Текст книги "Портрет Кровавой графини"

В этом же магазине все было не такое броское, многие предметы нуждались в реставрации, предметы мебели и столовые приборы разрозненные. Однако во всем чувствовалось очарование подлинного прошлого. Надежда подумала, что название «Лавка древностей» удивительно подходит этому магазину.

За прилавком сидел пожилой мужчина, в облике которого тоже была какая-то удивительная подлинность. Ему было наверняка не меньше семидесяти лет, но, как и предметы старины, которыми он торговал, этот человек ничуть не стеснялся своего возраста и не пытался его скрыть.

Услышав звук дверного колокольчика, он оторвался от книги, которую читал или, скорее, просматривал, и поднял глаза на посетителя.

– Добрый день, – робко проговорила Надежда, не зная, как подойти к этому человеку, чтобы вызвать его доверие.

– Добрый день, – ответил антиквар, – чем я могу вам помочь? Вас интересует что-то конкретное?

Надежда пригляделась к выставленным за его спиной предметам. Самыми заметными из них были часы в виде бронзового дерева, на ветках которого сидели маленькие птички с глазами из разноцветных камней. Стрелки стояли на половине восьмого – то ли утра, то ли вечера.

– К сожалению, механизм этих часов неисправен, – проговорил антиквар, перехватив взгляд Надежды. – Когда-то они точно показывали время, а в полдень птицы пели на разные голоса и хлопали крыльями. Однако теперь их время прошло…

– И ничего нельзя сделать?

– Ничего… – вздохнул антиквар. – Я показывал их лучшим часовым мастерам, но они в один голос говорят, что часы отжили свой век. Единственное, что можно сделать, – вставить в них новый механизм, но ведь тогда это будут совсем другие часы… то же самое, как если вложить в человека другую душу.

– Да, наверное, вы правы, – согласилась Надежда. – Впрочем, эти часы и так очень красивы. Ведь не каждый предмет должен приносить какую-то пользу, многие существуют просто для красоты…

– Не для пользы же народов вся природа расцвела, – процитировал антиквар. – Есть алмаз подземных сводов, реки есть без пароходов, люди есть без ремесла…

– Каролина Павлова? – медленно проговорила Надежда.

Это было какое-то озарение – имя поэтессы выскочило из какого-то закоулка памяти, как чертик из табакерки. Кажется, муж читал ей эти стихи когда-то давно и имя называл – Каролина Павлова. Сан Саныч любил стихи и многие помнил наизусть еще с юности.

– Вы правы, – антиквар взглянул на Надежду Николаевну с уважением и симпатией, – сейчас мало кто ее вспоминает. А ведь это была замечательная поэтесса и переводчица, современница Пушкина. Она одинаково хорошо писала стихи по-русски и по-немецки…

Надежда с умным видом помалкивала. Она удачно вспомнила имя полузабытой поэтессы, но если бы антиквар продолжил разговор, больше ничего о ней сказать не смогла бы. К счастью, антиквар вернулся к более практической теме:

– Так что вас конкретно интересует?

Вспомнив альбом с миниатюрами в квартире детектива и то, что именно на полях этого альбома она нашла номер телефона «Лавки древностей», Надежда Николаевна неожиданно проговорила:

– Миниатюрные портреты.

– Миниатюрные портреты? – повторил антиквар. – Что ж, я могу показать вам несколько интересных экземпляров…

Он вынул из-под прилавка плоскую коробку, обитую бордовым бархатом, и поставил ее на прилавок.

Надежда склонилась над коробкой. В ней рядами были выложены крошечные портреты. Однако слабое освещение в магазине не позволяло их как следует рассмотреть.

– Одну минутку… – проговорил антиквар, – сейчас я постараюсь осветить их получше…

Он взял с полки старинную настольную лампу с абажуром из кусочков разноцветного стекла, поставил ее на прилавок и включил в сеть. Лампа вспыхнула, но тут же замигала, а потом и совсем погасла.

– Вот так всегда, – с огорчением, но вместе с тем и с какой-то странной гордостью проговорил антиквар. – Подождите немного, сейчас она снова загорится…

Он постучал по основанию лампы, и действительно вспыхнул свет, однако не в полную силу, а потом лампа опять начала мигать.

– Вот в этом недостаток старых вещей, – вздохнул мужчина, – они либо вовсе не работают, либо работают с перебоями. Но я все равно не хочу менять эту лампу на новую, она так хорошо подходит к обстановке моего магазина…

– А вам и не нужно ее менять! У вас найдется острый нож и моток изоленты?

– Изолента? – переспросил антиквар удивленно. – Кажется, была где-то, а нож точно есть…

Он выдвинул ящик под прилавком, порылся в нем и достал небольшой рулон клейкой ленты и нож с коротким острым лезвием. Надежда выключила лампу из сети, взяла ее в руки, осмотрела. Потом проверила провод, обрезала его возле самой вилки, зачистила изоляцию, заново срастила концы и аккуратно обмотала изолентой. Затем включила в розетку.

Лампа загорелась ровным ярким светом.

– Вот и все, – объявила Надежда удивленному антиквару.

– Да вы просто волшебница! Как вам это удалось?

– Я не волшебница. Я инженер. И из своего инженерного опыта знаю, что девяносто процентов неисправностей любого оборудования – это плохой контакт.

Надежда не стала уточнять, что уже несколько лет не работает по своей специальности – с тех пор, как муж настоял, чтобы она ушла с работы.

Антиквар взглянул на нее с несомненным уважением и проговорил:

– Спасибо! Вы оживили мою любимую лампу! Так вы интересовались миниатюрными портретами? – спохватился он. – Посмотрите, у меня есть очень интересные экземпляры.

Он направил свет лампы на обитую бархатом коробку. Овальные и круглые, прямоугольные и восьмиугольные, отличающиеся размерами и техникой исполнения, все эти портреты объединяла удивительная тонкость рисунка.

– Вы, конечно, знаете, что чаще всего миниатюрные портреты исполнялись на пластинках слоновой кости…

«Конечно, не знаю», – хотела ответить Надежда Николаевна, но промолчала, чтобы не испортить то впечатление, которое ей удалось произвести на антиквара.

– Но у меня в коллекции, – продолжал тот, – имеются также портреты на серебре и фарфоре, на полированных медных и бронзовых пластинках и на пергаменте. Выполнены эти миниатюры также в различной технике – акварелью, гуашью, пастелью, масляными красками и художественной эмалью. Миниатюры на эмали – самые трудоемкие в исполнении и поэтому самые дорогие. Раньше миниатюрные портреты помещали в медальоны, которые носили на груди, хранили в футлярах, ими украшали крышки табакерок и веера, часы и броши, даже перстни… – Антиквар поднял глаза на Надежду: – А вас интересует какой-нибудь определенный стиль или, может быть, определенный сюжет? Если я не найду этого в своей коллекции, могу связаться с коллегами…

Надежда решила рискнуть и, достав мобильный телефон, сказала:

– Вообще-то меня интересует вполне определенный портрет. Вот этот… – И она показала антиквару фотографию овального миниатюрного портрета молодой черноволосой женщины с пылающими глазами.

– Вас интересует этот портрет? – Антиквар взглянул на Надежду с каким-то новым выражением. – Никогда бы не подумал… вы произвели на меня такое хорошее впечатление…

Надежда почувствовала, что с таким трудом установившееся между ними доверие может дать трещину. А если это случится – все ее усилия окажутся напрасными… И тут она поняла: единственное, что поможет ей сохранить доверие антиквара, – это правда. Пусть даже не вся правда…

– Возможно, вы знали Константина Леденцова, – проговорила она, опустив глаза, – покойного Константина Михайловича Леденцова?..

– Возможно, – уклончиво ответил антиквар.

– Он был моим другом. Моим близким другом… – Чтобы восстановить утраченное доверие, Надежда позволила себе небольшое преувеличение. – Константин много лет назад работал инженером в крупном НИИ, тогда мы с ним и познакомились. С его смертью не все понятно, и я хочу разобраться с этими непонятными моментами. Я хорошо знаю его жену… его первую жену, знаю его дочь. И вот ради них я хочу установить правду.

– А какое отношение к смерти Константина Михайловича имеет портретная миниатюра? – спросил антиквар.

В его голосе все еще звучало недоверие, но он немного потеплел.

– Я не уверена, что такая связь действительно есть, однако… когда-то этот миниатюрный портрет принадлежал Лиде, первой жене Константина. Он был ее фамильной собственностью, хранился в семье много поколений. Лида очень дорожила этой миниатюрой. Несколько лет назад, когда Константин только начинал заниматься бизнесом, он продал этот портрет. Продал без ведома жены. – Надежда прямо взглянула в глаза антиквару, давая тому понять, как она относится к такому поступку, и продолжила: – Возможно, вырученные за портрет деньги помогли ему встать на ноги, раскрутить бизнес, но это не отменяет морального аспекта его поступка. Лида не смогла простить мужа, и в итоге они развелись. А потом, незадолго до своей смерти, он начал наводить справки об этом портрете.

– Откуда вы знаете? – с некоторым подозрением спросил антиквар. – Он вам об этом говорил?

– Нет, но я знаю, что он обращался в детективное агентство, и там по его просьбе провели некоторое расследование, – как могла невозмутимо ответила Надежда.

Она понятия не имела, что скажет, если антиквар попросит ее рассказать подробно. Однако тот молчал.

– И еще одно… – поколебавшись, продолжила Надежда. – После скоропостижной смерти Константина начались какие-то странные звонки с угрозами. От Лиды чего-то хотят, но не говорят конкретно, в чем дело. Так вот, возможно, это как-то связано с этим миниатюрным портретом? И возможно, вам что-то об этом известно?

Антиквар какое-то время молчал, обдумывая ее слова. Наконец он принял решение и заговорил:

– Не в моих правилах раскрывать тайны клиентов. Больше того – это недопустимо при моей профессии. Но тут… тут особый случай. Константин Михайлович умер, и я не причиню ему никакого вреда. Кроме того, думаю, что его жена и дочь действительно имеют право узнать правду. Вижу, что вы действительно близко знакомы с ними, так что расскажу вам все.

Надежда, как могла, сдерживала себя, чтобы глаза не горели и уши не поднимались торчком, как у овчарки. Наконец-то она узнает правду об этом портрете!

– Я познакомился с Константином… – начал антиквар, и Надежда Николаевна вся превратилась в слух, – с Константином Михайловичем несколько лет назад. Тогда он принес мне эту миниатюру. Он хотел ее продать. Константин сказал мне, что это – его фамильная вещь, и у меня не было оснований сомневаться в его словах. По крайней мере, тогда не было. А миниатюра оказалась очень редкая. Шестнадцатый век, максимум – самое начало семнадцатого. И техника необычная: цветная эмаль на золоте. Таких миниатюр в музеях мира и в частных коллекциях единицы. Поэтому я сразу же купил портрет у Константина и заплатил ему, как я считал, хорошую цену. Однако потом я провел небольшое исследование и понял, что миниатюра еще более ценная, чем я предполагал.

– В самом деле? – проговорила Надежда, чтобы показать свой интерес к рассказу.

– В самом деле. Все дело в том персонаже, который изображен на этом портрете.

– И кто же это?

– Это знаменитая венгерская графиня Батори. Елизавета, или Эржбета, Батори.

– Точно, Лида говорила, что на крышке медальона вензель – «Е» и «В»…

Имя показалось Надежде знакомым, но ничего конкретного она не могла вспомнить. Заметив это, антиквар пояснил:

– Эржбета Батори вошла в Книгу рекордов Гиннесса как женщина, совершившая самое большое в истории число убийств. Ее называют Кровавой графиней. Вместе с несколькими слугами она подвергла страшным пыткам и убила, по разным оценкам, от ста до шестисот молодых девушек.

– Ну надо же… – ужаснулась Надежда.

– Графиня Батори совершала свои злодеяния в конце шестнадцатого, в начале семнадцатого века, то есть этот портрет был создан при ее жизни, возможно, даже с натуры. Если действительно так, то это единственное прижизненное изображение графини Батори…

– Ужас какой! – Надежда невольно вздрогнула. – И что же, портреты серийных убийц всегда ценятся выше, чем портреты добропорядочных граждан?

– Как ни странно, действительно выше. Портреты известных исторических личностей всегда ценятся выше, чем анонимные изображения. А уж если персонаж окружен такой скандальной, чудовищной славой – цена поднимается еще выше. Скандальная слава всегда вызывает у некоторых людей повышенный интерес. Короче, я провел изыскания, составил подробное описание этой миниатюры и поместил ее изображение в известный немецкий каталог портретной миниатюры…

Надежда кивнула: она вспомнила альбом, который нашла в квартире детектива Кустикова.

Антиквар продолжил:

– И почти сразу на эту миниатюру нашелся покупатель. Крупный бизнесмен Никита Курбатов захотел ее приобрести. Он довольно часто приобретал произведения искусства и исторические редкости, составил даже большую, хотя и бессистемную коллекцию. Моя миниатюра произвела на него впечатление, кроме того, он считал, что имеет какие-то венгерские корни, и поэтому захотел купить портрет Кровавой графини.

Фамилия покупателя показалась Надежде знакомой, но она не смогла вспомнить, где видела или слышала ее.

– Короче, я продал портрет графини Курбатову, признаюсь, значительно дороже, чем купил его у Константина. – Перехватив неодобрительный взгляд Надежды, антиквар пояснил: – В этом нет ничего противозаконного или аморального. Я провел серьезную научную работу, установил происхождение портрета, установил изображенную на нем личность, при этом цена естественным образом повысилась. Но на этом история миниатюры не закончилась…

– Я нисколько в этом не сомневалась! – проговорила Надежда.

– Примерно год после того, как Курбатов купил портрет Кровавой графини, он попал в трагическую аварию. Его жена и сын погибли, сам он выжил чудом. И вскоре связался со мной – он хотел продать миниатюру и искал покупателя.

– У него что, стало плохо с деньгами? – уточнила Надежда.

– У меня тоже возник подобный вопрос, – кивнул собеседник, – но, как вы понимаете, клиентам такие вопросы не задают. Хотя через знакомых я узнал, что дела у Курбатова действительно пошли хуже. Однако сам он сказал мне, что хочет избавиться от этого портрета, потому что считает – именно он принес ему несчастье. Я не верю в такие вещи, но раз владелец хочет продать миниатюру, я стал искать покупателя. Тем более что Курбатов был согласен немного снизить цену. В итоге портрет приобрел известный галерист Кирилл Кожевников…

– Владелец галереи «Наследие»? – ахнула Надежда.

Теперь она вспомнила, где ей попадалась фамилия Курбатов. Ну да, ведь эта фамилия была упомянута в газетной вырезке в столе детектива Кустикова! Так же, как и фамилия галериста Кожевникова…

– Да, это именно он, – кивнул антиквар. – А вы знаете его?

– Не то чтобы знаю, – проговорила Надежда, – но слышала о нем и о его галерее. В связи со случившимся там пожаром…

– Да, действительно, это было громкое дело. При том пожаре погибло много ценных экспонатов, а сам Кожевников попал в больницу, но портрет графини уцелел. Но едва галерист вышел из больницы, сразу захотел избавиться от этой миниатюры. Как и Курбатов, он тоже поверил, что она приносит несчастья…

– У него были для этого основания! – пробормотала Надежда. – И он тоже обратился к вам?

– Нет, на этот раз я оказался в стороне. Ведь Кожевников – галерист, и у него были свои постоянные покупатели. Вот он и продал миниатюру одному из них…

Надежда ничуть не удивилась, когда антиквар сказал, что новым владельцем злополучного портрета стал крупный финансист, владелец инвестиционного фонда Анатолий Лютостанский. Правда, промолчала о своей догадке, иначе ей бы пришлось рассказать антиквару и о многом другом, а она предпочитала молчать и слушать.

Антиквар рассказал ей о самоубийстве Лютостанского, что не стало для Надежды новостью. И о том, что злополучный портрет снова поменял владельца. Инициатором продажи стал сын и наследник покойного бизнесмена, а новым покупателем – популярный эстрадный исполнитель Митя Залетный.

Певец прекрасно знал о мрачной истории портрета, о том, что тот приносит несчастье, но это его не остановило – Митя решил, что приобретение такого рокового артефакта создаст вокруг него дополнительный романтический ореол. Ореол-то, может быть, и появился, но просуществовал недолго, потому что меньше чем через год несчастный певец был съеден акулой на тропическом острове.

Теперь Надежда точно знала, каким расследованием занимался детектив Кустиков. По поручению Леденцова детектив проследил историю злополучного портрета, узнал, в чьих руках он побывал после того, как Константин продал его антиквару. А также выяснил, что все владельцы обладали портретом недолго и для всех это закончилось трагически.

Если бы Надежда не видела своими глазами собранные детективом газетные вырезки, она бы не поверила в такую цепь трагических событий. Ведь она была убежденной материалисткой и ко всякой мистике относилась с недоверием. Но с фактами не поспоришь…

– И что после этого случилось с портретом? – спросила Надежда, когда антиквар замолчал. – Где он сейчас? Кому принадлежит?

– А дальше было вот что… Несколько месяцев назад Константин Михайлович снова пришел ко мне. Ему явно было трудно начать разговор. Я терпеливо ждал, гадая, с чем он пришел. Снова хочет продать какую-то фамильную реликвию? Но я знал, что со времени нашей первой встречи Леденцов очень разбогател и вряд ли станет что-то продавать. Наконец Константин заговорил. Было видно, что слова даются ему с трудом. Он сказал, что продажа портрета была его ошибкой, самой большой ошибкой в жизни.

– Так и сказал? – переспросила Надежда. – Самой большой ошибкой?

– Да, я запомнил тот разговор слово в слово. – Антиквар взглянул на Надежду укоризненно – мол, зачем вы меня перебиваете?

Надежда виновато улыбнулась, прикрыла рот рукой, и он продолжил:

– Итак, Константин сказал, что понял – фамильные реликвии ни в коем случае нельзя продавать, это принесет только несчастье… я хотел было сказать ему, что портрет принес несчастье не ему, а всем новым владельцам, но увидел, как он подавлен, буквально разбит, и промолчал. Вместо этого спросил, могу ли я чем-то помочь. «Можете! – горячо воскликнул Константин Михайлович. – Я хочу, чтобы вы вернули мне портрет!» – «Вернуть портрет? – спросил я осторожно. – Вы уверены, что хотите этого?» – «Несомненно!» – «Но на каких условиях?» – «На любых! Я готов заплатить за него любые деньги! Действительно любые! Для меня важно только одно – чтобы портрет вернулся в семью…» Я согласился. В конце концов, это моя работа. В тот момент мне казалось, что выкупить портрет будет несложно, ведь за ним уже следовала дурная слава и вряд ли нашелся бы смельчак, готовый рискнуть своей жизнью и благополучием ради портрета средневековой злодейки. Так я и сказал Константину Михайловичу. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее… Я обратился к наследникам того съеденного акулой певца. Единственной наследницей оказалась жена. Такая, знаете, практичная особа лет сорока, она же при жизни певца была его постоянным продюсером и рекламным агентом…

Надежда не удержалась от вопроса:

– И как она относилась к его многочисленным подругам?

– Насколько я понял, никаких подруг у него не было. Покойный вообще не интересовался женщинами, а слухи о его многочисленных романах распространяла сама жена. В целях рекламы. Эти слухи подогревали интерес к певцу несовершеннолетних поклонниц. Кстати, никакая акула его, разумеется, не съела – он умер от банального цирроза печени. Но мы с вами отвлекаемся…

– Извините!

– Итак, когда я осторожно завел разговор о покупке злосчастного портрета, вдова проявила к моему предложению интерес. И о цене мы довольно быстро договорились. Вообще, в первый раз она произвела на меня впечатление разумного и делового человека…

– Только в первый? – уточнила Надежда.

– Именно! – Антиквар внимательно взглянул на Надежду. – Вы задаете правильные вопросы.

– Что же было дальше?

– Я связался с Константином Михайловичем, сообщил ему, что сделка практически заключена, и попросил подготовить деньги. Он очень обрадовался – буквально как приговоренный к казни, которому в последний день сообщили о помиловании. Однако на вторую встречу, где мы должны были подписать документы, наследница не явилась, а когда я позвонил ей, она уже не произвела на меня такого хорошего впечатления, как при первой встрече. Она мялась, юлила и явно нервничала. Я припер ее к стенке и буквально вырвал у нее признание – у нас появился конкурент, желающий приобрести портрет Кровавой графини. Его имени вдова не назвала. Как я ни настаивал, стояла насмерть. Но из ее слов я все же понял, что этот человек – не обычный коллекционер и что портрет Кровавой графини нужен ему для каких-то особых целей. «Но мы с вами уже договорились!» – сказал я. «Он сделал мне более выгодное предложение». Я попытался переубедить вдову, говорил, что так не поступают, что мы с ней обо всем условились, но она меня почти не слушала. Тогда я подумал, что все эти разговоры – обычная попытка поднять цену, и спросил, сколько ей предложил конкурент – мол, мы предложим больше. Она снова стала юлить, чувствовалось, что жадность борется с каким-то другим чувством – может быть, страхом. Однако я вспомнил, с какой настойчивостью Константин просил меня вернуть портрет, и предложил наследнице новую цену, в полтора раза выше прежней. И она снова отказалась. Тогда я попросил ее немного подождать с окончательным решением и снова связался с Константином Михайловичем. Я обрисовал ему ситуацию и спросил, до какой суммы он готов поднять цену. И тогда он с раздражением ответил: «Я же сказал вам – цена не имеет значения! Заплатите столько, сколько потребуется!» Я снова связался с наследницей и попросил о встрече. На этой встрече должен был присутствовать и Константин Михайлович – я не хотел без него принимать решение о цене. Хоть он и говорил, что цена не имеет значения, но обычно у таких смелых заявлений тоже имеется какой-то предел. Вдова согласилась на эту встречу с явной неохотой, но я был настойчив. И вот тогда…

Антиквар замолчал, ему явно было трудно продолжать.

– Что же случилось?

– Меня навестил очень неприятный человек. Маленький, худощавый, скользкий, он был похож на змею. На смертельно ядовитую змею. У него были пристальный змеиный взгляд и плавные, скользящие движения. И говорил он так, знаете… как будто шипел. Он пришел сюда, в этот магазин… как вы сегодня, он был единственным покупателем…

Дверной колокольчик глухо брякнул, и антиквар поднял глаза на посетителя. Это был худой, невысокий человек с плавными движениями и узкими немигающими глазами.

Хозяину «Лавки древностей» показалось, что с появлением этого человека в магазине стало значительно холоднее. Списав это на обычную сезонную простуду, он вежливо осведомился:

– Я могу вам чем-то помочь?

Посетитель посмотрел на него долгим змеиным взглядом и прошептал, скорее прошипел:

– Хорош-ший магазин… хорош-шее место, ш-штобы вс-стретить с-старость…

– Что вам нужно? – спросил антиквар.

– Мне нужно, ш-штобы ты забыл о портрете.

– О каком портрете? – переспросил антиквар, чтобы выиграть время.

– Ты прекрас-сно знаеш-шь о каком! Ты позвониш-шь наследнице и скажеш-шь ей, что встреча отменяется, что твой клиент передумал покупать этот портрет!

– А если я этого не сделаю?

– Ты с-старый человек… тебе ос-сталось жить недолго, и поэтому тебе совс-сем не нужны неприятнос-сти… с-серьезные неприятнос-сти…

И тут антиквар сделал то, ради чего он тянул время. Он выложил на прилавок старинный арбалет. Арбалету было лет триста, но он находился в отличном боевом состоянии, и, пока антиквар разговаривал с незнакомцем, он успел зарядить его короткой стрелой, которая когда-то пробивала насквозь рыцарские доспехи.

Теперь эта стрела смотрела в грудь неприятному посетителю.

– Я, может быть, и старый человек, но я хорошо умею обращаться с этой штукой. Поэтому советую тебе убраться из моего магазина и никогда больше в него не приходить. А то у тебя самого будут серьезные неприятности…

Незнакомец оскалился, но все же отступил к двери. Перед тем, как выйти из магазина, он бросил антиквару:

– Я тебя предупредил!

– Но это предупреждение вас не остановило? – спросила Надежда, когда антиквар закончил свой рассказ.

– Больше того. Я старый человек, но не люблю, когда на меня давят. Всякое действие рождает равное ему противодействие. После визита того скользкого типа я решил во что бы то ни стало довести сделку с портретом до конца. Мы встретились в назначенное время – я, Константин Михайлович и Медея… Медея – это вдова и наследница покойного певца.

– Я догадалась.

– Так вот, Медея сразу заявила, что мы зря потратили время, зря пришли на эту встречу, потому что она не собирается продавать портрет графини Константину Михайловичу. На это Леденцов со свойственной ему, как и многим бизнесменам новой формации, прямолинейностью ответил: «Купить можно все. Вопрос упирается только в цену. Назовите ту цену, за которую вы согласились бы продать мне портрет». Тут, я думаю, Медея решила просто заставить его отступиться. Она назвала такую сумму, за которую можно купить картину Рембрандта или Рафаэля.

– Ничего себе! – ахнула Надежда. – Но это же многие миллионы!

– Конечно, – кивнул антиквар. – Я не могу озвучить цену – коммерческая тайна, но это действительно многие миллионы. И не рублей, как вы понимаете. Я уверен, что владелица портрета просто хотела таким способом закончить встречу, но Константин побагровел, ударил кулаком по столу и выкрикнул: «Хорошо! Я согласен! Согласен на все! Только подписываем документы прямо сейчас!» Я попытался остановить его, урезонить, убедить, что это – немыслимая цена, но он стоял на своем. Когда владелица злополучного портрета поняла, что он не шутит и действительно готов заплатить ей целое состояние, жадность пересилила все остальные чувства. Она представила, что в одну минуту станет богатой, очень богатой женщиной, – и согласилась… В общем, они тут же подписали договор купли-продажи, а через несколько дней Константин заплатил ей всю сумму. Честно говоря, я был поражен: как самой ценой – ведь ни разу в истории миниатюрный портрет не был продан не только за такую баснословную сумму, но даже за ее десятую часть, так и тем, что Константин смог заплатить такие огромные деньги. Я не думал, что Леденцов настолько богат, и не представлял, что он сможет запросто выложить за портрет такую огромную сумму… Я очень удивился и, пользуясь своими связями, навел справки.

Надежда тут же опустила глаза, чтобы собеседник не заметил ее скептической ухмылки. Какие там у него связи…

– Через некоторое время я узнал, что Константину Михайловичу пришлось не только отдать все наличные деньги, но еще и заложить имущество, все принадлежавшие ему акции компании и даже собственный дом, – сухо сказал антиквар, очевидно, все же услышав, как она фыркнула.

– Вот как… – протянула Надежда, устыдившись. – Выходит, этот портрет был для него действительно важен… получается, что бизнес Константина, который начался с продажи этого портрета, через несколько лет закончился его приобретением…

– Именно так.

– А вы не знаете, эта женщина, Медея, действительно отдала портрет Константину?

– Разумеется! Иначе он не заплатил бы ей денег. Я присутствовал при передаче миниатюры, с тем чтобы убедиться в ее подлинности. Согласитесь, обидно было бы заплатить такие огромные деньги за подделку или имитацию.

– Ну и как – убедились?

– Стопроцентно! Это был тот самый миниатюрный портрет графини Эржбеты Батори, который за несколько лет до того Константин Михайлович продал при моем посредничестве. Кстати, я применил маленькую хитрость: впервые осматривая портрет, я оставил на его оборотной стороне маленькую, едва заметную отметинку, что-то вроде своей подписи. И когда осматривал миниатюру второй раз, подпись была на месте.

– Значит, портрет перешел к Константину?

– Да, несомненно. Это произошло на моих глазах.

– А вы не представляете, где этот портрет может быть сейчас?

Задавая этот вопрос, Надежда внимательно следила за реакцией антиквара. Его лицо оставалось совершенно спокойным и невозмутимым, когда он ответил:

– Не имею ни малейшего представления. Впрочем, вы ведь дружите с его первой женой. Кому и знать, где этот портрет, как не ей?

Маэстро Лоренцо ди Сан Романо, придворный художник курфюрста Саксонии, проснулся оттого, что солнечные лучи коснулись его лица. Он открыл глаза – и снова зажмурился от яркого света.

Рядом раздавались чьи-то неторопливые шаги, скрип половиц, шуршание ткани. Он опять открыл глаза и немного выждал, привыкая к яркому свету. Когда зрение в полной мере вернулось к нему, маэстро увидел, что находится в просторной, со вкусом обставленной комнате. Ну да, это та самая комната, в которую проводил его минувшим вечером немой слуга. Только теперь комната была залита ярким солнечным светом, от которого она казалась куда просторнее и веселее.

Внезапно в памяти живописца всплыли ужасные события минувшей ночи. Он вспомнил, как проснулся от душераздирающего крика, вспомнил, как спустился в подземелье, увидел истерзанную, окровавленную служанку… вспомнил выражение жестокого наслаждения на лице владелицы замка…

Было ли это на самом деле – или приснилось ему? Но разве сны бывают столь яркими, столь четкими, столь запоминающимися, столь правдоподобными? А разве действительность бывает столь ужасающей, столь жестокой?

Перед глазами Лоренцо стояла адская сцена в подземелье.

Тут он вспомнил, как кровавый карлик ударил его по голове. От этого удара Лоренцо потерял сознание… Если это было на самом деле, его голова должна раскалываться от боли, она же ничуть не болела. Маэстро Лоренцо ощупал голову, но на ней не было даже небольшой шишки.

Как бы то ни было, живописец твердо решил как можно скорее покинуть этот мрачный замок.

Кроме него самого, в комнате находился еще один человек – тот самый вчерашний слуга. Именно он раздвинул тяжелые занавески, впустив в комнату утренний свет, который разбудил живописца. Наполнив свежей водой кувшин для умывания, слуга обернулся к гостю. Увидев, что тот проснулся, он жестами предложил ему помочь с умыванием.

Маэстро умылся и оделся. Потом подошел к окну и выглянул в него. По ровным, присыпанным песком дорожкам, среди ярких цветников и аккуратно подстриженных розовых кустов, прогуливалась девушка. Тонкая, грациозная фигурка, нежные черты лица… Солнечный луч коснулся ее рыжеватых волос – и они вспыхнули, окружив голову незнакомки золотым нимбом.

Сердце живописца пропустило один удар, второй. Во рту пересохло. Он вспомнил, как много лет назад, совсем юным, вошел в собор в городе Орвьето и приблизился к алтарю, чтобы помолиться Деве Марии. В это время солнечный луч, проникший через узкое стрельчатое окно, упал на стену, и перед Лоренцо вспыхнула старая, потемневшая роспись. Он увидел ангела с золотым нимбом, и в этом ангеле для него сосредоточилась вся красота, вся прелесть мира, дарованная Создателем. В тот день Лоренцо решил посвятить себя живописи, чтобы научиться видеть и создавать подобную красоту.

Сейчас девушка, гулявшая в замковом саду, напомнила ему того ангела.

Девушка оглянулась, словно почувствовала его взгляд, и на мгновение их глаза встретились.

– О Мадонна! – прошептал живописец.

И губы незнакомки тоже что-то прошептали, как будто она ответила ему. Но тут же в глазах девушки вспыхнул испуг, и она скрылась за кустами роз. Живописец еще долго смотрел ей вслед.

Вдруг он услышал шаги за спиной и обернулся. Слуга уже давно ушел. В комнату вошла старая женщина в строгом платье и крахмальном переднике.

Почтительно поклонившись, она промолвила:

– Милостивый сударь, госпожа графиня просит вас пожаловать к завтраку.

Живописец поблагодарил ее и покинул свою комнату.

Спускаясь по лестнице на первый этаж замка, он невольно задержался на площадке, откуда ступени вели вниз, в подземелье. Нет, вне всякого сомнения, он спускался по этим ступеням минувшей ночью. А значит… а значит, ужасная сцена в подземелье не привиделась ему… значит, она была на самом деле…

Завтрак накрыли не в той огромной обеденной зале, в которой маэстро Лоренцо принимали накануне, а в малой столовой, которая была вовсе не так мала. По стенам висели портреты нарядных господ – наверное, предков высокородной госпожи графини. За столом сидели те же люди, что и вечером.

Живописец почтительно поклонился, стараясь не встречаться взглядом с графиней и карликом. Он боялся, что они прочтут в его глазах ужас минувшей ночи.

– Доброе утро, сударь! – приветствовала его графиня. – Кажется, сегодняшнее утро и впрямь доброе.

– Да, милостивая госпожа! – ответил маэстро Лоренцо, занимая свое место за столом. – Погода благоприятствует путешествию, и если вы не будете возражать, после завтрака я отправлюсь в путь. Мне еще предстоит дальняя дорога…

– Что? – Брови графини гневно изогнулись. – Так-то вы хотите отплатить за мое гостеприимство? Я не ожидала этого от вас! Вчера вы, сударь, выразили согласие написать мой портрет. Я желаю, чтобы вы задержались в моем замке на то время, которое потребуется для этой работы!

Маэстро Лоренцо растерялся. Он не хотел показаться неблагодарным, да, честно говоря, и боялся вызвать гнев суровой графини. Он подозревал – и не без основания, – что в гневе она страшна. В то же время он не хотел даже думать о том, чтобы остаться в этом мрачном замке с его страшными тайнами хотя бы на один день. Точнее – на одну ночь.

Воспоминание о прошедшей ночи вызывало у него ужас, но еще больший ужас вызывала мысль о том, что такая ночь повторится… и, возможно, не один раз…

– Я весьма признателен вам за предоставленное мне гостеприимство, – проговорил он с подобающим почтением, – я всей душой желал бы в меру своих скромных сил отплатить вам за вашу доброту, но долг призывает меня как можно скорее прибыть ко двору моего господина, курфюрста Саксонского.

В это время в разговор вмешался карлик.

– Господин Лоренцо при всем желании не сможет продолжить путь, – заявил он с едва заметной насмешкой в голосе.

– Отчего же? – осведомилась графиня, быстро взглянув на своего придворного недомерка.

– Оттого, моя госпожа, что, как сообщили мне слуги, его карета неисправна: у нее сломалась ось. Понадобится какое-то время, чтобы наш кузнец починил ее.

Маэстро Лоренцо с удивлением выслушал новость: вчера его карета была вполне исправна и без всякого труда доехала до замка, преодолев крутой подъем.

– Вот видите, сударь, сама судьба велит вам задержаться в моем замке! – проговорила графиня. Губы ее при этом улыбались, глаза же глядели холодно.

– Раз уж такова воля небес и она совпадает с желанием благородной госпожи – я не смею противиться! – проговорил живописец, которому ничего другого не оставалось.

Впрочем, в глубине души маэстро таилось страстное желание запечатлеть лицо графини. Запечатлеть таким, каким он видел его минувшей ночью.

И еще одна причина была у него, чтобы задержаться в замке. Перед его глазами стояла девушка с золотым нимбом. Золотоволосый ангел, волшебное видение его юности. Оставшись в замке, он сможет еще раз увидеть ее…

– Ну и отлично. А теперь прошу отведать наших простых деревенских кушаний!

Графиня хлопнула в ладоши, и несколько молодых девушек внесли подносы с едой.

Маэстро Лоренцо быстро оглядел их. Все они были молоды и привлекательны, но на их лицах застыло выражение испуга. И среди них не было той девушки, которая прислуживала накануне за ужином.

Сразу после завтрака графиня сказала маэстро Лоренцо, что ее придворный карлик – его звали Леопольд – предоставит живописцу все, что тому понадобится для работы.

– В первую очередь мне понадобится хорошо освещенная комната, – проговорил итальянец, оставшись наедине с Леопольдом, – комната с естественным освещением, с большими окнами. Все прочее найдется в моем багаже.

– Очень хорошо, любезный господин, – ответил карлик с почтением, за которым живописцу почудилась насмешка, – думаю, что лучше всего вам подойдет замковая часовня.

– Часовня? – удивленно переспросил маэстро Лоренцо. – Но не будет ли возражать госпожа графиня? Ведь часовня нужна ей для богослужений. Кроме того, соответствует ли моя светская работа священному предназначению этого помещения?

– Пусть это не беспокоит вас, любезный господин! – На этот раз карлик не скрывал насмешку. – Единственное, что вас должно волновать – и очень волновать, – это надлежащим образом исполнить желание госпожи графини!

Возвращаясь домой, Надежда думала над словами антиквара. Кому и знать, где этот портрет, как не Лиде… Но на самом деле Лида даже не знала, что Константин выкупил этот злополучный портрет. Откуда же она может знать, где он?