Текст книги "Куколка для Немезиды"

Наталия Миронина
Куколка для Немезиды

Духи – французские. Она их узнала. Такой нежный, с напоминанием о гиацинтах и нарциссах, аромат. Еще там чувствовались нотки свежести и… далекого счастья. Но запах был не густой и бесполый, как в парфюмерных магазинах, а мягкий, согретый женским теплом. Такой аромат имеет надушенное тело. Этот запах был закутан в струящуюся норковую шубку, длинную и узкую, из-под которой выглядывали изящные лодочки на высоком каблуке. Туфли были лаковые, коричневые, в тон шубке. На миг полы распахнулись, и показались ноги в прозрачных чулках.

– Осторожно, простудишься! – Мужчина в сером костюме, с шарфом вокруг шеи покинул водительское место и помог обладательнице шубки, туфель и красивых ног войти в тяжелую зеркальную дверь. Девушка и ее спутник исчезли. А она продолжала стоять около большого окна, за которым скорее всего было тепло, красиво и уютно. Она потопталась еще немного около двери, запахнула замызганный пуховик и, увидев приближающегося швейцара, пошла прочь.

Часть первая

…Она погладила его руку. Выгоревшие на солнце тонкие волоски казались рыжеватыми. Он повернулся на спину, и она, примостившись на его плече, почувствовала щекой горячее тело и твердую ключицу. Так лежать было не очень удобно, но она и не подумала поменять позу. Умиление и радость охватили ее: они были вместе…. Но ключица все-таки мешала… Вера открыла глаза и обвела взглядом комнату… Сон отступил, и с ним ушел образ кого-то очень родного и любимого. Кого? Она не знала…

Это была такая удача! Подвал оказался сухим и теплым: вдоль светлых, оштукатуренных стен тянулись тонкие горячие трубы. А еще в соседнем, таком же недостроенном помещении она обнаружила кран с водой. Вода текла ледяная, но если ее набрать в пустые пластиковые бутылки и поставить у стены, часа через два можно будет помыться. Полностью. Даже привести в порядок голову. Что такое два часа, если ты не мылась полторы недели?! Вера еще раз внимательно огляделась. В тот угол она сложит все свои сумки, в дальнем от окна устроит постель. Маленькое оконце Вера уже предусмотрительно закрыла картонкой, на которой спала в парке и которую сегодня целый день таскала с собой. Нет, негоже сваливать нестираное барахло в комнате, где собираешься спать. Пусть сегодня все будет по старым правилам. За стеной, там, где кран, она сложит сумки и помоется. А здесь устроит себе постель. У нее сегодня будут простыни и наволочка. Вера вынула из черного пластикового пакета стопку голубых одноразовых простынок. Их ей удалось выпросить в приемном покое больницы, куда увезли умирать Бориса. Она присела на остатки топчана. «Хорошо, что я поехала с Борисом. Человек умер со своим именем и не одиноко». Она вспомнила, как сонный врач долго записывал что-то в карту. Попросил Веру поискать в вещах умирающего документы. Но она ничего не нашла, а просто рассказала о Борисе то, что знала со слов его друзей. Или собутыльников. «Какие они друзья! На «Скорой» с ним не поехали. «Верка, езжай ты! Ты – новенькая и самая чистая из нас». Бородатый Миша, не дождавшись отъезда «Скорой», поделил водку Бориса между всеми. В больнице молодые медсестры воротили от Веры нос, нет, не явно, но в комнате долго не задерживались. А старуха-уборщица в сером халате провела ее на бельевой склад, дала кучу белых чистых тряпок и кусок хозяйственного мыла. Душ Вера принимала там же, а уборщица стояла на «шухере». Из больницы Вера ушла под утро – выспалась в подвале на тюках. В пакете у нее лежал белый батон и стопка одноразовых простыней. Остаток мыла она тоже прихватила. Но это было полторы недели назад. Вчера ей повезло: она пробралась в торговый центр, там, в женском туалете, из автоматической мыльницы набрала душистого перламутрового мыльного крема и сегодня наконец вымоет голову.

С тех пор как ее жизнь превратилась в одну большую неприятность, Вера научилась дневные мелкие проблемы начисто стирать из памяти. Уже опустившаяся внешне, но в душе оставшаяся прежней, она поначалу болезненно реагировала на пустые взгляды прохожих. Потом привыкла, найдя интеллигентное оправдание: мол, пристальный взгляд – это почти соучастие, на которое не у всех хватает сил и времени. «Я и сама, наверное, вела себя так же», – думала она, когда у метро пыталась перехватить у прохожих мелочь. Это было не попрошайничество – взамен Вера предлагала старые журналы по рукоделию: «Вышиваем сами» и «Вязание крючком». Целую стопку их она обнаружила на помойке одного издательства. Журналы оказались немного помятыми, но страницы были все и схемы для рукоделия тоже. Прохожие уворачивались от ее рук, словно играли в игру «поймай меня». Несколько человек дали мелочь, а один военный, симпатичный парень, вынул кошелек и отсчитал две тысячи. При взгляде на эти деньги Вера задохнулась и почему-то начала объяснять, что она не «такая», что у нее высшее образование и диплом об окончании школы экскурсоводов. Парень, смущенный своей щедростью и неловкостью ситуации, убежал к автобусной остановке. А Вера, присев на скамейку, принялась решать, на что потратить такую сумму. Через десять минут стало ясно, что эти деньги не решат никаких ключевых проблем и, следовательно, ее не спасут. Одним словом, жизнь не поменяется. Тогда Вера дошла до рынка, почти бесплатно набрала там помятых овощей и фруктов, а в аптеке купила препараты от вшей, для дезинфекции и дезодорант. Большой город с особенной жестокостью расправлялся со своими дочерьми: он заставлял их погибать не только от голода и холода, но еще и от сознания собственной неухоженности.

Очень скоро Вера поняла, что помогут ей немногие: несколько церквей, где можно поесть, погреться и взять одежду, автобус с приятными и бойкими девчонками, раздающими благотворительные обеды, редкие горожане. Прочим такие, как она, наверное, представлялись призраками, скользившими по городу сквозь толпы людей и казавшимися реальностью только самим себе.

Еще одной проблемой стало общение: найти общий язык с давнишними обитателями подвалов, заброшенных строек и старых домов было сложнее, чем с одичавшими за летние каникулы восьмиклассниками. Новое лицо считалось конкурентом, и с ним мирились только в случае, если оно могло поддержать сообщество горячительным напитком или едой. Доставать и то и другое Вера в новых для нее условиях не умела. За все время она смогла подружиться только с Борисом, тем самым, который умирал от переохлаждения прямо на площади у Павелецкого вокзала. Борис уже забыл, кем работал на студии «Союзмультфильм», но помнил, что его уволили, а до этого его выгнала жена, потом… Потом жизнь вырвала из рук поводья и понеслась, неуправляемая, в смрад помоек, пьяных драк, человеческого хамства и философских разговоров о мироздании. Вера сразу оценила и юмор Бориса, и его своеобразное повиновение ситуации. «Как получилось, так получилось! Но это же еще не конец. Подождем-с!» – улыбался Борис и приносил ей добавку супа. Когда он умер, Вера собрала свои пакеты и ушла с площади Павелецкого вокзала.

Или вода согрелась быстро, или просто невмоготу было ждать. «Простужусь ведь!» – по привычке подумала она, намыливая голову и поливая себя водой почти крещенской температуры. А потом опомнилась: «Ну да! Если в депо не простудилась, в парке не заболела, то здесь, в этих «царских палатах», тем более ничего не случится!» Где-то в глубине ее души уже поселилось равнодушие к жизни, к себе, к людям. Круг интересов сравнялся с заботами первобытного человека: еда, питье, тепло. Жизнь сузилась до проблем одного дня, но все-таки оставалось что-то, что заставляло переживать из-за нестриженых ногтей, грязного пуховика и лихорадки на верхней губе, которая не проходила уже неделю.

Воды было много, мыла тоже, поэтому через два часа Веру стало невозможно узнать. Отмылся грязный загар, появились нежные веснушки, пепельные волосы нежным нимбом окутали худенькое лицо – миловидная тридцатилетняя женщина сидела в подвале на аккуратно застеленном топчане и маленькими ножничками пыталась сделать себе маникюр. Ее одежда, постиранная, была развешана в соседней комнате, на деревянном ящике стояла зажженная свечка и лежал словарь английского языка. Вера орудовала ножничками и повторяла вслух неправильные английские глаголы.

Она никогда не вспоминала, что с ней произошло. Роковые ошибки не исправляются. Жизнь потекла по руслу, выкопанному подлецами, собственными неопытностью и невезением. Вера, бродившая по городу, внимательно смотрела на людей – красивых и беспечных. Она не позволяла себе роскошь вспоминать себя точно такую, а на свой вопрос: «Что же было главное в той, прошлой, жизни?», отвечала: «Чистота». Люди, бегущие по городу или ехавшие на машинах, даже, наверное, не догадывались, что своей работой, доходами, карьерой, удачному замужеству или женитьбой они в первую очередь обязаны горячей воде, мылу и шампуню с зубной пастой. Вера же с ее пятью попытками устроиться хоть на какую-нибудь работу это теперь знала точно. Иначе разве бы ей отказали в ЖЭКе, куда она просилась собирать опавшие листья. Жэковские тетки, говорящие, все, как одна, с восточным акцентом, при появлении Веры открыли окно и быстро выпроводили нежелательную посетительницу вон. И так повторялось везде: около палаток, на строительном рынке и еще в нескольких местах. А потому задача перед ней стояла следующая – смыть с себя грязь и начать зарабатывать деньги.

Через неделю, никем не потревоженная в своем подвале – слава богу, у застройщика кончились деньги, – женщина превратилась в почти прежнюю Веру Александровну. Она много спала, вволю плескалась в холодной воде, вечерами выходила побродить по улицам – свежий воздух нужен для цвета лица. Раз в день ходила в знакомую церковь, поесть благотворительного супа. Там же нашла себе платье и очень приличные брюки. Стойкое спокойствие, с которым она двигалась к своей цели – получению работы, – казалось, поселилось в ней прочно, не давая больше никаких шансов разлагающему равнодушию. На десятый день Вера проснулась рано и привела себя в порядок. Причесалась, оделась – серые брюки она попросила отгладить знакомую тетку из церкви.

Перед тем как выйти из подвала, Вера еще раз проверила содержимое сумочки. Было несколько предметов, которые она, даже умирая с голоду, не отдаст и не продаст. Это дорогая маленькая сумочка, купленная в Праге, куда Вера ездила со своим классом, старенький маникюрный набор, английский словарь и ключ от квартиры, которая у нее когда-то имелась. Еще было двадцать долларов. Ее неприкосновенный запас. Сегодня она решила поменять десять – для уверенности в себе немного денег не помешает. А там… Там, то есть завтра, у нее появится работа, в этом она сегодня не сомневалась. Пусть тяжелая, но дающая хоть какую-то надежду на будущее.

Администратор Рая Бушлачева опаздывала на работу. С тех пор как она устроилась в этот ресторан, самой большой проблемой стало время. Его не хватало ни на что. Ни на встречи с подругами, ни на длительные походы по магазинам, ни на личную жизнь. Последнее обстоятельство волновало Раю больше всего. Именно «волновало», в прошедшем времени. Поскольку, судя по сегодняшней ночи, личная жизнь Раи закончилась. До утра женщина выясняла отношения с любовником Никитой, который собрал уже все свои вещи и ждал такси, чтобы переехать к другу. Объяснения были унизительно-утомительными, поскольку Никита отмалчивался, Рая кричала, плакала, стояла на коленях. Сейчас об этом вспоминать было совсем муторно. «И почему я не ушла с этой работы полгода назад?!» – спрашивала себя Рая, спешно бросая в сумку дамские мелочи. На самом деле она знала, почему не уволилась и не уволится по собственному желанию в обозримом будущем. Место хорошее. Владелец – человек спокойный, доброжелательный и хорошо работающих сотрудников ценит, не обижая маленькими зарплатами. Директор строже, но тоже разумный. За мелкие провинности не взыскивает, а в причинах серьезных проступков разбирается без воплей и мата – редкий случай для общепита, рынков и очагов культуры.

Ресторан был на хорошем счету, там иногда работали приглашенные иностранные шефы. В свое время владелец ресторана Ованесян сам ездил по итальянским знаменитым заведениям и приглашал известных мастеров.

– Вас узнают все, кто ценит настоящее итальянское кулинарное мастерство! – обычно говорил он переводчику, а на собеседника смотрел пронзительным темным взглядом.

Эта практика, гастрономические гастроли, – нововведение Ованесяна. Раньше иностранные шефы работали в ресторанах по долгосрочным контрактам. В той схеме, которую придумал Ованесян, завсегдатаям заведения в течение года были обеспечены яркие и разнообразные вкусовые впечатления. Рая до сих пор помнила ажиотаж, который вызвал молодой поваренок из Поднебесной. Ованесян откопал его в глубокой китайской провинции, в какой-то деревне. Парень так готовил традиционные китайские пельмени и рисовые пирожные с черным кунжутом, что владелец ресторана посулил ему в Москве «золотые горы», которые окупились моментально: народ валом валил на китайское гастрономическое чудо. Рая сбивалась с ног, скандалила с официантками и молила Ованесяна открыть вторую точку. Тот, хитро посмеиваясь, отвечал, что «чудес много не бывает». Но превзошел всех немец из Аахена. Тот готовил весьма просто, однако на его фирменный маковый рулет была запись. Рулет брали и как десерт в ресторане, и как выпечку, которую Ованесян распорядился доставлять по адресам клиентов. Для рулетов была заказана специальная упаковка и ленты. Рая удивлялась: зачем столько мелкой суеты, когда клиенты готовы унести блюдо домой просто в руках. Ованесян и на это знал правильный ответ: «Прежде всего – уважение к клиенту и кондитеру». Секрет особого рецепта немец открыл перед отъездом (кулинара вусмерть напоили на прощальном банкете): в мак добавлялась ложка манной крупы. И мак с сахаром не перетирался, а долго томился на огне. Начинка получалась сладкой, сочной, похожей на удивительный крем. Впрочем, это было пару лет назад, сейчас ситуация немного поменялась, хотя ресторан все равно пользовался успехом…

…Рая устала суетиться и присела на краешек кровати. Напротив, в зеркале, она увидела свое отражение: круглое опухшее лицо, красные глаза, которым не помог килограмм туши, волосы, кое-как стянутые в хвост черной лентой, и только форменная белая блузка была свежа и нарядна. «Он меня извел. Все, больше так не могу!» Рая поняла, что если она еще хоть на минуту задержится дома, то в ресторане ее сегодня не увидят. Хотелось лечь на кровать, смотреть в потолок и жалеть себя. Рая пошла в ванную, еще раз умылась холодной водой и, уже глядя в другое зеркало, снова принялась ругать себя последними словами за то, что раньше не уволилась из ресторана, сама не выгнала Никиту, не съездила к родителям в Уфу – то есть разом за все совершенные и несовершенные ошибки. Особенно было обидно за то рвение, с которым она обустраивала свою квартиру. Рае хотелось, чтобы Никита жил в уюте. А выяснилось, что любовнику на это все наплевать, для творчества ему вполне достаточно маленькой кухни и раскладушки. Он так вчера ночью и сказал: «Ты меня своим уютом задушила! Мне было свободней в моей коммуналке, чем в твоей двухкомнатной квартире!» А между прочим, эту квартиру она купила, продав мамину в Уфе и заняв у владельца ресторана Ованесяна недостающую сумму. Тот одолжил ей деньги, потому что когда-то знал ее отца, да и на должность администратора Раю приняли из-за этого. «Видите ли, далеко до центра!» – Рая распалялась все больше, вспоминая ночную ссору. Никита сказал, что пока он поживет у друга, на Пушкинской, – там ему ближе к работе. Она ездит каждый день и возвращается за полночь, а он просыпается в двенадцать часов, репетирует, уезжает в клуб, а если нет концерта, просто ничего не делает. «Мама, как всегда, права – у мужчины должна быть профессия. Сколько раз она мне это говорила!» – продолжала злиться Рая, уже находясь в метро. Пока поезд не влетел в пасть тоннеля, он бежал по серым московским окраинам, которые в равной степени могли быть окраинами Волгограда, Красноярска или любого другого большого города. Сама столица начиналась позже, но пассажирам уже видна не была. Чем ближе Рая подъезжала к работе, тем злее становилась. Сегодня просто отсидеться в кабинете и понянчить свою беду не получится. Уже три дня ресторан жил без посудомойки. Временно обязанности возложили на уборщицу. Но она согласилась только на полдня, а вечером ей надо было забирать внука из садика. Утром скопившиеся горы посуды занимали все металлические столы. Вчера сама Рая, надев халат, загрузила большую посудомоечную машину – иначе сегодняшним первым посетителям тарелок уже не хватило бы.

– Раиса Юлдашевна, кондиционер сломался! – ничего лучше новенькая официантка Таня придумать не могла. Хоть бы дождалась, пока Рая войдет в кабинет. Персонал рассредоточился по закоулкам ресторана – все заметили заплаканные глаза администратора и поняли: сегодня день неблагоприятный, что бы там астрологи ни пророчили.

– А чем я могу помочь? – Рая, не глядя на Таню, галопом проскакала в кабинет. – Анну Леонидовну ко мне.

Рая шумно поставила сумку на стол, села в кресло и стала ждать главного бухгалтера. Анна Леонидовна была «женщина – рахат-лукум». Так, во всяком случае говорил Ованесян, хозяин ресторана. И дело было не столько в ее приятной пышной комплекции, безумном облаке белых волос и нарядах с огромным количеством блесток. Анна Леонидовна имела редкую способность решать самые сложные проблемы мягкими, но действенными способами. «Препарат «Регулакс», – высказался однажды на ее счет кондитер Николай. При этом с розового лица Анны Леонидовны не сходила полуулыбка, коими так богаты русские портреты эпохи художника Левицкого.

– Что у нас с посудомойкой, кондиционером и налоговой? – Рае очень хотелось увидеть на лице главного бухгалтера панику. Если вопрос кадров и налогов имел отношение к Анне Леонидовне, то кондиционеры ее не касались никак.

Женщина широко улыбнулась.

– Раиса Юлдашевна, да все замечательно! Бумаги в налоговой инспекции подписали, кондиционер не сломан, а отключен – вечерняя смена не предупредила утреннюю. А посудомойка, – тут Анна Леонидовна сделала эффектную паузу, – посудомойка есть, уже час сидит в моем кабинете – чай пьет. Я специально ее угостила, чтобы разговорить и поближе узнать. По-моему, хорошая кандидатура.

– Ну, это мне решать! – Рая почувствовала облегчение. Вопрос с грязными тарелками закрыт. Можно будет спокойно обдумать все свои проблемы. – Позовите ее ко мне.

– Да-да, конечно. – Анна Леонидовна с полуулыбкой выплыла из кабинета.

Через несколько минут на пороге появилась женщина-моль, вся в сером, с волосами цвета холодного пепла. Рая обменялась с ней двумя словами, быстро посмотрела паспорт и, увидев прописку в деревне Катки Можайского района, согласно махнула рукой.

– Приступай к работе сию минуту. Поначалу будешь мыть посуду, а там посмотрим. Официантки нормальные нужны. Чтоб быстро, весело, грамотно. Хорошо, ты почти московская, а то все из дальнего зарубежья. Зайди в бухгалтерию, там скажут, что еще надо.

Через час Вера гремела тарелками и шмыгала носом. «Получилось! Получилось! У меня это получилось! – больше она ничего не могла ни сказать вслух, ни подумать. «Главное, в этом подвале удержаться, пока деньги не начну зарабатывать». Вечером Вера ужинала необычно, но все-таки скромно, из-за суеверных соображений. На поменянные десять долларов она купила жареную котлету, батон хлеба, а на рынке торговцы дали немного мягких помидоров и яблок. Приняв холодный душ, она сидела перед свечой, неторопливо ела ужин и думала о том, как правильно поступила, обменяв свои серьги на медицинскую книжку. Именно этот поступок отделял ее от прочих обитателей площади Павелецкого вокзала, не позволял поставить на одну ступень с людьми, не имеющими возможности (или желания?) взять будущее в расчет. Они бы серьги пропили или проели. А она с самого начала не сомневалась, что выстоит. Слава богу, Рая никогда не узнает, что дома № 14 в деревне Катки Можайского района давно нет, он сгорел еще до того, как мошенники прописали туда ее, Веру, и с полсотни таких же бездомных.

На работе самым главным оказалось не грохнуться в обморок при виде выбрасываемой еды. Желание положить в рот кусок с грязных тарелок было велико. Вера однажды даже протянула руку, но тут же одернула себя. «Стоп. Я через две недели сама смогу купить себе мясо!» – эта мысль помогла преодолеть голодное искушение. Все душевные силы были брошены на то, чтобы ни в коем случае никто не заподозрил в ней пришельца из другого, маргинального, мира. Вера, привыкшая к тому, что она «не как все», не могла понять, что окружающим, поглощенным собственными проблемами, до нее нет никакого дела. К тому же занять плохо оплачиваемое и неприятное место посудомойки охотников было мало. Вследствие этого Вера никому не стала конкуренткой, а потому ее приняли без излишнего интереса, но дружелюбно. Ресторанный персонал практически целиком состоял из приезжих, которые, как водится, сдружились по национальному или географическому признаку. Повара держались особняком. Они приезжали на работу на приличных машинах, между собой разговаривали о разных гастрономических школах, кулинарных рецептах или обсуждали кулинарные телевизионные шоу. Само собой, каждый считал, что он бы вел передачу лучше, а рецепты все стары как мир и «еще бабушка это готовила». Хозяин ресторана, старик Ованесян, приветствовал инициативу в любых ее проявлениях, а потому повара раз в месяц удивляли гостей каким-то новым блюдом. Оленина с яблоками или рыбные биточки с трюфелями уже не были диковинкой, и шефы, поддерживаемые «сверху», иногда превращали кухню в опытную лабораторию, к большому неудовольствию Раи. Та любила порядок, отклонения от прописанных правил ввергали ее в раздражительную строгость.

– Девочка, ты не понимаешь, – говорил ей Ованесян, – повара как художники. Отними краски у последних, что им тогда останется делать? Правильно, заборы красить олифой. Так что терпи. У нас ресторан, а не забегаловка.

Вера, никогда до этого не сталкивающаяся с кулинарными процессами в ресторанном масштабе, робко пыталась следить за всеми манипуляциями на кухне. Надо сказать, что повара обратили внимание на расторопную худую молодую женщину и взяли над ней шутливое шефство: то угощали кусочком пирога, то подсовывали рулетики с сыром – фирменная закуска ресторана – и не отпускали домой без апельсинов и яблок. Наблюдая за работой этих людей, Вера наконец поняла разницу между недорогими «едальнями» и добротным рестораном. Запахи на кухне были аппетитными, одежда поваров и их подручных не замасленная, подсобные помещения не хранили нечистоплотных тайн. Продукты, привозимые каждое утро, были свежими. Минималистский интерьер ресторана – плод долгих споров между хозяином и амбициозным молодым дизайнером – казался Вере, после всех ее скитаний, верхом элегантности и уюта. Уже ночью, закончив возиться с посудой, Вера проходила в пустой убранный зал, садилась на мягкий полукруглый диван и осторожно радовалась своему везению.

Через две недели Рая наведалась в моечную. До этого администратор устроила разнос официантам, бармену, осталось проверить кухню и охрану. Зайдя в моечную, Рая обнаружила идеальный порядок, несколько очень разумных нововведений и уставшую посудомойку. Вера носилась как угорелая: в ресторане шел очередной корпоратив. Вернее, подходил к концу. Уже все проорали здравицу в честь шефа, тот произнес проникновенный, ничего не значащий тост и откланялся, среднее управленческое звено уже слегка побило посуду и пыталось разъехаться, разделившись на давно сформировавшиеся пары. Рая устала: ей пришлось выдержать осаду немолодого заместителя, выпившего лишнего и в результате брошенного собственной женой. К тому же под горячую руку она рассчитала официантку Таню, умудрившуюся забыть о вторых блюдах. На такие уловки пускались в недорогих, «проблемных» заведениях, чтобы подзаработать. В ресторане Ованесяна это считалось преступлением, сравнимым только с обсчетом. Гость, не обнаружив перед собой осетрину в вине, сделал официантке замечание, но она, вместо того чтобы извиниться, огрызнулась. Рая видела и слышала это. И понимая, что все проблемы от усталости, тем не менее вынуждена была девушку прилюдно уволить. Так образовалась «дыра» в первой смене. За посудомойкой Рая наблюдала давно, правда, больше из опасения, что она тогда взяла ее на работу в сумрачном, убитом состоянии.

В моечной Рая устроилась на подоконнике и, закурив, спросила:

– Ну, как тебе здесь?

Вера, вся распаренная, вытирая до скрипучего блеска тарелки, искренне ответила:

– Спасибо, все очень хорошо. Я, по-моему, тоже пока вас не подвожу? Стараюсь успевать.

Рая наконец разглядела новую работницу.

– Тебе-то не тяжело? У тебя прямо-таки модельный вес. И бледная такая. Все-таки передышку себе давай. Время с одиннадцати до часа и с четырех до шести – более-менее спокойное. Посиди, чаю попей.

Она помнила, как сурово принимала Веру на работу. Не то чтобы Рая переживала о том, какое впечатление произвела на посудомойку, но все-таки хотелось, чтобы ее, администратора, воспринимали как адекватную особу. Тем более что даже с первого, самого неточного взгляда новенькая производила хорошее впечатление.

– Спасибо, я вроде не устаю. – Вере была приятна эта официальная забота. – Я лимон ем. Очень хорошо поддерживает силы.

– Лимон? Что, прямо без сахара?!

– Лучше без, берешь в рот ломтик и жуешь потихоньку.

– И действительно помогает? – Рая после всех, еще, кстати, не закончившихся ссор с Никитой по утрам вставала измочаленная. Даже если они не успевали поругаться по телефону, раздумья все равно лишали ее сна.

– Очень помогает. – Вера не стала уточнять, что этому ее научил бездомный художник Борис и что лимоны, подобранные на рынке, наверное, спасли ее прошлой зимой. – Попробуйте порезать и пересыпать сахаром. Тогда можно с крепким свежим чаем. Витамин С, сахар как источник энергии и чай – лучшее средство, которое согревает, расширяет сосуды.

«Господи, что же жизнь с людьми иногда делает?! А я еще жалуюсь… Подумаешь, мужик ушел!» Рая поняла, что посудомойка – женщина образованная, умная, воспитанная. Об этом свидетельствовали ее речь, интонации, жесты. И не от хорошей жизни она устроилась сюда работать. Одежда на ней была с чужого плеча, сильно неновая. А однажды Рая перехватила Верин взгляд, когда на кухне выбрасывали отстатки еды. «Если бы она сюда не устроилась, неизвестно, что бы с ней стало». Растроганная чужими трудностями, которые были несравненно серьезнее ее собственных, и ухватившись за сочувствие к Вере как за сильнодействующее успокоительное, Рая сказала:

– Так, давай бросай. На завтра посуды хватит. Снимай халат свой, пойдем ко мне в кабинет, поужинаем.

Вера отказалась по нескольким причинам. Во-первых, она действительно была голодной и не хотела, чтобы кто-то это понял. Во-вторых, боялась любого проявления участия, поскольку в человеческое сострадание не верила: уж очень ненадолго людей хватает. Тогда, у Павелецкого вокзала, она видела, как приезжали благополучные люди, раздавали еду, одежду, но то была кампанейщина, порыв души, стремление совершить поступок, позволяющий хоть немного зауважать себя. Потом все заканчивалось: перевешивала привычная безмятежная жизнь. Поэтому Вера сказала:

– Спасибо вам огромное, но я лучше закончу и пойду домой.

– Не выдумывай, давай посидим. Что-то мне не по себе. – Это был правильный ход. Вера поняла, что Рае нужна компания и что ею руководит не только благотворительное сострадание.

– Хорошо, сейчас я приведу себя в порядок.

Обедали они не в кабинете Раи, а в отдельном маленьком зале для особо важных гостей. Там находился всего один стол с крахмальной скатертью и дорогими приборами. Солонка и перечница были серебряными, старыми. Рая заметила взгляд Веры:

– Красивые, сама покупала в антикварном. Серебро, царское.

– У нас такие были когда-то. – Вера помнила, что мама иногда хвасталась подобным наборчиком перед гостями.

– Ты с матерью живешь?

– Нет, мама давно умерла, я тогда школу заканчивала.

– Без родителей тяжело. Я вот уехала давно, а каждый вечер тянет позвонить.

– Ваши родители где?

– В Уфе.

Рая принесла из кухни еду: большие отбивные с картошкой и салат.

Конечно, Вера не чувствовала такого голода, который ее преследовал во время скитаний по городу. Но организм был истощен, и горячая жирная пища действовала опьяняюще. Вера по старым книжкам помнила описание этих ощущений, а сейчас они настигли ее. Но расслабиться до конца не получалось. Вере не очень удобно было без белого халата, в котором она мыла посуду: стало заметно, что брюки ей очень велики, а тонкий синтетический свитер в катышках. Из рукавов торчали бледные запястья. «Картинка для святочного рассказа!» – подумала Вера. «Слава богу, у Раи чем-то голова занята, может, не обратит внимание?!» Рая давно все увидела и искренне пожалела новую сотрудницу. Занятые едой, обе быстро освоились, Рая, достав из стоящего здесь буфета водку, налила себе и Вере по стопочке.

– Ой, нет, спасибо, я до дома не доеду. – Раскрасневшаяся Вера мягко отставила водку.

– Ну, как хочешь.

Рая водку выпила и через какое-то время завела разговор, которого Вера давно ожидала. Разговор о себе – не просто так ведь она ее позвала. Рая же, понимая, что откровенничать с почти посторонним человеком, подчиненной, – это безумие, тем не менее не устояла. Последнее время она ловила себя на желании поделиться горестями все равно с кем. Хоть с теткой в химчистке. Рае казалось, если она услышит банальное «Не говорите, все мужики уроды. Вот у меня самой…», станет сразу легче, как будто озвучивание проблемы превратит личную тайную трагедию в банальность, из-за которой и переживать-то не стоит. «Да эта Вера ни с кем и не общается, а если в конце концов распустит язык – уволю!» Стопочка водки сделала Раю решительной во всех отношениях. И, как часто это бывает у женщин, которым не терпится поделиться проблемой, разговор начался с общих мест.

– Почему принято считать, что женщине обязательно надо замуж?! Вокруг меня полно подруг, которые и слышать об этом не хотят. Посуди сама: целый день на работе, потом дорога с работы – это как вторая смена, а дома готовка, стирка.

Рая излагала истины женских журналов, а Вера спокойно ждала, когда же наконец прозвучит главная фраза. Вскоре она и прозвучала: