Текст книги "Исповедь. Мистический роман. Книга первая"

Глава 5

На следующий день, а это была суббота, Эрик пригласил меня встретиться. Уже вечерело. Легкие сумерки опускались на город. Я люблю это время, до того, как зажгут фонари, когда цвета и краски становятся приглушёнными, и ты словно погружаешься в старое чёрно-белое кино с множеством полутонов, но это только на земле. Стоит поднять глаза и ты увидишь небо, ещё не чёрное, а тёмно-синее, как бархат, на котором появляются первые золотые звёздочки, и бледнолицая Луна смотрит на нас волнующе и вечно юно. Как редко удаётся поймать этот момент, разглядеть его волшебное прикосновение. Зажигаются фонари, и сказка заканчивается, переходя в свой обыденный жизненный ритм городской вечерней жизни.

Мы гуляли по улицам, словно старые друзья, обсуждали учёбу, Эрик обещал мне помочь с алгеброй, в которой я была (мягко говоря) не сильна, а также с физикой и химией. Я же радовалась любой возможности побыть с ним рядом, и, чем дольше, тем лучше, вообще бы не разлучалась никогда!..

– Зайдёшь к нам на чай? Мама будет рада. Мечты сбываются!

Эрик жил в небольшом частном доме с резными окнами, выглядевшим какой-то исторической ценностью на фоне многоэтажных коробок: маленький дворик, окружённый забором, несколько яблонь и кустов, небольшая беседка со встроенными деревянными скамейками и столом.

В доме светло и, как ни странно, просторно. Поразила удивительная скромность и чистота, отсутствие каких-либо лишних вещей. Всё только самое необходимое, никаких украшений, сувениров и декоративных штучек, зато много книг и живых цветов.

Эрик представил меня своей маме. Надежда Михайловна, невысокого роста, рядом с сыном показалась даже маленькой, хрупкого телосложения, с красивыми голубыми глазами, так похожими на глаза, которые я полюбила.

Она, и в правду, очень обрадовалась и сразу же начала накрывать на стол. Когда Эрик вышел на кухню приготовить чай, Надежда Михайловна взяла меня за руку и с нескрываемой материнской заботой сказала:

– Деточка, я так счастлива, приходи к нам почаще! Очень боюсь за Эрика. После смерти отца он совсем закрылся в себе. У него нет здесь друзей. Он всё время проводит в одиночестве, с книгами в руках… Пожалуйста, не бросай его! Ты первая, кого мой сын привёл в этот дом.

Мы переехали ради того, чтобы забыть о горе, но и здесь ничего не меняется… – она горестно вздохнула, по-матерински погладив мою руку.

А ведь она права, так оно и есть: Эрик всегда одинок, разве что теперь у него появилась я…

– Обещаю Вам, я сделаю всё, что в моих силах!

Вернулся Эрик с горячим чайником в руках. Он с нежностью посмотрел на мать, словно всё слышал, и показался мне таким беззащитным, чувствительным, что сердце защемило в груди. Да, больше всего на свете мне хотелось быть с ним рядом, стать частью этой семьи, частью его жизни…

Пили чай с домашним печеньем, черничным вареньем и грецкими орехами. Надежда

Михайловна рассказала, что чудесные иконы в их доме, все написаны дедушкой Эрика по отцовской линии в послевоенные годы. Владислав родился и вырос в Польше, во время войны полюбил русскую медсестру. Они поженились, не смотря на все сложности и запреты. Он приехал за ней в Советский Союз и вскоре был арестован по подозрению в шпионаже, выслан в Сибирь, откуда больше никогда не вернулся. Иконы – это всё, что осталось на память, а так же католическое вероисповедание, которое передавалось в их семье из поколения в поколение.

После чая мы с Эриком ушли в его спальню, там тоже было много книг, сложенных стопками на столе, тумбочке, шкафу и даже на полу.

– Прости, у меня не прибрано…

Я усмехнулась, на мой взгляд – всё идеально. Ещё одна потрясающая икона висела над его кроватью. Подошла к ней, чтобы получше разглядеть. Иисус, идущий босыми ногами по каменным плитам, из груди льётся яркий свет, разделяющийся на два луча: розовый и белый. Левая рука указывает на сердце, а правая поднята для благословения. На ладонях и ступнях зияют кровавые раны. В печальном взгляде – любовь и страдание. Я, как зачарованная, не могла оторвать взгляда от этого изображения.

Эрик стоял рядом, видимо наблюдая за тем, что происходит в моей душе.

– Ты расскажешь о Нём?

Мой вопрос вызвал у него неподдельную радость. Он пообещал, что расскажет всё, что знает, а знал он очень много. Некоторые фразы из Библии Эрик цитировал наизусть.

Открывая для меня свой сокровенный мир, он вкладывал всю душу, ничего не прося и не ожидая взамен. Ему не нужна была моя любовь, мои пылкие чувства к нему и наивное обожание. Он хотел, чтобы я полюбила того, кто жил в его сердце. Хотел разбудить веру, чтобы я познала Бога. Его слова оставили в моей душе глубокий след и не раз помогали в тяжёлые минуты.

Но любовь ослепляла, все желания и мечты были сконцентрированы только на нём. Я слушала Эрика, но часто не слышала. Смотрела на него, пытаясь запечатлеть в памяти каждый жест и взгляд, движенье губ, черты лица, каждую родинку, голос, руки… так, словно вижу его в последний раз.

Глава 6

Вскоре я узнала, что Эрик подрабатывает по ночам в музее Народно-прикладного искусства возле графского замка сторожем и по совместительству кочегаром. После смерти отца им с мамой жить стало нелегко, одной зарплаты не хватало, поэтому Эрик решил трудоустроиться, но уходить на вечернее обучение ему не хотелось. Работа по ночам стала единственным выходом в сложившейся ситуации. Поначалу он очень уставал, и на уроках, нет-нет, да и проваливался в дрёму. Мне было жаль его, и, в тоже время, я испытывала к нему ещё большее уважение.

Мы продолжали дружить. Наше общение заключалось в доверительных беседах по телефону, в школе, после уроков, иногда вместе делали домашние задания, прогуливались по вечерам. Он часто брал меня за руку и с теплотою смотрел в мои глаза, в эти минуты я ощущала себя самой счастливой на свете. Чувства становились всё сильнее, хотелось ещё глубже войти в его жизнь. Первые мечты о поцелуе, первые робкие прикосновения…

Как-то в мае он пригласил меня придти к нему на работу. Закончив школьные задания и наспех поужинав, я выбежала из дома. Помню, было ещё светло. Уже по-летнему тёплый вечер доставлял истинное наслаждение пением птиц, цветущими деревьями и кустами, солнечными россыпями одуванчиков на изумрудной благоухающей траве.

Я шла быстро, и сердце замирало от одной лишь мысли, что я иду к нему – к самому любимому и дорогому на свете человеку. Скоро увижу его, услышу голос…

«Бог пришёл ко мне в твоём образе, Я узнала сразу в тебе Его:

Глаза, словно птица над пропастью, И свет, и добро, и тепло.

Кажется, я начинаю писать стихи! – пронеслось в голове. – Эрик бы никогда не позволил мне сравнивать его с Господом. Но Бог для меня – любовь, а любовь – это ты!» Пройдя незаметно для себя весь путь от дома до музея, остановилась отдышаться. В парке дурманяще пахло хвойным духом отогревшейся на солнце туи.

Сколько раз я проходила мимо всего этого и никогда не думала, что этот парк станет для меня так прекрасен и мил, каким стало всё вокруг только лишь потому, что напоминало о нём.

Сам музей уже был закрыт. Из высокой трубы над крышей возносился к небу сизый дымок. Отыскала дверь, ведущую в подвальное помещение кочегарки. Постучала. Эрик был в старом свитере, весь перепачканный углём:

– Ой, привет, заходи! Прости, что так встречаю, сейчас умоюсь. Садись.

– Вы ещё топите? На улице же тепло?! – спросила я, оглядевшись вокруг.

– По ночам ещё прохладно, нужно поддерживать постоянную температуру. Старинные экспонаты плохо переносят перепады тепла и влажности. Чтобы предотвратить появление сырости, приходится подтапливать. Здание старое, толщина стен – полметра, тут и летом холодно… – доносился до меня его голос под журчание воды.

– Ну вот, я готов!

Его сияющее мокрое лицо заставило меня улыбнуться.

– Осматриваешься? Видишь, какие у меня здесь владения?!

– О, да! Не всем так везёт.

– Я тоже так думаю! – он вытерся полотенцем и взъерошил влажные волосы на голове, потом причесался.

Возле топки огромная куча угля. Напротив, в нескольких метрах от неё, небольшая тахта для ночлега. Рядом стол, заваленный учебниками Эрика, книгами и тетрадями, чайник, несколько кружек, бутерброды, завёрнутые в газету. Под потолком тусклая лампа и ещё одна – на столе. Окон в этом полуподвальном помещении нет, здесь царит полумрак днём и ночью. Душно, пахнет углём и пылью… «Что же вызвало во мне такой восторг? От чего так бешено стучит сердце, словно я проникла в святая святых?» Я пребывала в каком-то феерическом состоянии лёгкого душевного помешательства, меня восхищало всё, к чему когда-либо прикасались его руки. Даже лопата для угля казалась бесценной, дороже всех экспонатов музея, хранящихся наверху. Кочегарка, словно святилище, в котором ОН проводит ночи… Мышцы на руках красиво напряглись, когда Эрик, открыв огненную пасть ненасытного дракона, подбросил новую порцию чёрного золота. Пахнуло жаром. «Я бы и ад, наверное, полюбила, если б он был там…»

– Уроки сделала? – спросил Эрик серьёзно, прямо как моя мама.

– Конечно! – хвастливо ответила я. – А ты? Хочешь, помогу?!

– Смотри, получишь завтра двойку, пеняй на себя!

Мы оба рассмеялись, Эрик – круглый отличник, несмотря на работу по ночам, и я – лоботряска с одной любовью в голове, ничего не скажешь, парочка, что надо! Захлопнув топку, он сел рядом со мной, вновь вытирая руки.

– Может, попьём чаю?

– Разве что за компанию с тобой, я уже поужинала дома.

– Он включил чайник и развернул бутерброды, вкусно запахло колбасой. В углу каморки висела гитара, заметив её, я спросила:

– Эрик, ты играешь?

– Немного. – брови на его лице сдвинулись, и взгляд стал хмурым. – Раньше часто играл, меня отец учил, он был хорошим музыкантом. Теперь, когда его не стало… я редко беру её в руки, притащил сюда, чтоб дома она маме глаза не мозолила.

– Хотелось бы послушать!

– Разве что для тебя! – Эрик улыбнулся. Сняв гитару с крючка, на котором она висела, одел через голову широкий ремень, нащупал пальцами струны, слегка подправил тональность звучания. Я обратила внимание, какие у него длинные музыкальные пальцы. Чёлка, свисая, почти прикрывала глаза, он был сосредоточен на настройке инструмента, а я ловила каждый момент, когда могла «безнаказанно» любоваться его чертами. Мы встретились взглядом. Сколько грусти я увидела в нём, необъятной глубокой тоски… Захотелось прижать его к сердцу и никуда не отпускать.

«Моя любовь может сделать тебя счастливым!» – всё труднее становилось сдерживать свои чувства. Не знаю, понимал ли Эрик это, и что происходило в его душе?

Когда пальцы забегали по струнам, я услышала мелодию, от которой на глазах появились слёзы. Она была печальной и настолько красивой, что в груди всё сжалось и запылало огнём. Я не выдержала и заплакала. Эрик вначале ничего не заметил, увлечённый музыкой, он играл, закрыв глаза. О чём он думал в эти минуты? Я всё отдала бы за то, чтобы хоть на мгновение прочитать его мысли! Было ли это переживание, как-то связанное со мною или с памятью об отце, или ещё с кем-то мне неизвестным?.. Когда он взглянул на меня, то сразу отбросил гитару.

– Что случилось? Я чем-то расстроил тебя? – он придвинулся ко мне.

Попытавшись отвернуться, я закрыла лицо руками. Так не хотелось в очередной раз выглядеть перед ним слабой, но было уже слишком поздно. Эрик настойчиво пытался заглянуть мои глаза, от этого становилось ещё больнее.

– Что-то случилось? Рассказывай! А я-то и думаю, почему ты молчаливая такая?..

Наташенька, я хочу тебя видеть! – он оттянул мои ладони от лица. Его руки крепко держали меня, не давая вырваться и убежать. И вот такая, с мокрым от слёз лицом, я предстала перед ним во всей «красе». Терпеть не могу своей слабости! От слов утешения, его взволнованного голоса, мне стало ещё хуже, и слёз уже было не остановить.

– Да, что с тобой? Тебя кто-то обидел? Расскажи, пожалуйста!.. Как я раньше не заметил, что что-то происходит? Прости!

Ничего не отвечая, я только мотала головой. Рыдания душили мне горло. От избытка чувств такое порой случается. Он обнял меня и прижал к себе. Почувствовав его тепло, запах, нежное поглаживание рук, блаженство и нега охватили всё моё существо, и я тихо прошептала:

– Люблю тебя!

Эрик вздрогнул:

– Что?!

Бежать уже было поздно:

– Я… тебя… люблю.

Эрик отстранился и посмотрел на меня так, словно его ударили обухом по голове. Встал и, не говоря ни слова, вышел из кочегарки.

Трудно описать, что я испытала в эти минуты. Мне было стыдно, словно я совершила что-то ужасное. Его реакция была совершенно непонятна. Неужели он всё это время не догадывался о моих чувствах? И разве не отвечал взаимностью? Страх потерять его, потерять то, что появилось между нами. Страх остаться без него навсегда.

Лишь спустя несколько минут, я нашла в себе силы пошевельнуться. Открыв дверь, увидела его сидящим на корточках, прислонившегося к стене, согнувшегося в три погибели. Обхватив руками колени, он опустил голову.

Нужно было уйти, но я не смогла, и, положив на его плечо руку, спросила:

– Эрик, тебе плохо?..

Он посмотрел на меня, никогда прежде не видела столько страдания в человеческих глазах.

– Прости, Эрик, ради Бога, прости! Что же я, дура, наделала! Если бы я знала, что ты так воспримешь мои слова, я бы никогда не сказала этого.

– Ты просишь прощения за любовь?! – он вскочил на ноги. – Нет! Это я должен вымаливать у тебя прощения! За то, что не могу, не имею права ответить на твои чувства. За то, что дал надежду… За то, что вовремя не остановил.

– Почему? Почему ты говоришь так? Я ничего не понимаю!

– Да потому, что я стану СВЯЩЕННИКОМ и дам клятву безбрачия.

Не буду писать о том, что произошло дальше в тот вечер. Сначала было слишком больно и тяжело. Но всё на этой бренной Земле однажды притупляется и проходит. Мы пытались остаться друзьями, но это стало невозможно. Он боролся с собой. Я – со своей любовью. Последний год учёбы – сплошная мука для нас обоих, но и он прошёл. Закончилась школа. Все одноклассники разъехались кто-куда… Но это ещё не конец истории.

Глава 7

Прошло десять лет. За это время в моей жизни многое изменилось. Я закончила институт, благополучно вышла замуж, начала работать. Превратилась, можно сказать, из неуклюжего подростка в белого лебедя. В общем, всё как у людей.

Мой долгожданный первенец вот-вот должен был появиться на свет. С каждым днём всё труднее и труднее становилось носить свой огромный, тяжёлый живот. И я с нетерпением ждала судьбоносного часа, когда смогу взять на руки своего ребёнка. Муж мой проявлял максимум терпения и всячески помогал мне, дай Бог ему здоровья!

Роды начались ночью, внезапно, потому что, сколько бы ты их ни ждал, такая боль приходит всегда неожиданно. Убедившись в том, что схватки идут регулярно, мы отправились к конечной станции под названием «Привет, Малыш!».

На дворе стояла во всём своём праздничном убранстве золотая осень. Дорога до больницы казалась невыносимо долгой, и (хотя Виктор вёл машину очень аккуратно) я думала, что разорвусь пополам, даже не дотянув до родильного отделения. Сидеть было нельзя, потому ехала полулёжа, придерживая свой крепкий, как арбуз, живот.

Когда, наконец, добрались до клиники, боль стала столь невыносимой, что я, стиснув зубы, еле «выкатилась» из машины в добрые и надёжные руки любящего мужа. Осталось ещё несколько сот шагов, и мне помогут! Боже, как долго в такие моменты тянется время…

Попрощалась с Виктором, отправив его подальше от своей Голгофы, сдерживаться больше не было сил. Говорят, мои крики слышала вся больница в ту ночь, и на утро люди спрашивали, кого же родила женщина с таким звонким голосом?!

Шесть часов адских страданий на грани невозможного. В палату изредка заходили акушерки, проверяя, готова ли я, и опять уходили, оставляя совсем одну. Никогда не думала, что это так мучительно и страшно, кажется, всё – это конец.

Когда сказали, что пора идти на стол, ноги уже совсем не слушались, а впереди предстояло то, что я и представить себе не могла…

Не вдаваясь в подробности, скажу только, что роды прошли нелегко, я потеряла много сил и крови, а потом рыдала от счастья, увидев этот маленький, живой комочек, высвобожденный на свет. У нас родилась дочь. И (хотя все ждали мальчика) это было совершенно неважно, ведь произошло самое главное в жизни любой женщины – я стала матерью. Малышка закричала, и её куда-то унесли.

Ещё около часа меня штопали как разорванную тряпичную куклу, хоть и болезненно, но уже терпимо. Я не могла дождаться, когда увижу мою девочку и прижму её к своей груди. То впадая в забытье, то возвращаясь, думала только о ней, но меня обложили льдом и заставили ещё какое-то время лежать на столе под наблюдением.

Только утром перевели в палату. Каждый шаг – как подвиг. Опустошённое тело, как выжатый лимон. От слабости кружилась голова. Из-за швов нельзя даже присесть, приходилось либо лежать, либо стоять. Но всё забылось, когда принесли мою доченьку, ради неё я бы пережила всё это вновь. Голубые глазки смотрели на меня не по-детски серьёзно. От счастья вытирая слёзы, я прижала её к своей груди, которую она искала своими крохотными губками, но она не стала сосать. Я пыталась и так, и этак приложить её к источнику силы и жизни, но вконец измучившись, набрала кнопку вызова медсестры.

Врач констатировал у ребёнка отсутствие сосательного рефлекса. Мне пришлось сцеживать молоко в бутылочку, но все попытки накормить малышку не увенчались успехом. Так продолжалось несколько дней. Питание, введённое через катетер, её организм тут же отвергал. Врачи начали опасаться самого худшего, ребёнок быстро терял вес и мог попросту умереть от истощения. Мне сказали, что на следующий день, если не произойдёт чудо, нас отправят в детский центр в столицу.

Я плакала день и ночь, моля Бога не забирать самое дорогое, что у меня появилось в жизни… Вот тогда я вспомнила про Эрика, про его рассказы о чудесах и исцелениях, о таинствах, которые совершают священники над больными. Позвонив Виктору, я попросила найти кого-нибудь, кто согласится приехать в больницу, чтобы помолиться за ребёнка. Надежды было мало. Страх сковал мою душу словно панцирь и сдавливал всё сильнее.

Дочку мне приносили теперь редко, в основном она лежала под капельницами, которые меняли одну за другой, и находилась под наблюдением врачей в специальной барокамере. С мужем мы тоже почти не виделись, я не хотела расстраивать его своими слезами, он и так сильно переживал, а при встрече я не могла сдержаться и каждый раз рыдала у него на груди, словно слёзы могут что-то исправить.

В палате в тот вечер я находилась одна. Помню, как подошла к зеркалу в уборной и увидела своё худое, измождённое, с чёрными кругами под глазами лицо, посмотрела на свой опустевший живот и подумала, как же нам хорошо было вместе, когда малышка шевелилась у меня внутри, получая всё, что нужно для жизни и роста. Как быстро пролетели эти месяцы, непростые, но такие счастливые, полные ожидания и надежд… теперь же всё труднее становилось верить во что-то хорошее.

В дверь постучали, зашёл Виктор и сказал, что привёз католического священника, единственного, кто согласился приехать. Хотя, мы оба были православными.

– Мне всё равно какого, только бы помог! – ответила я. Он позвал:

– Отец, проходите!

Я ожидала увидеть кого угодно, но только не его… в палату вошёл Эрик. Сердце моё остановилось, а потом бешено застучало в груди. Я не могла его не узнать, хоть он и изменился: стал совсем взрослым, ещё выше и крепче, чем прежде, настоящий мужчина, с лёгкой небритостью на щеках, уставший, и, как мне показалось, тоже до глубины души взволнованный неожиданной встречей. На нём была черная сутана с белым римским воротничком, коротко подстриженные волосы, сильно потемневшие за это время.

«Значит, всё получилось как ты хотел!» – подумала я в предобморочном состоянии, еле удерживаясь на ногах.

Муж представил нас друг другу. Я не могла вымолвить ни слова, просто кивнула в ответ.

– Вы бы не могли попросить принести ребёнка? – Эрик обратился к Виктору. Его бархатный голос как-то мистически зазвучал у меня в ушах будто в замедленном темпе.

– Да, конечно!

Виктор вышел. Мы остались наедине. Эрик подошёл ко мне, протянув руку для приветствия, когда наши пальцы соприкоснулись, я потеряла сознание.

Очнулась уже в постели. Он стоял на коленях возле меня, так близко, что я ощущала кожей его дыхание. В руках у него были чётки и он еле слышно произносил какую-то молитву.

– Слава Богу, очнулась! – его тёплая ладонь пробежала по моему лбу и волосам с такой нежностью и заботой. – Всё будет хорошо, Наташенька, поверь мне! – он прикоснулся к моей щеке губами и замер на мгновенье. – Я так долго ждал…

Услышав шаги, приближающиеся к двери палаты, он встал, и в этот момент зашёл Виктор с малышкой на руках.

– Что-то случилось? – спросил он с недоумением, увидев меня в постели.

– Вашей жене стало плохо, но уже всё позади.

– Может быть позвать врача?

– Не надо, мне уже лучше, не беспокойся, дорогой! – я поднялась и протянула руки к ребёнку.

– Вот она, наша радость и боль… – сказал Витя, передавая дочь. – Еле выпросил, не хотели давать, ослабла она, в барокамере держат. Я Вам уже говорил, какие у нас проблемы, – он поцеловал ребёнка, а меня погладил рукой по спине, – жена уже все глаза проплакала.

– Мне нужно ваше согласие на крещение ребёнка, только после этого я смогу её соборовать.

– Да, конечно, делайте всё, что нужно… Ты ведь не против, Натали? Я кивнула в ответ.

– Что такое соборование? Простите, отец, я не очень-то в этом разбираюсь.

– Это одно из таинств, помогающее больным обрести благодать на выздоровление, – терпеливо объяснил Эрик.

Я поднялась с кровати, ощущая, как кружится голова, а в ушах не прекращается шум, толком не осознавая, что происходит. Эрик начал приготовление. Я смотрела на его руки, на то, как он двигается, как говорит… и понимала, что любовь моя никуда не исчезла за эти долгие годы, что меня как и прежде влечёт и тянет к нему, даже ещё сильнее.

Муж забрал у меня дочь, замечая моё странное поведение и заторможенность.

– Какое имя у новорождённой? – спросил о Эрик, обращаясь к нам обоим.

– Эрика! – внезапно для себя самой ответила я. Витя удивлённо посмотрел на меня:

– Вообще-то мы ещё не решили, но, если ты так хочешь… Пусть будет Эрика, – в его голосе было непонимание, откуда взялось это имя, во время моей беременности мы обсуждали совсем другие имена.

Молодой священник опустил глаза. Я понимала, как ему непросто сейчас. Но это было единственное имя, которое мне захотелось произнести.

В крёстные пришлось позвать медсестру и моего врача, к счастью они согласились, все сочувствовали нашей беде и с пониманием отнеслись к желанию покрестить ребёнка немедленно. Когда обряд завершился, малышка закричала так сильно, как я ещё никогда не слышала.

– Это хорошо. К ней возвращается жизнь. Попросите, чтобы ребёнка, если это возможно, не забирали сегодня ночью. Ты ей будешь нужна! – последнее предложение он прошептал, наклонившись к моему уху, от чего по телу пробежала горячая волна. – Вы не против, если я завтра загляну проведать малышку?!

– Если нас не отправят с утра в столицу… Эрик улыбнулся:

– Не отправят. Всё будет хорошо!