Текст книги "Тайна турецкого паши"

Ника сама не знала, откуда ей известно про этот праздник и про цыганский квартал и почему она так хорошо знает этот маленький городок, знает его кривые узкие улочки, знает многих его жителей. Да она была сейчас вовсе не собой, с удивлением поняла она, что одета в мужской кафтан, подпоясанный зеленым шелковым шарфом, и в сапоги из мягкой кожи.

Она – или он? – миновала мечеть на углу двух улочек, миновала глинобитную стену медресе, миновала улочку, где жили кожевенники. Из дверей их домов и мастерских остро и резко пахло дублеными кожами и поташом. Ремесленники с черными от дубильной смеси руками трудились на порогах своих жилищ. Один из них поднял голову и проговорил почтительно:

– Мир вам, господин Хасан!

«Это ведь он ко мне обращается», – поняла Ника и осознала, что ее и впрямь зовут Хасаном, и ничуть этому не удивилась, приняла как должное – так и бывает во сне.

Тут она – или он? – услышала приближающийся цокот копыт по булыжной мостовой. Она – или он? – подняла глаза и увидела двух всадников на больших откормленных конях, которые ехали рядом, перегородив всю улицу и никого не замечая. Богатые кафтаны, сабли в дорогих ножнах на шелковых перевязях, шапки с кокардами – это были стражники. Между ними по мостовой брел человек в порванном вылинявшем халате, без шапки, со связанными руками. Должно быть, арестант, схваченный за какое-то прегрешение.

При приближении всадников прохожие вжимались в стены домов, чтобы кони не сбили их с ног или острые стремена не разорвали их одежду. Стражники ехали неторопливо, они не хотели кого-то задеть нарочно, но и не избегали этого. Они просто не замечали прохожих, как идущий по саду человек не замечает насекомых у себя под ногами.

Хасан – или Ника? – как все прочие, прижался к выщербленной глинобитной стене, чтобы пропустить стражников. Но тут случилось неожиданное – один из них выехал вперед, теперь они ехали гуськом, никого не задевая. Первый всадник проехал мимо Хасана, и с ним поравнялся арестант.

Хасан отвел было глаза, чтобы не встречаться с глазами арестанта, но тот издал какой-то нечеловеческий, мучительный стон, больше похожий на мычание, обдал его жарким дыханием, и Хасан невольно взглянул на него. Рот арестанта был широко открыт, он силился что-то сказать, но не мог – во рту у него бессильно шевелился кровавый обрубок языка.

В то же время арестант протянул к Хасану свои связанные руки, что-то вложил в его ладони и снова мучительно застонал, замычал, что-то безуспешно пытаясь сказать, на что-то показывая.

Хасан посмотрел туда, куда указывал несчастный человек, и увидел одного из стражников. Тот приподнялся в стременах и замахнулся на Хасана нагайкой. Хасан поспешно пригнулся, нырнул в дверной проем ближней лавки.

Это была лавка ковровщика. Сам хозяин стоял позади прилавка, заваленного молитвенными ковриками, и делал Хасану странные знаки, глазами и всем телом указывая на заднюю стену лавки.

Хасан оглянулся. В дверях лавки у него за спиной послышались тяжелые, неотвратимые шаги стражника.

В то же время он осознал, что все еще сжимает в руке то, что передал ему арестант.

Это был смятый, сложенный в несколько раз кусок пергамента…

Ковровщик поднял один из ковров, покрывавших заднюю стену, за ним оказался темный проход.

Хасан опомнился, скользнул в этот проход, пробежал несколько шагов в темноте, споткнулся и упал…

И тут из темноты кто-то позвал его по имени.

Ника проснулась от того, что ее кто-то позвал по имени. Или это ей только показалось? Может быть, это был всего лишь отзвук ее странного сна?

В первый момент она снова не могла вспомнить, где находится. Она спала не на своей привычной кровати, но и не на той новой и ровной, как футбольное поле. Да и вообще она лежала не на кровати, а на узком диванчике и была одета в те же самые джинсы и джемпер, что и утром.

Пока она спала, кто-то заботливо накрыл ее красным клетчатым пледом, подоткнул края.

Тут Ника вспомнила прежнее свое пробуждение, вспомнила того человека, который называл себя ее мужем, вспомнила визит врача… как же его… Валерьян Иваныч… врач дал ей какую-то таблетку, после которой она заснула…

Мысли ее ворочались в голове медленно и неохотно, как большие сонные рыбы. Одна мысль выплыла на поверхность сознания, она показалась Нике важной, но тут же снова ушла в темную глубину, на смену ей пришла другая.

Тот врач… он говорил, что она больна и что он ее вылечит. Так, может, и правда лучше ему довериться? Может, он прав и она действительно не в себе? Да и вообще, важно ли это?

Ей не хотелось думать, не хотелось ничего делать. Вялое, дремотное состояние обволакивало ее, как густая клейкая субстанция. Между ней и всем остальным миром словно было толстое, мутное, почти непрозрачное стекло.

Но минуты шли, и это стекло становилось тоньше, зрение Ники понемногу прояснялось, мысли в голове проплывали быстрее, и одна из них действительно была важной…

Ника осознала, что окончательно проснулась, к тому же было ужасно неудобно на узком продавленном диване, да еще джемпер противно кусал спину и плечи.

Тут дверь скрипнула, и в комнату вошел мужчина.

Тот самый мужчина, который пытался убедить Нику, что они женаты, который выдавал себя за Сергея.

Ника закрыла глаза, снова открыла их…

Ничего не изменилось. Это был совершенно посторонний, незнакомый ей мужчина. Она вспомнила, как утром со спины едва не приняла его за Сережу, как она могла? Но ведь в паспорте сказано, что он – Сергей Ломакин…

Так, может, она и правда больна, в этом все дело? Может быть, поверить этим людям? Они, наверное, знают, как для нее лучше. Они знают…

– Как ты, дорогая? – проговорил мужчина заботливым, сочувственным голосом. – Ты выспалась?

– Да, выспалась… – Ника произнесла эти слова с трудом, язык ворочался во рту как чужой.

– Доктор сказал, что…

– Не надо! – Ника поморщилась. – Не говори мне про этого доктора… я не хочу о нем слышать…

– Зря ты так. Это хороший врач, мама знает его много лет… Ну ладно, хорошо, не буду, если ты не хочешь… но вот это ты обязательно должна принять…

В руке у него был стакан с водой, он поднес стакан к Никиным губам. Вода была теплая и безвкусная, и тут Ника почувствовала, как он вложил в ее губы таблетку.

– Глотай! Тебе сразу станет лучше!

С чего он взял, что ей станет лучше? От той таблетки, что дал доктор, лучше ей не стало, она просто заснула. Заснула и перестала скандалить и требовать, чтобы ей вернули мужа. Настоящего мужа. Потому что этот тип никак не может быть ее мужем Сергеем. Вот сейчас близко она видит его руку – короткие пальцы, ногти некрасивые, ладонь широкая. У Сережи вовсе не такая рука.

– Выпей, детка, – ласково просил этот тип, – доктора надо слушаться. Доктор знает, что тебе нужно.

Но что-то в душе у Ники запротестовало. Она языком сдвинула таблетку за щеку, осторожно глотнула воду.

– Пей еще! – Мужчина настойчиво наклонил стакан, Ника сделала большой глоток, но не проглотила таблетку, сама удивившись, как ловко у нее получилось.

Наверное, вспомнилась подростковая выучка, когда Ленка Лапина научила ее в больнице не глотать таблетки, а прятать их за щеку. Таблетки она потом собирала и отдавала своему парню Лешке, а он уж загонял их наркоманам по сходной цене.

Ленку все же с этим делом поймали и выписали со скандалом. С девчонками врач провел беседу, вы что, сказал, дуры этакие, хотите на всю жизнь тут остаться? Думаете, вам таблетки просто так дают? Застращал их, Ника больше никогда так не делала. Но сейчас совсем другой случай, вот и вспомнилось детство золотое.

Фальшивый муж взглянул одобрительно, поставил полупустой стакан на стол, и в этот момент она исхитрилась, выплюнула таблетку на ладонь, сжала кулак.

Тут в голове у нее снова всплыла та прежняя мысль, казавшаяся ей такой важной.

Фотографии.

У нее же есть фотографии со свадьбы. Ну да, они снимались у дверей ЗАГСа, а потом в ресторане, еще официанта попросили, чтобы все вместе вышли…

– Где мой телефон? – спросила она, с трудом разомкнув онемевшие губы.

– Твой телефон? Вот он! – Самозванец подал ей трубку, как будто ждал эту просьбу и держал телефон наготове.

Ника открыла альбом фотографий, нашла свадьбу, пересмотрела снимки один за другим… Вот она стоит у дверей ЗАГСа и машет кому-то рукой, то есть ясно кому, Сереже, он чуть опоздал, Танька еще смеялась, что напарил ее женишок, смылся.

Вот они с Танькой рядышком в холле. ЗАГС у них в городе недавно отстроенный, красиво как, фонарики разноцветные, окна большие… Танька еще платье новое купила в цветах, буду, смеялась, у тебя вместо букета. А Ника платье новое не стала покупать, надела свое любимое, голубое, к глазам ей очень идет. Сергей отсоветовал – в Питере, сказал, все купишь, там и свадьбу справим…

Вот в ресторане они с Валентиной Павловной рядышком, та ее обнимает и вроде бы уходить уже собралась.

Ника внимательно пролистала всю свадебную папку. Вот зал ресторана, и официант виднеется с тортом, как же его звали… Женя, кажется, Танькин приятель.

Но ни на одной фотографии она не нашла Сергея.

Странно… более чем странно… ведь они же фотографировались вместе… и когда слушали поздравление сотрудницы ЗАГСа, кстати, в новое здание и работников взяли новых, и теперь вместо приземистой тетки в квадратном костюме и с квадратной же стрижкой новобрачных поздравляли молодые интересные женщины с приятными, приветливыми голосами, в нарядных платьях.

Вот как раз стоит та самая, и свидетели подписываются, даже тот парень, совсем незнакомый, которого Сергей нанял, и тот на снимках есть. Но ее мужа нигде не было.

– Почему Сергея нигде нет? – проговорила она растерянно и недоверчиво.

– Меня? Ну, не знаю… посмотри на моем телефоне, там, наверное, есть…

Он подал ей свой аппарат, заранее выведя на экран свадебные фотографии. Ника пролистала их – и правда, нашла там его, этого самого мужчину. Назвать его Сергеем она никак не могла, у нее просто язык не поворачивался.

Она просматривала снимок за снимком – его лицо попадалось то и дело, но вот странно, он был одет в тот же костюм, что и Сергей, но что-то она не помнила в том ресторане такого интерьера.

Впрочем, она была там в первый раз и не смотрела по сторонам, она смотрела на Сергея. Но отчего же нет снимков, где они вдвоем? Или все вместе, она помнит, они же просили этого Танькиного Женю сфотографировать их на память.

Но куда же делись все снимки?

Тут у нее возникла другая мысль.

Почему его нет в ее телефоне – и так много в его собственном? Ведь это не селфи, он снят со стороны…

Впрочем, может быть, он отдал кому-то свой аппарат…

– Ты не хочешь еще поспать? – проговорил этот тип с каким-то странным выражением.

– А сейчас что – утро?

– Сейчас поздний вечер, ты проспала весь день, доктор сказал, что сон – лучшее лекарство. Так ты ляжешь? – спросил он.

И не сумел скрыть нетерпения в голосе.

– Слушай, мне нужно в ванную! – возмутилась Ника. – И вообще, спать одетой вредно!

Тут в комнату заглянула свекровь и мгновенно оценила ситуацию.

– Сергей, как ты можешь! – строго сказала она. – Девочка пришла в наш дом, а ты…

– А что я? – огрызнулся он.

– Верочка! – залебезила свекровь, и Ника снова не успела ей сказать, чтобы не звала ее этим именем, она его терпеть не может. – Деточка, тебе нужно хорошенько поесть и принять душ! А потом ляжешь в теплую постельку и утром будешь как новенькая. Все пройдет, все забудется, все наладится…

Душ в этой квартире оставлял желать лучшего – чуть теплая вода едва капала. Но все же это лучше, чем ничего. Ника взбодрилась и решила пока не перечить ни свекрови, ни этому типу, который уверяет ее, что он муж. Ага, объелся груш!

От еды она отказалась, выпила только чаю, который имел какой-то странный вкус.

– Это чабрец, чабрец! – бормотала свекровь. – Очень полезный чай… от нервов, и вообще…

От ее болтовни у Ники заболела голова, и она поскорее ушла в спальню. Свекровь успокоила ее, сообщив, что Сережа будет спать на диване, чтобы ее не беспокоить. Ника даже улыбнулась ей благодарно, еще не хватало спать с этим самозванцем в одной постели!

Оставшись наконец одна, она накрылась с головой одеялом, вытащила из-под подушки телефон и набрала на нем сообщение:

«Тань, привет! У меня тут много всякого случилось, потом подробно напишу или позвоню. Пока очень тебя прошу, ты ведь фотографировала на моей свадьбе, так пришли мне все фотки, где есть Сергей. Очень прошу! Очень!»

Это сообщение она отправила Таньке Самохиной. В самом деле, у Таньки в телефоне полно фотографий. Вряд ли она сразу все стерла, оставила небось некоторые общие и где они четверо – они с Сережей и Танька со свидетелем.

Она на того парня глаз положила, все звала его с собой в ресторан. Раз уж, говорила, мы теперь с тобой на одной странице расписались, так вроде как родственники. Но парень на ее уговоры не поддался, быстро слинял. Танька даже расстроилась немного – неужели, спросила, я такая страшная, что со мной даже на халяву никто вечер провести не хочет? В ресторане, говорит, тоже никого не подклеишь, поскольку Женька сечет. Ника ее утешать не стала, не до того ей было.

Танька – девчонка неплохая, компанейская, выручила Нику очень, в свидетели согласившись пойти, да вот только к мужчинам у нее отношение… как бы сказать… ну, слишком легкое, что ли. Может познакомиться на вечеринке или еще где – и тут же в койку.

– Как же так, – спрашивала Ника, – человека нисколько не узнав…

– А чего тянуть. – Танька хохочет. – Я же за него не замуж собираюсь!

Ника ей на прощание пожелала встретить хорошего человека и замуж выйти.

– И тебе счастья в личной жизни, – отвечала Танька.

Ну вот, пока что никакого счастья у Ники не наблюдается. Наоборот, вокруг непонятки сплошные. Может, и правда у нее что-то с головой происходит?

Она потрогала шрам на затылке. Как давно это было, сколько же… ей четырнадцать исполнилось или пятнадцать…

Гуляли с подружками вечером на реке, обратно возвращались поздно, решили срезать дорогу. Был там большой участок, и дом на нем старый, совсем развалился. Сад зарос, ребятишки за яблоками лазать и то перестали – уж очень кислые. Бежали они с подружками по тропинке, вдруг откуда ни возьмись – собака. Огромная, породы незнакомой, глаза горят, и рычит так тихо и грозно. Клыки громадные – ну, просто собака Баскервилей. Темно, страшно.

Девчонки как увидели такого монстра, так завизжали и в стороны бросились, а Ника просто окаменела от ужаса. Стоит и не может шага сделать. И видит, как собака напружинилась, к прыжку готовится. Разорвет на кусочки.

Ника из последних сил назад шагнула, нога подвела, она и плюхнулась с размаху на землю. Да попала на корень острый, что из земли торчал. Больше ничего не помнит.

Рассказывали потом, что собака ее не тронула, рвать не стала, только лапы на грудь поставила. Девчонки побежали с криками на реку, привели народ. Рыбаки вооружились кто чем да и побежали Нику спасать.

Оказалось, что участок этот большой один богатый тип купил, хотел там дом строить и причал, чтобы лодки подходили. Забор поставить не успел, а сторожа с собакой нанял.

Про то, что собака такая страшная, он и сам не знал. А сторож со странностями был, собаку просто так бегать отпускал, даже без намордника. Мужики-то как увидели Нику в луже крови, хотели тут же собаку насмерть забить, да побоялись к ней подойти. Потом уже, как сторож собаку отозвал, накостыляли ему, конечно, ну, тут милиция приехала, арестовали сторожа.

А Нику «Скорая» еще раньше увезла в больницу в тяжелом состоянии. Получилась у нее от удара о корень черепно-мозговая травма, да такая серьезная, что врачи и не знали, выживет ли.

Десять суток мама возле ее постели провела, потом рассказывала, что сама не в себе была, не зная, выживет ли дочка, а если выживет, то какая останется. Молиться даже не могла.

Долго Ника лечилась, сначала в неврологическом отделении, потом в специальную клинику ее перевели. Год в школе пропустить пришлось. Мама за это время очень изменилась, постарела даже, хотя ей и сорока еще не было.

Хозяин того участка от милиции как-то отбился, тем более что врачи однозначно сказали, что собака Нику не тронула. Сторожа он тут же уволил, штраф за него заплатил. Но со строительством дома у него ничего не вышло, все какие-то неприятности были. То рабочему электропилой пальцы оторвало, то вагончик со стройматериалами сгорел, то речные власти прицепились, что причал никак нельзя там делать, не по закону. Или уж такую огромную взятку запросили, что решил он не связываться, так и бросил участок.

А Ника с мамой стали дальше жить. Все потихоньку наладилось, мама отошла немного, а то все по ночам вскакивала и бежала Нику проверять – как она, на месте ли, не болит ли что.

Сколько себя помнит Ника, всегда они вдвоем с мамой жили, никого у них не было. Мама Нику очень любила, говорила, что дочка – ее свет в окошке, так оно и было.

Ника снова потрогала шрам на затылке. Иногда он пощипывает немного, когда заденешь. Сейчас совсем ничего не чувствуется. Нет, все-таки не может быть, чтобы у нее начались проблемы с головой. Пятнадцать лет ничего не было – и тут нате вам!

Конечно, бывали у нее приступы паники, когда вот просыпаешься в незнакомом месте и первые несколько секунд не можешь сообразить, как туда попала. Но, как говорил тот немолодой доктор, ничего в этом страшного нет, нужно просто держать себя в руках и рассуждать спокойно. Раньше помогало. А теперь вот…

Наплывал сон – не обычная легкая дрема, а тяжелый, тягучий, неповоротливый сон. Последней мыслью у Ники было, что наверняка эта льстивая пройда свекровь подмешала ей что-то в чай, а она-то, дура, расслабилась…

И снова видела она сон.

Снова она шла по узкой, вымощенной булыжниками улочке маленького городка. Она? Нет, он… Хасан шел по улочке, торопясь укрыться от стражников. Он все еще видел перед своим внутренним взором раскрытый в безмолвном крике рот арестанта и кровавый обрубок языка…

Впереди показались ворота текии, обители дервишей, мусульманских монахов.

Хасан подошел к этим воротам, точнее, к расположенной рядом с ними калитке, и постучал.

– Кто здесь? – раздался из-за ворот хриплый голос привратника.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, это я, Хасан!

Калитка открылась, и Хасан вошел в текию.

Здесь, в этой обители разума и благочестия, он чувствовал себя спокойно и уверенно. Сюда не проникали житейские бури. Хасан приветствовал привратника и направился в свою келью.

Скоро стемнело, ночь опустилась на текию, на окружающий ее сад и на весь город, как черный плащ паломника, усеянный прорехами звезд. В саду пели и щебетали ночные птицы.

Хасан не мог заснуть.

Он вышел в сад, поднял голову к небу и стал слушать пленительные голоса ночи.

Влажные и сочные трели бульбуля чередовались с тревожными возгласами козодоя, неподалеку от текии журчал ручей. Где-то вдалеке слышались окрики ночных стражников.

И тут среди этих привычных голосов послышались торопливые, быстрые шаги, раздающиеся за стеной текии.

Хасан почувствовал странное волнение. Он приблизился к стене, прислушался. Шаги на какое-то время стихли, затем возобновились. Вот они снова стихли, на этот раз совсем рядом с калиткой. Раздался тихий, едва слышный стук.

Хасан подошел к калитке и спросил вполголоса:

– Кто здесь?

Никто ему не ответил, только снова послышался такой же тихий стук, в котором можно было различить жалобу и мольбу.

И тут неподалеку послышался цокот копыт и приближающиеся гортанные голоса нескольких человек.

И снова незнакомец постучал в калитку, как будто умоляя Хасана о помощи.

Хасан услышал дыхание человека за калиткой – частое, взволнованное, испуганное. Цокот копыт и голоса ночной стражи приближались. И вдруг Хасан сделал то, чего никак от себя не ожидал, – открыл щеколду и толкнул калитку.

В дверь тут же проскользнула, пригнувшись, темная фигура, едва различимая среди ночного мрака. Незнакомец замер, прислушиваясь, потом что-то благодарно пробормотал.

– Не благодари меня, – недовольно прошептал Хасан. – Благодари Аллаха, милостивого, милосердного. Он – защита слабых, радость обездоленных, надежда униженных.

Хасан закрыл калитку, стараясь не скрипнуть, задвинул щеколду и повернулся к незнакомцу:

– Иди вдоль стены вон туда, там в углу сада есть сарай с садовыми инструментами. Спрячься там. Но помни – до утра ты должен уйти. Утром здесь будет много людей.

Незнакомец кивнул и скользнул в темноту.

Цокот копыт и голоса стражи приближались. Вот они уже возле самых ворот. Хриплый голос проговорил:

– Куда он мог подеваться?

– Может быть, он забрался в текию? Разбудим дервишей?

– Нет, не стоит беспокоить святых людей. Ворота заперты, а перелезть через такую высокую стену он бы не смог. У него совсем не осталось сил.

– Однако хватило сил, чтобы убежать и полночи бегать от нас по улицам!

– Видно, шайтан ему помог…

– Азам-паша будет недоволен!

– Что же делать? Мы сделали все, что могли. Из города он все равно не уйдет, его остановят арнауты на мосту.

Снова застучали по камням копыта коней, и наступила тишина.

Точнее, не тишина – снова запели ночные птицы, снова зашелестела листва. Стало слышно журчание ручья, и стрекот цикад, и далекое пение стражников-арнаутов.

Хасан несколько минут слушал ночь, несколько минут созерцал бесчисленные звезды над головой, а потом вернулся в свою келью, лег на тощий матрас и закрыл глаза. И Аллах, милостивый, милосердный, почти сразу даровал ему сон.

Проснулась Ника, когда было уже совсем светло. Мобильник отчего-то валялся на полу рядом с кроватью, хотя с вечера она положила его под подушку.

Она проверила сообщения – от Самохиной не было ничего. Ну, ясно, вчера она писала поздно вечером, Танька небось в телефон не глядела, а сегодня перед работой уж точно посмотрит. Сообщение ушло, так что пришлет она фотки, и тогда Ника сунет их под нос этому типу, который нахально утверждает, что он ее муж. А пока нужно быть настороже. И не злить его понапрасну.

Она потянулась и едва не ударилась головой о жуткую пластмассовую спинку. Нет, все же ужасно неудобная кровать. Однако нужно вставать и как-то разбираться в ситуации.

И тут же дверь открылась, как будто кто-то караулил и подглядывал в щелочку. И вошел тот самый тип, а кому еще и быть-то, если он утверждает, что он – муж.

– С добрым утром, дорогая! – пропел он, фальшиво улыбаясь, поставив на письменный стол поднос, что держал в руках.

Вот именно, он весь фальшивый, поняла Ника, говорит вроде бы ласково, а видно, что слова даются ему с трудом. И в глазах никакой приветливости нет.

– Как спалось? – спросил он.

– Так себе, – честно ответила Ника, – извини, конечно, но кровать очень неудобная.

– Новая же… – нахмурился он.

– Ага. Это ты к свадьбе ее покупал? Или мама? Со вкусом у вас, знаешь ли…

Ника и сама не знала, зачем его дразнит. Впрочем, возможно, он поведет себя как-нибудь по-другому, и хоть что-то прояснится. Потому что сейчас, утром, голова у нее работала четко, и она твердо знала, что этот тип ее обманывает.

Ну, никогда в жизни он не обнимал ее и не целовал, вообще близко не стоял, она бы почувствовала. Вспомнила бы его руки, его губы, вспомнила бы его голос, который тихонько говорил ей ласковые слова.

Сережа, Сережа, где ты?..

Самозванец нахмурился было, но поскорее отвернулся, чтобы прихватить со стола поднос. Там стояли две чашки с кофе и тарелка с булочками.

– Завтрак в постель! – провозгласил он тоном заправского официанта.

– Как мило, – протянула Ника, – как трогательно. А сливок нет? Я утром черный не пью, ты же знаешь…

Это была чистая провокация, она всегда пила черный кофе, тем более что Сергей так здорово его варил. Но этот… не подобрать приличного слова… он поверил. Едва заметно поморщился, но убежал на кухню.

Ника на всякий случай переставила чашки. Кто их знает, может, опять подсыпали чего-то…

Вот интересно, зачем им нужно, чтобы она все время спала? Ах да, чтобы не скандалила и не искала Сережу.

Она решила действовать хитростью и быть начеку.

Этот тип явился с молоком. Надо же, так и тащит пакет, молочника у них в доме нет небось. Чашки новые, простые совсем, а про молочник забыли.

– Нету сливок! – буркнул он.

– Да уж вижу, – притворно вздохнула Ника. – Ладно, ничего, и так сойдет.

Судя по тому, что он взял свою чашку без опасения, кофе был обычный. Только невкусный. Ах, Сережа…

Завтракали они молча. Ника раздумывала, что же ей теперь делать, и решила пока помолчать и посмотреть, как будут развиваться события. И вести себя спокойно, а не то еще и правда в психушку запрут. У нее тут никого нет, никто искать ее не станет.

Если честно, у нее вообще никого не осталось после смерти мамы. Был, конечно, Сергей, но… но она просто не успела к нему по-настоящему привыкнуть. Всего три месяца знакомы были, а потом поженились. Он… Сергей на этом настоял, сказал, что не может больше мотаться в их город, у него работа, которую нельзя бросить. А без нее жить тоже невозможно, так что нужно что-то решать.

Она и решилась, а чего думать-то? Сергей такой славный, заботливый… Где же он? Что с ним случилось?

И получается, что совершенно не к кому обратиться, не в полицию же идти, что она там скажет? Господи, хоть бы Танька фотки прислала, хоть что-то конкретное у нее на руках будет!

Ника проверила свой телефон. От Татьяны ничего не было.

Татьяна Самохина выскочила из дома и побежала вперед, спотыкаясь и оскальзываясь на лужах, покрытых ледком. Ночью подморозило, ну, начало декабря, самое время. Было не то чтобы раннее утро, но вокруг темнота, да еще фонари горят через раз. На ходу она вытащила телефон, чтобы посмотреть время… ну так и есть, без пяти девять! А начальник вчера велел прийти ей к девяти, что-то там должны ему доставить, какие-то документы срочные. Так-то фирма работать в десять утра начинает. А ей вот велено на час раньше.

Черт, она непременно опоздает, тут ходу самое меньшее минут двадцать. За то и выбрала она эту фирму, что от дома близко, пешком дойти можно.

А если курьер ее не дождется и уйдет, от начальника здорово влетит. Так и сказал вчера: «Смотри, Самохина, больше никаких проколов, а то уволю». Она-то, конечно, девчонкам в туалете сказала, что ей наплевать, надо еще за такую работу держаться.

Но на самом деле в их городе работу найти трудновато, тем более она вовсе не классный специалист. Раньше-то начальник с такими вопросами к Нике обращался, вот она обязательная, надо на час раньше прийти – она за десять минут на рабочем месте сидит…

О, вот как раз сообщение от нее! Интересно, как она там жизнь прожигает, в Питере-то…

«Ну и ну», – подумала Татьяна, на бегу прочитав сообщение, что-то у Ники случилось, это ясно. Счастливая новобрачная такое писать не станет. Ну, это все потом… и Татьяна припустила быстрее. Если бежать не по улице, а вот тут срезать между домами, а там переулочком, то можно успеть, подождет же курьер хоть сколько-то…

Возле дороги мелькнула какая-то быстрая тень. Татьяна вздрогнула и прибавила шагу, но, вглядевшись, поняла, что это всего лишь бездомная кошка.

До работы было совсем недалеко.

Татьяна припустила еще быстрее, и тут из темноты выступил незнакомый парень. Долговязый, сутулый, с сальными волосами и оттопыренной нижней губой, придававшей ему дебильный вид. Вид подростка-переростка.

Парень заступил Татьяне дорогу и протянул, заметно заикаясь и растягивая слова:

– Де-евушка, дай телефон, мне позвонить надо! Очень срочно, по делу!

Татьяна была по натуре нежадной и кому-то другому, может, и дала бы позвонить, но в этом парне было что-то крайне неприятное и даже опасное. И слишком нагло он держался, как будто не просил, а требовал положенное.

– Да пошел ты, – огрызнулась она. – С какой стати я тебе что-то должна давать?

Парень громко сглотнул, ссутулился сильнее прежнего и надвинулся на Татьяну, как грозовая туча:

– А ну, сучка, отдавай телефон! Отдавай, пока цела!

– Пошел вон, подонок! – выкрикнула Татьяна и пнула парня под колено.

Тот зашипел от боли, но не отступил, налетел на Татьяну и с размаху ударил ее в лицо. Татьяна почувствовала во рту солоноватый железистый вкус крови, в глазах у нее потемнело.

– Сволочь! – выдохнула она. – Зачем по лицу?

– Говорил тебе – отдай по-хорошему! – проскрипел хулиган и ударил ее еще и еще раз.

Татьяна упала, попыталась закрыть лицо рукой. Хулиган пнул ее ногой в бок, наклонился и вырвал сумочку.

Тут где-то совсем близко раздались приближающиеся быстрые шаги и чей-то знакомый голос:

– Ты что тут? Ты почему?

Хулиган выдохнул сквозь зубы, развернулся и бросился наутек.

Над Татьяной кто-то склонился.

– Девушка, вы как? Вы целы?

Татьяна сморгнула слезы обиды и боли, разглядела встревоженное лицо Андрея Щербакова. Тихий такой парень, работает у них больше года. Со всеми вежлив, но с девчонками не заигрывает, приветливо держится, никого особо не отличает. В компьютерах разбирается, помочь никогда не отказывается.

Сонька Тихомирова было на него глаз положила, ну, в ее положении выбирать вообще не приходится – тридцать четыре года, сама страшная, как смертный грех, ей хоть какой сгодится. Не вышел номер, шарахнулся от нее Андрей этот пару раз, ну, Сонька и отступилась. Не больно-то, сказала, и хотелось.

– Тань, это ты, что ли? – протянул Андрей удивленно.

– Я… – прогнусавила Татьяна, потому что нос распухал и ей было трудно даже дышать. – Да не смотри ты на меня так…

– Кто это тебя? – спросил Андрей, помогая ей подняться.

– Понятия не имею! У тебя платок есть?

– Да, конечно, сейчас… – Андрей протянул ей платок сомнительной чистоты.

Татьяна кое-как стерла с лица слезы и кровь, проговорила убитым голосом:

– Он у меня сумку отнял, а в сумке все – деньги, документы, главное, ключи и телефон…

– Ох! – Андрей развернулся, бросился в темноту.

– Да куда ты! – крикнула Татьяна ему вслед. – Он давно уже убежал… не догонишь…

Андрея, однако, и след простыл.

Татьяна вздохнула и прислонилась к стене. Ну как с утра день не задастся… и на работу она опоздала…

В темноте снова раздались приближающиеся шаги, появился запыхавшийся Щербаков. В руках у него была раскрытая, испачканная сумка.

– Твоя?

– Моя! – обрадовалась Татьяна.

– Он ее бросил на углу! – проговорил Андрей, отдышавшись. – А сам сбежал, козел…

– Козел… – согласилась Татьяна, взяла у Андрея сумку, заглянула внутрь.

– Ну что, что-нибудь осталось?

– Документы не тронул и ключи…

– Ну вот, уже лучше!

– Взял только деньги и телефон. Жалко телефон, у меня новый, дорогой…

– Тебе не о телефоне думать нужно, тебе к врачу срочно нужно! Тань, ты чего?

Он едва успел ее подхватить, потому что в глазах вдруг потемнело, и мелькнула мысль, что теперь-то начальник не посмеет ее уволить, раз у нее производственная травма.