Текст книги "Белый шиповник"

От внимательного материнского взгляда Катерины Андреевны не ускользало ничего. Она привечала Владимира как родного сына. Если этот брак состоится, как знать, может, и наивные Надины мечты пойти в учительницы развеются сами собой. Будет собственный дом, пойдут дети, и всякая глупость юности пройдет сама собой. Жизнь заставит. Катерина Андреевна не теряла надежды увидеть в дочери собственное подобие. Она приходила в ужас и тоску, представляя Надю с остриженной косой, в невзрачном платьице, со стопочкой книжечек, перевязанных бечевочкой. И потом все эти институтки так свободны в нравах! А многие водят знакомства с молодыми людьми очень радикальных и вольнодумных взглядов! Надя, с ее любовью к книжкам и умным рассуждениям, может легко оказаться в опасном знакомстве. Только ранний брак может изменить дело. Однако вслух ничего не произносилось. Боялись спугнуть Надю. И вот час пробил. Главные слова произнесены.

Когда подъехали к дому, солнце уже клонилось к закату. Владимир помог девушке сойти с коляски и, не оставшись обедать, спешно уехал. Надя вбежала на террасу дома, где в кресле-качалке в ожидании молодежи уютно расположилась мать.

– Отчего это Владимир не остался на обед и убежал, даже не зашел проститься? – изумилась Ковалевская.

Но, заметив смятенное выражение лица дочери, насторожилась.

– Уж не поссорились ли вы?

– Нет, мамочка, хуже того! Он сделал мне предложение! – с чувством выкрикнула Надя и с вызовом посмотрела на мать.

Повисло молчание. Катерина Андреевна быстро барабанила пальцами по полированной ручке кресла. Она ожидала этого шага от Владимира, молила Бога, чтобы это произошло, и все-таки это событие случилось внезапно. Сейчас главное – не давить на дочь, необходимо плавно подвести ее к мысли о неизбежности этого, во всех отношениях удачного для нее, брака.

– Ну что, пойду обрадую твоего отца, – пропела Катерина Андреевна, легко поднимаясь с кресла. – Василий, Василий Никанорович!

Ей бархатный голос зазвучал уже в глубине дома, где в прохладных комнатах от жары скрывался муж.

Надя с недоумением уставилась на кресло, которое еще раскачивалось после ухода матери. Ее не стали уговаривать! Вопрос решен, или она так свободна в выборе? Девушка побежала в свою комнату и, запершись там, предалась нелегким размышлениям.

Глава четвертая

Князь Верховский несколько дней обдумывал сложившуюся ситуацию. Он попал в неприятное положение. Его отвергли. Его не хотят. И кто? Боже мой! Купчиха! Однако перед глазами стояли раблезианские формы барышни Астаховой, и от этих воспоминаний Евгения бросало в жар. Женское тело влекло его постоянно, днем и ночью. В столице не осталось ни одного публичного дома, в котором не побывал благородный молодой человек. Многие светские дамы с легкой дрожью возбуждения и румянцем на щеках вспоминали любовные объятия Верховского. Собственная княжеская постель подолгу пустовала. А если он и ночевал дома, то редко спал один. Прислугу в княжеский дом отбирали такую, что просто загляденье! Только горничные долго не задерживались и через некоторое время срочным образом выходили замуж, получив от хозяина «отступные». Но все эти бурные приключения через некоторое время стали казаться Евгению пресными. Он стал замечать в себе неприятные особенности. Красивая, ухоженная, молодая женщина возбуждает его меньше, чем некое уродство. Он устремился на окраины города, в кабаки, притоны, в рабочие кварталы, в мрачные доходные дома в поисках новых ощущений. Горбуньи и калеки, спившиеся седые кокотки, еще не утратившие прежних профессиональных навыков, несовершеннолетние, еще нетронутые девочки, а лучше того – мальчики. Эти обитатели людского дна превратились в самую сладостную часть его жизни. Он надолго пропадал, пока еще не рискуя приводить жертву к себе в дом. При этом Евгений сознавал свою возрастающую порочность. Сжигавшее сладострастие мучило его. Объекты страсти были и самому ему отвратительны. Но чем отвратительней они были, чем более коробилось его эстетическое чувство, тем сильнее он получал удовлетворение чувства животного, физиологического. Верховского пугало то, что с ним происходит. Он не был глуп и наивен, понимал, что надо остановиться. Иначе – катастрофа! Но пока он не видел спасения.

И вдруг – Лидия. Евгения поразила безобразно, непропорционально огромная грудь Астаховой. Купеческая дочь, того не подозревая, попала именно в ряд того необычного, что так возбуждало Верховского. Но теперь ведь можно было и жениться, да еще и деньги приличные взять! Совместить порок и супружеское ложе!

Отказ Астаховой от продолжения знакомства привел князя в неистовство. Теперь он готов был на любые шаги во имя обладания этим телом. Перед его взором проносились картины самых изощренных чувственных безумств. Мысленно он уже ласкал, кусал, мял эти безобразные, огромные, божественные груди. Какие они? Мягкие или упругие? Подобны гигантской груше или сочному арбузу? Сосок, он какой, малюсенький, приплюснутый или крупный, как зрелая вишня?

Верховскому уже казалось, что он чувствует этот вожделенный сосок в своих губах… Да, пожалуй, пора опять переменить белье…

Евгений искал встречи с купеческой дочкой, но все напрасно. Он сторожил ее экипаж на прогулках, таскался в дома, где она бывала. Увидеть ее одну, заговорить не удавалось никак. Лидия не замечала князя или делала вид, что не замечала. От этого пожар его страсти разгорался еще сильнее. Верховский дошел до того, что стал посещать благотворительные балы, концерты и прочие богоугодные мероприятия. Наконец его мучения были вознаграждены. На одном из таких концертов ему удалось поговорить с Астаховой наедине.

Концерт давался в пользу больных сирот. Евгений прекрасно отдавал себе отчет, что молодым повесам, подобных ему, не место в столь благочестивом собрании. Он ловил на себе любопытные и недоумевающие взоры присутствующих, но ему было ровным счетом все равно. Главное, она тут! Лидия!

Астахова как одна из дам-распорядительниц вечера с озабоченным и деловым видом сновала по комнатам особняка, любезно предоставленного по такому случаю престарелой графиней Д…кой. Она уже несколько раз пробегала мимо Верховского, и всякий раз он оказывался на ее пути, так что не заметить его она не могла. Князь затосковал. Неужели опять все старания прахом? Он смешон, за его спиной уже шушукаются. Вероятно, завсегдатаи гостиных уже вычислили объект его страданий и показывают пальцем. Пусть, черт побери! Она мне нужна, я добьюсь своего!

– Неужели, князь, вас тронула горькая судьба сирот? – раздался насмешливый голос.

Верховский встрепенулся. Астахова стояла перед ним.

«Какой дикий фасон платья, какой нелепый цвет, и это дурацкое перо в прическе!» – мысленно отметил про себя князь, который знал толк в женских нарядах.

– Конечно, судьба сирот не может оставлять равнодушным каждого порядочного человека, мадемуазель Лидия! Я, безусловно, внесу посильный вклад в ваше благородное дело. – Он с достоинством поклонился. – Однако есть на свете вещи, которые гнетут меня гораздо сильнее!

Он помолчал, ожидая, что она сама спросит, что же так гнетет его душу. Но Лидия не проронила ни слова, продолжая рассматривать своего собеседника холодным и равнодушным взглядом больших выпуклых глаз.

«Чертова корова! Ты у меня еще помычишь!»

– Я осмелюсь продолжить, госпожа Астахова. С некоторого времени я имею несчастье пытаться привлечь внимание одной персоны к своей скромной особе. Однако вышеназванная персона не желает замечать моего присутствия…

– Нет, отчего же, – бесцеремонно перебила его купчиха, – я вижу, вы волочитесь за мною с момента нашего знакомства.

Евгения покоробил и тон, и сама фраза. Но он кротко продолжил.

– Позвольте, мадемуазель, я, с позволения сказать, искал случая выказать мои чувства, мое страстное желание продолжить наше, столь краткое и поверхностное знакомство.

– А я не имею столь страстного желания! – опять же довольно резко заметила Астахова.

Евгений почувствовал, как внутри поднимается волна дикого раздражения. С натянутой улыбкой спросил:

– Отчего же, разве я обидел вас, разве чем не угодил?

– Нет, вовсе нет! Просто я не люблю красавчиков вашего типа!

– Отчего красивые мужчины у вас не в милости, дорогая Лидия?

– За красивой оболочкой чаще всего пустота, пшик! – заявила барышня с бесцеремонной наглостью.

Евгению показалось, что ему дали пощечину. Это становилось невыносимым. Астахова намеренно говорила с ним грубо, стараясь обидеть и унизить. Неслыханное дело!

– Помилуйте, сударыня? За что такое наказание? Отчего вы столь вызывающе нелюбезны со мною? – с трудом подавив бешенство, процедил сквозь зубы Евгений.

– Я намеренно хочу обидеть вас, господин Верховский, дабы более вы не предпринимали никаких попыток ухаживать за такой грубой, неотесанной, невоспитанной бабой!

Евгений заметил, что некоторые присутствующие прислушиваются к их беседе. Он поймал несколько любопытных взглядов, и ему стало неприятно.

В это время из соседней гостиной раздались звуки рояля, и приятный женский голос запел популярную арию. Публика потянулась слушать певицу. Собственно, сборы от концерта и предназначались в помощь сиротам.

– Мы мешаем внимать музыке! – понизив голос, произнес Верховский. – Прошу вас, выйдем!

Он взял Астахову под пухлый локоток и вывел ее в соседнее помещение. На удачу оно оказалось зимним садом. Хозяева не скупились на устройство этого великолепия. Тут были и пальмы, и лианы, и диковинные цветы. Но молодым людям сейчас эта красота была ни к чему. Если бы вокруг лежали все сокровища мира, Верховский не сразу бы их и приметил, так он был поглощен своей собеседницей. Как знать, быть может, такого шанса больше не будет! Надобно попытаться объясниться! Но как это сделать после подобных грубостей? Как пронять эдакую особу?

После шума гостиных они вдруг оказались в совершенной тишине. Только нежно журчал фонтанчик неподалеку. Лидия хотела выдернуть руку, которую князь крепко прижимал к себе. Это движение стало последней каплей, доконавшей Верховского. В слепой ярости, почти обезумев и не отдавая отчета в своих действиях, Евгений стал трясти Астахову за полные оголенные плечи. Однако в ее глазах он не увидел испуга невинной девицы. Скорее любопытство естествоиспытателя. Каково оно будет? Натолкнувшись на этот бесстыжий взгляд, князь и вовсе забыл обо всем. С приглушенным рыком он опрокинул свою жертву на маленький диванчик. Послышался хруст – мебель предназначалась не для любовных баталий.

Произошла именно баталия. Лидия пинала своего насильника огромными ножищами, изо всех сил упираясь руками в его грудь, но не кричала и не звала на помощь. Это Евгений вспомнил только потом. Панталоны превратились в кучку рваного кружева, плотный корсет трещал. Наконец препятствия сметены, и он добрался до вожделенной цели. Внутренняя поверхность бедер Лидии оказалась покрытой темными волосами до самого паха. Это открытие повергло Верховского в неописуемый восторг и усилило и без того безумное сладострастие. Он с жадностью овладел ею. Со стоном, хрипом, обливаясь потом, вожделея и вожделея. Лидия билась под ним с молчаливым ожесточением, сопя и тяжело дыша, как все полные люди. В тот момент, когда их тела слились, она вдруг перестала сопротивляться и, обхватив Верховского за шею, впилась в его пересохшие губы. У того потемнело в глазах, и наступил последний аккорд этой какофонии.

Потом они долго сидели молча, не могли отдышаться. Верховский пытался понять, была ли изнасилованная им девица невинной?

Неловкое молчание нарушила Астахова.

– Наше с вами знакомство, князь, зашло слишком далеко. Вероятно, вам придется отвечать за последствия вашего гнусного поступка!

Она с трудом поднялась и стала быстро приводить в порядок свой наряд и прическу. Перо, столь не понравившееся Евгению, сломалось и валялось на полу. Астахова устало продолжила:

– Придется ехать домой, а к графине послать лакея сказать, что занемогла.

– Лидия, я готов исполнить свой долг порядочного человека. Тем более что это и есть мое желание! Позвольте просить вашей руки! – прохрипел Евгений.

– Завтра, пополудни будьте у нас, – она благосклонно кивнула головой и быстрым движением заколола прическу выпавшей шпилькой. – Только не вздумайте теперь появляться на людях. У вас на лице все написано! Да и платье совсем не в порядке! Пойдите же и вы домой, да поскорее.

С этими словами она быстро вышла в противоположную дверь. И в самом деле, удивительно, что за все это время никто не нарушил их преступного уединения. Евгений полез в карман брюк и извлек часы. Поразительно, получалось, что прошло всего минут десять! А если бы кто-нибудь из гостей, утомившись слушать пение, решил отдохнуть среди деревьев и цветов? То-то был бы скандал! То-то пища газетным писакам! То-то крику о безнравственности современной молодежи. Да еще где? Ха-ха, на благотворительном собрании, можно сказать под носом у почтеннейшей публики!

От этих мыслей Евгению стало и весело и страшно. Кровь забурлила, в голове застучало. А ведь он победил! Он поймал свою удачу, правда, не за хвост, а за… Стоп, стоп! Кто кого поймал? Не кричала… Сама пошла… Сопротивлялась, но не вырывалась, и это только подогревало его… Неужто его, такого ушлого и опытного, завлекла в такую примитивную ловушку простая купчиха? А ведь как тонко она поняла его! Ведь чем проняла? Видимостью неприступности! Грубостью! Тупым равнодушием! А за этим какая дикая страсть, какая чувственность!

Тем временем пение закончилось, гости зашумели. Верховский вынужден был прервать свои размышления и спешно ретироваться от постороннего взора, на ходу поправляя одежду.

Глава пятая

Катерина Андреевна почти бегом ворвалась в комнату мужа. Василий Никанорович сладко почивал на диване. Лицо его прикрывала газета, чтение которой и сморило его окончательно.

– Василий! Василий, проснись!

– Что? Что такое? – спросонья Ковалевский подскочил на диване и с неудовольствием пробурчал: – Ну что так кричать, матушка! Пожар, что ли? Да и будем ли мы сегодня обедать, в конце концов! Вот не дождался и заснул, а спать на пустой желудок ох как нехорошо!

Он опустил ноги на пол и смотрел на жену, протирая глаза и тряся седой головой, желая сбросить с себя остатки тяжелой дремоты.

– Не до обеда. Васенька! Новость-то какая!

– Какая новость?

– Роев наконец дозрел и сделал Наде предложение!

– Да ну! – изумился отец. Сон как рукой сняло. – И что она?

– Не знаю, заперлась у себя, вроде плачет. – Ковалевская в великом возбуждении ходила по комнате, обхватив себя за локти.

– Да сядь ты ради Бога! Не мечись передо мною, я то аж в глазу зарябило! Сядь, надо все обдумать!

Супруги молча сели рядом на диване. Невольно оба разом вспомнили прошлое, свою собственную женитьбу. Катерина Андреевна узнала о сватовстве Василия Никаноровича в кабинете отца. Старик призвал дочь и сообщил о том, что он принял решение выдать ее за Ковалевского. Жених был первостатейный, но она его совсем не знала, видела и говорила всего несколько раз. И хотя сердце ее было свободно, она испугалась и заплакала. Просто от обиды, что ее даже не спросили. Отец осерчал, затопал ногами.

– Дура, не реви! Благодарить будешь! Такой еще вряд ли сыщется!

Юная Катя не смела противиться, воспитана была строго. Но про себя поклялась, что своих детей она ни за что не будет неволить в выборе спутника жизни. Василий оказался хорошим мужем. Они жили мирно, уважая и ценя друг друга. Однако пылкая страсть, пожар чувств остались для Кати неведомы. В душе она мечтала о романтических приключениях, тайных воздыхателях, красивом флирте. Но ни разу не решилась изменить супругу. И это при ее божественной красоте! Поэтому в свете ее считали холодной, бесчувственной, самолюбивой, надменной куклой. Но на самом деле в душе ее кипели вулканы. И Катя боялась их неведомой силы, справедливо полагая, что может не справиться со стихией страсти и тогда рухнет устойчивый благополучный мир. Ради чего? Страсти утихают. Безумные чувства тускнеют. Любовь увядает. Любовники стареют. Поэтому всю жизнь она убегала прочь от любовных приключений, а холодный рассудок и прагматичный ум стояли на страже супружеских добродетелей. Супруги никогда не говорили о любви. И только рождение дочери привнесло в их отношения чуть-чуть больше нежности и теплоты.

Мысли о замужестве Нади вызывали у Катерины Андреевны сложные чувства. С одной стороны, она искренне хотела предоставить девочке свободу выбора. Она жалела, что сама не познала пылкой и настоящей любви, и желала для дочери иного счастья. Но с другой стороны, голос разума подсказывал ей, что Наде, с ее невзрачной внешностью, вряд ли стоит рассчитывать на подобный подарок судьбы. Поэтому Роев с его слепой любовью просто находка. Прожила же она жизнь с Васей, не зная забот и печалей, так и Надя проживет. Если расстанется с девичьими грезами и посмотрит правде в глаза. Но как заставить ее сделать это? Да так, чтобы она не чувствовала себя несчастной и униженной?

Василий Никанорович тоже растерялся. Встретив поначалу Роева с неприкрытой досадой, он теперь души в нем не чаял. Лучшего зятя не найти. И ведь как он Надю любит, как любит! Что еще этим женщинам надо! Какого такого принца? Вот он Катю свою полюбил с первого взгляда и всю жизнь души в ней не чает. А она холодна, не может простить, что не ухаживал, а сразу к отцу ее в ноги бросился. И как не броситься, боялся, что уведут красоту такую, охотников вокруг пруд пруди. Вот и поспешил поскорее. Почти уже всю жизнь прожили, а так и не дождался ни разу пылкостей со стороны супруги. А почему сам не пылал? Поначалу боялся пугать, ведь почти ребенком просватана, а после, уж когда девочку родили, обидно стало. Совсем редко стал захаживать в спальню жены. Чего ходить, коли не ждут? Так и заледенела душа со временем. Видать, Надька в мать, вот беда Володе, вот замается искры-то высекать!

– Ну, что надумала? Что делать будем? Уговаривать, так упрется! Пошла бы ты к ней, может, и ничего, как-нибудь, а?

Родители понимали, что Надя с ее бесхитростным восприятием мира не видит сложности своего положения. Роев для нее только друг детства, друг семьи, дальняя родня, а вовсе не спасительная соломинка для некрасивой девушки. Но как сказать дорогой неглупой девочке такие обидные слова?

Катерина Андреевна с тяжелым сердцем пошла к дочери. Уже много-много раз она казнила себя, полагая, что в неярком облике девушки виновата она сама. Беременность, как казалось Катерине Андреевне, ужасно изуродовала ее точеную фигуру, лицо украсили отвратительные пятна, волосы выпадали клочьями. Все это доставляло будущей мамаше бесконечные страдания, затмевая радость ожидания ребенка. Она даже частенько оплакивала у зеркала уходящую красоту, украденную еще не родившимся младенцем. Когда девочка появилась на свет, старая нянька, вырастившая еще и саму Ковалевскую, покачала головой и удрученно проворчала:

– Вот пожалела мать своей красоты для девки!

Этот укор из уст старой и бесхитростной женщины Катерина Андреевна носила в душе как ледяной камень, тайно угрызаясь и виня себя в глупом себялюбии.

Надя встретила мать внешне спокойно. Она ходила по комнате в одном белье, расчесывая толстую косу.

– Давай я помогу тебе. – Катерина Андреевна ловко управлялась и со своей роскошной гривой, и с волосами дочери.

Надя села перед зеркалом. Всякий раз, когда они оказывались рядом, зеркало печально констатировало неизбежное преимущество красоты старшей Ковалевской.

– Я знаю, что вы хотите мне сказать, мамочка! Что таким уродинам, как я, надобно хватать любого жениха и благодарить Бога за удачу. Ведь так?

Мать согласно вздохнула.

– Но почему обязательно замуж? Разве женщине суждена только роль жены и матери, разве она неспособна приносить пользу обществу другим путем?

– Способна, способна! Те, которых никто замуж не взял и Господь им не дал семейного счастья, вот они, бедняжки, и пытаются найти себя на другом поприще!

– Маман, вы знаете много достойных дам, чья жизнь не ограничивается семейным кругом!

– Конечно, моя дорогая, но, прежде чем заняться общественной деятельностью, они уже исполнили предназначение, данное им Богом. Я уверена, что Владимир Иванович, человек, несомненно, прогрессивных взглядов в женском вопросе, не станет чинить тебе препятствий, коли ты пожелаешь…

– Мама, вы говорите о Володе уже как о моем женихе! Но ведь я еще ничего не решила! – Надя резко тряхнула головой, готовясь к жаркому спору.

– Полно, полно, дружок, не кипятись! – миролюбиво промурлыкала мать. – Не хочешь, никто насильно тебя под венец не погонит! Только ты, прежде чем отказать, подумай сто раз! И дело ведь не только в том, что не будет толпы женихов у наших дверей. Ведь Роев и впрямь редкая удача, он душу твою любит, он личность твою уважает, а это совсем не часто среди мужей бывает!

– Разве папенька вас не слушает и не уважает? – удивилась Надя.

– Именно потому, что мой муж всегда ценил мое человеческое достоинство, я того же хочу и для тебя!

– Мамочка, но я не люблю Володю так, чтобы выйти замуж! Я много думала, представляла себе, как я могу полюбить! Аж дух захватывает! Нет, Володя это совсем не то, не то!

Катерина Андреевна с испугом увидела в глазах дочери опасный огонь.

– Послушай меня, детка! То, о чем так красочно пишется в романах, в жизни редко бывает, а чаще и вовсе не бывает! Потому и пишут! Невероятные, неземные страсти иногда случаются, но на то они и страсти, чтобы как огонь спалить все дотла! А подлинная любовь – это тихое, но постоянное горение, как огонь в лампадке. И днем и ночью, всю жизнь!

– Значит, мамочка, вы не любили страстно папу, когда выходили за него? – Надя спросила, и ей стало стыдно за свой нескромный вопрос.

Катерина Андреевна предполагала, что ей придется услышать нечто подобное. Она вздохнула и спокойно ответила:

– Конечно, наш брак стал союзом прежде всего разумных и уважающих друг друга людей. Но при этом нельзя сказать, что мы с твоим отцом не любим друг друга. Просто мы… мы… – Она запнулась, почувствовав фальшь в интонации своего голоса.

– Разве вам никогда не было жаль, что ради вас не сходили с ума, не жертвовали жизнью? Разве вам в ту пору, когда вы были так же молоды, как я, не хотелось любви так, что и думать о другом невозможно?!

Ковалевская растерялась. Сказать правду страшно и стыдно. Солгать еще страшней, Надя проницательна – поймет.

Катерина Андреевна тяжело опустилась на стул рядом и в задумчивости провела рукой по и без того гладкой прическе.

– Что греха таить, и мне иногда хотелось любовных приключений! Но я была замужем и свято выполняла свой долг! Когда человек молод, он грезит любовью, какими-то необычайными чувствами. Но годы проходят, приходит мудрость и жизненный опыт, который, увы, подсказывает, что в жизни много прозы и эта проза диктует свои правила игры. А тот, кто продолжает грезить наяву, обречен на жизненный крах. А для женщины это особенно опасно!

Надя отвернулась от матери. Подступили непрошеные слезы. Мама права. Но как расстаться со своим миром, надеждами, сказочными картинами неожиданного знакомства, романтического ухаживания, трепетной нежности?! Вместо всего этого – скучный Роев, которого она знала вдоль и поперек. Что он говорит в тех или иных случаях, как смеется, как ест, ходит, какие предпочитает костюмы, книги. Нельзя сказать, что все это было ей неприятно или раздражало. Нет. Но и не вызывало душевного волнения. Неужели все закончится, так и не начавшись? Ее коротенькое девичество? Ведь со свадьбой Володя наверняка поспешит!

– Мама, пожалуй, я побуду одна, не обижайтесь и скажите папе, чтобы не волновался. Ему нельзя нервничать.

Катерина Андреевна быстро вышла из комнаты дочери. Ночь семья провела без сна. Василий Никанорович за полночь постучался в спальню жены, чего не делал давненько. Они шептались, ворочались и охали до рассвета, и только под утро усталость их сморила. Конечно, не спала и виновница переполоха. Не закрывая глаз, она пролежала на своей кровати, свернувшись калачиком в тяжелых раздумьях. Невозможно расстраивать родителей. Они желают ей только добра и, вероятно, правы. А что, если не произойдет чуда и не явится прекрасный избранник? И разве это не грех, разве не жестоко отказать человеку, к которому эта самая великая любовь уже пришла? Отшвырнуть его чувство, растоптать? Каково было бы ей в подобной ситуации? Бедный, бедный Володенька! Как ей не хочется его обижать! Верно, тоже не спит, мучается неизвестностью, терзается страхами! А вдруг откажут, да еще где, в доме, в котором к нему относились как к родному! Стало быть, принести в жертву, как говорит маман, грезы любви? Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Да и изловит ли она своего журавлика? Мечты о земской службе тоже могут обернуться сущей химерой. Тоскливое безденежное существование среди убогих, нищих, неграмотных крестьян и их немытой ребятни… Господи, помоги, образумь, подскажи правильное решение!

Так мучилась бедная девочка. К утру решение было принято, и она забылась тяжелым сном.