Текст книги "Лесная сказка"

Дуб
(по мотивам сказки Х. К. Андерсена «Последний сон старого дуба»)

 
На берегу крутом у моря
Рос самый старый дуб в лесу,
И несгибаемая воля
Под облака несла красу.
Раскидистых ветвей узоры
Плетеньем тонким удивят,
И, словно витязи в дозоре,
На корабли они глядят.
Дуб крепкий, прочный и высокий,
Как незажжённая свеча,
Смотрелся с моря одиноким,
Даря надежду на причал.
И высотою восхищались
Матросы, стоя на корме,
И словно с маяком встречались,
Что звал их к родине, к земле.
Ствол дуба – песня долголетья
Природы, памяти времён,
И, глядя, верилось в бессмертье —
Так необъятен, прочен он.
Дуб жизнь свою считал веками,
Где год – как будто день людской,
И так сезонными шагами
День проходил, неся покой.
И в том единство всей природы:
И для деревьев, и зверей,
Что независимо от рода
Их жизнь почти как у людей.
Ты приглядись, увидишь сходство:
Весна для дуба – лишь рассвет.
Дуб полон сил и благородства,
Хотя ему немало лет.
А за весной настанет лето,
Всё жарким солнцем опалит,
Но в жизни дуба – полдень это,
Дуб, радуясь, листвой шумит.
Вот песня бодрости пропета,
И осень гасит солнца свет,
А в этом – вечера примета,
И дня у дуба больше нет.
Ночь прикасается украдкой,
Волшебной палочкой звеня,
И всё живое спит в кроватках,
Устав от праведного дня.
Простое радует решенье,
Как удивленье всех ребят,
И спросят дети без стесненья:
«А что, деревья тоже спят?»
Зимой к деревьям, словно к детям,
Всё подготовив, ночь придёт.
И спят, забыв про всё на свете,
А на дворе метель метёт.
Под колыбельную метели,
Наверно, дубу снится сон:
Как птицы снова прилетели,
Как ветви к солнцу тянет он.
Дуб только летом в полной мере
Жарой испытывал судьбу,
А мухи, птицы, даже звери
От солнца прятались в листву…
Вот возле дуба закружилась,
Порхая в жаркий летний день,
Подёнка-муха, веселилась,
В листве найдя прохлады тень.
В истоме праздного безделья,
Свой пыл желая остудить,
Та скажет дубу: «Жизнь – веселье!
Нет большей радости, чем жить!»
Ей дуб ответит: «Ах, созданье,
Вся жизнь твоя – один лишь миг,
Всего-то день существованья,
Мне жаль тебя, я жизнь постиг».
«Меня жалеть? – подёнка скажет. —
О чём ведёшь ты речь свою?
О, как прекрасен мир, и даже
Я от веселья устаю!»
Дуб в полдень скажет мухе только,
Едва листвою шелестя:
«Тебе осталось ровно столько,
Что прожила, пойми, дитя.
Лишь от восхода до заката
Тебе отмерено судьбой.
Конец придёт, и нет возврата,
Как быстротечна жизнь порой!
Веками, многими годами
Веду я жизни долгий счёт,
И, по секрету между нами,
В спокойной жизни свой расчёт».
На это муха так ответит:
«Конец придёт, но для кого?
Смотри, как солнце ярко светит,
И мне порхать ещё легко!
Живу я тысячи мгновений,
Ты – в тысячах считаешь дни,
И в этом смысле измерений —
Так одинаковы они.
О, дуб, ответь: с твоею смертью
Исчезнет всё? Погаснет свет?
Придёт конец великолепью,
Что видел много сотен лет?»
Дуб ей ответит: «Бесконечно
В сравненьи с жизнью лишь моей
Мир существует, и, конечно,
Жизнь эту не сравнить с твоей».
«В чём превосходство предо мною? —
Ему подёнка говорит. —
Нам жизни длинные с тобою
Пройти обоим предстоит».
Закончив фразу, закружилась
В изящном танце муха вновь
И к солнцу, к свету устремилась —
Прекрасна жизнь! Не нужно слов!
Наполнен воздух ароматом
Душистой мяты, бузины,
А на поляне с дубом рядом
Фиалки нежные видны.
Подёнка, радуясь движенью,
Вдыхала чудный аромат,
Про всё забыла в опьяненьи,
И день катился на закат.
Но, лишь почувствовав усталость
И тяжесть в крыльях ощутив,
Она на травку опускалась,
Навек свои глаза закрыв.
В лучах вечернего заката
Природа словно замерла,
И, сожалея об утрате,
Она рассвет уже ждала.
С рассветом жизнь возобновлялась —
Вновь дуб с подёнкой говорил,
Уже с другой всё повторялось:
И этой на день хватит сил…
Сезон, растратив время лета,
Как бесшабашный, щедрый мот,
Исчезнет, но примчится ветер —
Он хлад и осень принесёт…
Все знанья жизни и секреты
Передаёт дуб желудям,
А ветры, холода приметы,
Его стегали по ветвям.
Природе, Солнцу удивился
Один из сотен желудей,
Упал и в землю углубился,
Чтобы дождаться тёплых дней.
Но ветры стужу предвещали,
Менялась пёстрая пора,
И птицы клином улетали:
Зима стояла у двора.
Уже всё небо – в серой хмури,
И ветер на море крепчал,
Стонала чайка – вестник бури,
А дуб ветвями лишь качал.
Запели бури, стону вторя,
Им только ветер дирижёр.
Увидел дуб всю силу моря
И этой силой был сражён.
Волна подмыла брег высокий,
Где дуб веками вдаль глядел,
На горизонт, на мир далёкий —
Его увидеть так хотел!
«Я, землю разлучив с корнями,
Свободным сделала его», —
Волна шепталась так с камнями
О дубе, только и всего.
Как будто каменная глыба,
Свалился дуб на берег свой,
И в этом было сходство с рыбой,
Легко отброшенной в прибой.
Дуб волны яростно трепали,
Шипели, пенились в ветвях,
Как будто ведьмы, танцевали
Все вместе ночью на углях.
Так исполин уснул навеки.
Закончил долгой жизни путь.
Больших ветвей закрылись веки —
Настало время отдохнуть…
Утихли бури. Вновь, как прежде,
По морю каждый плыть готов,
А моряки, глядя с надеждой,
Не узнавали берегов:
«Нет дуба?! Экая утрата!
Он был отважным, как моряк,
Мы словно потеряли брата,
И горю не помочь никак».
Ветрам и бурям неподвластный,
Веками дуб их раздражал,
И в той борьбе, такой опасной,
Дуб, не сгибаясь, побеждал.
Дуб маяком был настоящим
Для всех стремящихся домой
И встречи с близкими сулящим,
Теперь погас, задут волной…»
Вновь с холодами ночь настала
Для всех деревьев до весны.
Метель им песни распевала,
О тёплом лете снились сны…
Весна – вот время пробужденья!
Деревья слышат: «Всем подъём!»
И в каждой ветке оживленье:
«Мы снова дышим! Мы – растём!»
На берегу кругом у моря,
Где прежде старый дуб стоял,
Из-под земли с огромной волей
Дубок зелёный прорастал.
Он, несмышлёный и беспечный,
С подёнкой в жаркий день сравним,
И в цикле жизни бесконечной
Живые тянутся к живым.
Дуб с мухою начнёт общенье,
Мир узнавая день за днём:
«Бедняжка, жизнь твоя – мгновенье,
Веками только мы живём…»
 

* * *

 
Пусть молодое поколенье
Как заповедь и как закон
Запомнит только: жизнь – мгновенье
Для всех, кто на Земле рождён.
 

12 января 2002 г.

Осина
(авторская сказка)

Глава 1

 
Под вечер возле жаркого камина,
Набросив на себя старинный плед,
Легенду о загадочной осине
Своим родным рассказывает дед:
«Воспеты в песнях: клён и дуб с рябиной,
И тополь, и берёзок хоровод…
Обделена напевами осина —
Никто о ней частушки не споёт.
Напрасно… Эх, и добрая лесина!
Чьё имя в байках треплет всякий враль…
Достойна лучшей участи осина,
А в шелесте её листвы – печаль
И магия, и, рассказать пытаясь
Своим древесным тайным языком,
Она, как дева, что от горя маясь,
Кричит беззвучно, словно в горле ком.
Быть может, есть на то свои причины?!
Прощаясь, осень плачется дождём…
А в эту пору листья на осине
Как будто бы охвачены огнём,
И, обращая на себя вниманье,
Осина словно просит ей помочь…
Надрывный крик совы, как заклинанье,
Людей уводит по тропинке прочь
Из тёмной чащи, где лесная птаха
Молчит и не порхает абы где…
Где холодом вползает чувство страха,
Где всякий глух и нем к чужой беде…
Лишь осень, смело по лесу гуляя,
Не выбирает мест для рандеву…
Листву, транжира ветер, не считая,
Бросает, как червонцы, на траву.
И трепетно клокочут листья древа,
С усердием пытаясь донести
Печальную историю о деве,
Которую никто не смог спасти.
 

Глава 2

 
А дело было так: в одном селенье,
Что разлеглось меж лесом и рекой,
Жила Аксинья, баба – загляденье,
Ни в жизнь не отыскать нигде такой!
При муже баба, ей за сорок с лишним,
Кровь с молоком, не женщина – огонь!
В порядке дом, в саду, как бусы, вишни
И пёс, рычащий чужакам: «Не тронь!».
Всё по-хозяйски. В дом как будто счастье
Пришло, решив остаться навсегда.
Но в жизни всё проходит, и несчастье,
В калитку постучав, кричит: «Беда,
Аксинья! Вот – пришла незваной,
Встречай да отворяй-ка ворота!
И пусть меня никто не звал “желанной”,
Но ты, как я, отныне – сирота».
Что делать, коль беда в избу стучится?
Не впустишь в дверь – она влетит в окно…
На зеркало наброшена тряпица,
И скорбь познать Аксинье суждено.
Беда, с Аксиньи огненный платочек
Сняв, бросит в пасть обжоры сундука…
И, словно ведьма старая, пророчит:
«Я поживу в твоей избе пока…»
Скорбит Аксинья, схоронив супруга…
А время отдаляет день за днём
От горькой, нестерпимой женской муки
Несчастную, чьи мысли о былом…
С тех самых пор жила уединённо,
Презрев веселья шум и сплетен смак.
А мужики шептались восхищённо
Вослед Аксинье: «Эх, красива как!
И горе не затмило кротость нрава.
Аксиньюшка достойна добрых слов…»
Их жёны на крылечках, словно павы,
Стояли, не сводя глаз с мужиков.
Не каждая из них подпустит к сердцу
Щемящей, мелкой ревности порыв,
Когда в душе любовь звучит, как скерцо,
Провозглашая: «Твой любимый жив!»
Без мужа для Аксиньи жизнь – без песни…
Но, в знахарстве толк зная, каждый раз
Она сельчан лечила от болезней,
Ночами не смыкая светлых глаз.
По отчеству к Аксинье с уваженьем
Сельчане обращались в дни хвороб,
И ей хватало силы и терпенья
Лечить болезни и снимать озноб,
Всё положив во благо, во спасенье…
Но часто помощь ближнего – не в счёт.
И ревность жён, зовущая к отмщенью,
Разумную черту перешагнёт…
Уже больные посещали редко
Аксиньи дом – молва тому виной,
И лишь Варвара на правах соседки
Ревниво наблюдала за вдовой:
«Что мужики находят в ней такого,
Чего нет у своих законных жён?
И всё ж Аксинья уведёт любого…
А вдруг и мой супруг в неё влюблён?»
Мысль обожгла Варвару. Даже щёки
Вмиг запылали, как пожар зимой,
По телу пробежали страха токи,
И Варя будто бредила: «…муж… мой…»
Сама поверив этой злобной мысли,
Она твердила: «Ох, невмоготу!..»
Из сердца свет и радость вместе вышли,
Взамен душе оставив темноту…
Так страсть, как поводырь, ведёт к безумью,
И тут уже перечить не моги!
Ушла Варвара в ночь к лесной колдунье
Советам и рассудку вопреки…
Когда в душе есть уголок для страсти,
Сжигающей весь разум, как скирду,
Тогда и ревность сердце рвёт на части,
Любовь ввергая в страшную беду…
 

Глава 3

 
С давнишних пор известно, что в чащобе,
Где люди – редкость и где эха нет,
Живёт колдунья в мире чар и злобы,
В лесной избушке много сотен лет.
И в роковую ночь, в ночь полнолунья
Не Варя шла сама – её вела
Уверенность, с которою колдунья
Свои дела вершит во имя зла…
Избушку видит Варя: «Это ж надо!
В кромешной тьме найти… как будто бес
Меня привёл сюда… Спрошу-ка яда…»
Луна следит, враждебен дикий лес…
В избушку дверь открыв, став одержимой,
Кричит Варвара, сделав первый шаг:
«Дай яда для соседки нелюбимой…
Она, Аксинья, – мой заклятый враг!»
Светло в избе от необычной склянки:
Там – светлячки. Душистая трава
Развешана в избушке, словно в баньке,
И жар идёт от печки, где дрова
Трещат и теплотой своей духмяной
Окутывают гостью с головой.
Вдохнув, Варвара стала будто пьяной
И слышит речь колдуньи, словно вой:
«Что – яд! Трава иль капля мутной влаги…
Такая смерть – соблазн для простаков…
Есть новый способ, тот, который маги
Считают важной связью двух миров
На этой потрясающей планете,
Где зло вершит от имени добра,
Где тёмный мир враждует с миром света
Не ночью поздней, а уже с утра…»
Чувств не скрывая, разомлев от жара,
Не осознав глубинной сути слов,
Лесной колдунье говорит Варвара:
«Ах, не томи!.. Твой замысел каков?
Скажи скорей, да только без обмана!»
«Я в дерево Аксинью превращу,
Коль приведёшь на Чёрную поляну…
И ей за доброту я отомщу!» —
Сказав, колдунья будто окатила
Водой студёной Варьку… Та дрожит
И слышит: «Ревность – колдовская сила!
В лесу твоя подружка станет жить.
И скроет все достоинства соседки
Шершавая древесная кора…
А робкий шёпот листьев каждой ветки
Услышат и ленивые ветра.
И станет ждать древесная подружка:
Весну и лето, осень, дни зимы…
В мир света устремится вся верхушка,
А корни яро вцепятся в мир тьмы…
Запомни: нет пути для отступленья.
Таков закон! Сама пришла ко мне…»
В печи горели жаркие поленья,
Как будто Варькин разум жгли в огне.
«Да… я согласна… я на всё согласна,
Да так, что белый свет уже не мил…» —
Горят глаза Варвары зло, опасно,
Как будто бес в ней душу подпалил.
Колдунья шепчет: «Приведи Аксинью
Порой осенней, в месяц Листопад,
Когда на небе тучи спорят с синью
И в жизни леса наступает спад…
На Чёрную поляну в день затменья…»
Слова дошли до огненной души,
И слышит дальше Варя: «…А для мщенья
Из ревности все средства хороши,
Запомни, Варя, – затаив дыханье
Внимала гостья гласу, как раба. —
Вот пузырёк, в нём зелье с заклинаньем
И для Аксиньи новая судьба.
Ты на поляне (только незаметно)
Настой из трав до капли расплескай
На преданную людям безответно
Аксинью – и без страха наблюдай:
Твоя соседка тотчас бездыханно
Застынет в полный рост. Но бабье “ох!”
Из уст успеет вырваться… Спонтанно
К её ногам, как пёс, уткнётся мох.
Все связи с миром прежним будут стёрты
Внезапно, как стирает жизни Смерть…
Появятся иные свойства… Твёрдой
Вмиг станет и… начнёт деревенеть:
От пяток вверх повязкой по спирали
Проявится шершавая кора…
Безмолвным будет лес – он зов печали,
Как старец, ощутит уже с утра».
Подавлена Варвара не от страха,
Скорей – от просветления ума:
Она за дерзость, как лесная птаха,
В силки попала с лёту и сама
К лесной колдунье, чтобы стать похожей…
Колдунья ухмыляется: «Вдали
Ты видишь цель, знай – одержимость может
Перечеркнуть судьбу и всей Земли…
Я тайну колдовства тебе открыла,
Теперь ты знаешь всё из первых уст…
Вот пузырёк, в нём – колдовская сила…
Уверена – он с пользой будет пуст…
Ах, общего так много между нами!
Наш уговор пусть не покинет стен…»
С трудом Варвара шевелит губами:
«А что, колдунья, ты возьмёшь взамен?»
«Бесплатный сыр бывает в мышеловке!
За сыр вне мышеловки – заплати,
Иначе назовут тебя воровкой…»
«Ах, умная колдунья, не шути!
Чем расплачусь я?» – вопрошает слёзно
Варвара дребезжащим голоском.
Рычаньем ведьма отвечает грозно:
«Р-р-расплатишься Аксиньиным платком.
Обычный, яркий, но хранится сила,
Дающая здоровье про запас
И знахарские знанья, коль носила
Его Аксинья в свой последний час.
И, главное, запомни: в этом деле
Платок Аксиньи – поважней всего!
Убереги платок от капель зелья,
От брызг ничтожных, чтобы снять его
И мне отдать. А если превращенье
Захватит неожиданно платок…
О-о-о! Ты узришь лесной колдуньи мщенье!
И я сполна востребую должок…
Нет более нужды точить мне лясы, —
Колдунья прерывает разговор. —
Ступай, Варвара, с зельем восвояси
И не забудь наш тайный уговор…»
Идёт Варвара… В небе гаснут звёзды,
И бледную луну томит рассвет.
И плачет Варя, только плакать поздно:
Пути-дороги к отступленью нет.
 

Глава 4

 
Припрятав зелье в тайное местечко
В своей избе, Варвара невзначай
Соседку видит, выйдя на крылечко,
И ей кричит: «Приду к тебе на чай!».
Свои недуги все за самоваром
Поведала Варвара второпях.
Вновь голова охвачена пожаром,
А грудь сомкнул в тиски внезапный страх.
Аксинья не осталась безучастной:
Лечила корешками и травой
Свою соседку, зная, как опасно,
Когда болезнь владеет головой.
И легче стало Варе. Но белугой
Ревела не от болей по ночам…
Варвара причитала: «Ах, подруга,
Теперь беда грозит обеим нам…»
О выходе подумай перед входом,
Чтоб о свершённом не жалеть потом…
А время, став как будто скороходом,
Пришло в названный месяц за окном.
И день настал, и зелье наготове…
Душа молчит, когда она – раба…
И в путах слов, держащих, как оковы,
Хозяйкою становится Судьба…
И уговор с колдуньей ночью жуткой
Держал Варвару, как на поводке,
Но время торопило… Варя шуткой
Аксинью в лес зовёт: «…и чтоб в платке
Пошла бы… Помнишь, тот, ну… самый яркий,
Который в скорбный час забрал сундук.
Прошу тебя, соседка! Ох, мне жарко!
Не спорь, а то вернётся мой недуг…»
О, женская способность к лицедейству!
Неужто жизнь – лишь сцена для игры
С чужою жизнью?! Это ль не злодейство?!
Варвара вдруг бледнеет, тайну скрыв
От умной и доверчивой Аксиньи…
Печально лес глядел на двух подруг…
Как танцовщицы с совершенством линий,
Деревья на поляне встали вкруг.
 

Глава 5

 
Ох, Чёрная поляна – злая «метка»:
Ветра здесь дуют с четырёх сторон.
Порыв… и с треском вниз слетела ветка,
Нарушив тихий час лесных ворон.
Раскаркались пернатые вещуньи,
Покою леса навязав свой хор…
А может быть, откашлялась колдунья,
Следя за тем, как Варя уговор
Исполнит на поляне в час затменья,
Чтоб отобрать таинственный платок…
И, карканье приняв за повеленье,
Открыла Варя с зельем пузырёк…
«Ой, на полянке не растут цветочки, —
Встревожилась Аксинья, удивясь, —
Нет ни травинки, только мох и кочки…»
Чего-то неосознанно страшась,
Аксинья, совершив два первых шага,
Услышала в осеннем небе гром,
И в этот миг исчезло чувство страха…
Настал в судьбе Аксиньи перелом.
На колдовской поляне, где болото,
С размаха выливает весь настой
Подружка на Аксинью, словно кто-то
Другой управил Вариной рукой…
Дождя ещё не слышно проливного,
Ревущего: «И мне Аксинью жаль…»
Ветра, схватив все капли зелья злого
И вихрем закружив в одну спираль,
Как будто устремились в запределье
Небесной выси… Смерч над головой
Аксиньи стих, и колдовское зелье
Вмиг стало и дождём, и злой судьбой…
Застыв, в один момент лишившись воли,
Но совершив последний тихий вздох,
Аксинья, ощущая в теле боли,
Сумела крикнуть как прощанье: «Ох!..»
А колдовские чары зло и властно
Кромсали в клочья огненный платок…
И каждый клок вмиг превращался в красный
Трепещущий в безветрии листок…
И с этих пор стоит в лесу осина,
Чей шелест листьев – к помощи призыв,
Идущий изнутри, из сердцевины,
Не ждущей ветра шалого порыв…
Колдунья в горе! Это так ужасно!
Щемящий крик: «Таким, как Варька – верь?!
У-у-у, все мои усилия напрасны!»
Колдунья выла, словно дикий зверь.
Не подступиться ей теперь к платочку,
Шумящему на дереве листвой,
И с проклятой поляны, где мох, кочки,
Разносится колдуньи страшный вой.
Безмерность лютой злобы не скрывая,
Вращается на месте, как юла,
Лесная ведьма… Варя, наблюдая,
Молчит от страха перед силой зла.
«Что будет? – Варя размышляет тихо. —
Обрушит на меня колдунья злость?
Ох, не будила б я лесное лихо,
И сокрушаться мне бы не пришлось».
Колдунья слышит эти размышленья,
Над судьбами смеясь и славя рок:
«Тебе, Варвара, не видать прощенья.
Я сделке нашей подвожу итог.
Так слушай: не жилось тебе, смутьянке,
Как людям: честь по чести и в тиши…
Сейчас я превращу тебя в поганку
С тем ядом злобной, ревностной души. —
Бледнеет Варя, слушая колдунью. —
Сапог тебя растопчет или пнёт…
Ты станешь бледной ядовитой лгуньей,
Бессмысленно растущей каждый год…
Жаль: знахарство, красу и силу духа
Аксинья забрала… Пришёл черёд, —
Кричит колдунья, превратясь в старуху, —
Отважу я от дерева народ!»
Колдунья сочиняет сплетни, слухи,
Осину выставляя на позор,
И всякий раз беззубые старухи
Судачат об осине всякий вздор…
 

Глава 6

 
И всё ж осина не изгой в природе!
Вы приглядитесь: осенью под ней
Растут грибы красивейшей породы,
Достойной и тарелок королей.
И, кажется, Аксиньей, но без отчества
Осину величает люд в лесу…
Умельцы дел древесных, даже зодчества,
В твореньях показав её красу,
Всё мастерят: то кадки для квашенья
Без гнилости хранящие продукт,
То сруб для баньки – место воскрешенья
Души и тела, будто бы недуг
Встречает там всю знахарскую силу,
От веников хирея, от парной…
И сколько б тело хворей ни носило —
Осина заберёт: в ней дар такой.
А для детей забавные свистульки
Умельцы мастерили, кто как мог!
И, словно оберег, младенцам люльки
Творили из осиновых досок…
Боялась кол осиновый вся нечисть,
Нутром гнилым в нём чуя чистоту.
Разил кол зло, как меч в кровавой сече,
Отродью указав путь в темноту…
Вся чистота, способность к исцеленью
В осину в день печальный перешла…
Осины серебристое свеченье
Хранят соборов древних купола[2]2
  Купола древних церквей покрывались осиновыми дощечками, которые не только не гнили, а со временем приобретали красивый серебристый цвет.


[Закрыть].
 

16 января 2007 г.

Антиподы
(по мотивам сказки Х. К. Андерсена «Улитка и розовый куст»)

 
Чудный сад, обрамлённый кустами,
Распускался с приходом весны.
Мир земной не сравнить с небесами,
Только сад – рай земной красоты:
Пышный розовый куст – в центре сада,
А под ним, навевая тоску,
Приютилась улитка – с досады
Обратилась к соседу-кусту:
«Погоди же, придёт моё время!
Мне тогда позавидуешь ты…
Я несу на себе своё бремя,
На земле оставляя следы…
В этой жизни на что ты годишься?
Каждый год – всё цветы да цветы,
И всегда только этим гордишься.
Скучновато живёшь, кустик, ты!
Только жизнь состоит из движений,
А покой – он как сон – Смерти брат…»
Куст ответил: «От Вас жду свершений» —
И поник, будто в чём виноват.
Куст понурым стоял, сиротливым…
Осень листья сбирала как дань,
А цветы те, что были красивы,
Обрезала хозяйская длань.
Год прошёл. Вновь весна наступила,
Куст вот-вот будет снова в цветах.
Под кустом в том же месте застыла
Мастерица судить о делах:
«Размышляю всегда на досуге
Я о судьбах и жизни других.
Эти знанья – не просто потуги,
В них – глубинные мысли мои.
Год от года всё так же да то же,
Куст не сделал ни шагу вперёд.
Кроме роз, ничего он не может —
Так себя никогда не найдёт!
Стоит внутренне всем развиваться,
И кусту это надо понять,
Чтобы в жизни он смог состояться,
Должен в корне себя поменять».
В размышленьях своих о соседе
Продолжала улитка ползти,
Не заметив весны на планете
И того, как куст начал цвести.
А сезоны менялись, как прежде…
Вот и осень-воровка пришла —
У куста отобрала одежду,
По закону Природы, не Зла.
А улитка, за дом опасаясь,
От «воровки» сокрылась в земле,
Говоря: «Я куста не касаюсь…
И люблю жить в достатке, в тепле…»
Вновь весна: всё в движеньи, в заботе,
Лишь в саду неизменность двух поз.
Только куст, отдаваясь работе,
Всех порадует свежестью роз.
Но улитка про это заметит:
«Ты состарился, честь надо знать.
Жизнь свою завершая на свете,
Миру дал только то, что мог дать.
Много это иль, может быть, мало?
Недосуг мне сейчас выяснять,
Но пора отмиранья настала,
Может, хворостом станешь, как знать?
Только рос ты всегда по наитью,
Год за годом давая цветы.
И в таком монотонном развитьи
Ничего не успел сделать ты.
А вот я лишь собой занимаюсь
И себя развиваю внутри,
И живу для себя, и стараюсь.
И с меня, куст, пример ты бери.
Как натура я цельная очень,
Из ноги состою лишь одной,
Развиваю своё тело, впрочем,
Не мешало б заняться тобой.
Может, стал бы и ты посмышлёней:
Ну, таким, как ваш брат-человек,
Но, кустом ты однажды рождённый,
В твердь вцепился корнями навек».
Куст ответил улитке с испуга:
«Вы меня обижаете зря!
Ах, улитка, земная подруга,
Но я жил, радость миру даря.
По-другому не мог, не умею.
Солнце грело и дождь поливал —
Этим жил и дышал. Не жалею,
Что я цвёл и другого не знал.
От Природы я принял заботу,
Силы жизни давала Земля.
Нет на свете прекрасней работы —
Жить с любовью, всем розы даря.
Ваши знанья натуры глубокой,
Одарённой с рожденья умом,
Служат в жизни достойной порукой,
Чтоб в себе разобраться самом.
Да, о мире вы знаете много…
Вам дано свыше больше, чем мне.
Рассуждая о жизни так строго,
Вы довольны собою вполне?»
«А до мира какое мне дело?
Проживу без него, он – пустой.
Чтоб так мыслить: уверенно, смело,
Мне хватает общенья с собой».
Куст пытался с улиткой мириться:
«Мы под солнцем и небом растём
И должны с миром лучшим делиться,
Тем, что есть, для чего мы живём!»
«Что мне дело до мира такого:
Где орешник орехи даёт,
Молоком всех снабжает корова,
Ну а куст – пышно, ярко цветёт?
Этот мир никуда не годится,
Говорю это прямо тебе.
Лишь собою могу я гордиться —
Всё своё я ношу на себе.
Мне до мира нет дела – и хватит,
Лучший мир – он во мне лишь самой…
Только попусту время мы тратим», —
Тут она заползла в домик свой…
И заметил куст, грустно качаясь:
«Не могу я замкнуться в себе,
Так живу, с этим миром общаясь,
И за это спасибо судьбе.
Знаю, жизни не стоит бояться,
И любовь есть порука тому,
Чтоб потом одному не остаться,
Стать не нужным совсем никому.
Осень жёлтая жизнь отмеряет.
Отцветая, грущу иногда…
Время память мою обостряет,
Умножая на срезе года.
Память – дар самый лучший на свете:
Помню каждую розу и цвет,
Прикасались губами к ним дети,
Улыбаясь, шептали: “Привет!”.
Помню розу, что дама вложила,
Как закладку, в молитвенник свой,
И в гармонии этой служила
Роза людям, даруя покой.
Как же счастлив я, всё вспоминая,
И у жизни добру я учусь.
Этот мир по делам узнавая,
К красоте каждый год я стремлюсь!»
 

* * *

 
Рассуждение – праздное дело,
Если нет воплощенья ему.
Развивая одно только тело,
Не живёшь ты, как все, по уму.
 

28 мая 2001 г.