Текст книги "Куколка для Немезиды"

– Вот я, например, выгнала мужика! Ну сколько можно терпеть его вечернюю работу, – и тут Рая запнулась, поскольку ничего особенного от Никиты не терпела и ушел он сам, не выдержав гнета упрямой любовницы.

Вера искала подходящую к ситуации реплику, в глубине души страшно жалея, что согласилась на этот обед: откровенность начальства иногда чревата неприятными последствиями.

– Ну, выгнали, значит, больше не могли жить. Почему вы должны терпеть то, что вам не нравится? Вокруг столько людей, еще вам незнакомых, но хороших. Жизнь так стремительна, что позволить роскошь неудобства мы себе не можем, – Вера тщательно «отмеряла» слова, словно составляющие сложного лекарства.

Рая внимательно посмотрела на посудомойку. «Недаром я ее сразу выделила. Не ошиблась: она просто попала в беду и так оказалась здесь. Расспрашивать ее нельзя – только хуже сделаешь. Вон как она стесняется своих рукавов и ботинок. Ботинки, по-моему, вообще мужские. А что касается «роскоши неудобства», так тут она права. Я же чувствовала, что Никита через силу все делает. Неинтересно ему со мной было. Но признаться в этом даже сейчас трудно. Права она и в том, что время идет и страдать впустую уже некогда, годы мои не те. Замуж надо. И не за молодого, как Никита, а за ровесника. Например, Кошелев, ему сорок скоро будет, семь лет разницы – идеально. Но так, сразу, все эти три года вычеркнуть невозможно…»

– Ты кофе будешь или чай?

– Кофе, если можно.

Пока они пили кофе, Рая в уме пыталась найти слова, которые не обидели бы Веру. Рая хотела предложить ей свои джинсы и сапоги. Джинсы Рае давно были малы, а сапоги, совсем новые, она не носила, поскольку предпочитала каблук, их прислала мама из Уфы – добротные, на устойчивой плоской подошве. Рая укрепилась во мнении, что новая работница очень отличается от остальных: в ней, несмотря на старую, почти мужскую одежду, ощущалась какая-то благородная сила и целеустремленность. Целеустремленность не приезжих, которым неважно, где работать, лишь бы получать деньги, а желание достичь своей, одной-единственной, выбранной давным-давно цели. Рая вдруг пожалела, что так и не поступила в медицинский институт. Она всегда хотела заниматься психологией. Но, попав в Москву, смалодушничала и пошла не в институт, а туда, где ей предложили хорошие деньги. «Эта бы голодала, но институт закончила бы». Рая посмотрела на раскрасневшуюся Веру.

– Вот это другое дело, ты как будто ожила, – Рая улыбнулась. – Значит, так. Давай присматривайся к тому, как работают официанты. Тебя в посудомойной держать – непозволительная роскошь. С людьми работать у тебя получится. Я сейчас опять объявления дам, как только замену найду, переведу тебя в официанты. Согласна?

Вера сейчас была согласна на все. И даже не по причине сытости, легкого головокружения и недосыпания. Она вдруг поняла, что стала КАК ВСЕ. Ей могут предложить работу, с ней разговаривают, прислушиваются к ее мнению. Благодарность к Рае заполнила ее.

– Спасибо огромное. Вы поддержали меня. У меня сейчас тяжелые времена. – Вера посмотрела Рае в глаза спокойно и открыто. – Вы даже не представляете, как мне помогли.

– Перестань. Ну, в конце концов, кто-нибудь кому-нибудь помогает же на этом свете. Не все ведь на Господа уповать. Ты, кстати, тоже помогла. Татьяну я уволила. И мне надо было с кем-то поговорить. С подругами нельзя: за спиной сплетничать будут, да и злорадствовать. Мол, мы тебя предупреждали…

Вера и Рая расстались, и у обеих было очень хорошо на душе. Рая, получив неожиданную поддержку своим давним тайным опасениям, что она теряет время с Никитой, расправила плечи и, стараясь не обращать внимания на внутреннюю скорбь, ставила перед собой задачи по обольщению Кошелева. Она, конечно, им безрассудно пренебрегла. Вера была счастлива от перспектив. Официантка – это уже совсем другое дело!

Через две недели Рая позвала Веру в кабинет.

– Вот, возьми. Эта часть денег. Следующие получишь через две недели. Иногда мы задерживаем, но не больше, чем на день-два.

Администратор протянула конверт. Над этими первыми деньгами Вера тряслась и перепрятывала их несколько раз, хотя это и были сущие копейки. А еще в ней зародился страх, что ее могут уволить или просто не заплатить. Она мучилась этим долго, а потом подошла к Рае.

– Если надо, я еще могу какую-нибудь работу выполнять. – Вера стремилась стать необходимой.

– Присматривайся к официантам. Если ничего не случится – переведу тебя. Официантки в ресторане – слабое звено: либо медленно работают, либо недостаточно услужливы, либо обманывают. Да и скакать из ресторана в ресторан любят.

Рая все больше и больше убеждалась в том, что Веру надо переводить в зал, а еще лучше на работу во время банкетов. В ресторане банкеты заказывались лицами состоятельными, требования к обслуживанию предъявлялись высокие. Главным здесь было умение сглаживать конфликты разгоряченных гостей. Вера, по мнению администратора, с этим справилась бы запросто.

У обеих женщин уже вошли в привычку разговоры по вечерам, когда ресторан закрывался и все сотрудники расходились. Вере, понятно, спешить в свой подвал не хотелось, а у Раи появилась потребность делиться своими личными проблемами. Она точно знала, что новая подруга все сохранит в тайне.

Теперь больше всего Вера любила то время, когда она заканчивала работу и выходила на улицу. Еще несколько недель назад толпа и она были как жир и вода, субстанции, не взаимодействующие друг с другом, совсем недавно она готова была забиться в любую щель, чтобы не показывать свой позор нищенства, грязи, неприличных запахов – всего того, что женщиной переносится гораздо тяжелее, нежели мужчиной. Сейчас же Вера, ставшая частью города, имела внутреннее право спокойно и уверенно смотреть в глаза прохожим. Она подолгу стояла перед витринами, заходила в магазины и бесцельно перебирала висящую там одежду, иногда что-то примеряла, с удовольствием глядя на себя в зеркало.

– Простите, вам не кажется, что этот костюм меня полнит? – Вера иногда вступала в разговоры с покупательницами, и та готовность, с которой они откликались, служила индикатором ее нормальности и соответствия этой жизни.

– Что вы, у вас фигура модели! – Этот ответ Вера слышала чаще всего. Он ей нравился. «Хоть какая-то польза от моих скитаний».

В продуктовых магазинах она бродила с тележкой, рассматривала яркие упаковки, советовалась по поводу сливочного масла, сои и импортной картошки. Все эти действия были прежде всего пробой новой для нее жизни на вкус, привыканием к людям и утверждением себя как нормального человека. Она училась быть такой, как все. Эти ее первые шаги в нормальную жизнь оказались тяжелы из-за постоянной внутренней конспирации – Вера больше молчала, если с ней заговаривали, отвечала коротко, боясь сказать о себе что-либо лишнее. (Как бы люди поступили, если бы узнали, что она все еще живет в подвале?!) А прекрасны эти шаги были, поскольку проявление силы духа никогда не бывает уродливым. Двойственность положения, необходимость обманывать окружающих заставляли Веру держаться на работе одиноко, не входя ни в какие дружеские союзы. И тем не менее она пришлась там ко двору благодаря спокойному, непоказному трудолюбию, отсутствию злости и духа соперничества.

Хрупкое везение этих дней нарушилось только однажды. Вечером Вера повстречалась с крысой в своем подвале. Та ничуть не испугалась, посмотрела на соседку, затем повернулась к ней спиной и лениво поковыляла прочь. На следующее утро Вера выпросила на работе отраву, при помощи которой приводили в порядок ресторанные закоулки. Эту отраву она разложила по периметру своего жилого пространства, но крыса, обладающая интуицией политологов и опытных царедворцев, больше не показывалась. А банка с отравой теперь всегда стояла у Веры наготове.

Через три месяца Вера Александровна, в прошлом учительница английского языка, лишившаяся всего, что у нее было, в результате обмана, перешла из посудомоек в официантки. К этому моменту она почти перебралась из своего счастливого подвала. Вера уже договорилась с хозяйкой двухкомнатной квартирки на окраине Москвы, что снимет у нее маленькую комнату. Женщину звали Александрой Тихоновной. Когда Вера приехала к ней в первый раз, та мыла окна. Попросив подождать, она пыталась дедовским способом, то есть скомканной газетой, протереть стекло до блеска. Стекло уже скрипело, но на солнце все равно были видны разводы.

– Да что ж это такое выпускают?! Полдня на одно окно уходит! – Тетка, сдвинув очки на кончик носа, принялась штудировать надпись на бутылке с жидкостью для мытья стекол.

– Уже ничего не сделаете. Сейчас лучше всего взять махровое полотенце, слегка смочить уксусом и протереть стекло. – Вера это знала по ресторанному опыту.

Через какое-то время окно блестело, а тетка, довольная, сидела и пыталась выведать у будущей жилички все, что только возможно. Потом потребовала паспорт.

Изучала она его долго, для верности даже два раза меняла очки, но штамп деревни Катки ее устроил, скромный вид квартирантки тоже. Они договорились, что за комнату Вера будет должна сумму, равную ее теперешнему заработку, и влажную уборку квартиры раз в неделю. Одним словом, хозяйка оказалась не промах. Но Вере было удобно по прямой добираться до работы и понравилась чистота в доме. Что же касается того, что она опять осталась без денег, то этого обстоятельства она больше не боялась. С голоду не помрет. Главное – у нее есть место жительства, и слово БОМЖ к ней отношения больше не имеет. Накануне переезда Вера перестирала все свои вещи в холодной воде, ночью их высушила на морозном воздухе. Следующий день был выходной, и Вера воспользовалась им, чтобы переехать. Она собрала вещи, последний раз посидела на топчане и повздыхала. Видимо, как только настоящее становится прошлым, оно приобретает статус фамильных драгоценностей, то есть тех предметов, перебирая которые мы грустим, размышляем и предаемся воспоминаниям. Напоследок Вера по-хозяйски завалила строительным мусором вход в подвал, как будто резервировала его за собой.

… – Это что, все? – Александра Тихоновна осуждающе посмотрела на две старые сумки с вещами Веры.

– Ну зачем мне по электричкам тяжести таскать, понадобится что-нибудь – домой съезжу, – вывернулась та.

Первая ночь на настоящем диване, горячий душ и деловитая поездка в набитом вагоне метро на работу – все это стало самой лучшей наградой Вере за ее упорство. Впервые она, войдя в ресторан со служебного входа, громко засмеялась, услышав шутку охранника Паши, похвалила новую прическу официантки Иры и не отказалась выпить с коллегами кофе. Ее настроение не омрачало даже то, что хозяйка, Александра Тихоновна, первое время следовала за ней по квартире буквально по пятам. «Думает, наверное, что душ откручу и продам на барахолке». Вера совсем не обиделась на стариковскую подозрительность, чем и подкупила старуху.

– Завтракать вместе будем. Я рано встаю, пока ты собираешься, чай сделаю, бутерброды, – сказала через неделю Александра Тихоновна. – А вечером блинов напеку. В ресторане вашем таких делать не умеют.

Вера поблагодарила ее, а про себя подумала: «Вот, почти семья у меня есть». Александра Тихоновна производила впечатление старухи одинокой, несмотря на множество современных фотографий в серванте.

Когда-то Вера любила Артура Хейли. Даже пробовала читать в подлиннике, на английском языке. Закулисье распространенных профессий – беспроигрышный способ вызвать читательский интерес. Все-таки любопытно знать, на чем обычно жарят в ресторане мясо. Хотя, как говорила героиня известного фильма, зачем вам знать то, что совсем не надо знать?! Поэтому кухня, и в прямом, и в переносном смысле, ресторана, где работала Вера, ее ничуть не удивляла. Она уже научилась распознавать клиентов «опытных» (те заказывали чаще всего банкет порционно – то есть каждому гостю подавалось отдельное блюдо) и неопытных, которые просили, например, сервировать на одном блюде рыбные закуски на пять персон. Во всех ресторанах без исключения это был повод сэкономить. Размер экономии зависел от степени сознательности, жадности и страха сотрудников. Вера уже понимала, что статья дохода от спиртных напитков – святая святых, куда не имеет права вмешиваться никто. Это вотчина самого Ованесяна и Раи.

То, как владелец руководил рестораном, ей нравилось. Проблема была только в ее, Вериной, прямоте. Она не могла советовать гостям то, что сама бы никогда не стала есть. К счастью, этих ее демаршей никто не замечал, а клиенты, удивленные честностью официантки, оставляли приличные чаевые. Вера вообще очень выделялась из ресторанного коллектива. Она просто и с достоинством держалась, говорила хорошим, правильным языком. Могла поддержать беседу, пошутить и при этом не выйти за рамки обслуживания. Рая ею была очень довольна. К тому же Вера соглашалась выходить в любую смену, заменять прогульщиц и вообще была готова проводить в ресторане день и ночь.

После одной истории Рая предложила подруге стать ее заместительницей. А дело было так. Группа иностранцев уже сидела за столом минут сорок и никак не могла определиться с выбором. Гости пили воду, сок, попросили принести водочки и закусок, а с горячими блюдами все медлили. Наконец обслуживающая их Ира задала вопрос напрямик, ткнув пальцем в толстую кожаную папку. Посетители загалдели, посовещались между собой и в ответ так же ткнули пальцами в две строчки, но при этом задавали какие-то вопросы, показывая на одного из гостей. Ира, не знающая по-английски практически ни слова, переводила растерянный взгляд с одного на другого, а потом, отчаявшись, утвердительно кивнула головой. Мол, йес, йес. Гости удовлетворенно переглянулись, и Ира радостно понеслась на кухню требовать два самых дорогих блюда. Через полчаса она внесла дымящиеся тарелки, расставила на столе и выдавила из себя заученное и перепутанное: «Good appеtit!» Еще через десять минут один из гостей, красно-синий, валялся под столом, хватая ртом воздух. В дорогом и красивом блюде содержалась приправа, которую бедняге категорически нельзя было есть. Вера в это время только-только зашла со служебного входа (она работала во вторую смену). Рая отлучилась на час – в очередной раз выяснить отношения с Никитой. В ресторане погибал клиент, но никто не знал, что делать, и даже «Скорую» вызвали не сразу. Помнили наказ начальства «не выносить сор из избы». Вера, как была, в пальто примчалась в зал, расспросила друзей несчастного, потребовала ложку жженого сахара, стакан теплой воды и таблетку супрастина. Когда приехали врачи, англичанин писал на визитке все свои координаты, приглашая Веру в гости. Прощаясь, он сказал, что решил назвать ее именем ребенка, который родится через три месяца.

– А если будет мальчик? – засмеялась Вера.

– Девочка, мы уже знаем! – сообщил счастливчик.

В роли заместительницы администратора Вера проработала недолго. Рая, измученная своими отношениями с Никитой, который за все это время два раза возвращался и снова уходил с криками и оскорблениями, стала опаздывать на работу, брать отгулы в самые горячие дни, перекладывать решение вопросов на Верины плечи. Несколько раз администратора заставали в кабинете с коньяком. Вера не единожды ее спасала: прятала в подсобке, а потом отправляла на такси домой. Когда хозяин ресторана спрашивал о Рае, Вера врала о санэпидемстанции, пожарных и прочих ведомствах, которые срочно пришлось посетить администратору. Но однажды в неурочное время в ресторан заехала жена Ованесяна, потребовала хороший обед на четыре персоны, а в ответ была послана раздраженной и решившей уже уволиться Раей. Так администратором стала Вера. Сначала она хотела было отказаться. Но потом вспомнила площадь Павелецкого вокзала и, извинившись по телефону перед Раей, приступила к новым обязанностям.

Прошло три года. За это время Вера Александровна из худенькой, замученной женщины превратилась в приятную, с мягкими формами даму. Она подстригла пепельные волосы, сделала короткую стрижку. Жила по-прежнему там же, у хозяйки двухкомнатной квартирки. Женщины подружились.

– Почему ты замуж не выходишь?! Время свое прогуляешь! И что делать потом будешь? Да ты и не гуляешь? Неужели никто не ухаживает? – Александрой Тихоновной двигало участие со стариковским любопытством вместе.

Вера долго отмалчивалась, а потом поведала о своей любви, безответной, которая в один миг стала «ответной». Эту историю Александра Тихоновна обожала и, задавая одни и те же вопросы, заставляла Веру пересказывать все заново. Она и сама с удовольствием вспоминала те, как теперь понимала, очень светлые дни.

…Кто мог подумать, что жизнь тогда способна была измениться вместе с цветом волос. А волосы стали ярко-рыжими. «Пусть кто-нибудь попробует сказать, что я – девушка-моль!» – двадцатипятилетняя Вера вздохнула и принялась убирать следы парикмахерского безумства: коробки с краской, щеточки, использованные перчатки. Сегодня на рынке она истратила кучу денег, и все для того, чтобы завтра пройтись по школьному коридору, заглянуть в учительскую, забрать там журнал и целый день просидеть у себя в кабинете английского языка. Но траты окупятся в одно мгновение, если Вера повстречает ЕГО. Он – это учитель истории в старших классах со смешной украинской фамилией Початых. Початых был обладателем не менее забавного отчества – Онуфриевич. Спасало положение только имя. Оно было коротким, как выстрел, – Ким. Можно себе представить, как самозабвенно упражнялась в остроумии вся школа. Только Кима Онуфриевича Початых это абсолютно не трогало. Он с неторопливой малоросской гордостью нес свое большое тело в дорогом костюме, его путь от входа в школу к учительской и от учительской к кабинету истории был окутан благовониями истинно французского происхождения. Дальний родственник Початых жил во Франции, и запасы хорошего парфюма у историка, казалось, не иссякнут никогда. Вера, сидевшая в соседнем кабинете, наслаждалась запахами и грезила о своей любви.

Получив аттестат зрелости, девушка школу не покинула. Она устроилась работать лаборанткой в кабинет физики, поступила в институт иностранных языков на заочное отделение. К двадцати пяти годам Вера, получив диплом, стала преподавательницей английского языка, а также подрабатывала экскурсиями по Москве и Золотому кольцу. Она по-прежнему была безнадежно влюблена в Початых. Что касается любви, то безнадежная любовь стала ее уделом давно. В детском саду она дружила с мальчиком Ратмиром, который постоянно бил девочку ведерком с песком. Мамины уговоры не подходить к хулигану не действовали – Вера ходила с синяками вплоть до утренника, на котором они прощались с детским садиком. В школе Вера влюбилась в самого красивого мальчика, которому к пятнадцати годам надоели одноклассницы, и он переключился на студенток. Откуда бы Вера ни шла, она упрямо делала большой крюк, чтобы пройти мимо его дома, и каждый раз девочку ждало разочарование: то на балконе его квартиры курила какая-то девица в легком халатике, то сам объект любви появлялся из подъезда под ручку с очередной обладательницей короткой замшевой юбочки. Когда Вера училась в десятом классе, мама пребывала в легкой панике, поскольку отличница-дочь, не сбавляя темпов подготовки к экзаменам, умудрилась влюбиться в старшего сына их друзей. Этот парень относился к Вере как брат к младшей и немного глуповатой сестре – то есть максимум, на что могла рассчитывать девушка, так это на легкое подергивание за косу. Потом последовали вечеринки, поздние киносеансы, загадочные путешествия в Ленинград. Ее длинная пепельная коса пропиталась запахом сигаретного дыма, юбки стали короткими, каблуки высокими. Но мама волновалась зря: вся бурная жизнь Веры сводилась к посиделкам с подругами, выкуриванию двух-трех сигарет и бесконечному обсуждению мальчиков. Иногда девушки уезжали на экскурсию, там опять сплетничали, немного курили и, ощущая себя очень взрослыми, возвращались под родительское крыло.

Первый год в институте был самым тяжелым: умерла мама. Отец Веры давно жил с другой семьей где-то в Крыму, они никогда не перезванивались. После смерти мамы девушка осталась одна в трехкомнатной квартире, по которой бродила озадаченная предоставленной ей свободой и одиночеством. Как оказалось, эти два состояния, свобода и одиночество, могут регулировать друг друга. Верино одиночество не позволяло свободе бесконтрольно диктовать условия и идти на поводу всяких чужеродных веяний. Образ жизни девушки в точности повторял ее жизнь при маме. Любое отклонение Вере казалось преступным, нарушающим все клятвы, данные у гроба.

Время клятвы, однако, отредактировало. Теперь порой она утром в халатике варила кому-то кофе, иногда соседи собирались пожаловаться на громкую музыку, но это были лишь эпизоды. Жизнь Веры, по сути, не менялась. Девушка была одинока, отношений, которые ее бы захватили, заставили забыть о подругах, работе, экзаменах, не появлялось. Сплетницы в учительской уже перемыли ей все кости и поставили клеймо «старая дева». Никто не знал, что недавно Вера пережила несколько тревожных недель и уже позвонила подруге-гинекологу, но, слава богу, все обошлось, а три месяца назад девушка, попробовав впервые в жизни абсент, целовалась на кухне с подругой своей подруги – спортсменкой из института физкультуры. Потом эта спортсменка оборвала ей телефон, но Вера, все хорошо помнившая, несмотря на выпитое, очень вежливо дала понять, что ждет настоящей любви, в брюках. «В мужских брюках», – уточнила она. «Хочешь, надену мужские?» – собеседница была настырна, но Вера так умела повести разговор, что оппонент капитулировал, ничуть не обидевшись. На этом грехопадения закончились. Вера влюбилась в Початых, и весь мир сузился до третьего этажа школы, где соседствовали кабинеты истории и английского языка.

Самым большим испытанием для Веры были уроки в старших классах. Особенно, если эти уроки вел Ким Онуфриевич. У всей школы была свежа в памяти свадьба преподавателя физики, который женился на своей вчерашней выпускнице. Это оказался третий брак учителя – распавшийся второй оставил в одиночестве такую же выпускницу, только на пять лет старше нынешней. Тетки в учительской злобствовали. Вера, знавшая выпускные классы, в уме прикидывала, кто же может понравиться Початых. Некоторые наблюдения подсказали, что если у кого и есть шансы, так это у Коноваловой, рыжей высокой девицы, которая имеет обыкновение громко смеяться, обнажая оскал белоснежных ровных зубов. «Господи, таким и «Блендамед» не нужен!» – с завистью бросила однажды химичка, почти не разжимая рта. Вся школа давно знала, что у той отсутствует правый клык. Но химичке на тот момент надо было выбирать: или протезирование, или поступление старшего сына в вуз. Соображения о Коноваловой и толкнули Веру с утра на рынок за недорогой краской для волос, а затем и на химические опыты в ванной. Результатом девушка была довольна. Свои пепельные волосы ей надоели, она сама себе казалась блеклой и неинтересной. «Вот теперь не захочешь, а обратишь внимание!» Вера помотала головой, и по ванне забегали апельсиновые блики.

…Звонок после пятого урока прозвенел неожиданно. Верин класс впопыхах дописывал сочинение на беззлобную тему «Времена года». Вообще-то по плану должна была быть новая тема: «Роль истории в произведениях Льва Толстого». Но Вера, озабоченная тем, что уже заканчивается рабочий день, а Початых еще не видел новый цвет ее волос, заставила учеников трудиться над сочинением, а сама поминутно выходила из класса в надежде встретить возлюбленного. Ее променады ничем не закончились. «Так, ладно, сейчас ребят выгоню, дверь оставлю открытой, встану на стол и буду мыть стекла на портретах. Ну выйдет же он из своего класса. Вот и увидит меня. Заинтересуется, что это я делаю. Зайдет…» Вера отчаянно искала выход из положения. Ученики сдали тетради и, гогоча, рассыпались по школе. Дверь в кабинет истории по-прежнему была закрыта. Вера, как цапля, уже двадцать минут стояла на стуле и елозила сухой тряпкой по лику Шекспира. Наконец послышался стук открываемой двери, девичий хохот, сопровождаемый солидным баском, заполнил почти пустой третий этаж.

– Девушки – история, это вам не математика. Здесь думать надо. Формул готовых нет. Все подчиняется анализу, все в динамике, все многоступенчато и многообразно. Из этого многообразия выбираем факты, систематизируем и получаем… – Початых, распространяя запах туалетной воды, кокетничал со старшеклассницами.

– Ким Онуфриевич, а вы на вечере будете? – девушек волновало не многообразие фактов, а возможность пофлиртовать.

– Нет, вряд ли. У меня лекция в институте еще.

– Ой, жаль, приходите: и потанцуем, и об истории поговорим, – девицы, подбадриваемые своими однокашниками, только что не прыгали вокруг учителя.

– Ну, посмотрим, посмотрим… – Початых с довольной улыбкой наконец выпроводил всех из класса. В этот момент в открытой двери соседнего кабинета историк увидел стройные ножки своей коллеги. Ножки были загорелые, вокруг них развевалась широкая оранжевая юбка с белыми и черными цветами.

– Вера Александровна, что ты делаешь там, наверху? – Початых подошел к двери, увидел Веру, полирующую портреты английских классиков, и охнул: – Вот это да! Какая бестия! Класс!

– Ты что, Шекспира никогда не видел? Впрочем, у нас его тут и не узнать: весь мухами засижен. – Вера Александровна с усердием продолжила свое занятие.

– При чем тут Шекспир?! Я о тебе. Здорово тебе так. Слушай, Вер, слезай со стола, покурим в классе – уроки закончились, можно вздохнуть спокойно. Тебе помочь?

Початых подошел к ней ближе, протянул руки, и Вера прямо-таки соскользнула в его объятия. Все шло по плану! Даже еще лучше!

– Собираешься куда-нибудь? – прикуривая сигарету, Початых кивнул на ее прическу.

– Да нет, так, эксперимент. – Вера сидела нога на ногу. Она хотела добавить, что в порядке эксперимента еще и без нижнего белья. Но подумала, что это прозвучит глупо. А потом, мужика так и напугать можно.

– Май теплый какой. А тут экзаменов пропасть. – Початых всегда был во всех комиссиях, его прочили в директора школы, и он для вида очень любил постонать и пожаловаться на загруженность.

– Ну и что? Месяц какой-то, а там уже все. – Вера решила завести разговор об отпуске. По школе ходили слухи, что Початых собирается на все лето в Лондон. Судачили, что не один.

– Да, уж, скорей бы. Тяжелый год был.

– Куда летом поедешь?

– В Лондон. Уже все оформил. До сентября. – Початых самодовольно пожал плечами.

– Счастливый. Во сколько тебе это обошлось? – у Веры сжалось сердце. Надежды на летние встречи рухнули.

– Ой, Вер, не спрашивай. Такие планы домашние были, а потом думаю, ну их, поеду, это же все-таки Лондон!

– Наверное, ты прав, – Вера еле смогла сдержать досаду.

– Слушай, ты классно выглядишь. И платье это тебе так идет. – Початых только сейчас открыто и оценивающе посмотрел на Веру. Под легкой тканью он увидел грудь, аккуратную, ничем не сдерживаемую. Босоножки с тонкими ремешками Вера сбросила, и ее узкие загорелые ступни с ногтями, покрашенными морковным лаком, выглядели вызывающе и очень аппетитно. «Черт, она с этими волосами просто преобразилась!» Початых почувствовал, что ему совсем не хочется идти к себе в класс и копаться в самостоятельных работах. Занятия уже закончились, школа была полупустая. Вера, судя по всему, никуда не спешила.

– Сил нет идти. Чаю, что ли, попить? Я сейчас конфеты принесу, а ты поставь чайник.

У каждого классного руководителя были чайник, конфеты и печенье. Как директор школы ни орал по этому поводу, сделать он ничего не мог. Вера открыла железный сейф, воткнула вилку в розетку, щелкнула кнопкой. «Господи, да как бы не сглазить!» – думала она, расставляя чашки. У нее была красивая посуда и всегда имелись разные вкусности. Правда, коллегам женского пола они не предлагались. Вера давно мечтала о таком вот моменте: чаепитии наедине с историком. К сожалению, сливочная помадка в ожидании этого события окаменела – не укусить. «Он историк, ему с окаменелостями привычно работать!» – подумала Вера и все-таки выложила помадку в маленькую плетеночку.

– Мать, какая ты хозяйственная! Знал бы, всегда б к тебе чай пить ходил. Ну, с конфетами, разумеется. – Початых поставил на парту огромную овальную коробку.

«Да она о-го-го сколько стоит!» – Вера знала эти трюфели: ее класс такие конфеты преподнес ей на Восьмое марта в прошлом году.

– Ты знаешь, что я думаю? – Они уже пили чай, причем Початых сел напротив Веры так, что его ноги постоянно задевали ее.

– Я не знаю, что ты думаешь, но вот лапы ты мне отдавишь! – Вера поджала ноги и подлила себе чаю.

– Извини. – Початых для вида дернулся, но позу не изменил. – Я думаю, что нам с тобой надо наши классы куда-нибудь свозить. Конец года, все равно мероприятие придется устраивать какое-нибудь. Это или кафе снимать, или в школе в актовом зале все проводить. Геморроя сколько, сама знаешь. А что, если мы их, например, в Суздаль свозим? Ты экскурсии проведешь, двух родителей-активистов возьмем. Заказ автобусов и гостиницу я на себя беру.

Вера закашлялась. Фортуна сегодня явно оказалась пьяна. Развитие событий превзошло все ожидания.

– Даже не знаю. Поездка с ночевкой может дорогой кому-то показаться. Боюсь, не все согласятся. Надо подумать, – Вера изобразила сильное сомнение.

– Не грузись. Давай объявим и посмотрим. Слушай, я даже не думал, что серые глаза и рыжие волосы так сочетаются. – Початых действительно все время ее разглядывал. Как кот. Только что не облизывался.

Вера подняла брови:

– Я так уже ходила, просто мы с тобой, наверное, в эти дни не пересекались.

– Жаль, люблю рыжих. – Початых перегнулся через парту и очень ласково дернул ее за ушко.

Через неделю классы гудели, учительская шипела, а Вера Александровна Селезнева порхала, словно эльф. Початых Ким Онуфриевич развил бурную деятельность по организации экскурсии для двух выпускных классов. Как выяснилось, поедут все. Несмотря на немаленькие цены. Мероприятие расценивалось как прощание с детством, школой, друзьями. Ребята сдавали деньги, родители благодарили учителей за инициативу, Початых каждый день теперь приходил к Вере в класс, и они без устали обсуждали детали путешествия. Химичка, правда, в учительской намекнула, что за закрытыми дверями кабинета английского языка происходит кое-что еще. Но, кроме слов, доказательств не было никаких, и весь коллектив стал внимательно следить за парой инициативных классных руководителей. Каждый день кто-нибудь без стука врывался к Вере в кабинет, а потом с ласковыми извинениями пятился назад: