Текст книги "Горькая полынь моей памяти"

Глава 20
Эля. Наши дни. Южное побережье

Смена Эли уже заканчивалась, работа с клиенткой была почти завершена, оставались последние штрихи, когда подошла администратор Марина.

– Эль, возьми ещё одну девочку?

– Не могу, – Эля вздохнула, она бы с радостью, с великим удовольствием взяла всех «девочек», «мальчиков», кого угодно, но время не резиновое.

– Эль, хорошая моя, ну что тебе стоит? Пожалуйста, будь человеком.

– Это минимум полтора часа работы, не успею на автобус, – нахмурилась Эля. Автобус от фитнес-центра ходил строго по расписанию, не успел – жди другой или иди пешком, а это полчаса, как минимум, если почти бежать.

– Фирма оплатит такси, – тут же нашлась Марина. – Серьёзно, ни одного окна, к тому же девочка хочет акварель…

– Ира тоже умеет акварель.

– Не сравнивай, – тихонько фыркнула администратор, кинув короткий взгляд в конец зала, где над руками клиентки склонилась Ира.

– Запиши на завтра, я специально приеду.

– Она очень просит на сегодня, и… – Марина покосилась на клиентку Эли. – Эль, пойди навстречу, такси с фирмы.

– Ладно, – кивнула Эля, прекрасно поняв администратора.

Наверняка чья-то дочка, жена, любовница, кого-то, кому не откажешь, или просто «богато» выглядящая дамочка, заполучить которую в постоянные клиентки – радость. Такие приводят с собой подружек, повышают статус салона. В общем, нужная клиентка. Обсуждать подобное при других клиентах – моветон, поэтому обошлись междометиями и выразительными взглядами.

– Всё готово, – Эля улыбнулась клиентке, женщине около сорока лет, ухоженной, приятной внешности, с изрядным лишним весом, который самым чудесным образом ей шёл.

Клиентка была постоянной, приходила один раз в три недели, делала неброский маникюр, рассказывала о детях, муже и коте, страдающем мочекаменной болезнью. Звали её Мария, и была она то ли армянкой, то ли гречанкой, Эля пока не разобралась в хитросплетениях и национальных особенностях городка, куда переехала совсем недавно – летом.

– Спасибо, Элюшка, – Мария довольно покрутила руками и поспешила к администратору, она всегда спешила. Ничего удивительного – дети, муж, кот.

Новая клиентка, которую настояла принять Марина, представилась как Лали и протянула ухоженные красивые руки с тонкими длинными пальцами.

– У вас свежее покрытие, – Эля посмотрела на идеальную работу предыдущего мастера. – Вы уверены, что хотите другое?

– Да, – с улыбкой ответила Лали. – Я абсолютно уверена, сейчас вовсе не тот случай, когда стоит думать о ногтевой пластине, – она засмеялась, легко, как ручеёк, Эля невольно улыбнулась, слушая этот приятный звук. – Понимаете, сегодня мой мужчина сделает мне предложение. Это огромная тайна, – Лали наигранно распахнула глаза, взметнув красивыми, профессионально нарощенными ресницами. – Но я всё равно подготовилась, только цвет не подходит к платью, – она горестно вздохнула, смотря на ногти, и заглянула в маленькую сумочку, выудив лоскут ткани в аккуратном пакетике – такие всегда прилагаются к новой одежде, наряду с бирками. – Видите, оттенок…

– Вижу, – улыбнулась Эля. Действительно, нежный персиковый отлив ткани совсем не подходил к тому гель-лаку, которым были покрыты аккуратные ноготки.

– Мне ещё повезло, – снова с улыбкой заговорила Лали, – отделалась только ногтями. А если бы платье из Милана не пришло вовремя? Страшно представить, – она снова вздохнула и устремила взгляд на палитру, протянутую мастером. Эля посоветовала несколько на её взгляд подходящих цветов, но выбор всегда за клиентом. За тем, кто всегда прав.

Действительно, страшно представить… Эле оставалось только улыбаться, сочувственно кивать и слушать щебетание Лали – этой на редкость приятной девушки, несмотря на явное финансовое благополучие и красоту. Работая в подобном месте, невольно свыкаешься с заносчивостью молодых девиц, чья заслуга была лишь в том, у каких мамы с папой они родились, или в богатеньких «папиках», обеспечивающих капризы молодых любовниц. Привыкаешь к взглядам сверху вниз, к тому, что любая из них имеет право на грубое слово, спесивое фырканье, недовольство. Оставалось только улыбаться изо всех сил, несмотря ни на что, и стараться делать свою работу как можно лучше, качественнее, чтобы не вызвать недовольства клиенток и нареканий у руководства.

Лали была другая, у неё даже говор отличался от местного, Эля это сразу отметила. Так и есть, за один час сорок минут она выложила красивую историю любви со своим мужчиной и раз сто поделилась радостью: сегодня ей сделают официальное предложение руки и сердца. Рассказала, как познакомилась со своим мужчиной на семейном обеде, совершенно случайно, как они встречались на расстоянии, потом она уехала к нему, а теперь он переехал сюда, открыл свою фирму, делает ей предложение… Свадьба, скорее всего, будет летом, а впрочем, может быть и в мае. Май – так красив в этих краях. Трогательная, красивая история любви.

– А у вас есть мужчина? – Лали с интересом разглядывала Элю. – Ой, простите, наверное, некорректный вопрос, – тут же одёрнула она себя. – Молодой человек?

– Нет, – Эля пожала плечами и вернулась к написанию акварелью на ноготочке розы нежного персикового отлива, идеально сочетающейся с цветом платья и нежным румянцем клиентки.

– Почему? Вы такая красивая! Возмутительно! – шутливо пропела Лали. – У такой красавицы обязательно должен быть молодой человек, уверена, скоро он появится.

– Обязательно, – только и оставалось улыбнуться восторженной клиентке. Когда человек счастлив, он хочет счастья всем вокруг. Стоит ли винить за несдержанность эту красивую клиентку, которая готовилась к важному событию в жизни. Почему-то очень захотелось, чтобы у Лали всё сложилось с этим удивительным мужчиной, наделённым несметным количеством достоинств, чтобы мечты сбылись, а ожидания оправдались.

Лали выпорхнула, как и влетела, так же стремительно, оставив после себя шлейф дорогих духов и сумочку фирмы Guess, такую же эксклюзивную, как и сама клиентка.

Сумочку Эля отдала Марине, напомнив про такси. Та спорить не стала, тут же вызвала машину, оформив заказ на салон, и горячо поблагодарила задержавшуюся после смены.

– С меня причитается, – подмигнула Марина.

– Брось, – отмахнулась Эля.

– Серьёзно! Ты видела эту дамочку? А она осталась очень довольна твоей работой! Сказала, что обязательно вернётся, и точно к тебе.

– Отлично, – Эля улыбнулась ещё раз, нервно поглядывая на часы.

– А какой у неё мужчина! Вау! Такого хотя бы на разок.

– Его-то ты где видела? – просто для поддержания беседы уточнила Эля.

– Здесь сидел, ждал. Вау, какой! Чуть из трусов не выпрыгнула, пока он здесь был и на меня пялился.

– Он предложение сегодня делает, опоздала из трусов выпрыгивать, – засмеялась Эля. Марина – на редкость уверенная в себе девушка, её послушать – на неё смотрят все, даже слепые не могут пройти мимо.

– Ну и что? – фыркнула Марина. – Уверена, ты бы тоже выскочила, если бы увидела.

– Хорошо, что не увидела, – отмахнулась Эля. Ей бы со своими проблемами справиться, а не о мужчинах думать.

Позвонил таксист, и она побежала в сторону выхода, на ходу застёгивая осеннюю куртку. Три недели до нового года, шквальный ветер, безостановочный дождь, плюсовая температура и никакого намёка на снег. Зима называется…

Таксист недовольно пробурчал, что время ожидания вышло, Эля проигнорировала, всё равно лишних денег у неё нет, пусть и не старается развести. Это поначалу её легко было обмануть. Пару раз переплатив, она держала ухо востро и обманывать себя не позволяла.

– Чтоб тебя понос пробрал! – громогласно объявил таксист, ударив по тормозам.

– Что? – Эля ухватилась за ремень безопасности, с опозданием, но всё же пытаясь его нацепить.

– Посмотри на этого барана, – эмоционально жестикулируя, прокричал таксист. – Остановился, как у себя дома.

Прямо перед капотом такси горели стоп сигналы дорогой иномарки. Эля плохо разбиралась в машинах, но дорогое авто от дешёвого отличит и первоклашка.

– А разве это не место для остановки? – непонимающе спросила Эля. Действительно, они выезжали с парковки перед фитнес-центром, только вынырнули за шлагбаум. Сразу справа находилась небольшая бесплатная стоянка, именно на ней и остановилась та, дорогая машина, и почему-то такси с эмоциональным водителем, ругающимся на всё и вся, невзирая на пассажирку рядом, тогда как должен был продолжить свой путь по проезжей части, не сворачивая ни на какие стоянки.

– Место! А кто так останавливается, когда я еду?! – привёл железный аргумент таксист. – Эй! – крикнул он в окно, перегнувшись через Элю, мужчине, вышедшему из машины и быстрым шагом направляющемуся обратно к фитнес-центру. – Эй, я тебе говорю! Остановись! Поговори как мужчина с мужчиной!

То ли мужчина не слышал, то ли сознательно не обратил внимание. Он прошёл всего в нескольких шагах от машины такси, напрочь проигнорировав брань из окна. Эля видела эмблему на распахнутой куртке, фирменную обувь, тёмные джинсы, ладонь, небрежно одергивающую ткань свитера у пряжки ремня, почему-то остановилась на костяшках пальцев. Шквальный ветер влетел в раскрытое окно автомобиля, она зажмурилась, боясь поднять глаза выше, к лицу проходившего. Такого не бывает, быть не может никогда! Это нервы, недосып, усталость.

– Мужчина, мы поедем, наконец?! – воскликнула Эля. – Я опаздываю.

– Э! Не надо кричать! Сейчас я поговорю, как человек с человеком, и довезу в лучшем виде!

– Давайте без разговоров, я действительно опаздываю, – почти закричала Эля.

Да нет, нет! Такого быть не может. Человеческая память не настолько изощрённая, чтобы запоминать такие странные детали, как костяшки пальцев на мужских руках. Будь эта память сто раз профессиональная и жестокая – подобного совпадения быть не может!

– Ай, не ругайся, такая молодая, а такая злая, – уставился на Элю, хмурясь и шевеля усами, похожий на таракана-мутанта таксист. – Поехали, – недовольно пробурчал и начал огибать впереди стоящее авто, пока Эля, в каком-то суеверном страхе, боялась поднять глаза и столкнуться со своим прошлым.

Успели с огромным трудом, Эля заскочила в садик в последний момент. Он, конечно, частный, в муниципальный очередь подойдёт, когда Серафима будет ходить в начальную школу, но опаздывающих родителей не любят так же, как и в бесплатном саду. Есть группы вечернего пребывания – если заранее написать заявление, ребёнка заберут в эту группу. Без заявления тоже заберут, на улицу не выгонят, только счёт выставят такой, словно перед детьми артисты Большого театра лично танцевали, и на ужин подавали трюфеля с фуа-гра.

– Мама, – подпрыгнула Серафима. – А я говорила, что ты сейчас придёшь!

– Постарайтесь не опаздывать, – вместо приветствия пробубнила Изольда Самуиловна, владелица садика собственной персоной, по какой-то причине заменяющая сегодня воспитателя.

– Я не опоздала, – Эля выразительно посмотрела на настенные часы, показывающие без семи минут семь.

– Но всех деток уже забрали, – резонно заметила владелица.

– Интересно, а если всех деток не приведут, мне тоже свою дома оставить и на работу не ходить? – это она скорее бубнила, натягивая на Серафиму комбинезон, помогая той справиться с кнопками и молнией.

– Ведь ваша девочка устаёт, – сменила тактику Изольда Самуиловна. – Поймите, долгое нахождение в детском коллективе сказывается на психике ребёнка. Мы, конечно, создаём все условия, но вы, как мама, должны понимать, что…

– Как мама я понимаю, что должна работать, иначе нам нечего будет есть, и платить за ваш прекрасный садик тоже, – отрезала Эля, тут же отворачиваясь, чтобы скрыть раздражение и не видеть жалость и снисхождение в глазах женщины. Ещё бы. Мать-одиночка. Человек второго, а то и третьего сорта.

– Мам, – невольно пробурчала Серафима, стаскивая яркий шарф. – Жарко.

– Это в помещении жарко, а на улице ветер.

– Всё равно жарко.

– Заболеешь, – Эля потуже затянула шарф и взяла ладошку недовольно пыхтящей дочки. Прямо ёжик, посмотри на неё!

– Ты чаще болеешь, – Серафима вздохнула и выразительно посмотрела на маму.

– Я взрослая, мне болеть можно.

– И ночью работать тоже можно?

– И ночью работать.

– Хорошо быть взрослой…

– Ещё бы, – задорно улыбнулась Эля. Сплошные преимущества, что ни говори. Хочешь – днём работай, хочешь – ночью.

Пока добрались домой, Эля промокла, кажется, до трусов. Вроде и не сильный дождь, а ветер буквально ввинчивал влагу в одежду. Куртка ещё держалась какое-то время, только на подходе к дому она почувствовала, как становится холодной и влажной спина, а обувь и джинсы сдались сразу. Хорошо, что на Серафиме непромокаемый комбинезон, фирменный, дорогой, и обувь хорошая. Отхватила летом на распродаже, долго сомневалась, уж очень дорого. Продавец убедила, что по такой скидке «оторвать» Экко – огромная удача, а потом можно и продать или отложить для второго ребёнка. О втором ребёнке Эля в кошмарном сне не мечтала, а вот продать – хорошая идея.

Маршрутка идёт по основным улицам, в многочисленные переулочки, закуточки и проулки, из которых, кажется, и состоит та часть города, где Эля снимала жильё, маршрутчики не сворачивают. Тесно, узко, не разъехаться. А то и вовсе дорога прерывается крутой лестницей вверх или вниз. Эля жила здесь с лета и всё ещё путалась в названиях и топографии, ругаясь на себя – неужели не могла найти городишко посимпатичнее… чтобы улицы прямые и снег зимой?..

Первым делом бросила стирать, сушиться промокшее, закуталась в спортивный костюм с начёсом, в такой же запихала сопротивляющуюся Серафиму.

– Жарко же! Жарко, – топала ногами дочка.

– Серафима, ты же не хочешь заболеть?! – строго спросила Эля, хотя на строгость уже не хватало никаких сил, а нужно ещё приготовить ужин и обед на завтра, и домашнее задание сделать. Детский садик, а уже домашнее задание!

– Не заболею, – со слезами прокричала Серафима, стаскивая тёплую толстовку. В итоге сошлись на фланелевой рубашечке. Господи, какой упрямицей иногда бывала дочка.

Вечер прошёл обыкновенно: приготовила еду, развесила бельё на промозглой веранде. Она снимала частный дом, вернее – половину дома. Старенький, деревянный, покосившийся, он не производил впечатление жилого, но внутри было уютно: две комнаты, кухня, прихожая-коридор, совмещённый санузел, главное – в доме, и даже стиральная машина. Пристроена просторная веранда, не отапливаемая, и окна кое-где выбиты, зато удобно сушить бельё, а летом прятаться от душного, обжигающего солнца. В этом месяце хозяйка обещала застеклить дырки – будет совсем отлично.

Во дворе стояла беседка, такая же кособокая, как и дом, рядом примостилась собачья будка, а двор покрывал навес, пряча от дождя и снега, так что в дом грязь не неслась. В общем, своим жилищем Эля была довольна, далековато от центра и моря, зато и от толп отдыхающих летом. Она всего-то половину летнего сезона провела на юге, а уже успела устать от галдящих, подвыпивших, обгоревших и заодно обнаглевших людей.

Потом ужинали, благо с аппетитом у Серафимы проблем не было, не капризничала. Потом писали прописи, вернее, дочка писала, а Эля следила, чтобы все палочки, чёрточки и крючочки были прописаны. После ванны Серафима попросила сказку, но уснула до того, как мама открыла книжку.

Эля перенесла дочку на детский диванчик – купила в прошлом месяце, хозяйский диван жёсткий, с торчащими пружинами, – а сама устроилась на этом самом диване, подложив под низ ватное одеяло и закутавшись в ещё одно – не так впиваются пружины. Впрочем, она так уставала, что торчи там хоть кинжалы – не почувствовала бы…

Глава 21
Эля. Прошлое. Поволжье

В то время Эля думала, что сошла с ума, что происходящее ей снится, чудится. Ничем другим объяснить творившееся вокруг неё и с ней она не могла.

Дамир Файзулин ворвался в её жизнь настолько стремительно, что ни подумать, ни предугадать последующие события она не смогла, да и умела ли она тогда, в восемнадцать лет, думать? Он казался ей самым удивительным человеком, какого она встречала в своей коротенькой и не насыщенной событиями жизнью.

Какой опыт был у Элеоноры Александровой? Она родилась на Волге, первые два года жила в той самой Поповке, только ничего об этом не помнила. А потом мама увезла её на север, к себе на родину, в Архангельскую область, там девочка и выросла, на преданиях и сказках поморов.

Закончила школу с горем пополам – умом Эля не вышла, да и в кого бы ей умной быть? Мама, едва закончив ПТУ, выскочила замуж за матроса тралового флота, а у того тоже десять классов за плечами, если не меньше, Эля не спрашивала отца. Почти все подружки Эли после девятого класса уехали в город, в колледж, а у мамы таких денег отродясь не было. И за обучение заплати, и за проживание, а найдёт малолетняя девчонка работу в городе или нет, когда и на взрослых рабочих мест не хватает – вопрос открытый. Так что она осталась в родной деревне, еле-еле вытянула минимальные баллы по ЕГЭ и сразу же рванула к отцу, в Поповку.

Правду сказать, отца она почти не знала. Когда была маленькая, он письма писал, а потом открытки стал присылать на новый год и день рождения. Правда, на день рождения всегда в разное время – то в апреле пришлёт, то в январе, но Эля не обижалась, а бережно складывала в папку и прятала в ящике комода, выделенном ей для школьных нужд. Всё-таки, хоть такой, а папка. Родной. Не череда отчимов, один другого краше…

Поповка находилась рядом с областным городом, там училищ – видимо-невидимо, даже за общагу платить не пришлось бы. Отец Эле не обрадовался, но и не ругался. Приехала и приехала – живи. Эля и жила. Подала документы в медицинский колледж, решила, что специальность медицинской сестры прибыльная, всегда на кусок хлеба заработает, а конкурс был такой смешной, что сомневаться в поступлении не приходилось. И сразу устроилась работать санитаркой в больницу. Зарплата так себе, не густая, зато работа официальная, по трудовой, да и с практикой потом полегче будет. А ещё родители пациентов нет-нет, да и подкидывали деньжат, чтобы Эля присмотрела за ребёнком, пока тот один на отделении лежит.

По большому счёту Элеонора была довольна своей новой жизнью. Считала, что перед ней открылись новые горизонты.

А новые горизонты открыл парень, встретившийся ей случайно, по дороге домой. Тогда Эля даже в судьбу поверила, а потом и в любовь. А как не поверить? Смена была не её, в тот день она поменялась с напарницей, ещё и на утреннюю электричку умудрилась опоздать, добиралась обеденной. Одним словом, оказалась там, где её быть не должно было.

И вот! Дамир. Ох, каким удивительным он показался Эле. Взрослым, уверенным, красивым. Высокий, широкоплечий, улыбчивый, в дорогой одежде и на огромной машине, тоже дорогой. Нет, Эля вовсе не разбиралась в брендах, трендах моды, но фирменную вещь всегда видно, а уж машину – тем более. Он словно сошёл с рекламного стенда, со страниц журнала, спрыгнул с баннера в интернете, в светлой футболке-поло – Эля только потом узнала название «поло», – джинсах и кедах Конверс – вот их-то она знала.

Сошёл и показал ей настоящие новые горизонты, приоткрыл дверь в огромный, незнакомый мир, мир, о котором она только в кино могла видеть или в интернете читать. Дело не в том, что он заваливал Элю подарками, покупая всё, о чём она только могла мечтать, и даже о чём не могла. И не в том, что за несколько месяцев Эля узнала, увидела, почувствовала больше, чем за предыдущие восемнадцать лет, и не потому, что чувственность, доселе незнакомая, вылилась на неё сплошным пьянящим потоком, сносящим на своём пути жалкие попытки думать и соображать хотя бы немного.

Просто тогда Эля влюбилась. Как-то вдруг, по-настоящему, и, кажется, с первого взгляда. А как в такого парня не влюбиться? Да рядом с ним дышать было страшно, а потом почти невозможно. Он же чудо, самое настоящее невиданное чудо. А уж то, что он обратил на неё внимание, и подавно из разряда очевидного-невероятного.

Вообще-то Эля не была дурнушкой и всегда это знала. Ещё девчонкой она слышала от соседок: «Ох и краса вырастет!» или: «Смотри, Нинка, чуть подрастёт, кобели все заборы обоссут». Нинка – это мама Эли, тоже, к слову, красивая. Дочка в неё пошла, и лицом, и фигурой, вот только синеглазая в кого-то. У мамы глаза зелёные, а у отца тёмно-тёмно карие, почти чёрные.

Когда подросла, стала обращать внимание на собственную внешность, старалась красиво одеться, насколько получалось, косметику покупала или заказывала на Али-экспресс. Говорили, она плохого качества, но Элю устраивало, другой-то ей не купить было.

Но всё равно, что было в Эле такого уж особенного, что Дамир обратил на неё внимание, даже сейчас, спустя годы, она не понимала, да и, в общем-то, не хотела понимать. Единственное желание в отношении этого человека сводилось к простому, даже примитивному – никогда в жизни больше его не встречать. Никогда!

И не вспоминать никогда, не думать, забыть начисто, стереть из памяти, до дыр стереть…

Если бы это было возможно, если бы только Эля могла, она бы что угодно отдала за милость забытья, но нет. Настолько милосердна жизнь к ней не была и не будет.

Вот тогда – когда она оказалась сначала беременной, глупо и несвоевременно, а потом замужем, – была уверена: жизнь к ней милостива, одарила, так одарила. На полную катушку одарила.

Элеонора стояла посредине залитого солнцем зала – так называлась самая большая комната, – в доме Дамира, смотрела в высокое зеркало на подставке, притащенное специально из гардеробной комнаты, и не верила себе. Это не она.

Не Элька Александрова, всё детство донашивавшая одежду за соседскими ребятишками. Не она, вечно голодная, кроме лета, когда можно натрескаться ягод или яблок, да и те лучше бы продать и отложить деньги на зиму. Нет, это не могла быть Эля, та девушка, что, уезжая из родной деревни, надеялась найти работу ночного продавца и совмещать с учёбой на медицинскую сестру.

Отражение в длинном, ослепительно красивом свадебном платье, которое стоило безумных, по мнению Эли, денег. В закреплённой фате на красиво уложенных волосах. С маникюром, самым настоящим, сделанным в салоне красоты, а не дома, под настольной лампой. С кулоном на золотой цепочке, настоящей, золотой, из самого что ни на есть золота – это и есть Эля Александрова, в самый ближайший час она станет Файзулиной.

Элеонора Файзулина! С ума сойти можно было от таких перемен!

Она и сошла, если поверила, что жизнь открыла новые горизонты. Открыла… только ворота в ад. И даже обошлось без надписи: «Оставь надежду всяк сюда входящий», да и не знала Эля таких слов, как и о «Божественной комедии» Данте Алигьери не слышала.

Ведь это так просто – верить, что всё в жизни сложится, что молодой муж, произнести-то страшно – «муж», на самом деле построит дом, чтобы Эля с малышом могли там жить, вместе с Дамиром, конечно. А как иначе, ведь они семья, самая настоящая, крошечная, но семья. И что поцелуи, ласки, губы… обернутся самой большой ложью в её в жизни.

Да и бог с ней, с ложью. У Эли и Дамира разный бог, ложь у них тоже разная, и Элю есть в чём упрекнуть, если однажды ему и придёт в голову вспоминать события шестилетней давности. Но всё, что произошло потом, после того светлого дня, когда Дамир назвал её своей женой, весь тот путь, что она прошла, обдирая душу до крови, сдирая кожу с кулаков, в слепой ярости кусая костяшки пальцев, ненавидя себя, презирая всё вокруг – всего этого не хотелось знать, в подобное лучше не верить, и об этом не помнить.

Никогда. Никогда.