Текст книги "Заклятие наследницы фараона"

– И конфеты ей отдай! – крикнула ему в спину Алена и запустила злополучной «Гвоздикой».

Дверь за Матвеем захлопнулась, она перевела дух и направилась на кухню, чтобы выпить наконец свой кофе. После неожиданного визита руки у нее тряслись, душу переполняли гнев и раздражение. Хотя злиться, конечно, можно было только на себя: зачем пошла на поводу у матери и дала ей свой адрес? Просто какое-то затмение на нее нашло. Мать беспрерывно звонила ей на мобильный и ныла – как ты, где ты? Пропадешь, как отец, хоть адрес оставь… Мало ли со мной что, люди напишут… Глупость какая, пока письмо дойдет, говорила Алена, лучше позвонить. Но мать не слушала возражений, она звонила беспрерывно, днем и ночью. Алена не могла отключить телефон, приходилось брать трубку во время совещаний и бесед с клиентами. В конце концов, доведенная до белого каления, она проорала в трубку адрес, присовокупив, чтобы мать никому его не сообщала, и вот пожалуйста, не прошло и трех недель, как заявился бывший муженек! Нарочно мать это сделала, что ли? Нужно было просто поменять номер и затаиться. Вот папочка в свое время правильно сделал, ушел – и как отрезал!

Алена горько усмехнулась, вспомнив свое нищее и одинокое детство. Что ж, зато никто не мешал отцу строить свое благополучие, создавать собственную фирму и зарабатывать деньги.

Кофе, конечно, остыл, и Алена снова поставила его на плиту.

Глядя на коричневые пузырьки, она вспомнила, какой грандиозный скандал устроила ей мать перед отъездом. Алена прочитала тогда письмо и сунула его в сумку, а потом так закрутилась на работе, что и из головы вылетело это письмо. Откровенно говоря, не слишком она поверила в то, что там написано про наследство.

С десяти лет не было в ее лексиконе слова «отец», да и раньше-то не много она с отцом общалась. Не помнит Алена, чтобы папа гулял с ней по выходным, катал на лодке летом или на санках зимой. Не помнит, чтобы ждала она папу с работы, подбегая к окну, а когда он приходил, висла у него на шее. Не помнит детского ощущения, когда сидишь высоко, поддерживаемая сильными руками, и все видно вокруг далеко-далеко, и не боишься упасть, потому что папа этого никогда не допустит. Так что не слишком поверила Алена в наследство. Так не бывает – как ушел отец из семьи, оставив десятилетнюю Алену, так почти двадцать лет и не слыхали о нем ничего. Значит, не нужна ему была дочка. А тут вдруг на смертном одре вспомнил. Странно это, жизнь научила Алену никому и ничему не верить с первого взгляда.

Она вспомнила про письмо только вечером, когда увидела его в руках у матери. Черт, и как же она забыла, что мать вечно шарит у нее в сумке в поисках сигарет! И ведь сто раз говорила ей Алена, что не курит, давно бросила, и ей советует то же самое, а все как об стенку горох!

– Что это? – Мать взмахнула письмом, глаза ее были выпучены, голос скрипел.

– Не видишь, что ли? – вспылила Алена. – Тебе никто никогда не говорил, что чужие письма читать неприлично? Сколько раз просила, чтобы ты не шарила у меня в сумке! Мама, я в конце концов там мышеловку поставлю!

– Ты с ним общаешься? – заорала мать. – За моей спиной?

Алена промолчала, она прекрасно знала, что нельзя сразу заводиться, вступать в объяснения, приводить доказательства – мать только того и ждет. Возражений и объяснений она никогда не слушает, просто не воспринимает, а реагирует только на повышенный голос. Вот тогда она начинает орать почище пароходной сирены.

– Этот подлец нас бросил, а ты с ним общаешься? – спросила мать с меньшим накалом.

– Уж раз прочитала, то уразумей, – Алена подошла ближе, – там сказано, что он умер больше месяца назад.

– Туда ему, подлецу, и дорога! – Мать смачно плюнула на пол.

Алену покоробило не от слов, а от деяний, но она сумела сдержаться.

– Ой, жизнь моя несчастная! – внезапно визгливо заголосила мать.

Появилось у нее это кликушество с тех пор, как умер Васенька. Вдруг ни с того ни с сего на нее накатывала истерика. Алена даже к врачу ее водила, тот выписал таблетки, только мать их не пила. Так что в особо трудных случаях Алена по совету тети Глаши выливала на мать ковш ледяной воды. Помогало.

На этот раз мать отвлеклась на крик, и Алена сумела подобраться к ней незаметно и вырвать письмо.

– Если ты примешь от него хоть один рубль, хоть одну плошку, – заговорила мать, тут же прекратив истерику, – если ты примешь его наследство, я тебя прокляну! – И вытянула руку вперед жестом, который подсмотрела в каком-то сериале.

– Да что ты? – насмешливо сказала Алена, вчитываясь в письмо. – С чего это вдруг?

До сих пор Алена не воспринимала всерьез известие о наследстве, теперь же разглядела в углу штамп солидной адвокатской конторы и подумала, что не станут люди заморачиваться из-за пустяков. Не иначе как квартирку папочка ей оставил, что ж, это очень кстати. А если только часть, то деньгами можно взять, тоже пригодятся.

«Поеду, – решила Алена, – разузнаю там на месте что к чему. На работе отпуск возьму».

Мать все поняла по ее глазам.

– Уедешь, как он когда-то, – заныла она, – бросишь мать одну в тяжелом состоянии… И не вернешься, я знаю, у-у, отцовское отродье, вся в него… И за что мне такое наказанье? Чем я Бога прогневила?

Далее все началось по новой, и Алена пошла в свою комнату собирать вещи.

Пока она думала о делах своих скорбных, кофе, разумеется, сбежал. Алена махнула на него рукой и налила в чашку простого кипятка, утопив в ней завалявшийся пакетик чая. Круассан на вкус оказался резиновым, орехами там и не пахло. Или просто все сегодня кажется ей противным и невкусным?

Это оттого, что муж заявился, поняла Алена. Мало ей неприятностей на фирме, мало того что сотрудники, подученные этой сволочью Марианной, вдовой отца, шушукаются за ее спиной и саботируют ее распоряжения, мало того что ее сводный братец, сын Марианны, смотрит с откровенной издевкой, мало того что скотина Филиппов, управляющий банком, отказал ей в кредите в самой оскорбительной форме, так ко всему еще Матвей свалился на ее бедную голову, которая и так скоро треснет от забот!

Муж – это был только ее просчет, ее огромная ошибка. Если во всех других несчастьях можно было винить судьбу – отец их бросил, мать оказалась совершенно неприспособленной к жизни, опять же детство ее пришлось на перестройку, оттого получилось тоскливое и голодное, – то решение выйти замуж за Матвея она приняла сама, никто ее не тянул насильно. Матери было все равно, да Алена с ней и не советовалась, будущая свекровь, ясное дело, на словах относилась к Алене неплохо, но вовсе не стремилась ускорить свадьбу.

Впрочем, свадьбы никакой и не было – молодые расписались в загсе, а потом посидели недолго в кафе со свидетелями, свекровью и тетей Глашей вместо матери. Дело было летом, Алена так рассчитала, чтобы мать с Васенькой были в деревне.

Алена тяжко вздохнула, допивая остывший чай. И как ее только угораздило? Вот уж верно тетя Глаша говорила – бес попутал!

После окончания училища Алена недолго расслаблялась, она поняла, что работа секретарши не для нее. Ну какая в такой работе может быть перспектива? Ну, продержится она несколько лет, потом начальники начнут корчить недовольные физиономии – возраст, дескать, уже не тот. Кофе подавать да по телефону отвечать – ума большого не надо и опыта тоже, любая девчонка справится.

В их городе был политехнический институт, тот, что когда-то оканчивал отец. Там, отдавая дань моде, открыли факультет экономики и менеджмента. Алена подала документы на вечернее отделение одной из первых.

Мать узнала об этом от тети Глаши – та обратила внимание матери на то, что Алена очень похудела, и просила позаботиться о дочери, кормить повкуснее, от домашних дел освободить.

Соседка хотела как лучше. А получилось, естественно, как всегда. Мать устроила жуткий скандал, кричала, что Алена, как отец, сядет теперь на ее шею, а потом, выучившись, уедет и бросит ее в старости в полном одиночестве и болезни.

На тот момент матери было всего сорок лет, так что разговоры о старости были, мягко говоря, не очень уместны. Впрочем, Алена давно уже научилась мать не слышать, ничего умного и дельного она в жизни не сказала.

Из коммерческого магазина к тому времени мать уволили (всюду интриги, утверждала она), она по рекомендации тети Глаши устроилась оператором газовой котельной. Летом котельная не работала, и мать с мая по сентябрь жила в деревне.

Бабушка к тому времени умерла, дядьки окончательно спились, один брат вернулся из армии инвалидом, другие вообще болтались где-то по бескрайней стране, изредка присылая весточку. С невестками мать не ладила, те попрекали ее куском и презирали за городской образ жизни. Все люди с утра в огороде спину гнут, а она, как барыня, на лужочке цветы собирает!

И однажды мать вернулась из деревни в сопровождении тихого с виду мужичка с яркими голубыми глазами. Алене он представился Василием, мать звала его Васенькой.

Васенька был невысок ростом, говорил негромким деликатным голосом и улыбался застенчиво, не было в его внешности ничего примечательного, кроме голубых глаз. Но тетя Глаша, поглядев в эти невинные глаза, строго поджала губы. И была права.

Васенька оказался патологическим вором. Мать подобрала его в деревне – вроде бы Васенькина жена умерла, а дети его выгнали. Или, наоборот, сын разбился на мотоцикле, а жена с невесткой вечно сварились, так что жить в доме стало невозможно. Мать каждый раз рассказывала историю Васеньки по-разному, сам он помалкивал, только улыбался застенчиво.

Зажили они тихо, Алена еще сказала тете Глаше, что ей теперь легче – мать не цепляется по пустякам, занята мужем. Однако через некоторое время она стала замечать, что пропадают из кошелька деньги. То сто рублей, то пятьдесят. Не то чтобы были это большие деньги, но не с Алениной секретарской зарплаты пренебрегать и такими.

Сначала Алена суть проблемы не уразумела – ну, потеряла сотню, забыла, где истратила. Потом пропал у нее из шкафа новый кожаный ремень, потом серебряные щипчики для сахара – бабушкин подарок еще родителям на свадьбу. Ценных вещей у них в квартире сроду не водилось, так что красть было особо нечего, однако, когда у Алены пропала вся зарплата, она все же подняла этот вопрос за ужином. Васенькины глаза блеснули такой неподдельной обидой, что Алена сразу поняла – он. Да больше некому, к ним никто не ходит.

– Ты не на меня ли думаешь? – орала мать.

На мать Алена не думала, та если бы взяла, то сказала, с чего ей отпираться?

Деньги в кошельке Алена без присмотра больше не оставляла, но когда пропала кожаная куртка, на которую она долго копила, она решила принять меры. Использовала детский трюк – положила в кошелек стержень от шариковой ручки таким образом, что, попытавшись взять деньги, несведущий человек непременно измажется.

Матери не было дома, она в своей котельной работала по двенадцать часов через день. Алена оставила сумку в прихожей и затаилась в своей комнате. И через некоторое время услыхала стук, звук падения сумки на пол и замысловатое ругательство.

Она вышла в коридор. Васенька держал измазанные руки на весу, на полу валялась раскрытая сумка.

– Ах ты, гад! – рассвирепела Алена и пошла на него, собираясь устроить этому мерзавцу веселую жизнь.

Она не успела – коротко, без замаха, он ударил ее в солнечное сплетение, да так сильно, что перехватило дыхание. И ушел, громко хлопнув дверью, а она еще долго сидела на полу, хватая ртом воздух.

Васенька, очевидно, прямиком побежал жаловаться матери, потому что явились они вдвоем после ее смены. Алена к тому времени собрала свою одежду, а также разные мелочи и перетащила все к тете Глаше, у нее же и ночевать осталась. Соседка ее рассказу ничуть не удивилась, она-то сразу этого ворюгу раскусила.

Мать орала на лестнице и колотила в дверь соседки ногами, требуя, чтобы немедленно выдали ей эту стерву, Алену то есть, на расправу.

Алена к тому времени отлежалась и даже восхитилась – ну, артист Васенька, чего же он сумел матери про нее наговорить за такое короткое время?

Безобразие продолжалось до тех пор, пока не спустился сверху сосед, водитель троллейбуса. У него развозка в полпятого, сказал он, так что, если не угомонитесь, всех самолично успокою надолго. И потряс внушительными кулаками.

Васенька мигом утянул мать обратно в квартиру.

На следующий день, улучив минутку, поговорила тетя Глаша с матерью, но, вернувшись, только махнула рукой – совсем крыша съехала, ничего не соображает.

Алена хранила все вещи у тети Глаши, домой приходила только ночевать, но долго так продолжаться не могло. С матерью она не разговаривала, Васенька временно воровать перестал после того, как встретил во дворе участкового и тот поинтересовался, кто он такой и отчего живет без прописки.

Мать прописать Васеньку никак не могла, потому что он был ей фактически никто. Она бы официально с ним расписалась, но оказалось, что Васенька не разведен с женой. То есть жена не умерла, а просто его выгнала, теперь понятно было за что.

И в это самое время пришла Алене мысль выйти замуж. С Матвеем они были знакомы уже полгода, встречались сначала в компании, а потом вдвоем. Он учился в педагогическим институте, потому что только там можно было найти гуманитарный факультет, подрабатывал где-то по мелочи и говорил, что мечтает снимать авторское кино. Что такое авторское кино, Алена представляла себе довольно смутно – как-то в ее жизни не было места Франсуа Трюффо и Жан-Люку Годару.

Мама Матвея работала референтом при мэре их города и выглядела вполне прилично для своих без малого шестидесяти лет.

Алене нравилось бывать у них дома. Казалось бы, небольшая двухкомнатная квартирка, но мать Матвея сумела сделать ее уютным домом. На окне кухни топорщились крахмальные занавески, стол был покрыт не выцветшей клеенкой, как у них, а красивой кружевной скатертью. Но чай пили не на кухне, а в комнате, из простых, но ярких новых чашек.

Будущая свекровь выглядела величественно, в белой блузке с камеей у горла и пышным узлом седоватых волос. Алену она называла на «вы» и была с ней убийственно вежлива. Но это потом, а поначалу встречала ее приветливо, особенно когда выяснила, что Алена оканчивает институт. Алена надеялась, что они поладят. Жить молодые должны были только у свекрови, такое она поставила условие, и это как нельзя лучше Алене подходило.

Сейчас она уже не помнит, что думала перед свадьбой о своем будущем муже, она воспринимала его не одного, а, как теперь говорят, пакетом, с мамой и квартирой. На первый взгляд выходило не так чтобы совсем плохо, а выбора у нее не было.

Правда выяснилась очень быстро. Матвей был патологически ленив. Делать ничего он не мог, не умел и, самое главное, категорически не хотел. Как уж он такой получился – от природы или мать его избаловала, у Алены выяснять совершенно не было желания. Но учиться он не хотел, сидел по два года на одном курсе, его терпели, потому что в педагогическом всегда был недобор молодых людей. Работал Матвей от случая к случаю, долго на одном месте не задерживался, да и не брали его в серьезную контору, потому что, как уже говорилось, ничего он не умел делать ни головой, ни руками. Умел только болтать, мог внезапно загореться и увлеченно рассказывать о каком-нибудь проекте, это прокатывало некоторое время, однако люди быстро понимали, что за красивыми фразами, в общем-то, ничего не стоит.

Дома Матвей был груб и ужасающе неряшлив, Алену иногда просто трясло при виде разбросанных по всей комнате воняющих носков, яблочных огрызков на письменном столе и крошек песочного печенья в постели.

Ел он вообще многовато, на взгляд Алены, пузо налезало на ремень джинсов, как опара на край кастрюли.

Семейная жизнь протекала худо-бедно до тех пор, пока свекровь не уволили из мэрии. Пришли молодые да шустрые, и свекровь по возрасту попросили вежливо, но твердо. Она была женщиной неглупой и дальновидной, поэтому если и огорчилась, то не подала виду. Алену она к тому времени устроила в одну фирму на весьма приличную зарплату и поговорила с ней приватно.

– Вот что, невестушка, – сказала она, заваривая хороший чай, – я свое дело сделала, работала сколько могла, теперь твоя очередь. Впрягайся! Теперь ты у нас добытчица!

Как видно, свекровь отлично знала своего сына и понимала, что денег с него в семью получишь как с козла молока.

Мать знала своего сына, но не слишком хорошо знала невестку. Алене же вовсе не улыбалось вкалывать на эту семейку, ничего не получая взамен. И если свекрови она все же была благодарна за устройство на работу и понимала в душе, что человек к шестидесяти годам имеет полное право на отдых, то с каких радостей должна она содержать этого бугая, своего муженька?

Они начали ссориться, Алена его пилила, Матвей огрызался, потом стал хамить и орать. Свекровь, разумеется, приняла сторону сына. Мы, говорила, тебя взяли из грязи в приличный дом, у тебя своего ничего не было, а теперь ты фордыбачишь! Алене после таких слов хотелось хлопнуть дверью, но уходить было некуда.

У матери она не бывала, но знала, что там творится, по рассказам тети Глаши. Денег после ухода Алены у них не хватало, и мать пыталась устроить Васеньку на работу. Его никуда не брали без прописки, так что он работал грузчиком в магазине, дворником на рынке, сторожем в авторемонтной мастерской.

И везде Васенька воровал. В магазине упер коробку шоколадок, на рынке у фермера, что торговал курами, стащил двух бройлеров, в мастерской пытался спионерить запчасти, но был пойман за руку и вышвырнут под зад коленом. Устроился на вещевой рынок, но был бит за кражу зимних дамских сапог. Сапоги были сорок второго размера, их никто не брал, так что если бы Васенька не догадался оставить коробку на месте, никто бы не хватился. Но вид пустой яркой коробки привлек всеобщее внимание, и Васеньку торговки побили от души.

В свободное от работы время Васенька тащил все, что плохо лежит. Он не брезговал сохнущим бельем на веревке во дворе, он выкапывал свежевысаженную рассаду на клумбах в парке, он пытался отвинтить зеркала у припаркованных машин, за что был автолюбителями не только бит, но и посажен вниз головой в сугроб.

Летом сладкая парочка уехала в деревню, и соседи вздохнули с облегчением. А в сентябре позвонила Алене тетя Глаша и сказала:

– Приезжай, а? Я больше не могу, сил нет…

В своей квартире Алена застала такую картину.

Мать сидела на полу, раскачивалась из стороны в сторону и орала визгливым голосом:

– Да на кого ж ты меня покинул, сокол мой ясный, Васенька-а? Да куда же я теперь без тебя-я?

Тетя Глаша только махнула рукой и закрыла дверь в комнату. Стало потише, и она ввела Алену в курс дела. Васенька и в деревне не угомонился, горбатого, как известно, только могила исправит. Васенька таскал дрова у соседей, выкапывал картошку, увел у бабы Мани новые галоши для огорода, которые она неосмотрительно бросила на видном месте; соперничая с мальчишками, он обтряс летнюю яблоню у материной невестки тети Нины. Каждый день в деревне стоял крик и гам – сельчане на чем свет костерили Васеньку.

Пропали у справного хозяина два гуся, неосторожно вышедшие за калитку, известно было, что Васенька продал их на станции. Пользуясь маленьким ростом и щуплым своим сложением, влез Васенька в крошечное оконце кладовой сельпо и утащил мешок перловой крупы. Мешок оказался с дырой, так что Васенька оставлял за собой след, как Мальчик-с-пальчик, по крупе его и нашли.

По поводу перловки приехала милиция – дело серьезное, кража из магазина. Однако из-за одного мешка дело заводить не стали, а Васенька на следующую ночь утащил у соседа рулон сетки для забора. И спрятал ее в овраге, опять-таки нашли по следам. Сосед побил стекла в их доме, за что родственники на мать очень рассердились и велели убираться в город, а им сраму и ругани надолго хватит.

И собрала было мать вещи, но тут Васенька пропал, а по прошествии двух суток нашли его на лесной тропинке с проломленной головой. Как видно, кто-то из потерявших терпение односельчан разобрался с ним по-своему, в деревне воров не любят.

Мать как про это узнала, так и пала на землю с воем, но понимания у соседей не нашла, а когда опомнилась, оказалось, что все хлопоты по поводу похорон взяла на себя Васенькина семья, а ее и на порог в тот дом не пустили. Мать побежала в другую деревню, где недавно открыли церковь и батюшку нового прислали. Хотела заказать заупокойную службу, так священник, когда узнал, что они с Васенькой не расписаны, очень рассердился, от сожительниц, сказал, не принимаем!

Вот так, сказала тетя Глаша, уже неделю с ней мучаюсь. «Скорая» приезжать отказывается, говорят, в следующий раз сразу в психушку свезем…

Со временем мать утомилась и устраивала показательные выступления раз в три дня. Алена переехала домой, сказав на прощание мужу, что подает на развод.

Она много работала, на мужчин и не смотрела после неудачного замужества, да, откровенно говоря, и глядеть-то было не на что. Если и был кто приличный в их городе, так тех давно уже разобрали другие. Алена не хотела замуж, она хотела новой жизни, интересной, хорошо оплачиваемой работы, удачной карьеры. Ей было тесно в Заволжске, хотелось в большой город, хотелось свежего воздуха и простора. Но как этого добиться? Кто ее ждет в большом городе – без связей, без денег, без жилья?

Потихоньку на Алену накатывала тоска. Время неумолимо бежало вперед, ей шел уже тридцатый год. Она боялась смириться. И вдруг пришло письмо с сообщением о наследстве. Неужели это тот самый шанс, который дает Алене ее не слишком щедрая на подарки судьба? Во всяком случае, Алена решила им воспользоваться, пусть даже ничего и не выйдет.

Алена очнулась от раздумий и осознала себя сидящей за столом с пустой чашкой в руке. Что-то сегодня на нее навалились воспоминания, да ведь и вспомнить-то особенно нечего…

Она заснула быстро, но сон был тяжел, как ватное одеяло, и не принес отдыха.

Утром некогда было раздумывать о своей жизни, водитель опять опоздал. На улице шел дождь, Алена уныло ждала машину у подъезда. Дом был старый, козырек над подъездом протекал, к тому же все время туда-сюда сновали жильцы и, натыкаясь на Алену, смотрели злобно. Она и сама потихоньку накалялась, глядя на часы.

Ладно, с подлецом-водителем она разберется позже, а сейчас нужно успеть на работу. На десять утра назначено совещание, а до этого еще нужно просмотреть кое-какие бумаги.

Алена подняла воротник плаща и выбежала на улицу, поднимая руку. Как назло, ни одна машина не останавливалась, а какой-то наглый жигуленок еще и водой из лужи окатил.

– Черт! – сказала Алена, чувствуя, как на глаза набегают злые слезы. – Черт, черт!

В это время перед ней затормозил красный микроавтобус с надписью «Родной хлеб». И еще нарисована была на его борту пышная румяная красавица в кружевном кокошнике, которая держала в руках огромный каравай.

Водитель выглянул в приоткрытую дверцу кабины. Совсем молодой парень, на затылке смешной хохолок, нос курносый.

– Садиться будешь? – улыбнулся он. – А то, может, мой транспорт тебе не подходит?

– Подходит! – обрадовалась Алена. – Вымокла вся до нитки…

В салоне одуряюще пахло свежим хлебом, у Алены даже скулы свело от внезапного голода. Прежде чем тронуть машину с места, водитель вытащил откуда-то кривоватый батон и протянул Алене:

– Попробуй! Это некондиция, все равно в продажу не пойдет…

Батон был горячий и ужасно вкусный, Алена впилась в него зубами, как будто сто лет не ела.

– Мне тут близко, – сказала она, жуя, – второй переулок направо.

Фирма занимала трехэтажный, отлично отреставрированный особнячок, подъезд был с красивым лепным порталом и двумя коваными фонарями по бокам.

– Ого! – сказал водитель. – И кем же ты тут трудишься?

– Менеджером, – обтекаемо ответила Алена, ни к чему парня смущать, да и не поверит он, что она владеет половиной компании, она и сама в это не слишком верила.

– Ну, беги, – сказал он и отмахнулся, когда Алена полезла за деньгами, – опоздаешь – начальство заругает!

– Спасибо, Ванюша, – Алена прочитала его имя и фамилию на карточке, что засунута была за ветровое стекло. – И за батон тоже спасибо!

Охранник за стеклянной дверью выпучил глаза, увидев, на чем приехала Алена.

– Что это с вами случивши? – полюбопытствовал он. – Где это вы машину потерявши?

Как будто она какая-нибудь Маша-растеряша или тетеха деревенская – так и сказал «случивши, потерявши…». Издевается, гад! Это каково же ее положение в фирме, если даже такая мелочь, как охранник, смеет над ней издеваться!

Они ее провоцируют, поняла Алена, они все ее провоцируют по приказу этой стервы Марианны. Хотят, чтобы Алена сорвалась, накричала, впала в истерику. Не отвечая на возмутительный выпад охранника, она пересекла холл и успела войти в лифт первой. И сразу же нажала свой третий этаж, пока никто не вошел следом. В зеркале отразилась жуткая растрепанная личность в мокром плаще, с размазанной под глазами тушью. И туфли заляпаны грязью.

Когда двери лифта раскрылись, Алена побежала к кабинету отца, который теперь, по идее, стал ее кабинетом. Собственно, ее в данный момент не интересовало ничего, кроме личного санузла с горячей водой и мылом, и она от души надеялась, что никто ее не заметит.

Ага, как же. В кабинете по-хозяйски развалился в кресле Вадим, а за столом восседала его мамаша, вдова ее отца, Марианна Юрьевна Стогова собственной персоной.

Когда Алена по приезде явилась в адвокатскую контору прямо с вокзала, там-то она и увидела впервые свою мачеху. Собственно, мачеха выглядела едва ли не моложе ее, во всяком случае, ни за что не скажешь, что у этой женщины есть сын девятнадцати лет.

На Алене тогда были не слишком чистые джинсы (два дня в поезде) и простая кожаная куртка (дорогую-то упер Васенька, чтоб ему на том свете в аду досталась пригорелая сковородка!).

Сидевшая в кабинете адвоката женщина при виде ее не сказала ни слова, только переменила позу, пересела так, чтобы лучше видны были ноги – длинные, гладкие, ухоженные. Фигура отличная, ни малейшего намека на жир, мышцы тренированные фитнесом и бассейном, на лице ни одной морщинки.

На Марианне Юрьевне был дорогой деловой костюм, в ушах бриллиантовые серьги, на руках всего два кольца – обручальное на левой, как положено вдове, и еще одно, с крупным бриллиантом.

Лицо ее, над которым прилично поработали визажисты и косметологи, было бы, пожалуй, красивым, если бы не глаза. Глаза были большие, тщательно подкрашенные и темные от ненависти. Алена даже вздрогнула, увидев эти глаза. Вдова ее отца смотрела на нее не с любопытством, не с презрением, а с прямой и открытой ненавистью.

Только на один миг ненависть пропала из глаз Марианны Юрьевны, в них отразилась Алена – усталая, измученная дорогой, в недорогой несвежей одежде, с преждевременными морщинками вокруг глаз, без маникюра и косметики.

Когда разобрались с взаимными представлениями и Алена подтвердила свое родство с покойным отцом, ей стало известно, что папочка не оставил ей ни загородного дома на берегу залива, ни виллы в Испании, ни шестикомнатной квартиры в так называемом «золотом треугольнике». Не оставил он ей также ни рубля, ни доллара на одном из нескольких своих счетов, машины также не оставил. Алене досталась только папочкина компания, которую унаследовали они в равных долях со своим сводным братом Вадимом.

Компания была крупная, активы ее оценивались примерно в семьдесят миллионов долларов. Все же остальное получила вдова.

Алена слушала адвоката и думала о старой шубе, которую соседка по двору отдала матери. Шубу здорово поела моль, и тетя Глаша долго выпарывала целые кусочки, чтобы выкроить шубку для Алены. Получилось с трудом, и все равно шуба время от времени начинала вылезать клочьями, так что одноклассницы старались не вешать рядом с Алениной свою одежду. И обувь в детстве была вечно Алене велика – мать всегда покупала на вырост. И ели они почти одну картошку да макароны.

Ясно, что заработал все, что имел, папочка не в один день, так какого же черта не прислал хоть сколько-то денег на содержание дочери?

– Алена Дмитриевна, – проник в ее мысли голос адвоката, который, кстати, ей не понравился, с виду-то приличный, баритон бархатный, а глаза отводит, и рука вялая, – Алена Дмитриевна, у нас к вам будет деловое предложение. Вы – женщина неопытная, никогда не имели дела с большой компанией, не жили в большом городе…

«Уж это точно», – усмехнулась про себя Алена.

– Зачем вам вся эта головная боль? – Адвокат играл голосом, растягивая некоторые звуки. – Если вы откажетесь от наследства в пользу Марианны Юрьевны, она выплатит вам компенсацию.

От неожиданности Алена едва не поперхнулась. Вот как, от нее хотят откупиться!

– Поверьте, – зарокотал адвокат, – вам не стоит брать на себя такую ответственность. Куда лучше просто получить деньги!

– Каковы размеры компенсации? – Голос Алены звучал хрипло, пожалуй, это и к лучшему – пусть эти двое думают, что от жадности.

– Двушка в спальном районе и десять тысяч долларов наличными, – едва разлепив губы, прошипела вдова.

Алена подняла брови. Эти двое держат ее за полную дуру? Они думают, что она не имеет представления, что такое компания, активы которой оцениваются в семьдесят миллионов долларов?

Тут она поймала взгляд своего сводного брата. Вадим тоже был в кабинете адвоката, сидел чуть в стороне со скучающим видом. С виду парень красивый, одет с иголочки, подстрижен у модного парикмахера. Все портило выражение лица – кривящиеся в презрительной усмешке губы, взгляд с издевкой. Этот Алену не ненавидел, он ее презирал.

– Это не разговор, – сказала Алена.

– Двадцать тысяч наличными, – тут же сказал адвокат, – трехкомнатная квартира в зеленой зоне, евроремонт, район полностью обустроен, есть магазины…

– Вы не поняли, – перебила его Алена, – ни о какой компенсации не может быть и речи. Я не собираюсь отказываться от наследства.

– Что-о? – Глаза вдовы блеснули еще большей злобой.

– Алена Дмитриевна! – воскликнул адвокат. – Дело в том, что ваш отец сам руководил компанией, не было наемного директора! Вы не сможете занять его место!

– Отчего же? – улыбнулась Алена, хотя ей многого стоила эта улыбка. – У меня высшее образование – экономика и менеджмент, я работала в этой сфере.

– Где? – заорала вдова. – В своем Задрипанске?

– В Заволжске, – кротко поправила ее Алена. – Это родина вашего мужа, могли бы запомнить.

Вдова подскочила к ней, сжимая кулаки, надо полагать, с намерением вцепиться наглой провинциалке в волосы и выцарапать ей глаза.

– Марианна Юрьевна! – предостерегающе проговорил адвокат, а в глазах ее сына на миг мелькнула искра интереса.