Текст книги "Морфоз. Повесть белой лилии"
Автор книги: Наталья Алмазова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава XXIX
Природа Человека
Укрытый муаровой думкою сумерек город был прежним: шумным, суетным, мокрым от прошедшего дождя. Люди по заведённому здесь распорядку неизменно куда-то спешили, изредка бросая на меня недоумевающие или же возмущённые взгляды. Я так свыкся с подобным, что иного уже не представлял. Ветер шептал на ухо знакомые истории, и я слегка улыбался ему в ответ. Из-за горизонта чернильным пятном расползалась темнота. Разбуженные её приближением фонари моргали сонными глазами, бросая медные блики осколкам небес в лужах. Я шёл вдоль набережной к заливу, дабы поговорить со своим учеником. Отыскать его мне оказалось несложно, даже будучи предельно ослабленным, ослеплённым и оглушённым. Discipulus meus был особенным, не таким, как остальные поселенцы Земли. Вспышкой сверхновой меж мириад ровно горящих звёзд. Вспышкой, спектр которой я запомнил, как красочную полноцветную картину.
Мигель сидел на прибрежных камнях, сложив руки на коленях и опёршись о них подбородком. Беспокойное море в надвигающейся темноте представлялось чёрною колышущейся массой. Рукава белой рубашки юноши во мраке казались сложенными крыльями какой-то диковинной птицы, что замерла на краю, готовая вспорхнуть ввысь с малейшим дуновением. Discipulus meus слушал биение волн, перебирающих песок так, словно они производили подсчёт своих несметных богатств.
Я мог бы всё узнать. Понять, что мучает его. Так просто. В мгновение. Зачем я дал это нелепое обещание?.. – негласно укорял я сам себя.
Мой ученик не заметил, как я бесшумно приблизился и опустился рядом на серый холодный валун, мягко опустив руку ему на плечо. От неожиданности юный маг вздрогнул и слегка отшатнулся в сторону, но, в следующий миг, узнав меня, занял прежнее положение. Почему-то juvenis alumnus никак не желал смотреть в мои глаза: когда я пытался взглянуть на него, он отворачивался, устремляя взор к морю. Я оставил свои бесплодные попытки, и так же обратил взглядом к волнующейся стихии. Мы сидели в безмолвии на берегу, наблюдая, как последние отблески света тонут в пучине. Я ощущал, что моё присутствие тяготит юношу. Это наблюдение меня озадачило: прежде Мигель ценил моё общество, желая оставаться рядом со мной как можно дольше. Я вздохнул. Как сложно жить, будучи одним из них, – подумалось мне, – и не располагая большим. А ведь некогда я так этого хотел. «Omne ignotum pro magnifico est»[44]44
лат. Всё неизвестное представляется величественным.
[Закрыть]… Но теперь усомнился в собственном желании.
Бессловесность мне наскучила, и я задал моему ученику вопрос о том, что происходит с ним, и могу ли я помочь. Он еле слышно ответил, не оборачиваясь: «Ничего, Magister… простите меня…» Эта фраза стала настоящей загадкой сфинкса – тайной человеческой души. Мне даже показалось, что извинялся Мигель не за свои выходки в тонких сферах и неразумное пользование полученными знаниями, но за что-то другое. Однако, за что? Словно он не сдержал какое-то важное обещание, но…
ведь он ничего мне не обещал. Я ничего не просил и не требовал от своего ученика. Я мог запретить, предостеречь. Он мог ослушаться. Но здесь было явно что-то другое. И это мнилось до иррациональности странным.
Вспомнив всё, известное мне о человечности, я спросил, не стоит ли нам пойти домой – ведь Хлоя там совсем одна. Discipulus meus ответил довольно сухо и кратко, что она это переживёт. И тем озадачил меня ещё больше: я думал, они стали довольно дружны и близки за последнее время. Хлоя не хотела возвращаться в свой старый мир до самоубийства – сейчас для неё объективно существовало только «после». Мой ученик приютил её, и, хотя эти двое были абсолютно разными, они много времени проводили вместе. Мигель даже объяснял девушке азы магии и рассказывал что-то о древних цивилизациях, некогда населявших Землю. Теперь же его холодный и безучастный ответ представлялся мне неестественным и странным. Я умолк, пытаясь анализировать происходящее. Но в следующую минуту молчание нарушил сам Мигель. Я помню, что он сказал и как это звучало. Тихо-тихо, едва перекрывая плески волн, юноша спросил: «Когда… вы опять исчезнете, Magister?.. Я знаю, что недостоин…» – после этих слов, он уткнулся лбом в свои скрещенные на коленях руки и более не проронил и звука. Я видел, как слегка подрагивает его спина, будто от стылых касаний ветра. Ему было больно. Почему-то. Я не понимал. И… что я мог ответить?.. Чувствуя себя беспомощным перед шарадами человеческой природы, её смутными неясными переживаниями, я удручённо устремил взгляд вдаль. Над горизонтом показала свой лик Диана – царица сумерек – и я обратился к ней с вопросом, надеясь, что мать не откажет объяснить странные особенности поведения своих подросших чад, но она только смеялась в ответ, улыбаясь бледными холодными губами. Тогда я вновь перевёл взгляд на Мигеля. Он по-прежнему сидел, уткнувшись лицом в колени, и только прерывистое дыхание, что тонуло в рокоте прибоя, выдавало его внутреннее состояние. Мой juvenis alumnus ещё не знал, что за суматоху я учинил благодаря своим элементариям в околоземных тонких сферах, дабы вытащить его оттуда. И что подобное безалаберное действие вряд ли мне простят здесь. Да, выбора у меня не было. Или… был? Я ведь просто мог оставить его там. Это было бы согласно Закономерности. Или… не мог? Не важно, «alea jacta est»[45]45
лат. Жребий брошен.
[Закрыть]. Теперь оставалось ждать воплощения одного из двух наиболее вероятных вариантов развития событий: либо мне, фигурально выражаясь, укажут на дверь – прочь из этого мира, или за мною придут из моего. Хранители. Я сам уже не понимал, боюсь ли своих палачей, как и прежде, или, побывав в своих странных видениях на краю Зыби, избавился от страха и нескончаемого мучительного ожидания. Земная жизнь постепенно увлекла меня, заставляя забыть о грядущей неизбежности.
Однако, что я мог ответить ему, моему ученику? Я не хотел уходить. Более того, я желал бы остаться. Но дамоклов меч, грозящий обрушиться в любую минуту на мою голову, не давал бы покоя ни Мигелю, ни мне самому. Мне лучше было уйти, покинуть его и не медлить. И сколько раз я уже пытался, неотвратимо возвращаясь снова и снова. Эти двое… стали много значить для меня – discipulus meus и Хлоя, как те звёзды, включая Salvator, что некогда были поручены мне в опеку. Ведь у каждого светила был свой Агатос – помощник и проводник. Я был таким, кажется, в другой жизни. Хотя моё существование Марана и не обрывала никогда, но… воспоминания о былом представлялись теперь чем-то бесконечно далёким и призрачным. Morati, Храм, Цитадель… Учитель… со мною ли было это? И кто же я теперь? Невзирая на плодящиеся сомнения, память хранила малейшие детали прошлого, сберегая их, будто старые письма из дома, что когда-то был родным.
…Мои звёзды… мои сиятельные солнца, какими вы сейчас стали? Переродились или же ещё следуете путём развития светил? И кто ныне ваш даймон-охранитель, кто наставляет вас, и кому вы в молчании внемлете? Упорядоченная структура не терпит пустот и брешей. Моё место… наверняка занял кто-то другой. И теперь он рядом с вами. Более достойный и мудрый. Вдруг я ощутил огромную неизбывную пустоту в груди от подобных размышлений, будто сквозняк, сорвав ставни ветхого дома, наконец, ворвался внутрь, сметая истлевшие бумаги со стола и опрокидывая рамки с пожелтевшими фотографиями. Я чувствовал, и это перестало вдруг радовать меня, потому что я… чувствовал боль и своё бесконечное одиночество и неприкаянность. Колоссальную осведомлённость и вместе с тем ненужность. Разве знания могли сделать Мигеля… счастливым? Да и был ли я… счастлив сам?.. Что это за диафаническое неуловимое «нечто», которому сыны Адама дали наименование «счастье»? Ответа я не ведал. Да и кто владел им из живущих на Земле?
Я медленно поднялся, выпрямившись во весь рост. Большую часть времени я наблюдал себя со стороны – ведь тело было лишь низшей оболочкой, а границы духа простирались много шире. В моих чёрных глазах отражалось море. И я последовал по направлению к набегающим на холодный песок волнам. Мигель, приподняв голову, провожал меня взглядом. Не оборачиваясь, я мог это видеть. Во влажных дорожках на его щеках играли лунные блики. Я шёл неспешно, всё дальше и дальше уходя от берега. Прибой играл с полами моих одежд, но не в силах был искривить траекторию моего пути. Я был сильнее даже самых яростных морских волн, но слабей человеческого молчания. Странно.
Шаг за шагом я продвигался внутрь колышущейся темноты, сквозь лунные отсветы, пока мой силуэт полностью не скрылся под водой. Оставшись в одиночестве, я устало опустился на испещренное течениями дно и подложил руку под голову, как делают люди, когда спят, и закрыл глаза. Мне так хотелось увидеть сон. Пусть и единственный в своей жизни, а в нём… Salvator… Обитель… и… Бога. Точнее, того, кого я искренне обожествлял всё время своего сознательного Бытия. Узреть вновь совершенные черты Его равнодушного, но всё же такого «человеческого» лика, не стремясь притом узнать у Него, почему Он такой. А вопрошая лишь, почему таким стал… я.
Глава XXX
Понимание Счастья
…На рассвете мои молчаливые размышления нарушили ундины, проносясь в пенных волнах над моей головой, и солнечные лучи, что, проникая сквозь толщу воды, причудливою искрящейся вязью играли на моём лице. Я поднялся, на миг задумавшись, остался ли мой ученик на берегу или всё же отправился домой. Мысленно перенёсшись взором на береговую линию, я увидел там только стаю чаек, что крикливо обменивались последними новостями и грелись в ласковых лучах светила. Так даже лучше.
Пара людей, держась за руки, также встречала рассвет на берегу. Я читал выражение блаженства в каждой черте лица, но не мог понять, что именно делает их счастливыми. Дующий с залива бриз, по моему усмотрению, мнился довольно холодным и первые робкие взгляды дневной звезды, брошенные на землю, ещё не прогрели воздух. Здесь было сыро, ветрено и пустынно. Что же они могли найти в таком неуютном месте? Улыбаясь и обмениваясь друг с другом редкими фразами эти двое бродили по мокрому песку, не боясь того, что он наберётся в ботинки, причиняя массу неудобств в дальнейшем.
Я неспешно направился к берегу – мне захотелось взглянуть на этих двоих вблизи. Медленно выйдя из воды, оставаясь в волнах где-то до уровня колена, я шёл за людьми, без зазрения совести читая их жизни, предыдущие инкарнации и мысли, бегло пролистывая страницу за страницей и пробегая глазами кадр за кадром. Но в том не содержалось никакой полезной информации, что могла бы объяснить их нынешнее состояние. Да и в раздумьях этих двоих ответа я не нашёл – они просто шли и созерцали окружающее, иногда смотря друг другу в глаза, не оформляя каких-либо определённых образов в сознании, или чётких фраз.
Я понимал, что многие события и вещи в человеческой жизни были обусловлены вращением колеса кармы и дхармы согласно расположенности самой души, но то, как человек воспринимал все эти события – совсем другое. Эта необъяснимая способность «чувствования», затейливая иризация[46]46
Иризация (от греч. iris – «радуга») – радужная окраска, возникающая под действием света – интерференции световых волн. Она возникает на поверхности жемчужин, перламутра, многих минералов – опала, кварца.
[Закрыть] эмоций определяла их действительность ВНЕ зависимости от свершающихся событий и находящихся в её поле объектов. Я не мог уяснить, как такое в принципе возможно. Почему они смеются, когда мистраль[47]47
Мистраль – сильный северо-западный ветер.
[Закрыть] обветривает и иссушает их лица? Почему они бывают несчастны, получая то, к чему долгое время стремились? Их души иные, отличающиеся от наших – они требуют чего-то ещё, кроме безукоризненного следования сакральному Закону и абсолютного Знания. Хотя среди людей есть и такие, кто желал бы и этого. Но когда они живут… они хотят «ощущать». Они всему дают оценки и пропускают через свой внутренний фильтр, не зависимо от того, какова объективная природа предмета и явления. Для них ВООБЩЕ не существует понятия «объективная реальность» – их реальность функционирует лишь субъективно и никак иначе. Они САМИ творят мир, и у каждого из них он свой. Микрокосм, что изнутри распространяясь наружу, расширяется до масштабов макрокосма. Что ж… их Демиург – затейник и шутник. К такому выводу я пришёл. Вероятно, ранее я сумел бы разобраться в этих перипетиях творения, если бы не был один.
Каждый образ Вселенной, полученный нами, вся информация о нём обрабатывалась всеми адептами без исключения – это близко к термину «коллективный разум». Или устройству головного мозга, где каждый нейрон посредством дендритов и аксонов передавал свой нервный импульс и толику общего знания. Но, потеряв всякую связь с Morati, я вынужден был разбирать все данные в одиночку, что оказалось задачей весьма сложной. Я много ошибался и сбивался с пути в своих измышлениях. Ко всему, моя нарушенная энергетическая структура нередко провоцировала такие сбои. Но, не взирая на кажущуюся безнадёжность ситуации, я не оставлял попыток уразуметь тайны этого чужого удивительного мироздания.
Один из двоих людей, за которыми я наблюдал, внезапно обернулся, будто почувствовав моё присутствие и то, как скрупулёзно я разбираю мыслеформы в его голове. Однако, за секунду до этого, я резко припал к песчаному дну залива, сокрывшись в набегающих волнах. Они не заметили меня, оглядывая безлюдный пейзаж. Лишь шелестящее эхо прибоя и пронзительные крики чаек в лазоревой вышине. Пара продолжила путь, а я решил возвратиться в квартиру моего ученика, дабы проведать своих подопечных. Трудно сказать так ли это, но, кажется, я беспокоился за Мигеля. Его импульсивное поведение и внезапные всплески эмоций не давали мне покоя. Не натворил бы он глупостей, поддавшись настроению, – тревожился я. Мне хотелось помочь, но я не ведал, каким образом могу это сделать. Ко всему… Мой ученик не желал моей помощи, и, по-моему, ничьей вообще. Я не мог точно сказать, почему – может, причиной тому была гордость или страх. Пожалуй, именно эти две вещи зачастую провоцировали людей отталкивать протянутую им из благих побуждений руку – дабы не выдать собственную слабость или из-за боязни быть обманутыми.
Глава XXXI
Игры людей
…В следующий миг я стоял на балконе в знакомой квартире, за тонкой стеклянной перегородкой. Моментально оказавшись там, я невольно подслушал обрывок диалога между Хлоей и моим учеником. Я хорошо помню его, так как тогда немало ломал голову над его значением. Девушка, говоря на повышенных тонах, упрекала Мигеля, однако не испытывая при этом недовольства или негативных эмоций, словно пытаясь что-то ему объяснить.
«Ты ведёшь себя глупо!» – вот первая услышанная мной фраза. В ответ мой ученик, только отмахнулся, оставив резкое заявление без контраргументов. Взяв юношу за предплечье и глядя прямо в глаза, моя подопечная продолжила развивать свою мысль, произнеся: «Ты должен сказать ему, слышишь». Дёрнув плечом и сбросив руку Хлои, не отводя глаз, Мигель промолвил в ответ: «Нечего говорить. Не-че-го». Его речь была спокойной, но обертоны в звуках голоса выдавали волнение. Однако Хлоя была настойчива, парировав эту фразу следующим изречением: «Кого ты пытаешься обмануть сейчас? Меня или себя? Я же видела… Если не ты, так я сама всё ему объясню. Мы ведь могли погибнуть! И всё ради чего?» Не дав ей закончить, слегка повысив тональность разговора, мой ученик оборвал её: «Всё, хватит. Довольно! И не лезь не в своё дело, особенно если ничего не смыслишь в том». Эта грубость из уст его удивила даже меня, не говоря уж о моей подопечной. Обычно discipulus meus был сдержан и мягок в словах и интонациях. Справившись с изумлением, Хлоя полушёпотом произнесла, едва улыбаясь, с некоторой долею сарказма в выражении: «А, что тут может быть непонятного? Вроде бы всё и так очевидно. Ты будто одержимый, Мигель! И что это за бредовая затея? Если б не он…» Снова прервав её предложение на средине, Мигель устало изрёк в ответ: «Оставь меня в покое. И его. Тоже». После чего, не слушая дольше, молодой маг удалился в другую комнату, захлопнув дверь.
Бесшумно отворив балкон, я вошёл. Хлоя от неожиданности вздрогнула, заметив недовольно, что пугать людей – дурной тон. А подслушивать вообще некрасиво. Я только пожал плечами. Затем моя подопечная осторожно поинтересовалась, с какого именно места я следил за их беседой. Я спокойно ответил, и девушка удовлетворённо кивнула. Затем я спросил, что же такого мой juvenis alumnus должен сказать мне, чего я сам не знаю? Замявшись, Хлоя вымолвила, что данные вопросы не по адресу и не к ней. Что за непонятную игру затеяли эти люди? – озадачился я. Невольно, я, кажется, оказался в эпицентре событий, и ключевой фигурой сюжета. Данное обстоятельство представлялось мне малоприятным: я привык, что, по крайней мере, здесь, на Земле, владею большею информацией и пониманием, нежели остальные. И, когда находилось нечто вне пределов моих возможностей, это, в некотором роде, уязвляло моё самолюбие. Но я обещал им не вмешиваться в их внутренний мир и не нарушать границ, о которых мы условились заранее. Я был верен слову. А ведь всё могло быть так просто…
Хлоя, тем временем, вкрадчиво проговорила мне, что следует ещё раз попытаться нам с моим учеником побеседовать. Я, взглянув на дверь его комнаты, ответил, что юноша старается уснуть, и я не стал бы ему в том мешать. После того, я поинтересовался, не желает ли она ещё что-нибудь мне рассказать. Но Хлоя лишь отрицательно покачала головой. Я вздохнул, как было уже привычно. И предложил девушке немного пройтись по городу, дав Мигелю спокойно отдохнуть без нас. Она, немного изумившись, согласилась.
Постучав в дверь спальни моего ученика, Хлоя сказала, что хочет взять свою одежду из шкафа, и вошла. Вернувшись затем с охапкою вещей, она начала переодеваться. Я рассеянно следил за моей подопечной, заложив руки за спину и думая о своём. Видимо, поймав мой взгляд, девушка, улыбнувшись, задала мне вопрос: «Ну, как тебе?» Я, придя в себя, переспросил, что конкретно она имеет в виду. Махнув на меня рукой с лёгким негодованием, Хлоя продолжила сборы. Её наряд был знаком мне ещё со времени нашей первой встречи: на кожаных брюках появилась пара заплаток, но они были отлично стилизованны и хорошо вписывались в общую гамму. Кожаный жилет без рукавов на металлических цепочках вместо пуговиц и чёрная футболка под ним, расчерченная занятною филигранью белых линий. Я с любопытством рассмотрел все предметы её гардероба, так как мне интересен был такой своеобразный способ самовыражения – вероятно, в этом можно было угадать определённый символизм.
Подчеркнув контур глаз чёрной подводкой, что вызвало у меня смутную ассоциацию с древним Египтом, и, накрасив синею тушью ресницы, моя подопечная сказала, что готова. Мы вышли на улицу. День был в разгаре, но бирюзовая ясность утра поблекла, и небеса заволокло, будто батистовой тканью, белёсой дымкой. Мы брели вдоль дороги по тротуару, вначале молча. Я размышлял о том времени, что мне осталось провести на Земле, и неизбежно приходил к выводу, что его не так уж и много. Сказать честно, меня даже слегка изумляло то, что я ещё здесь. Особенно, после происшествия с элементалами. Неужто гении этой планеты столь дружелюбны к чужеземцам, что готовы простить даже такое непозволительное поведение? Я мог спросить у них самих, но не решался.
Хлоя изредка поглядывала на меня, вероятно, размышляя, с чего можно начать разговор с таким своеобразным спутником. Спустя некоторое время она всё же отважилась прервать наше молчание, спросив, люблю ли я музыку. Вопрос показался мне неуместным, однако я не удивился тому – люди в своих мыслях часто непоследовательны. Я ответил, что не так давно слушал Орган, и что то, что они зовут музыкой, представляет собой, скорее, информационные отпечатки эмоций в вибрационных комбинациях нот. Сделав паузу в конце предложения, я добавил, что самая прекрасная музыка, которую мне только доводилось слышать – a capella[48]48
А капелла (итальянское а cappella), многоголосное, преимущественно хоровое пение без инструментального сопровождения.
[Закрыть] моих родных звёзд. Это настоящее чудо и неподдельное волшебство, но только на Земле я стал ценить утраченное. Видимо, поддерживая логическую нить беседы, Хлоя поинтересовалась, скучаю ли я по дому. Я промолчал. Эта тема была слишком многогранной и сложной. Я чувствовал собственную неполноценность и ненужность вне Обители и осуществления целей Храма. Но не знал наверняка, можно ли сказать, что я «скучаю».
Спустя несколько мгновений, я всё ж решился продолжить прерванный диалог, обратившись к моей подопечной с вопросом: изменилось ли её мировосприятие после смерти и воскрешения. Девушка промолвила в ответ, что ничего не помнит о том, что было с ней на Той Стороне, но встреча со мной и Мигелем заставила её взглянуть на многие вещи другими глазами. Тогда я задал следующий вопрос, желает ли она вспомнить свои посмертные ощущения. Ведь я мог это устроить. Но моя собеседница ответила нет, пояснив, что данная информация для неё сейчас будет излишней. И что ей нравится быть живой – думать о простых вещах, чувствовать, и наслаждаться своим существованием в данном теле, радуясь каждому дню. Что тот поступок её был нелепейшей ошибкой, и нет ничего непоправимого, если ты уже не летишь с моста вниз головой. Закончив мысль, Хлоя рассмеялась. Мне нравился этот смех и выражение её губ: во всём вышеописанном чувствовалось что-то неуловимое, понятное только им – представителям человечества. Однако я тоже ощущал это «что-то», хоть и не мог конкретизировать означенное. Перехватив мой внимательный взор, девушка спросила, в чём дело и почему я так смотрю. Я ответил, как мне казалось, вполне релевантно, что у неё красивая улыбка. Отреагировав на эту фразу усмешкой, моя подопечная произнесла, что я тоже «очень даже ничего», хоть и неестественно бледный, но это мне даже идёт. Я улыбнулся, глядя вперёд на дорогу. Странно, что из всех особенностей моей экзотической внешности она выделила лишь цвет кожных покровов, ни словом не обмолвившись о прочих девиациях. Наверное, зрение людей избирательно.
Так мы с моей спутницей дошли до парка и свернули в его тенистые офитовые аллеи, засаженные клёнами и липами. Людей здесь хватало, но мы старались выбирать наименее популярные направления прогулок, удаляясь всё глубже в изумрудную чащу по посыпанным мелким гравием дорожкам. Мы беседовали о разном – о человеческом более всего, так как темы вечного не слишком занимали мою спутницу сейчас. Хлоя кое-что рассказала мне о своей жизни, о том, какой она была до нашей встречи. Из повествования девушки многое становилось мне ясным, однако, некоторые вещи я уловить не мог, однако не переспрашивал – просто слушал.
Закончив свою историю, Хлоя, выдержав паузу, задала мне вопрос: каково это – быть всезнающим. Немного помолчав после того, я ответил, что это невозможно.
«Multi multa, nemo omnia novit»[49]49
лат. Многие знают многое, никто не знает всё.
[Закрыть]. Многомерная структура Бытия, его пространственно-временная сетка, анфилады миров и пересекающихся реальностей бесчисленны. И та информация, которой я владею – лишь крошечная песчинка на дне океана безбрежной и неиссякаемой Воли, не имеющей пределов и описаний. Вероятно, люди сочли бы, что мне доступен колоссальный объём сведений и возможностей, однако, вспомнив греческую притчу о границе круга знания[50]50
Греческая притча. Мудрец сказал, своему ученику, что чем больше он узнает, тем чаще к нему приходит ощущение, что он ничего не знает. «Как же так?» – возмутился ученик. «Ведь ты так мудр! Тебя учили еще более мудрые и опытные учителя, так не бывает.» В ответ мудрец нарисовал два круга – один большой и другой маленький, и сказал: «Большой круг это мои знания, маленький это твои. Граница круга это область соприкосновения с непознанным, чем больше будут твои знания, тем больше будешь ты соприкасаться с непознанным».
[Закрыть], всё встаёт на свои места. Девушка согласно кивнула. А затем внезапно спросила, хотел бы я быть одним из них. Задумавшись на миг, глядя на колышущуюся в вышине листву, я изрёк, что ранее желал того. Но ныне в душе моей поселились сомнения. Я прожил свыше восьми сотен лет в телах представителей людской расы, не накапливая никакой информации, а лишь скрываясь – от Хранителей, да и своего «Я» – и потому ничего не знаю о тонкой эмоциональной организации сынов Земли. Прежде мнилось, что разгадать их, людей, довольно просто: социально-культурный фактор, изыски психологии, гуморальная регуляция, магнитный момент, частотный резонанс, форма поля… Но всё оказалось куда сложнее. Ведь я даже не сумел уяснить с достаточной степенью достоверности, что происходит с моим учеником. Хотя я думал, что о нём мне известно всё, однако, как стало очевидно, я заблуждался. Хлоя опустила глаза. Скулы на её лице находились в едва уловимом движении, но она ничего не сказала мне. Я обратился к моей подопечной, не понимая, Мудрец сказал, своему ученику, что чем больше он узнает, тем чаще к нему приходит ощущение, что он ничего не знает. «Как же так?» – возмутился ученик. «Ведь ты так мудр! Тебя учили еще более мудрые и опытные учителя, так не бывает.» В ответ мудрец нарисовал два круга – один большой и другой маленький, и сказал: «Большой круг это мои знания, маленький это твои. Граница круга это область соприкосновения с непознанным, чем больше будут твои знания, тем больше будешь ты соприкасаться с непознанным».
Почему она не может объяснить, если знает. В ответ на то девушка, понизив голос до тихого, произнесла, что рассказать обо всём способен только сам Мигель, если пожелает. А ей известно лишь немногое и то по случаю. Я не стал настаивать и продолжать расспросы в данном русле. Да будет так.
Мы блуждали в ветвистых лабиринтах парка до тех пор, пока сапфировый палантин сумерек не укрыл собой небо. Моя спутница сказала мне, что немного утомилась. Я предложил ей опереться на мою руку и отправиться домой. Взглянув на меня с каким-то неопределённым выражением в глазах, девушка согласилась, и мы пустились в обратный путь. Держа мою подопечную под локоть, я слушал биение пульса в её кровеносных сосудах, считая удары, и думал о хрупкости этого мира, что вдруг уподобился в глазах моих ледяному фриволите[51]51
Фриволите (от фр. Frivole – пустой, легкомысленный) – техника плетения ручного кружева при помощи специальных челноков или иглы с тупым концом.
[Закрыть] снежинки.
Почти всю обратную дорогу Хлоя сохраняла безгласность, изредка глядя на мой профиль, словно изучая его тонкие черты. Когда мы подошли к двери квартиры моего ученика, девушка, вдруг обернувшись ко мне и высвободив свою руку, произнесла ещё одну загадочную фразу из тех, что я, было, начал коллекционировать: «А знаешь, я теперь понимаю, почему…» Моя подопечная осеклась, так и не завершив высказывания. Я ни мало не удивился тому. Хотят играть в тайны – их воля. Я протянул свою тонкую кисть к дверной ручке, тихонько звякнув когтями сомкнувшихся пальцев по металлу, и в этот момент, заключив моё лицо в объятия своих тёплых ладоней, Хлоя поцеловала меня в шею под ухом. Так нежно и трепетно. Я замер, а затем обернулся. Слегка приподняв подбородок и глядя на девушку сверху вниз, с нотками изумления и непонимания в выражении глаз, я пытался сообразить, что это было, а главное – почему и зачем? Моя спутница же, потупив взор, прошептала «прости». И отчего людям так нравится извиняться за эфемерные и непонятные вещи? – в свою очередь изумился я. Не дав мне произнести затем и слова, внезапно сменив маску робости и смятения на иную, широко улыбаясь, Хлоя заметила, какая красивая в моём ухе серьга, говоря, как видно, о тонкой серебристой проволоке, обрамлявшей ушную раковину. Я окончательно запутался в переплетении человеческих чувств и поступков, ими обусловленных. Глядя на мою подопечную с прежним выражением озадаченности, я ответил, что это не совсем серьга – это сакральный символ – спираль эволюции духа. Моя собеседница, обернувшись лицом к двери, согласно покачала головой, словно поняла о чём идёт речь. Я хотел, было, задать ей вопрос по поводу произошедшего только что, но, видимо, предугадав указанное намерение и опередив мою не успевшую оформиться фразу, девушка вымолвила, пожав плечами: «Ну, не особо обольщайся. Просто ты довольно привлекательный и обходительный… ээ… мужчина. На редкий вкус конечно. И со странностями. Ну, для пришельца так это, думается, в пределах нормы. Главное, не будь занудой». Хлоя весело мне подмигнула. Я же, взирая на неё в пол оборота, собрался возразить касаемо собственного пола, но так и не закончил предложение, как планировал, а произнёс лишь: «Я не… да наплевать». Моя подопечная, удивленно вскинув брови, взглянула мне в глаза. Вероятно, непривычные фигуры моей речи слегка её удивили. Я же более не видел смысла объяснять, кто я, что я – да и зачем это было нужно? Люди всё равно жили каждый в своей субъективной реальности и видели во мне то, что сами хотели видеть, а вовсе не то, чем я являлся. Таков их мир. И их природа. Нужно было принять и смириться: аргументами и логическими выкладками тут ничего не докажешь, – сдался, наконец, я.
В итоге открыв дверь и пропуская Хлою вперёд, я застыл на пороге, на пару мгновений. Войдя в квартиру, девушка обернулась, но меня позади неё уже не было. Я почти всегда уходил так, не прощаясь. Исчезая, будто бесплотная тень, растворяясь в нервном мерцании электрического света и зыблющемся вечернем полумраке.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
