Текст книги "Птица, летящая к небу"

Я вздохнула. На чем все-таки тетя Ира приехала в Москву? На всем сразу?

– Ладно! Меньше знаешь, крепче спишь. А то как насмотришься на ночь кровищи и порнухи, сна никакого. Перед глазами то чужие задницы, то головы и руки оторванные… Не смотри на ночь! Ой, а меня как-то, знаешь, в сон клонит… – Она двумя сильными движениями взбила мою подушку, так что звякнули браслетики на ее обоих запястьях, и прилегла. – Разбуди меня через час, хорошо? А то я могу проспать до вечера. А у меня еще дела есть!

Все-таки, наверное, это настоящая тетя Ира, а не воровка, раз она легла у нас спать. Недавно я смотрела фильм вместе с Вовой, где биоробот, очень красивая девушка с прозрачными руками и животом, ловко и умно обманула человека. Но тетя Ира точно не биоробот. Хотя откуда я это знаю?

Когда тетя Ира закрыла глаза, я незаметно взяла с полки коробочку, в которой лежали мои сережки и триста рублей. Сережки крохотные, но золотые, мне их подарила Нора Иванян на день рожденья, хотя я и не приглашала ее праздновать. Мне редко празднуют день рожденья, потому что он в самом начале сентября, третьего числа, когда все пытаются отойти от лета и привыкнуть к урокам, покупают обложки для тетрадей и контурных карт. У меня уши не проколоты, но всё равно было очень приятно. Нора Иванян потом один раз спросила меня, буду ли я прокалывать уши, я сказала, что когда-нибудь буду. И теперь она просто грустно смотрит на мои уши, когда разговаривает со мной.

– Да ты не бойся! – пробормотала тетя Ира с закрытыми глазами. – Я ничего не возьму! Ты что! Я лучше с голода умру, чем чужое возьму! Мне уже одного срока хватило!

Я замерла. Тетя Ира открыла глаза.

– Что? Испугалась? Да я подралась с одной там… с соседкой, короче. Мне не настоящий срок впаяли. Так! Ерунда! По сто шестнадцатой, два месяца работ… Я поработала неделю, а потом договорилась, бутылку хорошую купила, да и всё. Я сама такой коньяк никогда не пробовала! Я иногда в месяц столько зарабатываю, сколько он стоит. Так что не боись. Иришка Конькова в лоб дать может, а чужое – ни-ни!

Я постаралась кивнуть как можно спокойнее и задом вышла из комнаты, прихватив под мышку Вовин ноутбук. Почему она Конькова, если папа – Кулебин, так же, как я? Была замужем? Лёха – это ее муж? Вообще странно, что я так мало знаю про свою собственную тетю.

Будить через час я тетю Иру не стала, потому что сидела-сидела в Интернете, читала и смотрела всё подряд и тоже незаметно уснула. А когда проснулась, услышала, как кто-то весело напевает на кухне и гремит посудой. И одновременно раздался звук открываемой двери. Я очень понадеялась, что это Вова, как обычно, сбежал с последней пары и пораньше пришел домой. Но из прихожей выглянула мама:

– Что тут происходит? Ты уже дома? У тебя не семь уроков сегодня?

Мама как будто не видела и не слышала, что я сижу на диване, а на кухне гремит и поет еще кто-то.

– Ты заболела? – Мама осеклась и медленно посмотрела в сторону кухни. – Я не поняла…

– Здрасьти! – В дверях кухни появилась тетя Ира.

Она переоделась, повязала мамин фартук и высоко убрала волосы, так что на макушке образовался разноцветный пук, со светлыми, рыжими и голубыми прядками. Как-то я не обратила внимания, что у нее еще и волосы голубые, частично… Мне кажется, когда она приехала, этого не было. Тетя Ира вытирала муку с рук большим черным махровым полотенцем, с которым папа иногда ходит в бассейн. – Тань, это я! – весело объявила тетя Ира.

– Добрый день, Ирина, – крайне недоброжелательно проговорила моя мама и посмотрела в мою сторону. – Это что? – спросила она меня, как будто тетю Иру привела в гости лично я.

Тетя Ира отложила полотенце, шумно вздохнула и неожиданно засмеялась:

– Я так и думала! Вот ехала и думала – а Танька-то меня выпрет!

Мама поморщилась.

– Ты зачем приехала?

– Да пожалуйста! – Тетя Ира сняла фартук и прошла в нашу с Вовой комнату, куда она успела перенести сумку и чемоданчик. – Я, кстати, тебе подарок привезла. – Она пошуршала пакетами и вынесла большую кедровую шишку, завернутую в пластик и завязанную ленточкой. – Сила Сибири!

– Где ты, а где Сибирь, Ир! – устало сказала мама и села на бортик дивана. – Ну, а ты, моя прелесть, почему с уроков ушла?

Я инстинктивно вытянулась в струну. Когда мама называет меня «моя прелесть», в следующую минуту она может и страшно закричать, так, что у нее потом будет дергаться висок и стучать сердце, или даже кинуть чем-то. Так было в прошлом году, когда я получила сразу две двойки.

Двойки новая англичанка поставила почти всем, потому что она не ожидала, что мы не только говорить, но и читать по-английски толком не умеем, некоторые путают английские и русские буквы и читают «a pen» как нашу «репу», но без буквы «а». Мне поставила две, потому что я попыталась ответить на какой-то ее вопрос и ответила что-то совсем не то, лучше было молчать.

Но мама тогда разбираться не стала, спросила: «Что ж ты, моя прелесть, думаешь, у меня в доме будут двоечницы суп бесплатный есть?» – и стала кричать, а потом лежала полдня бледная, и папа укладывал ей на лоб мокрое холодное полотенце и курил на балконе, время от времени предлагая вызвать «скорую» и осуждающе глядя на меня.

– Да что ты ее ругаешь! – попыталась встрять тетя Ира. – Я, знаешь, когда в девятом классе училась…

– Ты в девятом классе не училась, ты с парнями… – Мама осеклась и посмотрела на меня. – Так что? Что случилось?

Я опустила голову. С какого момента начинать рассказывать? Соврать что-то? Например, что меня стало тошнить, и я ушла домой.

– Девочка в таком сейчас положении, Тань! Как ты можешь!

– Тебя не спрашивали! – отрезала мама. – Ты вообще собирайся и мотай туда, откуда приехала.

– Вот и нетушки! – весело сказала тетя Ира, вытащила стул из кухни, села на него верхом. – Некуда мне мотать! У меня тут брат родной живет, я к нему приехала. Танюха, ну ты чё, совсем уже… Ты ж христианка, должна людям помогать!

– Ага, – прищурилась мама, – я христианка, а ты кто?

– Я? – широко улыбнулась тетя Ира, и я увидела, что у нее очень много зубов, так много, что казалось, некоторые зубы даже лишние, а некоторых рядом не хватает. Если сдвинуть – получится в самый раз. – Я просто человек. И тоже иногда Богу молюсь.

– Какому?

– А какому придется! – легко ответила тетя Ира. – Бог-то один! Много богов не может быть! Так что как его ни назови, он тебя услышит, если захочет, конечно.

– Заткнись и больше в моем доме такие разговоры не начинай! – резко сказала мама и так как-то махнула рукой, что мне показалось – она хочет ударить тетю Иру.

Тетя Ира маму не испугалась, стала шутливо отмахиваться от нее обеими руками, быстро-быстро перебирая ладонями, как маленький ребенок, и приговаривать: «Ой-ёй-ёй, боюсь-боюсь-боюсь!..» – и смеяться.

Мама сжала губы, перевела взгляд на меня.

– Я задала вопрос: почему ты не в школе?

– Я…

Пока я думала, что сказать, тетя Ира вскочила со стула, подошла ко мне, обняла меня за плечи, погладила по голове и сказала:

– Тань, ты ведь сама женщина. Разве ты забыла, как это бывает? Девочке нужен отдых, особый уход.

Мама внимательно присмотрелась ко мне.

– Уже нажаловалась? Считаешь, что тебе теперь особый подход нужен?

– А ты сама как думаешь? – ответила за меня тетя Ира. – Тань! Ну ты сколько раз была беременная?

– При чем тут это? Это при чем? Что ты несешь? Ее нога и чья-то беременность – какая связь?

Я видела, что мама начала заводиться. Лучше бы кто-то ее остановил сейчас, я не умею, иногда получается у папы. Потому что если она заведется, потом очень долго останавливается. Она сама это называется «сорвалась с катушек», «потеряла тормоза». В детстве я про тормоза еще понимала, а про катушки – нет. И представляла себе какие-то огромные катушки ниток, вращающиеся с бешеной скоростью, с которых вдруг сорвалась мама и полетела в нашу сторону с широко открытыми глазами и ртом, запутавшись в этих нитках.

Тетя Ира покачала головой.

– Жестокая ты. Я вот сразу прониклась. В таком возрасте это нелегко.

– Это в любом возрасте нелегко! Но ей надо как-то жить с этим! И, кстати, это лечится.

– Ты что! – Тетя Ира изо всех сил замахала на маму руками и даже закрыла меня от нее. – Не вздумай! Не имеешь никакого права! Жизнь человеку портить! Я вот делала аборты – и что теперь? Теперь – что? – Тетя Ира посмотрела куда-то наверх, где, возможно, могли дать ей ответ.

Мама, только что налившая себе воды в стакан и начавшая пить, застыла, с трудом проглотила воду.

– Какие аборты, Ира? Язык как помело! О чем ты?

– А ты о чем? Пусть рожает! Лучше в пятнадцать лет родить, чем вообще никогда!

Мама медленно перевела на меня глаза. Ее лицо стало краснеть от шеи, неровными багровыми пятнами.

– Кристина!..

Поскольку мама больше ничего пока не говорила, я потихоньку стала двигаться назад. Мама ведь просто так не успокоится. Она захочет всё выяснить, она подключит папу, она будет ругать за всё – за то, что я наврала тете Ире, за то, что я убежала из школы, за то, что я наврала именно так, ну и заодно за всё остальное.

Я очень удачно оступилась, задела старый бабушкин торшер, он упал на стол, со стола упала недопитая чашка, которую Вова утром на бегу там оставил, разлилась на папину книгу, которую тот оставил раскрытой на полу, и на мамину ночную рубашку, которую мама утром не донесла до шкафа.

Тетя Ира всплеснула руками и бросилась поднимать меня, поскольку я тоже упала, не удержавшись на одной ноге, второй я пыталась не попасть в лужу чая с молоком. Вова всегда пьет очень сладкий чай с молоком, считая, что от этого у него будет плохой анализ крови и его не возьмут в армию. В отличие от папы Вова не считает, что должен помаяться в казарме и стать там «мужиком».

– Уйди! – Мама отпихнула тетю Иру и наклонилась ко мне.

Ее покрасневшее лицо с огромными от ужаса глазами надвигалось на меня с угрожающей скоростью. Мама открыла рот, чтобы закричать – я была совершенно уверена в этом и поэтому закрыла глаза.

– Кристина!!! – Мама приподняла меня за плечи и так встряхнула, что сама потеряла равновесие, отпустила меня, и я треснулась затылком об пол.

Тетя Ира громко ойкнула, услышав страшный звук, и завыла на одной тоненькой ноте. Мне было больно, но не очень. Я поняла, что проломила головой тонкую деревяшку, закрывающую наш «тайник». После того как мама потеряла деньги в сапогах, завалявшихся в кладовке (она все-таки, тайком от папы, спрятала там что-то из своих запасов), папа сделал ей специальный тайник, вскрыв пол, проковыряв там дырку и положив обратно паркетину. Это был промежуточный тайник, еще до синих треников на балконе. Мама тайник забраковала, потому что Вова постоянно о него спотыкался, а паркетина вылетала, и папе пришлось приклеить ее намертво. Но дырка внутри осталась.

– Больно? Тебе больно? – Тетя Ира тоже склонилась надо мной.

– Мам, всё хорошо, – сказала я, глядя, как у мамы дергается веко над одним глазом.

– Хорошо? Что у тебя хорошо? Что только что сказала Ира? Что с тобой? Это же чушь? Да?! Говори!.. Чушь ведь?

Почему-то мне очень захотелось сказать маме, что это не чушь. Не знаю почему. Мне хотелось, чтобы мама еще громче закричала, пришла в ужас. Но это длилось секунду и прошло. И я сказала:

– Да.

– Ой! – засмеялась тетя Ира. – А я поверила! Думаю, ну дают москвичи…

– Это ты ей сказала? Кристина!!! Говори!

Я кивнула.

– Зачем?!! Зачем ты напраслину на себя возвела?!! Да еще такое!!!

Я пожала плечами.

– Кристина! Ты что, говорить разучилась?

– Мам… Я просто так сказала.

– Зачем?!

– Низачем. Просто.

Мама шумно перевела дух. Села рядом со мной. Погладила по голове, приговаривая:

– Ну вот, всё, ладно, раскричались все, ерунда какая-то… хрень… Ирка, вечно от тебя проблемы… Сама с проблемами и на всех всё вешаешь… – А потом решительно встала, потянула меня за плечо. – Давай, вставай, пошли.

– Куда?

По маминому внезапно переменившемуся тону я поняла, что ничего хорошего мне не светит.

– Туда! Где проверяют, правду ли дети говорят своим матерям.

– На детектор лжи? – уточнила я. Я хотела пошутить, но маме было не до шуток.

– К гинекологу!

Тетя Ира, наблюдавшая всё со стороны, всплеснула руками:

– Тебе не стыдно? Тебе же сказали – ничего нет. Кристинка, я так рада! А то думала – ну что ты, как я, аборты, что ли, начнешь делать с малых лет!

– Заткнись! – бросила ей мама.

Как бы мне хотелось спросить маму, почему она так не любит тетю Иру, но я не стала. Мама всё равно не скажет, только еще больше слетит со своих неуправляемых, быстро вращающихся в разные стороны катушек.

– Мам, я правду говорю…

– Правду говорят один раз! А если у тебя всё время какая-то полуправда, то тебе уже никто не верит!

Я могла бы сказать маме, что она мне не верит никогда, с самого раннего детства перепроверяя всё, что я говорю. Почему – не знаю. Может быть, я соврала что-то, когда была очень маленькая, и не помню этого. А мама перестала мне с тех пор верить.

На мое счастье, позвонил папа, и по маминым встревоженным вопросам я поняла, что у папы что-то не в порядке со здоровьем.

– Ты уверен? Тошнит? Это вирус… Точно вирус… А еще что у тебя? Да, черт возьми… Ужас… Так. Это инфекция. Надо Вову спросить, как он себя чувствует. Да я-то нормально! Кристинка тоже вроде… Кристин, тебя не тошнит?

Тетя Ира фыркнула, мама даже ухом не повела.

– Нет, всё хорошо, – поспешила ответить я.

– Так, я в аптеку… Нет, я сейчас тебе напишу, что купить, у тебя же аптека там рядом. Ты за рулем или сидишь ждешь товар? Неважно! Отпрашивайся! Как? Скажи, тебе плохо, и ты в аварию попадешь! Скажи, что температура! Давай-давай, дуй домой, хотя бы полежишь… Меня тоже уже как-то тошнит от всего этого… – Мама глянула на меня. – Тут твои подзащитные такой спектакль устроили!..

Я закрыла глаза. Иногда мне хочется стать маленькой-маленькой, чтобы меня никто не видел, а я видела всех. Чтобы никто не мог посмотреть на меня с усмешкой, никто не мог задать вопрос, от которого мне становится не по себе, никто не смог ругать меня за то, что я не делала. Когда-то у меня была другая жизнь, когда я приходила в театр и там становилась смелой, красивой, ловкой. Не знаю, почему это происходило. Может быть, я всё это придумала и этого не было никогда? Потому что это закончилось, и я сама не верю, что когда-то всё было по-другому.

– Тань, давай я в магазин схожу. – Тетя Ира скинула тапки, и я увидела, как необыкновенно у нее накрашены ногти на ногах – красным с золотыми узорами и еще приклеены стразы. И колечко на одном пальце.

– Зачем, за водкой? – Мама усмехнулась.

– Не, я водку не люблю, – искренне ответила тетя Ира, как будто совсем не замечая маминого отношения. – А ты любишь?

Мама только скривилась.

– Я сладкое вино люблю! – продолжила тетя Ира, грызя подсохший кусочек сыра, который она нашла в холодильнике, пока мама ужасалась и трясла меня за плечи. – Купим что-нибудь, отметим мой приезд.

– Кулебин заболел. – В очень нервные моменты мама почему-то начинает называть папу по фамилии, хотя у нас у всех одна и та же, папина, фамилия. – У нас вирус. Тебе лучше уйти.

– Да что ты! – замахала руками тетя Ира. – Куда же я уйду? У меня, знаешь вообще, какой иммунитет!.. Я одна без прививок была и не заболела, когда у нас весь салон слег! Я уже потом прививку сделала, и меня два дня колотило с температурой, это значит, что очень сильно организм борется…

– Ты – делала – прививку? – с ударением на каждом слове спросила мама.

– Да, – радостно кивнула тетя Ира.

– Ясно. Хорошо. Всё хорошо. Фу-у-у…

Мама глубоко подышала на «четыре» – это такая йоговская практика, когда надо считать четыре раза по четыре и глубоко дышать с остановками. Дышишь – не дышишь – выдыхаешь – снова не дышишь. И совершенно успокаиваешься, не хочешь больше кричать, не бросаешься на людей, у тебя не стучит в голове и не останавливается сердце. Мама ее делает тогда, когда не помогает уже ничего. Папа смеется, что йоговские упражнения и христианские молитвы не очень совместимы, но смеется обычно уже позже, когда мама приходит в себя и может поддерживать спокойные, дружелюбные разговоры.

– То есть ты понимаешь, Ира, что ты сделала, да?

Тетя Ира засмеялась.

– А что я сделала?

– Ты стала зомби, Ир. Ты получила чип. Тебя закодировали. Ты… Да!.. – Мама махнула рукой. – Всё ясно. Я как-то так и подумала – кто может из наших родственников добровольно стать овцой на заклание? Ирка, конечно.

– Какой овцой? – Тетя Ира тем временем уже оделась и делала мне знаки, чтобы я тоже одевалась.

– На за-кла-ние!!! Всё, ладно. Я от тебя устала еще до твоего приезда. Короче, у нас желудочная инфекция дома, Саша заболел, сейчас заболеем мы все, а ты – сама решай.

– Ага! – легко кивнула тетя Ира. – Да я не заболею! Ты обо мне не переживай! Мы сейчас с Кристинкой в магазин сбегаем и всё. Ой, слушай, дай мне рублей пятьсот… – Тетя Ира осеклась, увидев мамин взгляд. – Ну хотя бы двести… А то у меня денег-то совсем нет.

Мама недобро улыбнулась.

– То есть у тебя и денег нет?

– Ну есть… там… семьдесят рублей… Но в Москве ничего на это не купишь. Я на работу пойду, сразу отдам.

Мама неожиданно открыла кошелек и протянула тете Ире пятьсот рублей.

– На. Купи угля в аптеке на сто рублей. На остальные – что хочешь. Что поделаешь? Ты Сашина сестра.

– Мам, можно я с тетей Ирой пойду?

Мама нахмурилась, посмотрела на меня, явно думая о другом. Она начала писать папе названия антибиотиков, которые он должен купить. Мама всегда лечит всех сразу антибиотиками, потому что считает, что это самое передовое, что придумали медики за последние сто лет. Иногда мы сразу выздоравливаем, толком не заболев, а иногда болеем сильно и долго.

– Кристин, ты не помнишь название? Мы покупали летом лекарство, когда у Вовы расстроился кишечник… Что-то длинное на «с», кажется…

Я помотала головой, отступая назад. Мама махнула рукой.

– Иди! Потом с тобой разберемся! Отец домой придет, пусть слушает, о чем врет его дочь. Врешь – значит, мечтаешь об этом. Грех – в мыслях, понимаешь? Можно не грешить, только мечтать, и быть самым страшным грешником.

Я знаю это отлично. По маминому мнению, я самый страшный грешник, потому что я всегда мечтаю о чем-то плохом, так ей кажется. А как я могу доказать, что это не так?

Мы шли с тетей Ирой по бульвару и ели мороженое. Тетя Ира купила конфет, бутылку вина, попросила, чтобы нам нарезали сто грамм какой-то дорогой колбасы, и мороженое. Мне досталось вкуснейшее, быстро тающее мороженое, нежное, с приятной кислинкой и маленькими цветными шариками в глазури, смешно щелкающими во рту.

Я подхватила языком каплю, стекавшую сбоку, и столкнулась глазами с тем парнем, «Лелушем», который потерял телефон. Он сидел на лавочке, рядом стоял велосипед и желтая коробка разносчика еды. Он подмигнул мне и улыбнулся. Отчего-то у меня сильно стукнуло сердце – что-то такое было в его улыбке особенное, предназначенное мне одной.

Мы прошли мимо него, мне очень хотелось обернуться, но я не стала. Я остановилась, наклонилась, как будто поправить шнурок у ботинка, и искоса посмотрела назад. «Лелуш» задумчиво смотрел мне вслед. И был так похож на того, настоящего Лелуша, что я даже зажмурилась. Открыла глаза, а он так же смотрит на меня. И улыбается, слегка, со стороны можно подумать, что у него просто такие губы, так нарисованы на лице – в легкую улыбку, – но я видела, что он улыбается мне.

Я побыстрее отвернулась и распрямилась.

– Ты на два узла завязывай! Ботиночки у тебя… на хфасоне… – хмыкнула тетя Ира, наблюдавшая всё время за мной. Хорошо, что она не поняла, на кого я смотрю, а снова завела разговор на тему моих ботинок, я же тогда ей не ответила, надо же прикопаться! – А почему разные-то? Модно, что ли?

– У меня одна нога длиннее другой.

– Да-а? А у меня уши разные, смотри! – Тетя Ира отвела волосы назад. – Видишь? Одно нормальное, а другое торчит. Я всё хотела его подрезать, но это дорого и страшно. Вдруг потом слышать плохо буду? А еще у меня собака была, у нее глаза были разные. Один черный, а другой светлый. Это мутация такая. Так ее сосед убил, наехал на нее специально, потому что он боялся ее, считал, что из-за нее у него сарай на даче сгорел и бизнес лопнул. Всё из-за моей Лаймы, потому что она на соседа смотрела разными глазами! А ботинок у тебя оригинальный… Я видела показ мод, там у всех девушек такие ботинки огромные были… А парни, наоборот, в туфлях-лодочках ходили и в разноцветных платьях. Это перебор, конечно. А мужские ботинки для женщин – это сейчас самый писк. И юбку надо легкую, чтобы летела и такой был… – тетя Ира покрутила пальцами, – м-м-м… фу-ты, слово такое… когда одно не соответствует другому… Черное и белое… Урод и красавчик…

– Контраст?

– Ой, точно! Ты хорошо говоришь, прямо как мой брат Саша! Он, когда маленький был, всё время говорил! Говорил, говорил, мама думала, что он адвокатом будет. А он – видишь, учился-учился, а всё равно за баранкой сидит, как наш папка. Папка теперь клубнику и синенькие ро́стит, а раньше-то километры мотал по области… – Тетя Ира вздохнула. – Вот я потому и не пошла в универ. Какой смысл? Лучше чему-то дельному научиться. У нас универ знаешь какой? Двухэтажный, там раньше училище было малярно-столярное. И на водителя можно было еще, кажется, учиться… Знаешь, мы после зоопарка куда поедем? Сфоткаться у московского универа, такой высокий… на каких-то горах… Я видела фотку… м-м-м… сейчас… там свадьбы обычно фоткают…

– МГУ? На Ленинских горах?

– Не… Птичьи какие-то горы…

– На Воробьевых? Это одно и то же. – Нам как раз Таисья недавно рассказывала о перемене московских названий в одну и в другую сторону.

– Точно! Ну ты голова, прям как Сашка!..

Я не стала спрашивать, откуда тетя Ира знает, как говорил папа, когда он был маленьким, ведь она младше папы. Он у нас в семье вообще-то не самый разговорчивый человек, да и я всё время молчу. Говорит обычно мама, а мы все поддакиваем или спорим, но короткими предложениями, потому что иначе мама закрывает уши, повторяя: «Много слов – много лжи!»

– Ой… – Тетя Ира зажмурилась, когда мы вышли из метро. – Красота-а… Вот это жизнь!..

Напротив нас возвышались небоскребы, один другого выше, толкаясь, теснясь, как будто страшные грибы-мутанты, выросшие неожиданно на самом краю набережной Москвы-реки. Берег стал осыпаться, и пока его временно заложили огромными серыми плитами, неаккуратно, наспех, чтобы весь песок не съехал в реку вместе с черными, темно-серыми и коричневыми высотными домами.

– У нас, знаешь, вечером, выйдешь – и вообще никого. Зимой после семи лучше не выходить. Как в поле. До магазина не дойдешь – телефон или сумку отнимут. Ненавижу нашу дыру. Всё, решила. Буду жить в Москве, домой не вернусь. Мамка у тебя гавкучая, но добрая. У вас пока поживу. Стану наконец свободным человеком. Свобода только в Москве!

Я с сомнением посмотрела на тетю Иру. Ведь она совершенно взрослая, давно, наверное, окончила школу, работает. А рассуждает так, как будто учится со мной в одном классе или младше. Как она будет у нас жить? Каждый день ссориться с мамой?