Текст книги "Табакерка Робеспьера"

Юрий Петрович доложил им о происшествии, предъявил открытый сейф. Тут же командир опергруппы дозвонился до администратора бизнес-центра. Господин Пышкин еще не заснул, он мгновенно оценил ситуацию и через полчаса приехал на место происшествия. Оглядев ограбленный офис, он нашел телефон владельца фотоателье. Однако того не было дома, и Пышкин дозвонился до бухгалтера фирмы.

Анна Валерьевна переполошилась, примчалась на такси и прямиком бросилась к вскрытому сейфу.

Ознакомившись с его содержимым и убедившись, что самое, с ее точки зрения, ценное – финансовая документация и квартальная отчетность фирмы – осталось на месте, не пропала даже небольшая сумма наличных денег, которую хранили в сейфе на случай непредвиденных расходов, Анна Валерьевна облегченно перевела дыхание и сообщила представителям компетентных органов, что у них ничего не пропало.

– Выходит, Юрий Петрович, ты их вовремя спугнул! – проговорил господин Пышкин, уважительно взглянув на охранника. При этом он придал своему лицу двойственное выражение, дав тому понять, что видит робко прятавшегося за кадкой фокстерьера, но не хочет поднимать скандал в присутствии посторонних.

Но Юрий Петрович решил, что ситуация сложилась в их с Тихоном пользу и грешно этим не воспользоваться.

Когда опергруппа закончила все дела и уехала, Пышкин, закрыв за ними дверь, вернулся в комнатку охранника и строго проговорил:

– Думаешь, я не заметил твою собачонку? Я тебе, кажется, ясно говорил, чтобы ее здесь не было!

Юрий Петрович, однако, был уже готов к нелицеприятному разговору с начальником и с ходу перешел в нападение:

– Это не собачонка какая-то, а замечательный охранный пес! Между прочим, это он предотвратил преступление! Собственноручно, как говорится! Слышали, что бухгалтерша сказала? Из сейфа у них ничего не пропало, а почему? Потому что Тихон мой сражался с преступником, как лев! И мало того что он спас материальные ценности – он и мою личную жизнь спас! Обезоружил, можно сказать, преступника! Так что вы не гнать его должны, а благодарность объявить в приказе и премию выдать в лице килограмма мясопродуктов!

– Ну уж и в приказе! – попятился Пышкин, не ожидавший от безобидного дежурного такого энергичного отпора. – Ну уж и премию! Ну ладно, Петрович, можешь приводить сюда своего волкодава, раз уж он у тебя такой героический!

Анна Перегудова заглянула в черную сумочку из кожзаменителя и тяжело вздохнула. В этой сумочке она хранила все свои незначительные сбережения. Сейчас в ней оставалось сто сорок рублей пятьдесят копеек.

И раньше-то Анна едва сводила концы с концами, чтобы прокормить себя и своего непутевого брата, а теперь похороны Виктора пробили в ее бюджете огромную дыру – такую же, как айсберг в борту «Титаника». Чтобы не пойти ко дну, нужно было срочно изыскать где-то хоть немного денег. Хотя бы на оплату квартиры и электричества...

Анна вспомнила брата и громко всхлипнула. Конечно, Витя создавал ей множество проблем, но она помнила его беспомощным малышом и не могла смириться с тем, что его больше нет...

В очередной раз она развернула сверток, который ей выдали в милиции, – вещи, найденные в карманах ее убитого брата.

Носовой платок, который она буквально накануне смерти выстирала, выгладила и положила в Витин карман, – чтобы все у него было прилично, как у людей... расческа, в которой застряло несколько его волосков... кошелек, в котором была жалкая мелочь...

Еще среди возвращенных вещей оказалась какая-то небольшая металлическая коробочка с портретом бородатого дядьки на крышке. Анна не знала, откуда эта коробочка взялась у брата, и не хотела знать. Она подумала, что коробочка красивая и может стоить каких-то денег, а деньги ей очень нужны!

Неподалеку от дома она видела магазин, в витрине которого были выставлены всякие бесполезные старые вещи вроде этой коробочки. Цены там были указаны сумасшедшие.

Анна решила наведаться в магазин и показать там Витину коробочку – вдруг за нее тоже что-нибудь дадут, хоть за квартиру заплатить...

Особенных дел у нее не было. Анна в несколько минут собралась, завязала Витенькину коробочку в аккуратный узелок и вскоре уже входила в магазин.

Когда она открыла дверь, громко звякнул колокольчик. Анна от этого звука оробела и хотела уйти прочь, но ее уже заметил продавец, молодой парень с веснушками на носу, и с важным видом проговорил:

– Я вам чем-то могу помочь?

От этих слов Анна еще больше растерялась. Прежде ей никто не предлагал помощи – наоборот, каждый норовил как-то притеснить или обжулить одинокую женщину. Впрочем, этот парень тоже, может быть, хочет ее одурачить и вежливое обращение – это маска, которую он надевает, чтобы вернее ее обхитрить?

Анна огляделась по сторонам.

Ее окружали какие-то совершенно бесполезные вещи – разрозненные чашки и тарелки, вазочки с отбитыми ручками, закопченные подсвечники, керосиновые лампы... кому может понадобиться такое барахло? А цены-то, цены! Одна чашечка стоила больше, чем целый импортный сервиз, которым Анна с завистью любовалась в посудном магазине! Нет, люди совсем одурели! Особенно — богатые...

Кроме них с продавцом в магазине был еще пожилой мужчина приличного вида, который внимательно разглядывал витрину со старинными монетами.

– Так чем же я могу вам помочь? – напомнил о себе продавец.

Анна опасливо огляделась, подошла к прилавку, развязала узелок и поставила на прилавок коробочку.

– Вот, – проговорила она робко. – Вот, коробочка у меня...

– И что же вы хотите? – проговорил продавец снисходительно, прежде чем взглянул на коробочку.

– Так, это... может, вы у меня купите... – залебезила Анна, жалобно глядя на парня.

С ним, однако, происходило что-то странное.

Он уставился на коробочку. Глаза его расширились, словно он увидел привидение, лицо его сперва побледнело, затем покраснело.

– Коробочка... – повторил он чужим деревянным голосом. — Взглянул на Анну с некоторым, как ей показалось, испугом и спросил: – И откуда же у вас эта... гм... коробочка?

– От мамы, покойницы! – быстро проговорила Анна. Она по дороге придумала правдоподобную, как ей казалось, историю и теперь хотела твердо держаться ее. – А у мамы она от бабушки. Бабушка у меня была из поповского сословия, а кто на крышке – это ее дед, он священник был, оттого у него и борода...

Последнюю деталь она придумала только что, на ходу, и была ею очень довольна – про бородатого священника вышло убедительно.

– От мамы, значит? – Продавец взглянул на Анну, прищурившись, но женщина выдержала его взгляд, сохранив в собственном взоре полную безмятежность.

Леша, разумеется, сразу узнал ту табакерку, которую всучил человеку Загряжского. Как она попала к этой тетке? Черт ее знает! Украла, что ли?! Послать ее подальше, ведь неприятностей не оберешься! Увидит Старик «коробочку», начнет задавать вопросы, выяснит, что он перепутал табакерки, отдал ту посторонней девице... еще и с ценой там путаница получилась...

– Забирайте свою коробочку! – проговорил он, отодвинув табакерку к краю прилавка. – Мы такое не покупаем!

– Как не покупаете?! – засуетилась Анна. – Вот же у вас стоят такие! Чем моя хуже?

Она почувствовала в голосе продавца какую-то слабину и неуверенность и осмелела, решила, что ни за что не уйдет из магазина без денег.

– Значит, если пришел простой человек – так сразу не берешь! – продолжала она, набирая обороты. – Значит, если одинокая женщина, так ее всякий норовит обидеть!

Мужчина, разглядывавший монеты, забеспокоился, взглянул на продавца.

Леша подумал, что скандальную тетку непросто будет выпроводить. А может, купить у нее табакерку, да и дело с концом? Заплатить малые деньги, а продать подороже, ничего не сказав Старику, и положить разницу себе в карман...

– Ладно, не шумите! – проговорил он миролюбиво. – Раз уж вам так нужны деньги, так и быть, куплю у вас табакерку. Заплачу вам за нее две тысячи...

Анна насторожилась. Продавец явно пошел на попятную, но настоящую цену не предлагает, хочет ее обжулить. Нет, он ее еще не знает! Она своего добьется! Она у Ахмета на рынке всегда половину выторговать может, а этому шпингалету до Ахмета далеко!

– Сколько?! – переспросила она склочным визгливым голосом. – Две? Да я за две тысячи тебе и «будь здоров» не скажу! Надо же – так и норовит обжулить!

– А сколько же вы хотите? – поинтересовался Леша.

– Три! – выпалила Анна.

– Ладно, пусть будет три! – Леша вздохнул и отсчитал деньги. – Только шуметь не надо! У нас место тихое, приличное...

Анна вышла из магазина, весьма довольная собой.

Выторговала у жулика лишнюю тысячу, плохо ли? Теперь хватит заплатить за квартиру, хотя бы за один месяц, да еще немножко останется, можно будет конфет купить. Она в ларьке у метро видела очень хорошие недорогие конфеты, называются «Инопланетянка»...

– Пусть контрреволюция точит свои ножи – меня это не пугает! Я готов тысячу раз умереть за свободу!

Оратор обвел взглядом зал Конвента – и тут же разразились оглушительные аплодисменты. Молодой человек в третьем ряду вскочил и закричал, перекрывая шум:

– Мы все готовы умереть вместе с тобой! Мы готовы умереть за тебя, Робеспьер!

– Какой успех! – проговорил Жан-Поль Лесаж, повернувшись к соседу. – Однако как этот Робеспьер умеет подчинить себе слушателей! Иногда мне кажется, что он владеет какой-то магической властью, каким-то секретом...

– При чем тут магия? – возразил депутат от Лилля. – Робеспьер искренне предан делу революции, поэтому его слова находят такой отклик в сердцах слушателей.

– Помнится, год назад вы считали его вульгарным провинциалом? – Лесаж прищурился, пристально взглянул на собеседника.

– Я?! Никогда в жизни! – воскликнул тот. – Я почувствовал величие Робеспьера, едва только увидел его! А вот вы, насколько я помню, говорили о нем неодобрительно и даже собирались уехать в Англию.

– Я?! – Лесаж испуганно огляделся по сторонам. – В Англию, в это гнездо контрреволюции?! Вы меня с кем-то перепутали! У меня никогда и в мыслях не было ничего подобного! Все знают, что я – истинный патриот и подлинный революционер!

Максимилиан Робеспьер шел к выходу из зала, высоко вскинув голову. Казалось, он не замечал провожавших его восторженных взглядов, не слышал приветственных голосов. Впереди него поспешал юный Сен-Жюст, расчищая дорогу для Учителя.

Вдруг Робеспьер остановился.

Он заметил среди депутатов Конвента рослого круглолицего человека с мрачным взглядом.

– Здравствуйте, Анрио! – приветствовал он здоровяка. – Как вам понравилась моя сегодняшняя речь?

– Пустословие! – резко ответил тот. – Побрякушки для легковерных простаков! Если вы думаете, что меня так же легко одурачить, как эту толпу... Я старый солдат, стреляный воробей, и меня на мякине не проведешь!

– Я удивлен вашими словами! – воскликнул Робеспьер. – Мы с вами оба – подлинные борцы за революцию, отчего же вы относитесь ко мне столь предвзято? Заходите как-нибудь ко мне на улицу Сент-Оноре, поговорим...

– Я вижу вас насквозь! Не думайте, что меня можно сбить с толку красивыми словами!

– У меня и в мыслях этого не было! Ну же, не смотрите так мрачно! Возьмите понюшку табаку!

Робеспьер достал из кармана скромную табакерку, протянул ее собеседнику. Анрио машинально запустил пальцы в табакерку, втянул носом табак. На лице его проступило удивление.

– Хороший табачок! – проговорил он изменившимся голосом. – Очень хороший! Где вы его берете?

– Мне подарил его старый друг, – ответил Робеспьер уклончиво. – Ну так что – зайдете ко мне?

– Непременно. – На губах Анрио заиграла улыбка. – В самом деле, ведь мы оба служим революции...

Сен-Жюст удивленно и ревниво прислушивался к разговору.

Когда Робеспьер простился с Анрио и двинулся дальше, юноша спросил его:

– Учитель, почему вы уделяете такое внимание этому неотесанному мужлану?

– Потому, мой друг, что этот, как вы выразились, неотесанный мужлан имеет огромное влияние на санкюлотов, на всю эту городскую бедноту, которая заполняет улицы Парижа. По его приказу на площади может собраться двадцать тысяч голодранцев, а это – огромная сила!

За прошедший год Максимилиан Робеспьер из никому не известного провинциального адвоката превратился в знаменитого оратора, каждое слово которого, затаив дыхание, ловили депутаты Конвента, в одного из вождей революции. Но как и вначале, он жил в скромной, бедно обставленной комнате, которую снимал у столяра Дюпле на улице Сент-Оноре.

Правда, теперь по вечерам он возвращался домой не один: после нескольких покушений на его жизнь Робеспьера провожали молодые соратники во главе с преданным Сен-Жюстом или Камиллом Демуленом.

Вот и теперь рядом с Максимилианом шагал Сен-Жюст. Стараясь и это время истратить с пользой, как будто зная, предчувствуя, что он умрет молодым, Сен-Жюст расспрашивал Робеспьера о его встрече с Жан-Жаком Руссо:

– Каким он был, Эрменонвильский затворник?

– Очень естественным, – не задумываясь, отвечал Робеспьер. – Мне не приходилось встречать настолько естественных людей. Для него не было ничего важнее свободы.

– Жаль, что он не дожил до свободы! – воскликнул Сен-Жюст. – Всего двенадцать лет!

– Он дожил до свободы, – возразил Робеспьер. – Свобода была всегда с ним, она была в его душе...

Впереди показались ворота кладбища Невинноубиенных.

В проеме ворот, под средневековой фреской, изображавшей Пляску Смерти, маячила высокая фигура, закутанная в плащ с капюшоном. Рядом с этой фигурой стояла черная собака.

Робеспьер внезапно побледнел, повернулся к своим спутникам и проговорил:

– Друзья мои, оставьте меня на какое-то время. Я должен поговорить с одним старым знакомым.

– Вы уверены, Учитель, – начал Сен-Жюст, – вы уверены, что этому человеку можно доверять? Он кажется мне очень подозрительным! Вы и вправду хорошо его знаете?

– Я знаю его почти как самого себя, – мрачно ответил Робеспьер. – Повторяю – оставьте нас наедине!

– Обещайте, что, если вам будет угрожать опасность, вы позовете меня!

– Обещаю, – заверил Робеспьер своего молодого спутника.

Сен-Жюст и остальные провожатые прошли вперед и скрылись за поворотом. Робеспьер проводил их взглядом и пошел навстречу молчаливой фигуре.

– Приветствую вас, месье! – проговорил он, когда их разделяло всего несколько шагов.

– Здравствуй, Максимилиан! – ответил глухой голос из-под черного капюшона. – Я наслышан о твоих успехах! Твои речи печатают в газетах, их передают друг другу, пересказывают на рынке, как сплетни или анекдоты. Думаю, ты не разочарован? Мой подарок принес тебе большую пользу!

– Я благодарен вам, месье... – Робеспьер хмуро взглянул на своего собеседника, но по-прежнему не увидел его лица. – Я вам чрезвычайно благодарен, но...

– Но?! – перебил его раздраженный голос. – Вместо благодарности я слышу в твоем голосе неприязнь! Впрочем, чему я удивляюсь – благодарность не свойственна вашему племени!

– Нашему племени? – переспросил Робеспьер. – О каком племени вы говорите, месье?

– О людях! Так чем ты недоволен? Уж не тем ли, что я осмелился встретить тебя на прежнем месте?

– Но мои молодые ученики... – пробормотал Робеспьер. – Что они подумают? За кого примут вас?

– Ни за кого! – оборвал его незнакомец. – Они тут же меня забудут. Никто из них через десять минут и не вспомнит, что ты с кем-то разговаривал.

– Благодарю вас, месье! – Робеспьер опустил глаза.

– Больше у тебя нет претензий? – желчно осведомился голос. – Тогда, если ты не возражаешь, мой друг, я тоже кое-что скажу. Я помог тебе, сделал тебе подарок, теперь я хочу, чтобы ты мне отплатил ответной службой.

– Я весь внимание!

– Твои новые друзья, якобинцы, начали крестовый поход против католической церкви. Они разрушают храмы, изгоняют священников... Это, конечно, хорошо, но глупо.

Робеспьер, удивленный таким поворотом беседы, не сводил глаз с черной фигуры.

– Во-первых, такой прямолинейной политикой они отвратят от революции множество людей – тех, кто слишком привязан к церкви...

– Но этих людей нужно освободить! – не выдержал Робеспьер. – Церковь ничем не лучше торговца опиумом! Она обманывает простых людей, внушает им несбыточные надежды, а взамен выманивает у бедняков последний грош!

– Обманывает?! – загремел ледяной голос. – А тебе не приходило в голову, Максимилиан, что людям непременно нужно быть обманутыми? Не приходило в голову, что только красивый обман придает смысл пустой и короткой человеческой жизни? Только обман, который несет человеку церковь, или философия, или искусство...

– Мы хотим принести людям счастье, счастье в этой жизни, а не за гробом!

– Это такой же обман, как и религия! – холодно ответил незнакомец.

– Чего же вы хотите, месье?

– Я хочу, чтобы ты, Максимилиан, повернул своих соратников в нужном направлении. Бороться с католической церковью нужно – но не затем, чтобы вовсе уничтожить веру, вовсе искоренить религию. Нужно не разрушать храмы – напротив, нужно всячески их охранять и строить новые, еще более величественные. Но в этих храмах нужно молиться не прежнему Богу, а новому, доселе невиданному!

– Какому же?

– Нужно создать культ Верховного Существа! Того Существа, о котором говорил твой великий учитель, Жан-Жак Руссо...

При упоминании этого имени пес незнакомца, до сих пор державшийся весьма скромно, повел ушами и негромко зарычал.

– Этот культ должен опираться на понятия естественной религии и разума, он должен быть основой республиканских добродетелей... к этому Верховному Существу вы уже обращались, когда создавали свою Декларацию прав человека и гражданина. Тебе теперь нужно всего лишь придать этому культу завершенную форму: ты должен разъяснить людям, что Верховное Существо – это вовсе не Бог...

– Я понял, – проговорил Робеспьер, следуя внезапному озарению. – Вы говорите о себе, месье!

На следующий день обстановка в фотоателье царила мрачная и безрадостная. Анна Валерьевна, злая и невыспавшаяся, накричала на уборщицу, что везде грязно и вообще у них не ателье, а форменный сарай.

После взлома и нашествия полиции находиться в помещении ателье и впрямь было невозможно. Только у фотографов все осталось в относительном порядке, поскольку они хранили снимки в цифровом виде. По такому случаю все трое уехали по заказам, Виталик еще успел помочь Веронике разобрать кое-какие завалы. Светка Соколова попыталась призвать его к себе в лабораторию на помощь, но Виталик неинтеллигентно послал ее подальше. Нинель Васильевна только тяжело вздыхала – такое безобразие и за год не разгребешь.

Наконец Вероника кое-как навела в своем хозяйстве порядок, предчувствуя, что будут у нее еще неприятности с перепутанными заказами, и тут Нинель позвала ее:

– Вероничка, поди-ка сюда! — Она показала на растение в кадке, которое стояло у них в холле. — Смотри!

Вероника даже вздрогнула от неожиданности. Еще вчера это растение... можно было бы сказать – радовало глаз, но на самом деле было в нем что-то удивительно неприятное. Никто не знал, как это растение называется. Вероника пришла работать в ателье полтора года тому назад, и оно уже стояло в углу холла. С тех пор оно ничуть не изменилось – те же крупные восковые листья, причудливо вырезанные, как растопыренные пальцы, те же толстые волосатые стебли. На вид оно нисколько не выросло за полтора года. Как и когда оно появилось в холле фотоателье, не знал никто, даже Анна Валерьевна, которая работала с самого основания.

Были предположения, что растение искусственное. Но нет: в кадке была самая настоящая земля, и листья — настоящие.

Уборщица Нинель Васильевна ненавидела растение лютой ненавистью, потому что зимой со стеблей капал липкий сок. Он застывал вокруг кадки отвратительной лужей, в которую обязательно вляпывался кто-нибудь из клиентов. Или оседал на одежде, одна женщина как-то запачкала свою норковую шубу, и был по этому поводу грандиозный скандал. Листья от этого сока становились липкими, и на них скапливалась пыль. Нинель неоднократно пыталась пристроить растение соседям по бизнес-центру, но никто не хотел его брать.

– Все умные стали, – обиженно бурчала Нинель, – одна я дура... А вдруг оно ядовитое? Анчар!

– Не волнуйтесь, Нинель Васильевна! – ввязался в беседу словоохотливый Виталик. – Анчар – это дерево, у Пушкина же сказано – древо смерти! А тут кустик, вам по пояс...

– Ты мне голову не морочь! – всерьез рассердилась Нинель. – Это он там, может быть, дерево, где жарко – «В пустыне чахлой и скупой, на почве, зноем раскаленной...», а у нас зимой солнца вообще нету, вот он и вырос кустиком. Пушкина он мне будет цитировать...

Как уже говорилось, уборщица в фотоателье была весьма образованная.

Сейчас Вероника смотрела на растение и не узнавала его. Листья, раньше отливавшие темной глянцевой зеленью, теперь свернулись и походили на застиранные серые тряпочки. Сочные еще вчера стебли напоминали старые разлохмаченные веревки.

– Услышал бог мои молитвы! – радостно сообщила Нинель Васильевна. – Извел проклятый куст! Вероника, будь человеком, помоги его на помойку вынести!

– Может, еще отойдет... – в сомнении проговорила Вероника, ей не хотелось тащиться во двор с тяжеленной кадкой.

– Да ты что?! – завопила Нинель. – Видно же, что оно уже умерло! Говорила я, что нехорошее это растение, несчастье оно приносит, вон и Михаил Юрьевич пострадал.

– Что это вы тут распоряжаетесь? – встряла в разговор Светка Соколова, которой всегда и до всего было дело. – Вы тут пока что не хозяйка!

– Да мне-то что! – разъярилась Нинель. – А только вида у него никакого, только всех клиентов распугает!

Дело решила бухгалтер. Брезгливо ощупав лист неизвестного растения, она распорядилась его выбросить. Светка тут же улизнула, и Вероника с Нинелью потащили кадку во двор, пыхтя и чертыхаясь.

– Уф! – Нинель наконец остановилась у помойки. – Ну не передать, до чего я рада, что от него избавлюсь!

– Уж не вы ли чего в растение подсыпали? – поддразнила Вероника.

– Да ты что? – возмутилась Нинель. – Да его ни одна холера не возьмет! Тащи!

– Да зачем? – Веронике было противно прикасаться к мертвому растению.

– Затем, что мне кадка нужна! – заявила Нинель. – Вон какая хорошая. Деревянная, ручной работы. Отвезу на дачу, посажу в ней анютины глазки, поставлю у крылечка... Тяни!

Вдвоем они дернули растение, хрупкие стебли оборвались, земля высыпалась на ноги. И тут из дверей раздался гневный голос Анны Валерьевны:

– Кто-нибудь уберет наконец в кабинете или мне самой придется это сделать?!

– Хорошо бы, – сквозь зубы пробормотала Нинель, а вслух крикнула певуче: – Иду уже, иду, сию минуту буду! – Вероничка, ты уж тут сама закончи! – шепнула она и побежала к двери.

Вероника только зашипела ей вслед, как рассерженная кошка. Вот так всегда – вся грязная работа достается ей! Ну, подсиропила ей Нинель!

Мелькнула мысль — бросить все как есть и уйти. Если уборщице надо, пусть она сама и ковыряется в земле! А ей-то это зачем?

Но руки сами перевернули кадку и вытащили остатки растения. Корни напоминали спутанный клубок змей. Хорошо, что Нинель поливала этого монстра как можно реже, чтобы он давал меньше сока. Сухая земля ссыпалась опять-таки Веронике на ноги, она привычно чертыхнулась и вдруг увидела, что среди комьев земли что-то тускло блеснуло.

Она наклонилась – и не поверила своим глазам. В куче земли лежала табакерка. Та самая, которую она купила в подарок Михаилу Юрьевичу и которую он так и не получил! Как она здесь оказалась?! Ведь бухгалтер положила ее обратно в сейф!

Да полно, она ли это? Без бумаги, вся в грязи... если бы Вероника не знала, ни за что бы не поверила, что эту железяку купили в антикварном магазине. Но, конечно, это она – вон вензель с инициалами «М» и «Р».

Внезапно налетел порыв ветра, и Вероника зябко поежилась. Что она делает здесь, на помойке? Она вытряхнула кадку и потянула ее за собой. Было ужасно неудобно, потому что в другой руке она зажала табакерку.

Вероника проволокла кадку через весь двор с ужасающим грохотом, но ей уже было все равно. В дверях показалась голова Светки Соколовой. Вероника вжала свою голову в плечи, зная уже, что сейчас Светка выпустит в нее пару-тройку ядовитых стрел. Но тут же вспомнила, что дала себе слово не горбиться. Ага, а попробуйте сохранять осанку, таща волоком тяжеленную кадку!

Светка уже открыла было рот для ехидного вопроса, но отчего-то раздумала говорить. Или забыла. Потому что в глазах ее отразилось удивление. Уж что-что, а запас гадостей у нее был безграничен.

– Хоть дверь придержи! – буркнула Вероника.

Светка и тут промолчала и даже помогла ей нести кадку. Вероника так устала, что даже не удивилась. В туалете она вымыла руки и кое-как оттерла одежду. И хотела было сунуть табакерку под кран, но одумалась. Наверно, нужно чем-то особенным ее чистить. А то она прямо как Светка – едва ли не зубным порошком... Она протерла треклятую табакерку бумажным полотенцем и вышла в коридор.

У стойки администратора стояла Анна Валерьевна, сильно на взводе.

– Кто-нибудь будет сегодня работать в этом гадючнике?! – вопрошала она в пространство.

Вероника молча уселась на свое место за стойкой. Показывать бухгалтерше табакерку не было смысла, ей явно не до того. Нинель гремела ведрами в кабинете шефа, никого из фотографов не было на месте, в холле крутилась только Светка. Ну, с ней-то Веронике совсем не хочется разговаривать. Начнет опять визжать, что самое место этой табакерке на помойке, вот ведь уже кто-то ее выбросил, а Веронике, как всегда, больше всех надо, не может она не всунуться! Кстати, это – уж полное вранье.

Вероника приняла несколько заказов, выдала напечатанные фотографии, уговорила женщину с ребенком на фотосессию, после чего побеседовала по телефону с постоянной заказчицей ателье. Та долго объясняла, что никак не может сама забрать фотографии, а они нужны ей сегодня. В принципе такую услугу ателье оказывало, только курьер недавно уволился.

– Света, у тебя есть работа? – тотчас спросила Анна Валерьевна, уразумев ситуацию.

Светка вечно болтается в холле без дела. Нинель Васильевна говорит, что раньше такие, как она, обязательно работали в месткоме или профкоме, имитировали кипучую деятельность. Развешивали плакаты к праздникам, собирали деньги на подарки – ко дню рождения или на свадьбу, организовывали народ на уборку листьев осенью или снега зимой. Когда Вероника в полном изумлении спросила, для чего использовали квалифицированных специалистов вместо дворников, Нинель только махнула рукой и присовокупила древние рассказы о прополке в колхозе и переборке гнилой картошки на овощебазе к прежней странной информации.

Светка с Вероникой тогда переглянулись, и впервые в жизни посетила их одинаковая мысль: уборщица у них — в маразме. Ничего не помнит, придумывает фантастические вещи. Старость — не радость. Жалко тетку.

– Конечно, есть работа! – возмутилась сейчас Светка. – Куча заказов!

– А что же тогда... – начала бухгалтер, но Вероника ее перебила:

– Я сама съезжу! А Света на приеме посидит!

Она увидела, что нужный дом находится в том же переулке, что и антикварный магазин. Очень удобно, она зайдет туда и спросит, что нужно сделать с табакеркой, чтобы придать ей пристойный вид. Возможно, они сами ее и почистят.

Стараясь не смотреть на обозленную Светку, которая опять почему-то промолчала, Вероника положила табакерку в пустой пакет для фотографий с логотипом ателье «Золотой глаз» и убрала его в сумочку.

Длинная черная машина остановилась перед входом в бизнес-центр «Пиастр». Из машины выбрался крупный мужчина с бритой наголо головой. Однако он не вошел в двери бизнес-центра, как остальные посетители. Оглядевшись по сторонам, он проследовал в соседнюю подворотню и оказался в обычном питерском дворе.

Дело в том, что этот бизнес-центр занимал не отдельно стоявшее новое здание. Он располагался на Васильевском острове, в красивом доме дореволюционной постройки, вплотную примыкавшем к соседним зданиям. Здание центра было несколько лет тому назад капитально отремонтировано. Собственно, от него оставили только фасад с колоннами и балконами, которые поддерживали грудастые кариатиды. За этим фасадом располагались современные офисные помещения, сзади же, за бизнес-центром, находился обычный двор со всеми непременными приметами такого двора – детской площадкой, переполненными мусорными баками и припаркованными машинами местных жителей.

В этот-то двор и зашел бритоголовый мужчина, здраво рассудив, что сюда выходят задние двери центра, так что можно отсюда беспрепятственно понаблюдать за происходящими внутри событиями, а затем незаметно пробраться внутрь.

Бритоголовый занял очень удобную позицию за чьим-то серебристым «Мерседесом», припаркованным неподалеку от входа в бизнес-центр. Отсюда ему было хорошо видно все происходящее, сам же он был незаметен со стороны.

Едва он занял свой наблюдательный пост, как дверь бизнес-центра открылась и оттуда вышла толстая краснощекая тетка в белом халате, с кастрюлькой в руке.

– Кис-кис-кис! – позвала она нараспев, и тут же с разных концов двора к ней устремились полтора десятка разноцветных котов и кошек. Кошки окружили благодетельницу плотным кольцом, они отпихивали друг друга, стремясь пробиться как можно ближе к жизненным благам. Тетка высыпала из кастрюли приличную порцию мясных обрезков и с умилением наблюдала за тем, как ее четвероногие питомцы поглощают угощение.

– Кушайте, мои лапочки! – приговаривала она. – Кушайте, мои золотые! Чем людей мясом кормить, лучше я вас угощу! От вас хоть благодарности дождешься!

И правда, расправившись с угощением, кошки принялись тереться о ноги благодетельницы, умильно мурлыча и заглядывая ей в глаза.

– Ну все, котики, мне пора на работу! – сообщила им буфетчица и удалилась, провожаемая благодарным мурлыканьем.

Вслед за ней из бизнес-центра вышли двое парней в синих комбинезонах, чтобы выкинуть несколько сломанных стульев. Затем вышла покурить разбитная девица в короткой юбке – судя по бейджу, сотрудница турфирмы «Кабриолет».

Бритоголовый мужчина уже отчаялся увидеть что-нибудь интересное и решил проникнуть внутрь бизнес-центра. Однако едва лишь девица из турфирмы докурила свою сигарету и удалилась, во двор вышли еще две женщины. Одна была довольно молодая, очень высокого роста, вторая – постарше, со следами хронической интеллигентности на лице. Совместными усилиями они волокли деревянную кадку с экзотическим растением. Листья этого растения когда-то напоминали огромные зеленые ладони с растопыренными пальцами, но теперь они – по неизвестной причине – обвисли и уныло трепыхались на ветру, как застиранные тряпочки.

– Давно пора было его выкинуть, – приговаривала старшая женщина, поднимая повыше свой край кадки. – Ох, до чего же оно тяжелое!