Текст книги "Птица, летящая к небу"

Пока Таисья нам об этом не рассказала, я как-то не задумывалась над тем, почему мне с недавних пор многое из того, что говорят родители, особенно мама, стало казаться неправильным. Мне всё время хочется сказать маме «нет». Папе – в меньшей степени, но, во-первых, папа не заставляет меня ходить в церковь и поститься, а во-вторых, папа в общем имеет меньше веса в нашей семье. И я не знаю, как он на самом деле ко мне относится. Надеюсь, что любит.

Мама, наверное, тоже любит, но она любит вовсе не меня, а какую-то девочку, которую она представляет и пытается сделать меня похожей на нее. Может быть, ей кажется, что эта девочка есть во мне? И она с ней разговаривает, а я слушаю эти разговоры и удивляюсь. Говорю маме «да» или «нет», нисколько не веря в то, что говорю. Киваю, делаю вид, что согласна. А как иначе? Мама будет добиваться согласия любой ценой. Лучше согласиться сразу.

Таисья говорит, что взросление начинается с того, что человек сбрасывает родительскую опеку, как змея сбрасывает свою старую шкурку, и живет по-своему. Не знаю, верить ли Таисье, которая часто говорит что-то, что очень резко отличается от слов моих родителей. И зачем тогда родители меня воспитывали почти пятнадцать лет, если я всё равно всё сброшу и пойду дальше растить свою собственную шкуру, какую-то другую? И почему так получается, что под этой шкуркой – я совсем иная, не та, которую хотели бы видеть мама с папой?

У нашего дома я встретила соседку Людмилу, которая всегда подходит к маме, если видит ее, и начинает разговоры о том, что скоро наш дом сломают, а нас переселят к черту на кулички из нашего старого района, из которого ночью можно за десять минут на машине доехать до Кремля. Мне кажется, что у самой Людмилы машины нет, и вообще непонятно, зачем кому-то ехать ночью до Кремля, но это ее волнует больше всего.

Она рассказывает маме, что людей из соседней пятиэтажки поселили так далеко, что им теперь ехать на работу два с половиной часа. А кого-то поселили в новый сорокаэтажный дом, который построили на краю шоссе в нашем районе, но там квартиры похожи на пеналы. Наверное, Людмила представляет себе какие-то другие предметы, потому что у меня пенал с первого класса – мягкий и желтый кошелек с молнией, овальный, в который можно впихнуть много ручек, карандашей, ластиков, шпаргалок, а также циркуль, конфету, зеркальце и даже телефон.

– Передай маме, что уже есть схема расселения нашего микрорайона! – крикнула мне соседка вслед и поправила зеленую шляпку, похожую на цветочный горшочек, которая съехала у нее на одно ухо. – Я пишу прокурору, но мне пока не отвечают. Что же это такое! Из такого шикарного района нас куда вышлют?

Я побыстрее пошла к нашему подъезду, потому что никогда не знаю, как разговаривать с такими взрослыми. Мне не жалко будет, если нас куда-то насильно выселят. Мне не нравятся огромные черные дома, которые теперь нависают над нашим домом. И мне нельзя больше ходить в мой театр, очень долго еще или всегда. И я ненавижу свою школу, Сомова и Плужина и всех остальных, кто смеется вместе с ними или молча отворачивается.

Сбоку у лестницы, на кусочке земли, где иногда летом высаживают цветы, а сейчас были пожухлые остатки травы, я заметила какой-то темный предмет. Я присмотрелась. Ничего себе… Это был чей-то телефон. Я осторожно взяла его. Кто-то обронил настоящий смартфон. Я дотронулась до него, он сразу включился. На заставке была бегущая белая лошадь с развивающейся гривой. Моя мечта – не лошадь, конечно, а смартфон. Вот, пожалуйста, сам в руки пришел. Я оглянулась. Никого рядом, кто мог бы его потерять, не было. Поколебавшись несколько секунд, я положила телефон в карман и вошла в подъезд.

Глава третья

У нашей двери стояла какая-то женщина и задумчиво перелистывала пальцем что-то в своем телефоне. Я в нерешительности остановилась между вторым и третьим этажом. Странная какая женщина… В короткой юбке, совсем не по сезону, плотных светло-серых колготках с рисунком сбоку, коротенькой искусственной шубке, синей, с яркими красными мазками, и ярко-розовом берете с черным помпоном. Рядом была огромная клетчатая сумка, в которой люди обычно приносят что-то продавать на рынок. И еще небольшой чемодан с двумя наклейками: «Стой!» и улыбающейся мордой крокодила.

Я осторожно сделала два шага назад по лестнице, нащупывая ногой ступеньку. Заметив меня, она улыбнулась:

– Приве-е-ет! Ну вот! А то ж я думаю – и что мне никто даже дверь не откроет?

– А вы к нам?

– Кристинка! Да ты что! Я ж тетя Ира! Ты что, не помнишь меня? Я сразу тебя узнала! Сашка фотки присылал с Нового года!

Я смутно помнила папину сестру, когда я видела ее в последний раз, мне было не больше семи лет. Она всегда носила шорты и майку с тонкими лямками или ярко-желтое платье, очень короткое и красивое, с большими оранжевыми и красными цветами. Всё, я больше ничего не помню. Лица не помню. Еще помню, как ее поймали с сигаретой и отругали. Из чего я делаю вывод, что ей тогда было не так много лет, и она гораздо моложе моего папы, то есть своего брата. Папины родители не курят, и, когда мы к ним ездили, он тоже прятался от них с сигаретой. А мама над ним смеялась и грозилась сдать его. Почему-то мы больше к ним не ездим. Иногда папа разговаривает с бабушкой по телефону, передает всем нам привет, а мама только вздыхает: «Им тоже!» – и отворачивается.

– Ну, вспомнила тетю?

Я неуверенно кивнула.

– Открывай! – весело продолжила тетя Ира. – У тебя же есть ключ? А то что-то Сашка не отвечает. Вы же знали, что я приеду?

Я не стала ничего говорить, открыла дверь, думая, что будет, если окажется, что эта женщина никакая не папина сестра, а воровка.

Она оставила в прихожей сумку и сразу прошла в комнату, не снимая ботинок и затащив чемодан на колесиках.

– Да… Не развернешься… А это что, кошка у вас? Или кот? Обожаю котов. Кыс-кыс, иди сюда!..

Я не знала, как ей сказать, чтобы она сняла обувь, потому что сегодня как раз моя очередь мыть пол. Когда выяснилось, что у меня одна нога выросла заметно длиннее другой, мама сначала объявила, что наш график мытья пола отменяется, и теперь всегда его будет мыть она одна, потому что папы и Вовы в этом графике нет. Но через некоторое время всё само собой вернулось. Мама как-то раз оглянулась, нахмурилась, сказала: «А ты не собираешься пол мыть, что ли?» И я подумала, что лучше ей не напоминать ее же собственные слова. Потому что она или забыла, или поменяла мнение, так у взрослых бывает. И лучше не бодаться.

– Ммм… да-а-а-а… – Тетя Ира, если это, конечно, была она, походила еще по большой комнате и заглянула в нашу с Вовой. – А здесь кто живет? Ты? И… Коля, то есть… Вова? Вовка… маленький смешной такой был… бутуз…

Я насторожилась еще больше. Она забыла, как зовут ее племянника? И Вова растолстел совсем недавно… Что мне делать? Звонить маме или папе?

– А кухня где у вас? Здесь, в закуточке? Московская кухня, ясно… Как вы тут помещаетесь? – Она прошла на кухню, налила себе воды из чайника в мою чашку. – Фу, какая у вас вода… Еще хуже, чем у нас. Вы из-под крана пьете?

– Нет, из фильтра.

– Ладно, придется привыкать. Куда вещи можно положить? Где у вас деньги лежат? Мне кое-что надо спрятать. – Тетя Ира подмигнула мне и засмеялась.

Всё, я поняла, что пропала. И я, и наша квартира, и родительские сбережения – ведь они где-то есть, спрятанные, перепрятанные… Мама часто говорит: «Пропадут все наши сбережения, давай положим на счет!» А папа отнекивается, объясняет, что и так и так пропадут, если будет кризис. А у нас в стране кризисы постоянно, раз в десять лет обязательно.

– Кристинка, что ты как неживая? Ты же меня помнишь? Я тетя Ира, со Ставрополя, ну, что ты?

Я кивнула, думая, что надо написать маме сообщение, но она сразу перезвонит и начнет ругать меня за то, что я пустила незнакомую женщину в дом. А если это окажется все-таки настоящая тетя Ира, отругает за то, что я ее подозреваю.

– Я буду теперь работать в Москве! Когда работу найду… А пока поживу у вас. – Она быстро открыла чемодан, достала из сумки стопку одежды и положила всё в шкаф, сдвинув всё на одной полке. Интересно, что скажет мама… – Ну что, рассказывай, как живешь? Ты почему не в школе? Ух, какой у тебя ботинок… Ничего себе…

Я как раз сняла ботинки, чтобы помыть их и надеть снова.

– Что у тебя с ногой?

Я промолчала. Почему каждый считает, что может спрашивать меня об этом? Я же не спрашиваю, что у нее с волосами, почему они такие жидкие, что просвечивается голова сквозь темные и светлые крашеные прядки. Или с ушами, почему они такие некрасивые, похожи на пельмени, которые лепит Вова, когда мама, слепив сотый пельмень, в сердцах кричит: «Вовка! Давай! Мать уже падает! Иди на помощь!»

– Ну что, я сейчас приму ванну… М-м-м, как я мечтала вот так приехать в Москву и сразу лечь в ванну. А потом – в зоопарк! Я хочу покормить жирафа, сфоткаешь меня? Кристинка, ну, что ты как немая… Подожди… – Тетя Ира подошла ко мне и попыталась взять меня за подбородок.

Я уловила запах сладких духов, сигарет и какой-то еды.

– А у тебя всё хорошо? Ты в школе учишься?

– Учусь. – Я отступила от нее подальше.

– Ладно! – Тетя Ира быстро скинула свитер, брюки, осталась в черном белье. – Я в ванную! Поставь пока чайник! Я там варенье привезла, впихнули в последний момент. Доставай из сумки! Не разбей! Да, там же всем подарки! Тебе – деревянная ложка, настоящая, папка сам делал, стругал! Для внучки для своей… Говорит, забыли совсем стариков… И еще там закрутки… кабачки… для всех… Кота как зовут?

– Моня…

Я немного успокоилась, потому что вряд ли бы воровка стала так себя вести. Подарки всем… А может, это для отвода глаз? Чтобы отвлечь меня? Воры часто отвлекают… А что у нас особенно воровать? Но она спрашивала, где у нас лежат деньги… Я, конечно, не скажу, а она никогда не догадается. Да и что у нас воровать?

Место для тайника мы выбирали всей семьей, спорили целую неделю. Не знаю точно, сколько там лежит денег, но знаю, что не хватает на новую машину. Папа хочет купить подержанный внедорожник, не очень старый и самой лучшей марки, поэтому денег надо накопить довольно много.

Каких только мест мы не придумывали! Оказывается, ни в бельевом шкафу, ни в банке из-под крупы, ни в бачке туалета хранить деньги нельзя. Все воры как раз сразу туда и лезут, потому что люди прячут там всё ценное.

Вова предложил своего старого робота, игрушку, которую я больше всего боялась в детстве. Робот ходил по нашей комнате, почему-то всегда в мою сторону, и был тогда ростом с меня.

Мама хотела положить деньги в небольшой целлофановый пакет и закопать его в землю в цветочном горшке.

Мне же казалось, что самое безопасное место – в кладовке, потому что там столько вещей, что невозможно найти свои сапоги, когда наступает зима. В прошлом году мороз пришел неожиданно, ударил однажды ночью, и мама утром полезла в кладовку и нашла два своих разных сапога, сначала смеялась, потом сердилась, потом даже плакала, потому что уже смеялись мы. Пары сапогам нашлись, правда только вечером.

Но папа отмёл все предложения и повесил наши сбережения на балкон, на веревку, внутрь своих старых темно-синих треников. Ни одному вору не придет в голову, что всё свое самое дорогое человек вывесит на улицу, так считает папа. Мне-то кажется, что ни одному вору просто не придет в голову лезть в нашу квартиру со старыми окнами, облезлой дверью, на которой маленький Вова когда-то написал ручкой «Вова». Но мама говорит, что и не в такие квартиры лазают и находят там несметные сокровища, которые люди копят всю жизнь, чтобы однажды купить хорошую машину и где-то далеко большой дом и уехать из пыльной и грязной Москвы, где никто никому не нужен.

– Ой… – Тетя Ира, совершенно голая, вышла из ванной. – А что, у вас нет ванны? Ничего себе москвичи… А я-то думала…

Папа выбросил ванну несколько лет назад, чтобы влезла стиральная машинка, и поставил душевую кабину. Я хотела сказать об этом тете Ире, но загляделась на ее цветную татуировку на бедре. Она заметила мой взгляд.

– Красивучая, скажи? – Тетя Ира расставила руки в стороны и покрутилась, пританцовывая, сильно качая бедрами, как негритянка. – Я сделала временную, а она почему-то не смывается. Уже год хожу. Краски такие, японские. Хочешь, тебе сделаем? У меня есть с собой. Я думала, может, в салон устроюсь. Будет у меня такая эксклюзивная услуга… с сюрпризом! Думаешь, что татушка временная, а она не смывается! Я тебе ногти шикарные сделаю, сейчас помоюсь, чаю попьем и приступим. А потом сразу в зоопарк. Можешь пока мой лифчик примерить! У тебя такого нет! – Она опять засмеялась и, послав себе воздушный поцелуй в зеркало, вернулась в ванную.

А я в этот момент услышала незнакомый звонок и не сразу поняла, что это звонит чужой телефон, который я подобрала у подъезда.

– Привет. – Голос был мужской, явно очень молодой.

– Привет, – невольно ответила я.

– У тебя мой телефон? Отдашь его?

Я вздохнула.

– Отдам.

– Где нашла?

– У подъезда.

– Какой?

– Номер три…

– Где?

– Напротив стройки…

– Пятиэтажка?

– Да.

– Я понял. Хорошо. Через пятнадцать минут. – Парень, который со мной разговаривал, явно нервничал. Наверное, боялся, что я не отдам телефон. И еще… Мне показалось, что он не очень хорошо говорит по-русски.

Я молчала, потому что тетя Ира неожиданно громко запела в ванной.

– Алло! Ты слышишь? Я заплачу сто рублей… Триста рублей!

– Я отдам телефон.

Когда я вышла из подъезда, никакого мальчика у двери не было. Но поодаль стоял велосипед, и на лавочке курил парень, он был в черной маске, и я не поняла, сколько ему лет. Но точно больше, чем мне. Рядом с ним стояла большая желтая коробка «Яндекс. еды». На нем была яркая куртка, которую носят разносчики еды, чтобы все видели, что к кому-то едет еда. Коробка желтая, значит, и куртка черно-желтая.

Я в нерешительности остановилась. Юноша посмотрел на меня и стянул черную маску пониже, чтобы было удобно разговаривать.

– Это ты?

Я кивнула, голос был тот же – ломкий и высокий, но довольно приятный. Волосы у парня были темные, глаза очень красивые, с длинными ресницами и неуловимого цвета – мне показалось серо-зеленые, и в целом, если меня спроси, бывают ли такие разносчики еды, я бы поспорила, что нет. Потому что он был такой необычный и красивый, что я на секунду даже замерла.

– Ну, давай.

Я не сразу поняла, что он имеет в виду. Парень протянул руку.

– Вот деньги.

Я достала из кармана телефон.

– Это твой?

Он усмехнулся и стал еще красивее.

– Возьми. – Он протянул мне сто рублей.

Я не стала говорить, что он обещал триста, потому что могла бы отдать ему телефон и просто так. Но я коплю деньги на телефон, поэтому взяла купюру.

– Где нашла?

Я молча показала на дверь.

– Как тебя зовут?

– Тина. – Я отчего-то так растерялась, что мой голос прозвучал хрипло.

– Ты красивая, Тина. – Он смотрел на меня с улыбкой, в которой было что-то такое, что у меня застучало сердце. – Пока!

– Пока. – Я повернулась и быстро ушла в подъезд, стараясь не прихрамывать, хотя больше всего на свете мне хотелось стоять рядом с ним и смотреть на него. В его лице было что-то такое необычное и притягивающее. Когда я поднималась по лестнице, я поняла, что даже не спросила, как его зовут. Я решила, что буду звать его про себя Лелуш.

Есть в Китае такой русский парень, он жил там несколько лет и случайно стал популярной фотомоделью. Нам рассказала о нем Таисья (она вообще часто рассказывает нам о Китае и советует начинать учить китайский язык), а вечером я нашла его в Сети. Вова потом смотрел мою историю поиска, которую я не успела удалить, и смеялся, что я верю такой ерунде. Таисья тоже верит. Он попал в реалити-шоу, вместе с другими молодыми людьми его отправили на остров, где ему очень не понравилось, у него, как и у всех, забрали телефон и ноутбук. И он стал прикладывать все усилия, чтобы вырваться оттуда. Для этого ему надо было стать хуже всех. Поэтому он специально плохо пел, не шутил, не улыбался, отвечал на все вопросы неохотно, вообще всё делал плохо, надеясь, что его выгонят. И чем хуже он себя вел, чем мрачнее становился, тем большую популярность он набирал, пока не выиграл шоу. Пишут, что в Китае среди молодежи это сейчас модно, даже есть специальное название – «мрачное ничегонеделание».

Учиться – очень дорого, хорошую работу найти трудно, и молодые люди не хотят тратить свою жизнь на бессмысленную борьбу с системой, потому что ее побороть невозможно. Она всё равно сломает и подчинит тебя – неважно, будешь ли ты бороться или согласишься с ней. Единственный способ не превратиться в фарш – это отказаться от ценностей, которые считаются обязательными в той системе, и просто жить. Мы с Таисьей говорили об этом целый урок и даже остались на перемену. Я не принимала участие в дискуссии, только слушала. А кто-то спорил, потому что, как говорит Таисья, уже стал фаршем.

Мне показалось, что мой новый знакомый очень похож на Лелуша, пока тот не решил покрасить свои черные от рождения волосы и не стал блондином. Глаза – серо-зеленые, внимательные, похожи. Брови похожи, нос. И, главное, – улыбка. У Лелуша фанатов столько же, сколько бывает у молодых артистов, снимающихся в сериалах. А на него все хотят смотреть, больше ничего. Мне он тоже нравится.

Когда я поднялась, тетя Ира уже вышла из ванной.

– Фу! – сказала она. – Наконец-то помылась! В плацкарте такой вонизм был! Когда у меня будет свой салон красоты в Москве, я буду ездить в люксе – одноместное купе, с креслом и туалетом, представляешь? Там, знаешь, сколько билет стоит? – Тетя Ира засмеялась. – Пять моих зарплат! Нет, ну теперь всё! Я уже к этой нищете не вернусь! Знаешь, у нас какая нищета в городе? Только одна улица асфальтированная. Нет, две! Карла Маркса и Ленина. А съезжаешь в сторону – всё! Крындец, одни ямы! Не, это не для меня. Разруха и убожество. Родители на дачу совсем переехали, фермерами стали. Копают, растят, перерабатывают, запасают, потом едят свои запасы и сажают рассаду. И так весь год. А мне приходится ползать в городе по грязи, а в земле копаться не люблю. Я что, крестьянка? Москва – другое дело. Тут всё можно. Ммммм… – Тетя Ира потянулась. – Мечта!.. Ну, давай поедим. Доставай, я там курицу в поезде не доела. Неси сумку.

Я с некоторым сомнением приволокла сумку из прихожей. Тетя Ира стала доставать свои вещи прямо на кухонный стол.

– Так, это я зря взяла… Хочешь – возьми! – Она протянула мне ярко-зеленую кофточку, на которой улыбался черно-белый тигр. – Классная вещь. Только мне маловата стала. Я стала поправляться, представляешь? Всё время ем на работе, ничего поделать с собой не могу. Как тогда Витьку выгнала, ой… короче, я тебе расскажу потом… Так на меня просто жор напал! И сейчас то же самое – жру и жру… – Тетя Ира весело засмеялась. – Это гормоны! Женские гормоны требуют или еды, или… Ну ты сама понимаешь! У тебя уже месячные есть? А? Курицу отрезай, вот эту часть кошке отдай, она на пол падала в поезде, там, где гузка.

Я кивнула, проклиная себя за безвольность и трусость. Зачем я разговариваю с этой странной тетей Ирой? Может, это вообще не папина сестра, а хитрая мошенница, которая войдет ко мне в доверие, нальет мне сейчас в чай снотворное, и проснусь я уже где-нибудь в Киргизии или Турции в рабстве? Я читала, что такое часто бывает с глупыми дурами вроде меня.

Я осторожно пододвинула к себе чашку, в которую тетя Ира только что энергично налила чай, бросив туда три кусочка сахара. Вот возьму и вылью в раковину, и совсем не буду ничего бояться…

– Пей, пей! Шикарный чай! Я специально купила, чтобы в Москву ехать. Это из Китая. Одна девчонка, клиентка моя, сначала была учительницей, а потом ей надоело, что дети матом на нее орут, а родители жалуются, что она плохо учит, и она стала бизнесом заниматься. Мотается всё время на Дальний Восток. И привозит очень хорошие вещи. На продажу – всякое дерьмо, тапки, платья из переработанных пластиковых пакетов – да, да, правда! Они всё из пакетов делают, даже лапшу! А себе – всё очень-очень хорошее. Мне в подарочек принесла чай, мне понравилось, я для московских родственников заказала. Для вас! Они там, представляешь, всё, что для себя делают, – отличные товары! А для остальных – жуть. Знаешь, как китайцы называют европейцев? «Волосатики»! И еще «кривые орешки». Я тоже, кстати, начала учить китайский. Уже семь иероглифов знаю. Трудно… Мозги прямо скрипят! Потом нарисую тебе на плече один… Пей! Это чай из китайского гриба, я забыла название… Ну в общем, кто его пьет, доживет до ста двадцати лет. И зубы новые вырастут в девяносто. Правда-правда! У него запах не очень, кошками пахнет… Но потом привыкнешь! Что ты?

– Мне… нельзя пить сегодня, – наконец выдавила я из себя. Чай на самом деле пах то ли прелой соломой, то ли нашим дачным крыльцом, где летом спят уличные кошки и метят его, то ли еще чем-то, ни на что не похожим. Даже если она моя настоящая тетя, я такой чай пить не буду.

– Да? А почему?

– Я… анализы сдаю.

– Зачем? – Тетя Ира широко раскрыла глаза.

– Я… беременная.

Не знаю, почему я это сказала. Ну не говорить же, что у меня одна нога выросла короче другой. Или вторая длиннее первой – кто знает, как они должны были вырасти. А никакой другой диагноз мне в голову не пришел. Тем более беременным нельзя есть и пить всякую ерунду, это уж я точно знаю.

– Да ты что? – как-то не очень удивилась тетя Ира. – А родители знают?

Я промолчала, чтобы не говорить ни да, ни нет. На всякий случай неопределенно качнула головой.

– Да… А кто он?

Я пожала плечами.

– Что? Ну, красивый хотя бы?

– Ага.

– А глаза какие?

– Зеленые.

– Ух ты… А он знает?

– Нет.

– Ну вообще… А что, ты рожать будешь?

Я вздохнула.

Тетя Ира быстро достала сигареты из сумки.

– Ты куришь?

Я помотала головой.

– Я тоже бросила. Это я просто так, на нервной почве. Москва все-таки!.. Имей в виду – на самом деле это совсем не вредно. Не вреднее, чем делать два раза в год аборты. И жрать всухомятку дерьмо всякое. Как мы на работе. У нас клиенты без перерыва записываются, вообще нет времени на пожрать. И хозяйка стерва такая – следит, чтобы не отвлекались. Это же подружка моя, то есть раньше была, мы вместе еще со школы, а потом у нее такой мужик появился… – Тетя Ира скривилась и показала язык, я с ужасом увидела у нее на языке черный блестящий шарик, ненавижу шарики на языке, у нас некоторые себе так делают, я не могу на них смотреть. – Короче! Купил ей салон красоты, потом его продал и купил другой, а в том салоне такие допуслуги, что она резко разбогатела, и это, знаешь, стала такая прям жадная… Так вот, в туалет побежишь, на улицу надо выйти и снова войти в другую дверь, туда бежишь – бутерброд заглотишь, обратно – покуришь, вот и весь перерыв. Не, я, конечно, допуслуги – ни-ни… Я девушка честная… Я там по маникюру-педикюру… А сколько у тебя месяцев? Три уже есть? Один раз можно делать аборт. Ну или два. Просто часто нельзя делать. Да-а-а… Слу-у-шай… Я тебе расскажу сейчас, что со мной было, когда мне было тринадцать… Тебе сколько?

– Шестнадцать скоро будет… – прибавила я себе почти два года. Какая разница? Мама говорит, что после четырнадцати лет все уже взрослые. Правда, она это не мне говорит, а папе, когда он меня защищает, но я всё слышу, потому что мама не умеет говорить тихо. Иногда я сама себя спрашиваю – я люблю свою маму? А она? Она любит меня? И точного ответа не нахожу.

– О, шестнадцать? – обрадовалась тетя Ира. – Значит, тебе можно всё рассказывать. И рожать, кстати, можно! Есть страна, где очень хорошо относятся к тому, если женщина рожает без мужа. Этих детей потом забирают в армию, и из них получаются отличные солдаты, потому что им с пеленок говорят, что они солдаты. А, кстати, и пеленок у них нет. Они так лежат, без всего, орут голодные. Зато вырастают очень сильными. Слабые помирают, конечно… Но зато остальные – богатыри, и эти… которые по стенкам бегают вверх-вниз… Только, черт, я забыла, какая это страна. Я фильм такой видела. Вот, можно поехать туда родить. Или ты замуж за него хочешь?

Всё происходящее казалось мне такой нереальностью, что я просто кивнула. Что с ней спорить? Она всё время говорит такие странные вещи, они никак не вяжутся с тем, что я знаю о жизни.

– Я тебя всему научу. Я всегда мечтала, чтобы у меня была такая подружка. Всё, будем с тобой дружить. Идет?

Я кивнула. Интересно, что скажет мама, когда увидит тетю Иру. И услышит.

– Кстати, – тетя Ира вдруг нахмурилась, как будто поняла мои мысли, – твоя мама меня терпеть не может. Я написала, что приеду, а она сказала – у нас места нет. Я это в прошлом году написала. А в этом даже и писать не стала. Ну там… Сашке написала… а он даже не ответил ничего… А места-то у вас полно! Еще и подружка моя может приехать. – Тетя Ира засмеялась. – Шучу! Подружке ее мужик квартиру в Москве купил. Мммм… – Она мечтательно закатила глаза. Жилищный комплекс «Сердце столицы». Представляешь! С видом на реку!

– И на СИЗО… Это здесь, рядом. Мы иногда мимо ездим.

– Да ладно? СИЗО?.. – Тетя Ира стала смеяться.

И я увидела, что она точно младше моих папы и мамы. Лет на десять или хотя бы семь. Мама с папой так заливисто, как дети, никогда не смеются. И еще я увидела, что у нее есть вырванные зубы.

– Вот я ей скажу! А то «сердце столицы, сердце столицы…». Я тоже себе квартиру куплю, разбогатею и куплю. Я всё время присматриваю, мне реклама приходит. Я посчитала – за два года можно купить шикарные апартаменты на одного. Подкоплю, я умею себе отказывать, вообще могу одну гречу есть… Главное – работу найти и кредит взять! Там всё – и туалет, и кухня, и балкон, и метро рядом, станция какая-то, не помню… Лес там еще вокруг, птицы, грибы… Будешь ко мне приезжать! Ну что, в зоопарк?

Я неопределенно мотнула головой. Наверное, надо позвонить маме или папе. Но они будут меня ругать за то, что я пустила незнакомого мне человека в дом.

– Маме позвони, – неожиданно сказала тетя Ира. Увидев, как я вытаращила глаза, она засмеялась: – Что? Думала об этом? Я часто угадываю мысли. Я как раз такой салон хочу открыть. Только я по заказу не могу угадывать. Вдруг что-то слышу. А если хочу специально, то не получается.

– А как же вы будете в салоне угадывать? – все-таки спросила я.

– Тренироваться буду! Я же еще маникюр буду делать. Параллельно. – Тетя Ира покрутила пальцами, и я обратила внимание, что руки у нее довольно крепкие, рабочие, не изнеженные, пальцы толстоватые и некрасивые. – Вообще это всё очень сложно. Лучше бы, конечно, сразу кого-то нормального встретить и всё. Чтобы кредит не брать. Купил бы мне салон и квартиру, а я бы уж развернулась. И еще я хочу детей ему потом родить, можно троих. Ну, или одного хотя бы… А то мне уже… Как ты думаешь, сколько мне лет?

Я внимательно посмотрела на нее. Я совсем не понимаю возраст.

– Тридцать восемь, – на всякий случай сказала я побольше.

– Сколько?! – Тетя Ира захохотала и стала бить себя по щекам. – Вот это потому, что я ехала в автобусе почти сутки! То есть… я хотела сначала в плацкарте, но потом решила, что в автобусе-то комфортнее и как-то приличнее! Все европейцы так ездят. Села – вжик! – и в Москве. С братиком повидаюсь, я его, знаешь, сколько не видела! Уже вообще не узнаю.

– А он вас узнает? – осторожно спросила я, думая, напоминать ли тете Ире, что она недавно рассказывала, что жареная курица в поезде упала на свою гузку и что в плацкарте очень воняло, или не надо?

Тетя Ира подмигнула мне:

– Вот и посмотрим! А мне – двадцать девять! – Она посмотрела на меня. – Ну, то есть тридцать два. Да. Тридцать два и не копейкой больше. Всё. Надо высыпаться и отлично питаться. Сейчас пойдем купим яиц и будем есть белок. Чтобы всегда хорошо выглядеть, надо съедать по восемь яиц в день. И по два помидора. Я, может, еще буду свой блог вести – о том, как надо жить. Мне всё время хочется начать. Но я ждала, пока приеду в Москву. Потому что надо, чтобы мне верили. А кто мне поверит, если я из своего Щелкана всех учить буду? А здесь… Вот пойду на мост, там, где эти ваши башни… Как их…

– Москва-Сити?

– Да! И там первый раз запишу. Давай, звони матери… Или лучше не надо! А то вдруг она скажет, чтобы ты меня выгнала! – Тетя Ира засмеялась, но как-то не очень весело. – А меня и так уже выгнали. Там, дома. Мне поэтому возвращаться некуда.

– А кто вас выгнал?

– Кто-кто… – Она вздохнула. – Жильцы! Я же квартиру сдала, сама пошла жить к Лёхе, это мой… ну, в общем, бывший.

Тетя Ира только что упоминала какого-то Витьку… Может быть, у нее не один «бывший»?

– Лёха как раз мне говорил: «Сдавай квартиру, сдавай, деньги вперед за год бери…» А он драться стал, и я от него ушла, к себе вернулась. А жильцы сказали, что по закону еще четыре месяца будут жить, и привели участкового. И мне жить негде. А потом там – бац! – и Лёха оказался, потому что я сдуру-то его прописала… Ну в общем… Вот, короче, к вам приехала.

– На четыре месяца? – уточнила я.

– Да я в Москве вообще останусь! Ты что! Я ж двое суток ехала в автобусе!

Только что было «сутки», но я не стала ее поправлять.

– Ну, давай, бери деньги и пошли.

Я насторожилась.

– Что? У меня денег-то не осталось. Лёха все деньги забрал. Он хороший человек, понимаешь? Поэтому я ему поверила. Он хотел свой бизнес открывать. У других же получается! Вон его одноклассники – у кого-то магазин свой или трейлер… А Лёха сначала машины продавал, а потом хотел школу бокса открыть. Помещение взял в аренду. И там чтобы еще магазинчики были, и чтобы я там тоже работала – директором по этому… как его… маркетингу! Но потом как-то не пошло. Я даже не знаю, что там у него случилось. Люди какие-то попались мутные… обманули… В общем, все мои деньги пропали, мы же вместе хотели бизнес-то открывать…

Тетя Ира, приговаривая, ходила по комнате, рассматривая вещи, фотографии, висевшие на стене, иконы.

– Хорошо у вас, уютно. Танька божий человек, икон сколько… Да-а-а… А как вы тут все помещаетесь? Еще же есть Вова… Он не ушел никуда? С вами живет?

У тети Иры мысли скакали быстро-быстро и в разные стороны, я пока не могла к этому привыкнуть, так же, как и к ее особому выговору. Она говорила быстро-быстро, гораздо быстрее, чем мы, и некоторые слова произносила по-своему.

– Слушай, раз ты не очень хочешь в зоопарк… Давай я немного посплю, я ж не выспалась! – Тетя Ира решительно прошла в нашу с Вовой комнату и, быстро оглядевшись, выбрала мою кровать, может быть, потому, что на Вовином разложенном кресле валялись его джинсы, свитер и четыре разных носка, Вова с утра никак не мог найти пару к серому носку. – Я в машине-то отлично спала, но сто раз просыпалась. С человеком же надо разговаривать, а то он заснет за рулем! Бла-бла-бла кар, поэтому так это и называется. Это в пять раз дешевле! Я вообще за сто рублей сначала с одним договорилась, но он… – Тетя Ира хмыкнула и продолжать не стала. – Слишком хорошо о себе подумали и слишком плохо обо мне! Я за билет только деньгами плачу, вот так! – Сказала она не мне, а кому-то, кто слушал ее в окне. – Ясно? А то ишь… А доехала с нормальным человеком, он товары на своем старом «опеле» возит туда-обратно. Туда – овощи, оттуда – всякое там, тоже китайское и турецкое, что-то очень неприличное… Ой, ну плохо, что ты малявка, ничего тебе не расскажешь… Или можно?