? – Эрик нагнулся ко мне почти коснувшись лица, его дыхание я ощутила кожей, и холод сменился жаром. Душа наполнилась счастьем от того, что он рядом, от возможности слышать его, смотреть в глаза, ощущать тепло руки.

– Мне хорошо. «Когда ты со мной…» – подумала я.

Птицы по-весеннему щебетали отовсюду, заливаясь восторженно любовными песнями. На многовековых дубах шелестела молодая листва. Первоцветы, как маленькие солнышки, выглядывали из изумрудной травы. На кустах сирени уже появились соцветия. Разве можно было не влюбиться в это время, остаться равнодушным, когда весь мир источает вокруг весеннюю жажду любви?! Моя душа этой весной просыпалась от долгого сна, прощаясь с безоблачным детством.

Мы спустились по длинной лестнице, разговаривая о том, как когда-то здесь, наверное, было величественно и красиво. Внизу находилась графская церковь, теперь открытая для всех желающих зайти и помолиться.

Эрик открыл тяжёлую старинную дверь и пропустил меня вперёд. Я впервые вошла внутрь этого храма. Надо сказать, впечатление было сильным. Высокие готические своды создавали архитектурную мелодию, возвещавшую душе о величии Божьем. центральный алтарь, освещённый лучами от витража, играл радужными бликами. Помещение нельзя было назвать большим, но при этом в нём всё находилось в изумительной гармонии и сочетании: белые колонны, увенчанные золотыми коронами, удерживали балкон, на котором находился орган с множеством блестящих труб, украшенный резными узорами позолоченного дерева.

Сохранился и герб графского рода, как память о том, на чьи средства был воздвигнут храм. Эрик подводил меня к алтарям и рассказывал истории жизни святых, изображённых на иконах и статуях. Он так много знал, так интересно объяснял всё, я могла бы слушать его бесконечно. Как неожиданно он преобразился здесь! Его закрытая для чужих глаз душа распахнулась мне навстречу и впустила меня в свои потаённые глубины.

Я начала понимать, как важна для него вера. Становилось понятно, откуда берёт начало сила его духа: доброта, спокойствие, желание помочь и поддержать слабых, его уравновешенность и умение сдержать кулак взглядом и словом, его стремление к уединению… Он старался быть незаметным для окружающих. Хотя, не заметить его, как мне кажется, мог только слепой, ведь он был по-настоящему красив, и эта красота была не только внешней, она шла изнутри тёплым светом, согревающим сердце.

– Ты был здесь вчера?

– Да, я каждый день прихожу сюда.

Это не укладывалось у меня в голове. Живя как все, думая как все, я просто не могла представить, что где-то рядом мой одноклассник молится и ходит в церковь, и уж тем более, что однажды я полюблю такого человека… Мне казалось, что вера – это удел старичков, собравшихся умирать, им то уже терять нечего и пора приготовиться к неизбежному. Ещё совсем недавно в нашей школе проводили уроки атеизма, и признаться в вере считалось чем-то постыдным. В глубине души я всегда знала, что есть нечто, что нельзя объяснить, есть что-то большее, чем материя, но никогда всерьёз не заостряла на этом своё внимание.

Подошли к большому распятию величиной в человеческий рост. Увидев, с каким благоговением Эрик опустился перед ним на колени и, закрыв глаза, начал молиться, я была совершенно поражена. Смотрела и не могла оторвать глаз, не смея пошевелиться, чтобы не нарушить священную тишину. Подумала о том, что даже не умею по-настоящему молиться. В советские времена религиозность, мягко говоря, не приветствовалось. Но родители всё же тайно покрестили меня, посетив родственников в российской глубинке, на этом всё и закончилось.

Эрик вздрогнул, словно очнувшись, поднялся с колен:

– Прости меня, Наташа, я задумался. Ты, наверное, устала?

– Нет-нет, нисколько, мне интересно с тобой!

– Можно проводить тебя до дома?

– Я – только за!..

Мы шли опять совсем рядом, Эрик взял мою школьную сумку и нёс обе, повесив на плечо. А мне так хотелось снова взять его за руку, но я робела. Что-то не давало сердцу покоя, словно говоря: «Не забрать его у неба… Никогда не забрать».