Текст книги "Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только"

Вовсе не случайно, что в 1830-е годы появляется целый ряд новых версий «Завещания Петра Великого». Упомянем лишь самые важные. В 1836 году увидели свет так называемые «Мемуары кавалера д’Эона», изданные Фредериком Гайарде, популярным тогда писателем, конкурентом и соавтором Александра Дюма. Почему «так называемые»? Потому что Гайарде, по сути, составил очередную мистификацию, соединив реальные записи одного из знаменитых авантюристов века Просвещения, французского дипломата кавалера д’Эона (1728–1810), с вымыслом: якобы кавалер д’Эон во время пребывания в дипломатической миссии в Петербурге в 1756–1760 годах (там он будто бы переодевался в женское платье и фигурировал под именем девицы Лии де Бомон, но эту легенду выдумал сам д’Эон, а Гайарде только дополнил и разнообразил его фантазию вымышленными подробностями) раздобыл в секретных архивах Санкт-Петербурга текст «Завещания» Петра. Книга стала весьма популярной и в 1866 году (опять-таки после польского восстания 1863–1864 годов и очередного всплеска антироссийских настроений в Европе) была переиздана, правда, Гайарде убрал из этого издания сочиненные им от лица д’Эона рассказы о якобы романтических похождениях дипломата.

В 1839 году текст фальшивого «Завещания» был опубликован в книге польского историка, активного участника польского восстания 1830–1831 годов Леонарда Ходзко «Историческая, литературная, монументальная и иллюстрированная Польша». Именно Ходзко впервые связал планы «Завещания» с реальной внешнеполитической деятельностью Петра I. Книга оказалась востребованной и только за период с 1839 по 1847 год выдержала шесть изданий, сыграв решающую роль в популяризации в европейских странах идеи о завоевательных намерениях русских государей.

Под названием «Завещание Петра Великого» текст многократно использовался в антирусских политических целях и регулярно переиздавался на английском и французском языках, став манифестом русофобской мысли ХIХ века, а штампы и стереотипы об «азиатских ордах» и «пустынях Сибири» воспроизводились в разных текстах с завидным постоянством.

Начиная с этого времени ни один серьезный кризис между Россией и Западом не обходился без мнимого «Завещания», которое неизменно привлекали как существенный аргумент в дискуссиях против российского «экспансионизма». Его поднимали на щит в ходе участия России в подавлении революции в Венгрии в 1849 году, активно использовали в годы Крымской войны. В частности, император Наполеон III приказал вывесить текст «Завещания» на общественных зданиях в Париже и по всей Франции.

Известный французский художник и график Гюстав Доре в 1854 году опубликовал книгу «Чрезвычайно образная, увлекательная и причудливая История Святой Руси». Это сатирическая, даже язвительная иллюстрированная история России, своеобразный прототип современных комиксов. В этой книге Доре, обыгрывая тему «Завещания», сообщает о том, что Петр Великий оставил своим потомкам в наследство самое дорогое, что у него было, а именно «могучий свой аппетит», а перед смертью заявил: «Вам, думаю, известно, что Европа – это всего лишь провинция России. Управляется же она несколькими сомнительными господами, вообразившими себя, с позволения сказать, монархами. Вам надлежит сорвать с нее печать, притом без всяких формальностей, и входящие в нее страны принять в состав нашей великой державы». И вывод Петра таков: «Губите Европу, бог с ней, но не Россию!»

Что интересно, при анализе деятельности Петра I Доре ссылается на «высокоуважаемого Франсуа Рабле, лучшего из знатоков российской истории, в особенности того периода, когда страной управлял Петр Первый». Он иронично подчеркивает, что «неважно, что родился мэтр Франсуа почти на двести лет раньше русского властителя, ибо гению дано быть пророком». Тем более что Рабле действительно ставил в один ряд «московитов, индейцев, персов и троглодитов». Ирония иронией, но Доре, вероятно, не желая того, озвучил очень важный тезис: у Запада была и есть своя Россия, вовсе на нашу страну не похожая. Образ такой России является не результатом ее тщательного и вдумчивого изучения, а лишь продуктом европейской фантазии, «конструктом воображаемого», и в этом творческом деле можно хоть всю историю России, вплоть до настоящего времени, изучать, ссылаясь на «мэтра Франсуа».

Даже после того, как в 1879 году было доказано, что «Завещание Петра Великого» является фальсификацией, на этот документ продолжали ссылаться в пропагандистских целях. Ведь в пропаганде важна не истина, а формирование нужного мнения. Вот почему данный документ активно использовался в годы Первой мировой войны; потом этот текст был переиздан в нацистской Германии. Фальшивое «Завещание» оказалось очень востребовано сразу после окончания Второй мировой войны, а уже в преддверии холодной войны в 1945 году о нем вспомнил президент США Гарри Трумэн в беседах с американским дипломатом Джорджем Фростом Кеннаном[2]2
  Джордж Фрост Кеннан (1904–2005) – американский дипломат, политолог, автор «длинной телеграммы» и идеолог «политики сдерживания», историк-славист. В 1971 году опубликовал книгу «Маркиз де Кюстин и его “Россия в 1839 году”».


[Закрыть]. Сторонники фальшивого «Завещания Петра Великого» оказали непосредственное влияние на Уинстона Черчилля, произнесшего в 1946 году знаменитую Фултонскую речь о «железном занавесе». Эта мистификация активно эксплуатировалась в Соединенных Штатах в эпоху разгула маккартизма, а потом в Великобритании после ввода советских войск в Афганистан.

* * *

Как видим, этому документу была уготована долгая историческая жизнь, поскольку он оказался универсальным средством антироссийской пропаганды. Как только отношения между Россией и Западом обостряются, как только Россия начинает усиливать свои позиции или активно заявлять о защите своих национальных интересов, сразу раздаются крики о «варваре у ворот», «русской экспансии» и «русской угрозе». В феврале – марте 2022 года европейские обыватели всерьез ожидали прихода «русских варваров» и «азиатских орд», готовых уже в который раз завоевать Европу, поработить ее жителей и угнать их в «пустыни Сибири».

Конечно, пройдет какое-то время, и о фальшивом «Завещании Петра Великого» европейцы позабудут, но лишь для того, чтобы достать его из закромов исторической памяти в очередной раз – и снова поскачут жадные до добычи орды по пылающим страницам русофобской пропаганды.

«История казаков» Шарля-Луи Лезюра

Шарль-Луи Лезюр известен не только как автор книги, в которой было размещено фальшивое «Завещание Петра Великого». Он был еще и большим специалистом по истории казаков, образ которых в наполеоновской пропаганде стал квинтэссенцией русских как таковых. «Человеческого у казака только руки и ноги», – так писали наполеоновские газеты. Они постарались на славу, чтобы дегуманизировать образ ужасных казаков, мародеров и насильников. В начале 1813 года Наполеон заказал Лезюру, не скрывавшему своей неприязни к России, исследование о русских, при этом пожелал уделить особое внимание истории, географии и этнографии. Лезюр с такой задачей справился, но его двухтомная книга «История казаков» вышла в свет лишь в 1814 году, когда русские войска уже перешли Рейн, о чем он сообщает в предисловии. Поскольку работа появилась после поражения Великой армии, Лезюру пришлось внести некоторые уточнения: автор пишет о казаках и русских уже как о «врагах-союзниках», а императору Александру I воздает хвалу, благодаря чему книга получила одобрение российского государя. Однако в самом тексте, по его словам, он оставил все так, как было им написано в конце 1813 года.

В предисловии Лезюр отмечает, что ему «кажется пикантным показать старой Европе, столь гордящейся своей цивилизацией, полуварварский народ, привлекательный в своей дикой простоте, герои которого вовсе не похожи на героев культурных наций». Как и авторы эпохи Просвещения, он заново открывает Америку, точнее Россию, сообщая читателям, что, несмотря на наличие научных трудов, истоки этого народа еще малоизвестны, а его история описана лишь фрагментарно.

В книге Лезюра самой важной частью, пусть и утратившей актуальность, но преследующей исключительно пропагандистские цели, является заключение, в котором представлен доведенный до высшей степени преувеличения образ дикого и необузданного казака-варвара, скорее зверя, нежели человека, воинственного, алчного, жаждущего добычи и разрушающего все на своем пути. Именно такой образ казака создавался наполеоновской пропагандой в ходе войны.

Лезюр рассказывает читателям о «диких ордах казаков», их неукротимой страсти к опустошительным войнам, о том, что их неоспоримые боевые качества сближают их с животными, сравнивает их с древними варварами, а по происхождению относит не к славянам, а к скифам, тем самым прочно вписывая предмет изображения в историко-мифологический контекст.

Во внешнем облике и привычках казаков, отмечает Лезюр, прослеживаются азиатские черты. Роста они среднего, но сложения крепкого, образ жизни и климат закалили их, глаза почти у всех голубые, волосы светло-коричневые, а борода скорее русая, чем черная. Поскольку они скифы, с русскими их сближают лишь религия и «испорченный» язык. По нравам казаки тоже противоположны русским. Русские смиренны, трудолюбивы, ведут оседлый образ жизни, занимаются ремеслами; казаки, напротив, нетерпеливы, ведут кочевой образ жизни, не занимаются ни сельским хозяйством, ни торговлей, ни ремеслами. У одних – свобода, воля, дикие нравы независимой и полукочевой жизни, у других – хитрость, покорность и уже ставшая привычной склонность к длительному рабству. Как видим, если наполеоновская пропаганда в целом отождествляла казака с русскими как таковыми, то Лезюр вносит определенное разграничение между ними.

Воинские качества казаков Лезюр оценивает как не особенно высокие, и виной тому, по его мнению, является отвращение к порядку и дисциплине. Однако они очень выносливы, в походе не знают «ни жажды, ни голода, ни холода, ни усталости», спят на сырой земле, прислонившись к лошадям. Они такие же храбрые, как русские, но «однажды сбитые с толку, становятся добычей более слабого противника». И все же казаки обладают инстинктами животных, что дает им неоспоримое преимущество: «Горе врагу, не принявшему мер предосторожности против их тревожной зоркости, их безрассудного любопытства, их повторяющихся и всегда неожиданных атак! Ничто не скроется от их зоркого глаза, от их натренированного слуха, я бы сказал, от их почти утонченного обоняния». По мнению Лезюра, отличительное свойство казаков – их «неослабевающий инстинкт к грабежам и опустошениям, вошедший в поговорку у современных народов», и в этом отношении Лезюр сравнивает казаков с гуннами: «…никакое войско в мире не может сравниться с ними. Те самые люди, которые у себя дома гостеприимны, которые в порыве щедрости могут помочь своему врагу, не знают больше ни уважения, ни законов, ни ограничений, когда право войны предоставляет новые возможности для их жадности; как только они оказываются на территории, где встречают сопротивление, они взламывают двери, убивают жителей, пытающихся их остановить, опустошают дома от подвалов до чердаков, с невероятной быстротой разделяют добычу, крушат мебель, разбрасывают зерно, которое не могут потребить, разбивают и портят все, что не могут унести». Они похваляются, по примеру древних татар, что трава не должна больше расти на земле врага, по которой они прошли. По словам Лезюра, такая жестокость зачастую ослепляет их самих, поэтому они уничтожают средства, необходимые для их собственного существования. Ни самая суровая дисциплина, ни самые жесткие наказания не могут удержать их от этих эксцессов. Главным побудительным мотивом действий казака является добыча, но как только таких возможностей не будет, тут же пропадет весь их воинственный пыл.

* * *

Русские войска, вступившие в Париж 31 марта 1814 года, вызвали у обработанного наполеоновской пропагандой населения самый настоящий когнитивный диссонанс: парижане не могли поверить, что галантные, красивые, говорящие на прекрасном французском языке русские – это и есть ужасные казаки, «глотатели свечей» и «пожиратели детей». Париж тогда охватила настоящая александромания. Императора Александра I было за что любить: именно он настоял на сохранении Франции как великой державы, на возвращении на престол династии Бурбонов и на даровании Франции либеральной конституции. Но добро быстро забывается. Чем дальше отступал страх перед «маленьким капралом», Наполеоном Бонапартом, тем сильнее разгонялся страх перед мощной Россией.

Российская империя, будучи тогда лидирующей силой на континенте, не собиралась никого порабощать, однако уже в первые послевоенные годы в Европе, прежде всего во Франции и Великобритании, появляется значительное количество работ, поднимающих тему «русской угрозы».

Французские книги-близнецы о России

Для французов негативный, презрительно-высокомерный взгляд на Россию после Наполеоновских войн стал своего рода компенсаторной реакцией:

Франция потеряла свое положение лидирующей державы на континенте, именно в России она потерпела сокрушительное поражение, именно поход в Россию стал для Великой армии «началом конца». Однако такой взгляд через оптику превосходства вполне уживался с интересом, и особенно возросло внимание к России после смерти императора Александра I в 1825 году и восшествия на престол его брата, императора Николая Павловича. Французы размышляли о будущей политике России, тем более что воцарение Николая I было омрачено восстанием декабристов.

Но если в правящих кругах Франции шли дискуссии о дальнейшем внешнеполитическом курсе в рамках ненавистной большинству французов Венской системы, то общественное мнение в целом было настроено антироссийски. Причем штампы и клише восприятия уже были отработаны, и читающая публика ожидала, видела и воспринимала узнаваемый и привычный образ России. Поэтому, несмотря на то что книг о России было написано много, они были очень похожими, как, например, работы Альфонса Рабба, Ниелона Жильбера или Дж. Обернона, увидевшие свет во второй половине 1820-х годов.

Авторы используют одни и те же приемы, различаясь лишь степенью художественного мастерства, или, говоря ненаучным языком, художественного свиста. Однако историческая правда в таких произведениях и не требовалась, поскольку они соответствовали логике политического мифа, а исторические факты излагались так, чтобы образы и персонажи выглядели правдоподобными, то есть отвечали стереотипным представлениям читателей. К тому же авторы, писавшие о России, были уверены, что читатели не отправятся в далекую страну, чтобы проверить степень достоверности прочитанного.

В 1826 году Альфонс Рабб, весьма известный в то время писатель, опубликовал труд под названием «История Александра». Вероятно, он получил от издателя заказ написать книгу о России сразу после смерти императора Александра I. Возможно, для того, чтобы хоть чем-то привлечь внимание (в его произведении отсутствует какой-либо свежий взгляд, и это общее место: каждый иностранец открывает для себя Россию заново, но исходя из уже давно сформировавшихся стереотипов), он решил запугать читателя «русской угрозой» и опасностью нового нашествия варваров на Европу. Очевидно, дело было не столько в желании удивить, ведь к такому образу воинственной России читатель уже успел привыкнуть под давлением наполеоновской пропаганды. Для Рабба нападки на Россию и педалирование темы «русской угрозы» являлись скорее средством решения внутриполитических задач. Главная цель автора – критика ненавистной французам Венской системы; запугивание читателя «русской угрозой» является отличным пропагандистским приемом:

враг у ворот, но французы не готовы противостоять этой опасности, поскольку Венская система ограничивает возможности Франции и в целом лишает ее величия.

Книга Рабба интересна прежде всего тем, что в ней автор ставит проблему взаимоотношений Европы и России, рассматривая ее через призму «русской угрозы». Россия – страна, угрожающая независимости Европы, занимающая слишком непропорциональное место в системе баланса сил, если вообще можно говорить о каком-то балансе. Автор прекрасно знаком с работами просветителей и отмечает, что о «русской угрозе» предупреждал еще Ж.-Ж. Руссо, к словам которого, однако, современники не прислушались, да и сам он, по мнению Рабба, вероятно, не особенно верил, что наступит время, когда «орды калмыков разместятся лагерем под стенами Лувра». И вот теперь европейцы могут быть завоеваны «легионами воинственных варваров». Напомню, речь идет не о 1814-м годе, а о 1826-м, но Рабб запугивает читателя: враг у ворот. Содержание книги Рабба не оставляет сомнений в том, что ему хорошо известны и работа Ш.-Л. Лезюра, и фальшивое «Завещание Петра Великого», достаточно прочитать, например, строки о «быстром прогрессе, захватнических намерениях, свирепом и диком гении этой державы».

По словам А. Рабба, успехи России были связаны с ее уникальным устройством, состоящим «из элементов, присущих двум крайностям общественной жизни народов: пассивного послушания, слепой преданности, свойственных нациям, находящимся в состоянии детства, в сочетании с опытом, эгоизмом и упрямой жадностью народов, имеющих долгий опыт исторического развития». При этом европейцы, если верить Раббу, отчасти были сами виноваты в усилении России, поскольку именно они «научили русских варваров языкам, а также искусству сражаться и побеждать». Именно такое сочетание варварства и цивилизации и делало русских столь сильными: одно начало просвещало и направляло, другое наносило удар и уничтожало. Автор задается вопросом: неужели Европа вернется к тем временам, когда «гунны, готы и вандалы заполонили своим варварством римский мир», но теперь это будут «варвары Севера».

Однако, достаточно запугав читателя, Рабб немного успокаивает его, заверяя, что Европа весьма сильна, чтобы противостоять России. Более того, он надеется на возможный распад этой страны и революцию в ней как средство ее ослабления. И такие надежды, особенно среди левых политических сил, станут весьма распространенными.

Итак, страхи перед мощью России, ее преобладающим положением в Европе, ужас перед неминуемым русским нашествием и надежда на русскую революцию или какое-то иное социальное потрясение, которое может если не уничтожить Россию, то ослабить ее, – таковы главные выводы писателя. И на фоне этого нагнетания страхов перед Россией автор развивает основную тему: жесткую критику Венской системы. Создание именно такого ужасного образа России позволяло формировать общественное мнение и оказывать давление на правительство, а использование темы «русской угрозы» являлось механизмом решения собственных внутриполитических задач.

* * *

В 1827 году была опубликована похожая книга Дж. Обернона «Размышления о России, Австрии и Пруссии». Работа стала популярной, в том же году вышло еще два издания. Как и А. Рабб, Обернон главную причину зла видит в Венской системе, а в России усматривает основное препятствие для развития Франции, настаивая на союзе с Великобританией. Как и в случае с предыдущей работой, критика России и нагнетание темы «русской угрозы» являются способом решения французских проблем. Как и Рабб, автор преувеличивает потенциал России и пишет о ее поразительной мощи:

«Что значит Россия, неизвестная истории древних времен, чуждая сотню лет назад интересам Европы, которая сейчас видна повсюду, которая вмешивается везде, заставляет прогибаться перед собой наши древние монархии и находит способы и исполнителей, столь подходящих для расширения ее могущества?» Россию он характеризует следующим образом: «Россия – славянская империя. Славяне, наследники скифов, создавшие арьергард от варваров, нашествие которых разрушило Римскую империю. Они продвинулись по стопам готов, вандалов, гуннов, лангобардов и германцев, дойдя до берегов Эльбы, Дуная и Адриатики». Возглавляется Россия самодержцем, и такой смесью разных народов на обширной территории можно управлять «только с помощью войны и завоевания». Власть самодержца имеет военизированный характер и напоминает азиатский деспотизм. Крестьяне – это 50 миллионов крепостных, являющихся просто инструментами, вещами, а не людьми. Это не граждане, а лишь солдаты и труженики, сервильные и бесправные.

Россия – держава-завоевательница, при этом воинственная страсть дворянства и армии толкает эту страну к внешней экспансии и завоеваниям даже больше, нежели личные амбиции самодержца. В результате Россия методично, упорядоченно и с уже меньшими издержками проводит политику завоеваний. Она начала с подчинения Востока, чтобы потом прийти на Запад.

Русским, продолжает Обернон, кто бы ими ни управлял, имманентно присуща тяга к выходу за пределы своих национальных границ. И дальше автор буквально по пунктам перечисляет положения фальшивого «Завещания Петра Великого», не называя этого документа, но подчеркивая, что завоевательный дух жив и русские готовы и дальше следовать предначертаниям Петра Великого.

Россия увеличивает свою армию, угрожает Европе и ее соседям. Россия подчинила Польшу, сейчас угроза нависла над Османской империей, на очереди стоит Германия. Можно ли все это остановить? Таким вопросом задается Обернон.

Как видим, старые, известные со времен Сигизмунда Герберштейна клише о русском варварстве, экспансионизме, деспотизме, тотальном рабстве подданных, дополненные пунктами из мнимого «Завещания Петра Великого», вновь оказались на повестке дня. Причем такой панический, точнее, псевдопанический настрой Обернона напугал даже самих французов.

К концу 1820-х годов тема «русской угрозы» стала особенно актуальной по причине активной политики России на Востоке, связанной с Греческой революцией, Русско-персидской и Русско-турецкой войнами, хотя в Наваринской битве 8 (20) октября 1827 года против турецко-египетского флота выступили совместно флоты России, Великобритании и Франции, а в 1829 году возник даже план франко-русского сближения (речь идет о плане главы французского кабинета князя Ж. де Полиньяка. Согласно этому плану, предполагалось совместными усилиями основательно перекроить карту Европы: Россия будет укреплять свои позиции в Константинополе, а Франция расширит свои территории в Европе). Здесь мы выходим на важную проблему соотношения настроений общественного мнения и политики властей и видим, что они не всегда солидаризируются.

* * *

Подобного рода книг в эти годы было опубликовано немало. Например, в 1828 году Ниелон Жильбер напечатал антироссийский памфлет под названием «Россия, или Взгляд на положение этой империи». Цель автора – разубедить читателей в том, что Россия является естественной защитницей греков перед турками. В ней автор видит нацию-завоевательницу, за короткий исторический отрезок времени занявшую огромную территорию.

Если верить писателю, Греция для России выступает лишь предлогом. Россия воюет вовсе не за греков, а исключительно за расширение своих владений, за завоевание преобладающего положения в зоне Черноморских проливов. И далее он вспоминает фальшивое «Завещание Петра Великого», не называя его, но подчеркивая, что еще Петр предсказал, будто именно с Черного моря «его нация однажды будет доминировать над остальной Европой», в результате чего «Европа снова погрузится в мрак первых веков истории».

При этом экспансия является естественным состоянием России. Спокойствие для нее гибельно, потому что оно парализует воинственный дух, который и есть ее сущность. Как видим, перед нами изложение еще одного из пунктов так называемого «Завещания Петра Великого»: держать армию в состоянии постоянной боевой готовности.

Русские из своих пустынь («пустыни Сибири» – это ведь тоже из «Завещания Петра Великого») подступают все ближе. Их фаланги, нерегулярные на протяжении полувека, сейчас организованы по правилам строгой дисциплины и четкой тактики. Все средства использованы для того, чтобы сделать из русских полностью военизированную нацию. А те, кто в это преступно не верит, скоро увидят, насколько они ошибались.

Пятьдесят лет назад Россия была равной Польше и Швеции. Сегодня одна из этих наций стала ее провинцией, а другая не может больше сопротивляться соседу, отобравшему у нее самые плодородные земли. До Французской революции Россия могла вести войну только против державы второстепенного порядка; после 1815 года кабинет Санкт-Петербурга мог опасаться лишь коалиции самых сильных держав. Россия, по словам Жильбера, руководила действиями Священного союза против Неаполя, Пьемонта и Испании, хотя, как известно, именно «кучер Европы», австрийский князь Меттерних, был ревностным сторонником принципа интервенции, и именно австрийские войска подавляли революционные движения в Неаполе и Пьемонте, а в Испанию вообще интервенцию осуществляли французские войска. Если Россия, утверждает Жильбер, победит на Востоке, то на Западе она продолжит «инквизицию» против либерализма, о котором мечтают все народы.

Вывод Жильбера таков: у России есть все возможности для того, чтобы начать экспансию на Запад. Основными компонентами этого являются амбиции деспотичной власти и аристократии, слепая готовность рабов обслуживать эти амбиции, огромные ресурсы России и ее безмерные силы. Более того, по его словам, Россия может повторить то, что она уже сделала в 1813 году, а ее имидж страны-освободительницы будет лишь предлогом для идеологического воздействия на массы.

Жильбер сравнивает Россию с небесным светилом, появившимся на горизонте, и если его не затмит какая-то туча, то европейцы увидят повторение истории веков Цезаря, Чингисхана, Тамерлана и Магомета. Поэтому Европа, имеющая общие моральные принципы, основанные на единстве интересов, должна объединиться против этого духа завоеваний.

* * *

Итак, мы рассмотрели лишь несколько работ о России.

Возможно, у читателя сложится впечатление, что написаны они одним человеком либо французы пересказывают прочитанное друг у друга. Это вполне понятно, поскольку авторы, каждый раз открывая для себя Россию, упорно описывали Россию не реальную, а воображаемую, исходя из уже сформировавшихся стереотипных представлений о ней, транслировали изобретенные их предшественниками страхи, дополняя их конкретными деталями текущей повестки дня. То есть действовали, как сегодня принято говорить в журналистских кругах, «по одной методичке»: открывали для себя Россию и разоблачали ее лживость, деспотизм, варварство, тотальное отсутствие свободы, запугивали Европу новым нашествием варваров и штамповали эти расхожие стереотипы из одной работы в работу. Вполне логично, что такие модные пропагандистские брошюры быстро забывались, но слова-маркеры оставались и западали в память.

Конечно, были и другие работы, благожелательные к России, как, например, книга «Отшельник» Эмиля Дюпре де Сен-Мора, увидевшая свет в 1828 году и написанная по мотивам его пятилетнего пребывания в России, или опубликованная в 1826 году «Жизнь Александра I» Адриена Сезара Эгрона. Что характерно, эти работы известный французский историк ХХ века Шарль Корбе занес в разряд сервильных или легковесных, пустой болтовни и анекдотов. Для Корбе, очень серьезного исследователя, положительная оценка действий российского императора является всего лишь «глупейшим панегириком». Характерно, что примерно такие работы об Александре I принадлежат перу современной французской исследовательницы Мари-Пьер Рей. Интересно, они тоже представляют собой «глупейший панегирик» с точки зрения нынешней антирусской пропаганды? Что касается произведения Дюпре де Сен-Мора, то оно, на мой взгляд, прекрасный пример серьезного имагологического исследования. Проведя несколько лет в России, он написал книгу, в которой во многом развенчал существовавшие стереотипы, а квинтэссенцией работы могут служить его слова:

«Я живу среди варваров, но не вижу варварства». Как видим, работы публиковались разные, но книги с негативным образом России преобладали и были более востребованными, поскольку в них перед читателем представал, как сказано выше, привычный и узнаваемый образ далекой страны.