Текст книги "Кодекс надежды"

Конечно, его запомнил этот длинноволосый торчок, но это дело поправимое…

У длинноволосого наркомана, разумеется, было имя. Его звали Сережа Ящеров, но близкие друзья окрестили Динозавром. Такое прозвище он получил отчасти из-за своей фамилии, отчасти же из-за ужасного характера: как-то еще в школе на уроке биологии училка сказала, что динозавр по-латыни значит ужасный ящер, и весь класс почему-то посмотрел на Сережу Ящерова.

Динозавр нигде не учился и не работал. Ему было не до того: он давно и прочно сидел на мете и других синтетических наркотиках, и день его отчетливо делился на две части: до приема и после.

До приема ему было муторно и отвратительно, и все мысли сводились к одному – где бы достать.

После приема… после приема он оживал.

Сегодняшний день был неудачный: денег у него не было, а без денег дилер больше не отпускал.

Так что Динозавр очень рассчитывал на деньги, обещанные тем странным ботаником.

Он быстро прошел через торговые ряды, посматривая по сторонам: тетки с сумками обычно задерживались здесь.

Но в рядах он ее не нашел. То есть, теток с сумками было сколько угодно, и многие сумки были на колесиках, но ни одна не подходила под описание. И только когда разочарованный Динозавр вышел из рядов на дорожку, которая вела к станции метро, он увидел нужную сумку. Голубую, с ярко-желтыми ромашками.

На тетку, которая катила эту сумку, Динозавр не обратил внимания. Что ему эти тетки?

Для него все женщины старше сорока лет были на одно лицо.

Динозавр двинулся вслед за голубой сумкой, прикидывая, как бы ловчее отобрать ее у хозяйки.

Ситуация была не самая подходящая: вокруг было слишком много народу. Правда, Динозавра такие вещи обычно не останавливали. Когда ему была нужна доза (то есть практически всегда), он терял представление об осторожности.

Динозавр начал нагонять женщину с сумкой.

Их разделяло уже всего несколько шагов, как вдруг перед Динозавром выросла знакомая фигура. Толстый сутулый тип с покатыми плечами и мрачной небритой физиономией, на которой выделялись маленькие злобные глазки, перегородил ему дорогу.

Это был Стасик, дилер, которому Динозавр был должен деньги. Довольно много денег, очень много – по крайней мере, по меркам самого Динозавра.

– Куда это ты так спешишь? – осведомился Стасик, ухватив Динозавра за воротник куртки. – Может быть, ты меня ищешь? Может быть, ты мне хочешь отдать деньги?

– Стас… – заныл Динозавр, пытаясь высвободиться, – отпусти… я тороплюсь…

– Ух ты, какой деловой! – ухмыльнулся дилер. – И куда же ты торопишься? Не к Жабе ли, случайно?

Жабой звали другого дилера. Того самого, к которому Динозавр переметнулся, когда понял, что долг Стасику он уже не сможет отдать, как бы ни старался.

– Да что ты, Стас, я с Жабой никаких дел не имею… – ныл Динозавр, стреляя по сторонам глазами и думая, как бы смыться. – Я Жабу уже месяц не видел…

– И почему же я тебе не верю? – процедил дилер. – Может, потому, что Ленка Рыжая только вчера видела тебя с Жабой?

– Да все она напутала! – забормотал Динозавр, и глаза его забегали. – Ты что, не знаешь Ленку? Она вечно под кайфом! Вовсе это не Жаба был… это брат мой был двоюродный…

– Брат? Что-то раньше я от тебя ни про каких родственников не слышал!

– А он только что приехал, из Конотопа…

– Все ты врешь!

– Стас! – Динозавр округлил глаза, уставившись на что-то за спиной у дилера. – Менты!

Трюк был самый примитивный, старый, как мир, но он, как ни странно, сработал. Старые трюки обычно срабатывают. Стас разжал руку, оглянулся. Динозавр в ту же секунду поднырнул под руку дилера и ввинтился в толпу перед входом в метро.

Только на эскалаторе он перевел дыхание.

От Стаса он благополучно ушел. Прямо как шустрый колобок в детской сказке… я от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от дилера ушел, и от опера ушел…

Но тут он вспомнил про тетку с сумкой.

Если он ее потеряет, плакали его денежки… и где тогда раздобыть дозу?

Динозавр быстро пошел вниз по эскалатору, стреляя глазами по сторонам.

Он уже спустился на платформу, когда увидел прямо перед собой ту самую сумку – голубую, в веселеньких ромашках. Правда, ему показалось, что хозяйка сумки за прошедшие несколько минут как-то изменилась. Вроде бы она малость постарела. Хотя, как уже было сказано, для Динозавра все женщины за сорок были на одно лицо… и потом, тот ботаник ничего не говорил про тетку, он говорил только про сумку.

Вокруг тетки с сумкой толпились люди, но тут послышался шум приближающегося поезда. Динозавр подошел вплотную к заветной сумке, приготовился…

Поезд вышел из тоннеля, остановился. Пассажиры двинулись к дверям, тетка с сумкой немного замешкалась…

И тут Динозавр отпихнул ее, схватил сумку и бросился в другой конец перрона.

Тетка заверещала, к ней тут же подскочили какие-то доброхоты, но пока они выясняли, что произошло, Динозавр уже юркнул в один из вагонов и встал в уголке, с самым невозмутимым видом разглядывая рекламу навороченного смартфона.

Двери закрылись, поезд тронулся.

Динозавр краем глаза заметил бывшую хозяйку сумки – она сидела на скамье посреди перрона и пила какую-то дрянь из пластикового стаканчика. Рядом с ней стояла тетка в униформе.

На следующей остановке Динозавр вышел из поезда, тут же пересел в другой, проехал еще пару остановок и решил, что уже достаточно запутал следы.

Он поднялся на эскалаторе, вышел из метро и свернул в закуток между киосками, где валялись пустые картонные коробки из-под чипсов и прочий мусор.

Его интересовало содержимое сумки.

Если тот ботаник с бородой готов был заплатить за нее приличные деньги, значит, в этой сумке находится что-то ценное. Люди не платят деньги за какую-то дрянь или ерунду.

С другой стороны, откуда у немолодой тетки может быть что-то дорогое?

И тут он вспомнил, как кто-то из друзей рассказывал ему, что хитрые торговцы дурью в последнее время нанимают старух для перевозки наркотиков. Кто заподозрит какую-нибудь неприметную, бедно одетую бабульку с сумкой, что она наркокурьер?

Динозавр представил, как он найдет целую сумку дури. Это же несколько килограммов!

Тот же Стасик простит ему все долги, да еще и отвалит кругленькую сумму наличными… а немножко можно будет оставить себе – как говорится, для личного применения…

Динозавр воровато огляделся по сторонам и осторожно откинул клапан сумки. Под ним была большая картонная коробка. Динозавру показалось, что из сумки потянуло каким-то неприятным запахом. Правда, этот запах не был похож ни на какие знакомые Динозавру запахи. Ни на сладковатый, душный аромат конопли, ни на резкий, химический запах синтетики…

Но кто их знает, этих дилеров – может, они осваивают какой-то новый товар…

Картонная коробка была неаккуратно заклеена скотчем. Динозавр, ломая ногти, отодрал этот скотч и отогнул боковую стенку коробки. Под ней был плотный непрозрачный полиэтилен, а в него… в него было что-то завернуто.

Теперь запах стал гораздо сильнее. И гораздо отвратительнее.

Тем не менее Динозавр отвернул край полиэтилена и заглянул внутрь…

И тут же отшатнулся от отвращения.

В нос ему шибанула жуткая вонь.

А в полиэтиленовом мешке… в мешке не было ни конопли, ни синтетики.

– Хотите еще валерьянки? – спросила дежурная по станции заплаканную старушку.

– Хватит уже… – вздохнула та. – Что уж, надо домой возвращаться… вряд ли этого паразита поймают…

– А что у вас в сумке-то было? – поинтересовалась дежурная.

– Васенька мой… – всхлипнула старушка.

– Что?! – изумленно переспросила дежурная.

– Ну да, Васенька… – повторила жертва ограбления. – Пятнадцать лет мы с ним прожили душа в душу! Всегда рядом, всегда вместе! Раиса Михайловна, докторша, говорила, что он бы еще лет пять мог прожить, но простудился… такое в этом году лето холодное… умер мой бедный Васенька, я его и хотела на дачу отвезти, там похоронить… он эту дачу так любил, так любил… хотела его похоронить под смородиновым кустиком, где он любил лежать… – Старушка громко всхлипнула и высморкалась в белый платочек. – Бывало, я на крылечко выйду, позову его: Васенька, где ты, кис-кис-кис…

– Так Васенька – это… – начала догадываться дежурная.

– Котик мой, – подтвердила старушка ее догадку. – Котик мой, такой хороший, такой ласковый! А как он ловко мышей ловил! Кто же его теперь похоронит?

Динозавр уставился на дохлого кота.

Кот был здоровенный, серый, в полоску.

Что еще за пакость? Кому понадобилось перевозить по городу эту падаль?

Но этот вопрос был сейчас второстепенным. Важно было другое – тот странный ботаник с бородой обещал заплатить Динозавру за эту сумку. Заплатить приличные деньги. Значит, зачем-то ему нужен этот дохлый котище. Зачем – это уже его дело. Теперь остался только один вопрос – как найти этого ботаника?

Он сказал, что сам найдет Динозавра, когда дело будет сделано, но можно ли ему верить?

Еще Динозавр вспомнил, что заказчик не велел ему заглядывать в сумку. Ну, мало ли, что он не велел! Он ничего не узнает… как он может узнать…

Преодолевая отвращение, Динозавр завернул злополучного кота в мешок, закрыл крышку коробки, кое-как налепил на прежнее место скотч. Вышло не очень хорошо, но все же лучше, чем никак. И запах стал послабее.

Наконец он застегнул клапан сумки и хотел уже отправиться на поиски заказчика. План заключался в том, чтобы вернуться на ту станцию метро, где тот его подцепил. Скорее всего, ботаник ошивается где-то поблизости.

Однако осуществить этот план Динозавр не успел, да в этом не оказалось нужды: за спиной у него кто-то негромко кашлянул, после чего раздался смутно знакомый голос:

– Ну что, орел, вижу, ты сделал свое дело! Молодец, справился с поручением!

Динозавр вздрогнул и оглянулся.

За спиной у него стоял тот самый ботаник – обычный мужик средних лет, с аккуратной бородкой.

Динозавр сглотнул – как этот тип сумел неслышно подобраться к нему? И вообще, как он его нашел?

– Нашел и нашел, – проговорил ботаник, как будто запросто прочитал мысли Динозавра. – Тебя не это сейчас должно интересовать. Тебя должны интересовать деньги, которые я тебе заплачу. А все остальное тебя не касается.

– Это да, это конечно! – оживился Динозавр. – Ты мне, дядя, денег обещал… много-много!

– Будут тебе деньги, не беспокойся! – Ботаник пристально взглянул на Динозавра. – Только сначала ты мне вот что скажи: ты в эту сумку не заглядывал?

– Нет, дядя, не заглядывал! – чересчур поспешно ответил Динозавр и не удержался – скосил глаза на дурацкую сумку с ее отвратительным содержимым. – Зачем мне, дядя, в нее заглядывать? Она мне и на фиг не нужна!

– Ну, если не заглядывал – очень хорошо. Если, конечно, ты не врешь, – ботаник пристально взглянул на Динозавра.

– А зачем мне врать? – тот смотрел на собеседника неприлично честными глазами.

– Действительно, зачем? – хмыкнул мужчина. – Тогда я с тобой сейчас расплачусь, и мы разойдемся, как в море корабли. И запомни: ты меня никогда не видел!

– Само собой, дядя, само собой! – Динозавр радостно потер руки в предвкушении денег.

Он и сам ни за что бы не вспомнил этого странного типа. И ни за что не захотел бы снова с ним встретиться. Было в нем что-то очень неприятное. И даже… даже страшноватое.

– Ну, ладно, пора рассчитаться… – ботаник снова, как час назад, полез в карман и достал оттуда бумажник.

Динозавр жадно смотрел на бумажник: он был пухлый, приятно потертый, соблазнительный.

Интересно, сколько отслюнит ему ботаник за сумку с дохлым, протухшим котом?

А ботаник неловко перехватил бумажник – и вдруг выронил его.

Точно так же, как прошлый раз.

И Динозавр не удержался – как прошлый раз, он наклонился, потянулся за бумажником…

И ботаник, как прошлый раз, ударил его. Только на этот раз удар был гораздо сильнее. Удар был такой сильный, что несчастный Динозавр как подкошенный рухнул на землю, точнее – на грязный асфальт. Он попытался встать, но руки и ноги его не слушались, они стали вялыми и бессильными.

Он лежал на асфальте, как перевернутый на спину жук, с ужасом глядя на ботаника… впрочем, теперь Динозавру было ясно, что никакой он не ботаник, а самый настоящий зверь, рядом с которым Стасик и Жаба показались бы несмышлеными малолетками. Глаза у него были холодные и беспощадные, и в этих глазах Динозавр прочитал свой смертный приговор.

И действительно, мужчина с бородкой наклонился над беспомощным Динозавром. В руке у него появилось шило, и этим шилом он быстро и почти незаметно уколол Динозавра в точку за ухом.

Динозавр успел подумать, что это совсем не больно, а в следующее мгновение его не стало.

А мужчина с бородкой подождал пару секунд, затем приложил два пальца к шее наркомана, убедился, что пульс не прощупывается. Затем он очень легко подхватил труп, поднял его, как будто тот ничего не весил, и аккуратно положил его в большую коробку из-под картофельных чипсов, придав ему позу эмбриона.

Мертвый наркоман так аккуратно поместился в эту коробку, как будто она была специально для него предназначена.

Мужчина с бородкой положил сверху еще несколько коробок. Теперь со стороны ничего не было видно, и Динозавра не найдут, пока какой-нибудь гастарбайтер не придет убирать закуток за киосками.

Наведя порядок, мужчина с бородкой повернулся к сумке на колесиках, чтобы проверить ее содержимое.

Он открыл клапан, увидел кое-как заклеенную скотчем коробку и без труда оторвал ее крышку.

Из коробки потянуло отвратительным запахом.

Мужчина с бородкой нахмурился, рванул полиэтилен…

И произнес такие слова, которые совершенно не вязались с его интеллигентной внешностью.

Несколько минут он сыпал проклятьями, затем наконец успокоился и подвел итог сегодняшним усилиям.

Идиот-наркоман ошибся, украл не ту сумку.

На то он и идиот, и за это он поплатился жизнью. Но ему самому тоже урок: никому нельзя передоверять важные дела, если хочешь, чтобы дело было сделано, – делай его сам.

Так он и поступит в дальнейшем…

Мужчина с бородкой пнул злополучную сумку, вышел из-за киосков и направился к станции метро.

Брат Никодим сотворил молитву и начал перерисовывать изображения из удивительной книги. Рисунки он в точности копировал, так же поступал и с подписями – переносил их на чистый лист пергамента линию за линией, штрих за штрихом, крючок за крючком, ничуть не отступая от образца.

Он так увлекся этой трудной работой, что не заметил, как пролетел остаток дня и солнце начало медленно клониться к горизонту. Только когда ему стало недоставать света, он прекратил работу и отложил манускрипт.

В это время и остальные братья переписчики закончили свои дневные труды.

В скриптории, где до сих пор царила мертвая тишина, нарушаемая только скрипом перьев да едва слышным шелестом переворачиваемых страниц, начались негромкие разговоры. Монахи складывали свои инструменты в особые шкатулки, закрывали книги, положив кожаную закладку на то место, откуда намеревались продолжить работу на следующий день.

Брат Никодим также закрыл свою удивительную книгу.

В это время к его столу подошел помощник библиотекаря со своей корзиной. Произнеся обычное монашеское приветствие, он сказал, что брат библиотекарь велел на ночь отнести находящуюся в работе книгу в книгохранилище.

– Прежде так никогда не делали, – удивился брат Никодим. – Вы потратите немало времени, чтобы отнести книгу на место и завтра снова принести ее. Не проще ли оставить ее в скриптории? Здесь с ней ничего не случится.

– Таков приказ брата библиотекаря, – ответствовал брат Виллем. – Не мне его обсуждать.

Тут брат Никодим решил воспользоваться подходящим случаем и спросил помощника библиотекаря, что за книгу ему назначили переписывать на этот раз.

Брат Виллем понизил голос, будто не хотел, чтобы его услышали прочие переписчики, и ответил:

– Сию книгу брат библиотекарь хранит отдельно от всех остальных и оберегает ее с особливым тщанием. Что же в ней такого особенного, я не знаю. Можно бы спросить брата библиотекаря, да ты и сам знаешь, каков у него характер.

Тяжкий характер брата библиотекаря и впрямь был ведом смиренному брату Никодиму, как и остальным братьям в обители, так что вряд ли он решился бы задавать тому какие-то вопросы, не относящиеся впрямую к его обязанностям.

Тогда брат Никодим задал помощнику библиотекаря другой вопрос, куда более простой:

– А на каком языке эта книга написана? Ты знаешь, брат Виллем, что это – не пустой вопрос: знай я, что это за язык, мне было бы куда легче копировать подписи под рисунками.

Брат Виллем хотел было ответить, но в это время к столу Никодима подошел смиренный брат Даниил, старейший из братьев переписчиков. Говорили, что он пережил в монастыре пятерых настоятелей. Несмотря на преклонный возраст, брат Даниил сохранил твердую руку и прекрасное зрение, почему и оставался до сих пор в скриптории, хотя ему не доверяли переписывать самые ценные манускрипты.

Увидев на столе брата Никодима удивительную книгу, брат Даниил замер как громом пораженный. Лицо его, испещренное глубокими морщинами, как кора старого дуба, перекосилось, выцветшие от старости голубые глаза расширились, он выкрикнул хриплым, надтреснутым, но все еще сильным голосом:

– Дьяволовы дела! Дьяволовы, дьяволовы козни! Чую, чую невыносимый смрад адский!

– Успокойся, смиренный брат! – воззвал к старику брат Никодим, который не понял, что вызвало такой гнев монаха. – Мы находимся в обители Божьей, и нечистый никоим образом не может проникнуть в эти святые стены…

– Может, может, он все может, и он уже проник! Я вижу его дела и вижу, что ты потакаешь ему, вольно или невольно!

Тут брат Никодим увидел, что старик указывает на страницы удивительной книги, и понял, что именно она так возмутила старого переписчика.

– Его, его рука! – выкрикнул брат Даниил, сверкая глазами и пытаясь сбросить книгу со стола. – Его рука, а вы, неразумные, потакаете его деяниям!

– Позволь напомнить, брат, – попытался Никодим урезонить старика, – позволь напомнить, что наиглавнейшее правило в нашей обители – смирение, смирение и еще раз смирение! Смири свой гнев и выслушай меня! Как и ты, я смиренно исполняю свое послушание, переписывая книги из монастырского хранилища. Как и ты, я вкладываю в это все доступное мне старание. А какую книгу переписывать – то не моего ума дело, не моего и не твоего, это решает брат библиотекарь, поставленный над нами отцом аббатом. Брат библиотекарь сегодня приказал мне переписать сию книгу, значит, для того есть важные причины, разбирать которые нам не положено. Наша забота – переписывать книги со всем возможным тщанием…

– Дьяволовы слова! – воскликнул брат Даниил, и губы его затряслись. – Дьяволовы слова и дьяволовы дела! Только дьявол мог породить таких немыслимых чудовищ, только в его вредоносном разуме могли они появиться!

Старец указывал при этом на рисунки в удивительной книге.

– Позволь указать тебе, брат, – со всем возможным смирением отвечал ему Никодим, – позволь указать, что чудеса Господнего мира неисчерпаемы и неисчислимы и в дальних уголках земли встречаются самые удивительные создания, каких мы никогда не смогли бы даже вообразить. Не сам ли ты переписывал недавно севильский бестиарий, в коем были изображения птицы рох, которая кормит своих птенцов слонами и носорогами, и африканского камелопарда, шея которого длинна, как свинцовая водосточная труба в нашей ризнице, и удивительной полосатой лошади, что обитает в далеких южных краях и бегает быстрее ветра…

– То создания Божьи, – возразил старик, – а в этой книге изображены порождения дьявола! Дьявол, дьявол! Я чувствую его присутствие, он здесь, в этих стенах!

– Не следует поминать столь часто врага рода человеческого, – воззвал к старику брат Виллем. – Не подобает поминать его, или можно накликать недоброе…

– Здесь! Здесь он! – выкрикнул брат Даниил, на этот раз указывая не на книгу, а на что-то за спиною у брата Никодима. – Я чувствовал его присутствие…

Тут глаза его закатились, он рухнул на каменные плиты пола и забился в мучительных судорогах, лицо его посерело, на губах выступила пена, как у загнанного коня.

– Кликните брата Мефодия! – властно произнес кто-то за спиной брата Никодима.

Никодим обернулся и увидел смиренного брата Амвросия, монастырского келаря, правую руку отца аббата. Никто не заметил, как он появился в скриптории и теперь стоял посреди комнаты, сложив на груди руки.

Младший из переписчиков, молоденький послушник Герберт, тут же побежал за братом Мефодием, который врачевал всю монастырскую братию.

В ожидании врачевателя брат Амвросий распорядился подложить под голову бьющегося в судорогах старика сложенный вчетверо плащ, дабы он не расшиб голову о каменный пол, а также вложить в его рот рукоять кожаной плетки.

Переписчики столпились вокруг припадочного и сочувственно смотрели на него, не зная, чем еще можно ему помочь.

Лекарь не заставил себя ждать.

Очень скоро он вошел в скрипторий, наклонился над несчастным стариком, поднял его веко, словно хотел заглянуть в душу, затем выслушал пульс. Ничего не сказав, он только покачал головой и повернулся к послушнику.

– Сын мой, у тебя быстрые ноги. Беги сию минуту в мой сарайчик – ты знаешь, тот, что возле травного огорода, – и принеси пузырек с маковой настойкой.

Герберт бросился было к дверям, но на полпути остановился и спросил травника:

– А как же я узнаю этот пузырек? Там ведь наверняка множество всяких зелий!

– Само собой, само собой, сын мой. Тот пузырек, который мне нужен, стоит на полке возле камина. Сделан он из синего стекла, и на нем наклеен клочок пергамента с буквицей «P», что есть первая буква от латинского названия мака. Ты не ошибешься!

Послушник исчез, словно его унесло ветром, и довольно скоро возвратился с небольшим синим флаконом. Брат Мефодий капнул немного настойки на губы припадочного старика, затем перекрестился и трижды прочел «Отче наш».

Судороги стали не столь часты, затем старый переписчик неподвижно вытянулся, лицо его разгладилось, и вскоре он заснул мирным сном.

Тем временем в помещении скриптория стемнело. Брат Силезий, как обычно в такое время, зажег несколько свечей, которые разогнали сгущающийся мрак. Разумеется, их света было недостаточно, чтобы продолжить работу, и братья переписчики один за другим начали покидать рабочую комнату.

Покинул скрипторий и брат Никодим.

Как и остальные, он отправился в монастырскую церковь, чтобы отстоять вечерню.

По установленным в их монастыре правилам монахи-переписчики освобождались от дневных богослужений, дабы не терять драгоценное светлое время, поэтому брат Никодим считал особенно важной вечернюю службу.

Когда он вошел в церковь, в первый момент ему показалось, что там нет ни одной живой души. Должно быть, прочие братья прежде службы разошлись по своим кельям, дабы умыться и привести в подобающий порядок одежду.

Затем, однако, брат Никодим заметил распростертое на полу перед алтарем тело.

Подойдя ближе, он увидел монашеское одеяние с капюшоном и понял, что на полу лежит кто-то из братьев.

Подойдя еще ближе, брат Никодим разглядел, что неизвестный брат сотрясается от рыданий и едва слышно повторяет:

– Mea culpa… mea culpa… mea maxima culpa… мой грех… мой грех… простится ли он мне когда-нибудь…

Брат Никодим тихонько отошел от кающегося брата, дабы не смущать его.

Если на душе у него и вправду какое-то тяжкое прегрешение – следует исповедаться, смиренно принять наложенное святым отцом наказание и найти мир в своей душе. Но это частное дело каждого брата, и вмешиваться в него не годится…

Тем временем в церковь один за другим начали входить монахи, храня подобающее молчание.

Кающийся брат, услышав их шаги, поднялся с каменного пола, отряхнул свое одеяние, откинул капюшон – и брат Никодим узнал в нем брата Целестия, брата библиотекаря, хранителя монастырского книгохранилища.

Брат библиотекарь огляделся, увидел, что давно уже не один в церкви, и поспешил на свою обычную скамью, чтобы принять участие в вечернем богослужении.

Далее дни брата Никодима потекли по обычному пути. Все свое время он делил между молитвой и трудом. День за днем, покуда позволял солнечный свет, он переписывал таинственный манускрипт, точнее, тщательно копировал его знак за знаком, линию за линией, рисунок за рисунком.

Каждый день он сравнивал свою копию с подлинным манускриптом и с гордостью убеждался, что даже самый внимательный переписчик не усмотрит между ними разницы.

Наконец труд его подошел к концу.

Брат Никодим поставил последнюю точку в своей копии, украсил страницу последним затейливым росчерком, просушил чернила и в конце рабочего дня отдал законченную копию вместе с оригиналом помощнику библиотекаря.

Нового труда он не начал, поскольку в скриптории уже начало темнеть, и переписчики отправились на вечернюю службу в монастырскую церковь.

Надежда снова набрала номер Верочкиного мобильного.

На этот раз механический голос сообщил ей, что телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны доступа.

– Вот растяпа! – ругнула Надежда Верочку. – Небось забыла поставить телефон на зарядку…

Однако ей нужно было так или иначе связаться с приятельницей, чтобы отдать ей странную книгу. Вдруг она кому-нибудь нужна? Вдруг эту книгу вовсе не хотели утилизировать (какое отвратительное слово, в особенности по отношению к книгам!) и она числится на абонементе? И тогда получается, что Надежда эту книгу украла из библиотеки. Этого только не хватало!

Нет, нужно дозвониться до Веры во что бы то ни стало. Ей очень нужно поговорить с ней.

В конце концов, существуют не только мобильные телефоны! Есть же обычные городские!

Надежда включила компьютер, нашла сайт Верочкиной библиотеки, в разделе «контакты» нашла номер телефона и набрала его. Уж этот-то номер должен ответить!

И он ответил.

Молодой, немного простуженный голос проговорил:

– Районная библиотека!

– Можно попросить Веру Анатольевну?

В трубке то ли кашлянули, то ли икнули, и на какое-то время наступила тишина. Затем тот же голос, но только с другой интонацией, произнес:

– Вы ошиблись номером.

– То есть как ошиблась? – удивленно переспросила Надежда. – Вы же сказали, что это библиотека! А я и звоню в библиотеку, мне нужна Вера Анатольевна…

Тут Надежда наконец узнала голос в трубке – это была та странная татуированная девица, которую она накануне встретила в библиотеке – Лика или Леля? Ах нет, Ляля!

– Ляля, – строго произнесла Надежда Николаевна, – я вас узнала. Я подруга Веры Анатольевны, мы с вами… с тобой вчера встречались. Что там у вас творится?

И тут где-то в стороне другой голос, мужской и раздраженный, проговорил:

– Кто там звонит?

– Это номером ошиблись, – ответила Ляля в сторону, – химчистку спрашивают.

И тут же она громко и с нажимом повторила в трубку, как будто с глухим разговаривала:

– Это не химчистка, это библиотека! Я же говорю – вы ошиблись номером!

И вслед за этими словами из трубки понеслись короткие гудки отбоя – Ляля повесила трубку.

Надежда долго смотрела на свой телефон, пытаясь осмыслить странный разговор.

Ляля сделала вид, что не узнала ее. И ответила, что Надежда ошиблась номером. Что это она, занимается телефонным хулиганством? Нет, не похоже… кроме того, этот мужской голос, прозвучавший, так сказать, за кадром, показался Надежде подозрительно суровым. Не похож он на голос рядового читателя или работника библиотеки… было в этом голосе что-то официальное…

В библиотеке явно что-то случилось, что-то неприятное – и Ляля не хотела вмешивать в это Надежду.

Что у них там – какая-нибудь проверка, ревизия, инспекция, или как это у них называется? Может быть, начальство опомнилось, решило, что раздавать и тем более уничтожать книги недопустимо, и теперь ищет виновного?

А может, все дело в том, что Верочка отдала ей, Надежде, библиотечные книги и теперь у нее из-за этого неприятности?

Точно, у них там какие-то официальные лица толкутся, голос у мужика хамский такой, грубый, начальственный… Ох, неприятности у Веры, оттого и Ляля Надежду Николаевну вмешивать не стала, по-умному поступила.

Надежда хотела отправить Вере эсэмэску, но решила, что это тоже рискованно, а лучше позвонить вечером домой. Верочкин домашний номер остался у нее с тех незапамятных времен, когда они все работали в оборонном НИИ и не было еще в помине мобильных телефонов. Даже представить их было невозможно.

Библиотека работала до восьми, Надежда дала еще Вере сорок минут на то, чтобы добраться до дома, и набрала ее домашний номер. Долго и безрезультатно слушала в трубке длинные гудки, затем набрала мобильный. Та же история.

– Надя, что случилось? – спросил ее проницательный муж, очевидно, уловив что-то такое в ее лице.

– Да нет, ничего, – вздохнула Надежда, – договорились с одной знакомой созвониться, а ее дома нет, и мобильник отключен. Ладно, попозже позвоню.

Потом она закрутилась с ужином, потом они с мужем смотрели интересный фильм, так что вспомнила про звонок Надежда Николаевна только после одиннадцати вечера. И не решилась беспокоить человека так поздно.

С утра у Надежды был запланирован визит в парикмахерскую, потом она прошлась по магазинам и домой вернулась только к обеду. За это время оставленный без надзора Бейсик каким-то образом умудрился открыть тумбочку в коридоре и вытащить оттуда ту самую книгу, которая неизвестно как попала к Надежде в сумку. Саму сумку она еще вчера отдала с благодарностью Антонине Васильевне, которая обрадовалась подаренной «Джен Эйр».

– Хорошая книга, толстая. Говоришь, про любовь?

– Точно, – уверила ее Надежда Николаевна, – про любовь, и кончается хорошо.

Сейчас Надежда только руками всплеснула.

– Бейсик, ну как же ты умудрился открыть дверцу?

Бейсик дал понять, что и сам удивляется. Он зацепился когтем за ручку, а дверца сама открылась, и тяжеленная книжка выпала, да еще и придавила ему лапу.

– Ой, подвираешь… – отмахнулась Надежда, подхватила злополучную книгу и пошла по квартире в поисках места, куда ее можно было бы спрятать.

Впрочем, зачем прятать? Нужно ее отдать обратно в библиотеку. Она вспомнила, что вчера хотела с самого утра позвонить Вере домой и, конечно, забыла. Нет, ну что же такое с памятью творится, витаминов попить, что ли…

Мобильный у Веры был выключен. И пока Надежда раздумывала, звонить в библиотеку или не звонить, ее телефон зазвонил сам.

– Привет, Надя! – кричала в трубку Милка. – Ты не представляешь, что тебе скажу!

– Привет! – сказала Надежда, скрывая досаду.

Милка была старинной приятельницей, когда-то они работали вместе в институте, затем Милка уволилась, потому что ее бросил муж и нужно было зарабатывать деньги. Тогда как раз попала она в очень неприятную историю, и Надежда помогла Милке из нее выпутаться[1]1
  Читайте роман Н. Александровой «Игра случая».


[Закрыть]. Муж к Милке вернулся, но тут как раз начал разваливаться институт, так что Милка устроилась программистом-надомником.