Текст книги "Неделя странного лета…"

Глава 6

Анна уже с полчаса бродила под деревьями, плюнув на то, что намокают кроссовки. Как намокли, так и высохнут, всё равно завтра в ботинках идти. Деревья в белой ночи выглядели странно и немного загадочно. Солнце за облаками пригасло, и, казалось, теперь свет исходил от всего серого неба. Свет был каким-то необычным, не дневным и не сумеречным, а каким-то промежуточным, «недосумеречным», и лес с такой подсветкой казался нереальным – то ли из в детстве читаной сказки, то ли из полузабытого сна. А ещё он был абсолютно тихим,– ни шёпота ветра, ни птичьего свиста, – отчего ощущение нереальности только усиливалось. Анна подошла к одной из елей, там и сям вздымавшихся средь лиственной поросли, потрогала серую кору в глубоких трещинах, ковырнула пальцем серебристый лишайник, покрывающий одну сторону ствола. «Это там, что ли, север?» – выплыли откуда-то школьные уроки ориентирования. Проследила, как лишайник взбирается на нижние ветви и покрывает еловые лапы жутковатым серым налётом. М-да, под такими ёлками как раз избушке на курьих ножках стоять. Страшноватая сказка получается. Или сон с кошмарами. Впрочем, другие ей в последнее время и не снятся.

**

– Лапуль, ты помнишь, что завтра я еду в Воскресенский район?

Муж брился, старательно двигая челюстью. От этих движений кожа на щеке натягивалась, и трёхлезвенный станок легко скользил по намыленной поверхности. Зато слова получались не очень разборчивые, но Анна разобрала.

– Помню. Спрашиваешь, как будто не я тебе график встреч с избирателями составляла.

– Ты, золотце, ты. Проследи, чтобы книжки для детского дома как следует упаковали, а то опять кинут россыпью, опозорюсь, как в прошлый раз в Доме ветеранов.

– Ладно, – слегка улыбнулась Анна, вспомнив, как злился Кирилл после прошлой поездки.

Теперь, за несколько недель до выборов, у него шли сплошь встречи с избирателями, он мотался по области, за ним мотались корреспонденты Вовкиного телеканала, фиксировали все великие дела и речи кандидата в сенаторы и после выдавали сюжеты. Иногда на эти встречи являлись журналисты областного телевидения, лоббирующего конкурента, и старались подловить Кирилла на какой-нибудь оплошности, чтобы выдать её в эфир.

В прошлый раз им могло повезти, сюжет про встречу со стариками из Дома ветеранов мог бы плеснуть водой на вражью мельницу. На экране всё выглядело просто замечательно: Кирилл душевно беседовал со стариками, душевно пожимал им руки и душевно вручал томики Фадеева, Горького и Шолохова. Областная библиотека списала эти книги с баланса, и Анна договорилась, что их отдадут старикам. Пусть читают, вспоминают молодость. В кадре они её действительно вспомнили – какой-то дедок в картузе и синем пиджаке с медалями аж прослезился, глядя на Фадеевскую «Молодую гвардию». А за кадром, отчего впоследствии и бушевал Кирилл, осталось то, как эти книги извалялись в пыли – плохо увязанные, они дружно вывалились на землю, как только Кирилл открыл багажник. «Нет, ты представляешь, что было бы, останови я машину хотя бы на метр ближе к крыльцу? – шумел он уже дома. – Они бы все в лужу ухнули! И что бы я тогда вручал этим старым перечникам? Свои автографы? А если бы с нами корреспонденты с областного телевидения оказались? Да они сплясали бы на моих костях!»

На этот раз Кирилл опять вёз книги – теперь детям, и не библиотечное старьё, а яркие новые книжки, закупленные на деньги спонсоров.

– Не волнуйся, книжки хорошо упакованы, я видела.

Анна посмотрела, как Кирилл снимает остатки пены из-под подбородка, и попросила:

– Слушай, Кирюш, может быть, мне с тобой поехать?

– Зачем? – дёрнул подбородком Кирилл и поморщился. – Ну вот, порезался. Зачем тебе со мной ехать, что ты забыла в этой дыре?

– Так, развеяться. Надоело в городе сидеть.

– Развеешься, мать. Вот станешь сенаторшей и развеешься. На Мальдивы тебя отвезу. Или на Майорку. Или в какой-нибудь Бангладеш.

Кирилл разглядывал порез, и Анна видела, как недовольно кривится его отражение в зеркале.

– Я не хочу Бангладеш. Я хочу в деревню Торопыги.

– Какие торопыги? – уставился в зеркале муж.

– Деревня есть такая в Воскресенском районе, называется Торопыги, ты мимо будешь проезжать. Возьми меня с собой, а?

– Ань, ну ты что? Что ты там делать будешь? Книжки детям раздавать? Ты здесь нужна – тебе ещё моё интервью для «Профиля» вычитывать, потом «кривые эфиры» пойдут с четырех часов на областном канале, кто их будет мониторить?

«Кривыми эфирами» они с Кириллом называли записи бесед с ним и с кандидатом-соперником.

– Может быть, Олесю посадим мониторить? А я вместо неё с тобой поеду?

Анне почему-то очень хотелось поехать с мужем. Осатанела, что ли, от ежедневной круговерти встреч, статей, отслеживания действий противной стороны и кучи всяких прочих предвыборных дел? Так всё обрыло, что даже деревня по имени Торопыги кажется раем на земле?

– Ага, а сюжет снимать и монтировать ты, что ли, будешь?

Кирилл пшикнул на выбритое лицо одеколоном, поморщился:

– Блин, порез жжёт.

– Кирюш, ну и сниму, подумаешь.

Анна не сдавалась. Подумаешь, сюжет. Она, вон, целый фильм сделала. А муж вдруг разозлился:

– Вот именно, подумаешь! Ты что, телерепортёр? Ты глава предвыборного штаба! Руководитель! Вот и иди руководить! А то если книги опять в грязь повываливаются, меня ребятишки с областного канала в ней же и изваляют! А ты тут лезешь со своими дурацкими Торопыгами!

– Ну, хорошо, не хочешь, чтобы я ехала, не поеду, – дёрнула плечом Анна, стараясь справиться с внезапной обидой. – Только не надо на меня орать и срывать своё плохое настроение.

– Ну, прости, – муж вышел из ванной и поцеловал её в щёку, обдавая запахом слегка пахнущего хвоей одеколона. – Я очень устал, я на пределе. Давай отложим все изменения в распорядке на после выборов, а? Давай поедем в твои Торопыги как-нибудь в другой раз!

– Ладно, я больше не буду к тебе приставать, – простила Анна и пошла кормить мужа завтраком. Деревня Торопыги скрылась в дымке слов «в другой раз», и вынырнула оттуда только ночью, когда Кирилл позвонил и предупредил, что вернётся не скоро – машина заглохла возле деревни Торопыги, средь ночи помощи не найти, придётся ждать утра.

***

К палатке Анна вернулась примерно через час – по крайней мере, она бродила достаточно долго, чтобы эти двое в палатке прекратили возиться и уснули. Она постояла немного снаружи, прислушиваясь – да, тихо.

– Что, тоже не спится? – голос из-за спины заставил вздрогнуть.

– Фу, напугал. Андрей, ты чего там прячешься?

– Я не прячусь, я курю. – Андрей сделал ещё одну затяжку и отбросил окурок. – Ночь-то какая, а? Нереальная!

– Да, и я тоже пока бродила, всё думала, будто мне это снится, – кивнула Анна. – Ладно, спокойной ночи, попробую уснуть.

И полезла под тент палатки.

Утром её разбудили птицы и возня дежурных. Анна полежала, сонно прислушиваясь, как Ида советуется с Климентием, что им делать раньше, воду кипятить и потом рис сыпать или ставить на костер все сразу, и воду, и рис. Мысленно пожелала дебютантам удачи и вдруг поняла, что опять спала без кошмарных сновидений. Единственное, что осталось от ночи – ощущение, что озябла голова.

– Кра! – вдруг крикнула снаружи какая-то птица. «Ворона? – лениво подумала Анна. – Если ворона, то даже вороны в этом лесу кричат не так, как в городе».

– Кирюшечка, ты не замерз ночью? – вдруг спросила Янка. Ласковые интонации в осипшем со сна голосе звучали странно.

– Нет, я об тебя грелся, – ответил Кирилл совершенно ясным голосом, как будто бы не спал уже давно. Соседи опять завозились, и Анна решила вставать. Открыла глаза, буквально на секунду встретилась с взглядом Кирилла – он разглядывал её из-за Янкиного обтянутого белой футболкой плеча – смутилась и принялась тереть лицо, зевать и потягиваться. Потом вылезла из палатки и с удовольствием втянула пахнущий дымком воздух.

– С добрым утром! – помахала она рукой сражавшимся с кашей дежурным и пошла вниз по склону к озеру умываться.

Лес сиял свежей зеленью и ничем не напоминал о своей ночной таинственности. Солнце растолкало облака и пользовалось свободой, играя с листвой и хвоей. Вода в озере отражала небо и была голубой. Анна подошла, зачерпнула ладошкой, попила… Отдавало рыбой. Она начала чистить зубы, отчаянно сожалея, что вода слишком холодная, чтобы купаться. Смыть бы вчерашний пот! Да и вообще, окунуться бы в такую красоту! Но ведь, не дай бог, простынет. Или почки застудит. Или ещё чего. Ей же неделю тут жить, чем лечиться станет? Может, ополоснуться хотя бы до пояса?

– Ань, ты купаться будешь? – кто-то спросил за спиной. Анна оглянулась – на пляж спускался Сергей.

– Нет, холодно. Может потом, когда чуть потеплеет.

– Насчёт потеплеет, это непредсказуемо, кто её знает, эту погоду.

Сергей остановился у обрывчика и начал раздеваться.

– Я тебе не помешаю, если искупнусь?

– Да пожалуйста, – разрешила Анна и зачерпнула из озера, умываясь. Несколько раз плеснула в лицо холодной водой, невольно думая, в каком виде будет купаться Сергей.

– Ах, водичка, залезть и не вылезти! – Сергей пробежал мимо, разбрызгивая воду и сверкая белой худой задницей.

«Так, понятно. И этот нудист. Похоже, они все тут нудисты». Она ещё раз посмотрела вслед Сергею – вода дошла ему до пояса, и он с криком присел, окунаясь – и решилась. Отошла к кустам на краю пляжика, сняла куртку, футболку – от лифчика, совершенно промокшего от пота, она избавилась ещё вечером – и склонилась над водой, зачерпывая воду и плеская себе на кожу. Потом растёрлась полотенцем – и вовсе не холодно, наоборот, бодрит и вообще как-то хорошо. Может быть, всё-таки искупаться?

– Серёга, как водичка? – Янка стояла на середине обрывчика и махала рукой. Потом, видя, что Сергей не реагирует, сунула пальцы в рот и свистнула. – Эй, Серёга! Как водичка, спрашиваю?

– Хорошая! – замахал в ответ Сергей.

– Тогда мы с Кириллом идём к тебе! Встречай!

«Кирилл?» Анна, незамеченная у своих кустов, спешно натянула футболку. Нудизм нудизмом, но красоваться голышом перед этим Кириллом ей не хотелось бы. Она прихватила остальные вещички и пошла к лагерю параллельной берегу тропой.

После завтрака – каша у дежурных слегка пригорела, но в общем и целом оказалась вполне съедобной – Лесовик скомандовал сворачивать лагерь. Анна нырнула в палатку, скатала «пенку», собрала спальник и опять подивилась, как же всё изменилось с тех пор, как она девчонкой ходила в горы. Тогдашние спальники превращались в увесистые скатки, которые нужно было торочить снаружи рюкзака, внутри они бы заняли все место. Нынешний же спальник, упакованный в специальный мешочек, превратился в валик размером с дыньку-«колхозницу» и замечательно улёгся на дно рюкзака. Проверив, всё ли уложено, Анна выбралась наружу и остановилась понаблюдать, как собирается народ.

Народ собирался по-разному. Андрей с сыном Павликом уже снимали тент с палатки. Семейство Верещагиных выгребло все вещи наружу и разбиралось, что кому в рюкзак. Майя и спавшая в одной палатке с Лесовиком Оленька сновали туда-обратно, собирая с ветвей и верёвок развешанные с вечера носки, трусы и полотенца. И только там, где ночевали Ида, Медея и Климентий, ничего не происходило.

– Климентий, вы почему палатку не собираете? Через двадцать минут снимаемся! – крикнул Лесовик парню, выволакивающему рюкзак из-под тента.

– Там Медея спит, никак не встанет, – обстоятельно объяснил Климентий. – А Ида ещё вещи не собрала.

– Научить тебя, как быстро собираться? – Лесовик уже скатывал свою палатку в компактный тючок. – Всё, что внутри, вытаскивается наружу, палатка освобождается и пакуется. А вещи можно собрать и на улице.

– Медея, ты слышишь? – спросил Климентий. – Сейчас мы тебя будем на улицу выволакивать.

– Не надо меня выволакивать, я уже встала, – сказала Медея своим бесцветным негромким голосом.

– Так, а это чьи носки на дереве висят? Мокрые и грязные? – оглядел окрестности Лесовик.

– Носки белые мокрые грязные, раз! Носки мокрые белые грязные, два! Носки белые грязные, три! – обрадовано завопила Янка. Она опять выпросила трубку у Верещагина и покуривала у затухающего костра.

– Кто же теперь признается, после такой рекламы, – хмыкнул Климентий, расправляя стянутый с палатки тент.

– Нет хозяина? В костре сожгу, чтобы мусор не оставлять! – пообещал Лесовик, и Янка прокомментировала:

– Носки белые грязные мокрые, продано!

– Между прочим, для белых не такие уж и грязные, – сказала Ида, забирая носки. Нашлась хозяйка.

– Давайте, народ, поторопитесь, нам ещё через озеро переправляться.

Лесовик закончил сборы, подошёл к Динке и присел перед ней на корточки:

– Дин, я вот думаю, как нам с тобой быть. Вброд ты не перейдёшь, тебе глубоко будет. Придётся мне, наверное, на две ходки идти, сначала рюкзаки перекинуть, потом тебя. Хотя идти два раза по двести метров да по холодной воде, ой как не хочется!

– Арсен… То есть, Лесовик, я тоже в брод не хочу идти, у меня почки слабые. – Анне почему-то очень неудобно было говорить об этом. – Вдруг обострение какое-нибудь случится, что делать будем?

– Ой, и мне бы тоже поберечься! А то у меня после вчерашнего купания месячные начались, – подошла к их кучке Оленька.

– М-да, что-то много вас, немощных, насобиралось, – почесал в кудлатой голове Лесовик. – А если этот залив берегом обходить, переход посложнее вчерашнего получится. Ладно, пойду, посмотрю, что там на берегу есть, может, плот какой-нибудь сообразим. Кто со мной?

– Я, я с тобой! – тут же вызвалась Янка.

Они ушли.

– Вот чума! Слушай, Кирилл, как ты вчера не испугался, – негромко сказал Сергей, вытаскивая из тента палатки алюминиевые распорки. – Как она тебя в оборот взяла! Всё, думаю, пропал парень.

– Да ладно. Хорошая девушка, большая. Тёплая, как печка. Зато не замёрз! – хохотнул Кирилл. Мужчины явно не рассчитывали, что Анна слышит их негромкий диалог. А она услышала и испытала странную смесь радости и отвращения. Радости, потому что Кирилл отнёсся к Янке так … несерьёзно. Отвращения оттого, что сквозило от этих реплик эдаким «самцовым» самодовольством, и ей из женской солидарности даже обидно стало за Янку.

Лесовик с Янкой вернулись быстро и с хорошей новостью: на косе стоят лагерем какие-то люди, у них есть резиновая лодка. Перевезут.

– У них такой мужик за старшего! Я его назвала «генерал»! – взахлёб рассказывала Янка. – Настоящий мужик! Основательный такой, серьёзный. Второй что-то мельтешит, суетиться: «Иваныч, то, Иваныч, сё», а тот ему: успокойся, не мельтеши, выпей коньячку. И смотрит так, – Янка, показывая, приопустила веки и медленно повернула голову через плечо. – Короче, генерал!

– Он адмирал, раз с лодкой, – поправила Анна и пошла пристраивать на спине рюкзак: Лесовик скомандовал отход.

Лагерь на косе действительно оказался солидным и обстоятельным: две двухместные спальные палатки, ещё одна, по всей видимости, склад, – из-за откинутого полога виднелись какие-то ящики. А четвёртая палатка напоминала шатёр.

Их группа сгрудилась на берегу, поджидая лодочника.

– Ну, где тут у вас дети? – спросил хмурый мужик в камуфляже, тяжело глядя на Лесовика из-под припухших век. «И с чего он генерал-адмирал? – не поняла Анна. Обычный дядька, кажется, с похмелья. Оттого и двигается, будто боится расплескаться. И веки заплыли, припухшие, потому и глядит так».

– Вот дети, – показал Лесовик на Динку. – И ещё две женщины у нас болящие, им в воду нельзя.

– И чего тогда пошли, раз болящие, – хмыкнул мужик, подняв на них тяжёлые веки, и Анна на минутку испугалась, что он откажется их перевозить. – Ладно, пошли.

– Ой, а рюкзаки! – спохватилась Ида. – А вам нетрудно будет ещё и рюкзаки наши перевезти? А то с ними вброд идти так неудобно!

– Это придётся два рейса делать, в один не увезу, – нахмурился мужик, развернулся и пошёл к лодке. Анна, Динка и Оленька заторопились следом.

– Вы не повезёте наши рюкзаки, да? – огорчилась Ида.

– Оставляйте, возьму. Только все не получится. Штук пять, не больше.

В неустойчивую резиновую лодку уселись под руководством «адмирала». Анне он скомандовал сесть впереди, и она уселась на тугой резиновый нос. Оленька села на бортик сбоку, Динка – на корме, и их лодочник заработал вёслами.

– Так что же вы в поход-то пошли, если болеете? В Москве надо было оставаться, – опять спросил он, хмуро глядя на Анну из-под полуопущенных век.

– Да мы вчера приболели, пройдёт. Нужно только в воду пока не лезть, – объяснила та.

– А вы просто так идёте, или с целью какой?

– У нас славянские практики, – подала голос Оленька.

– Практики? Это какие же? – попытался взглянуть через плечо «адмирал». Не получилось, Оленька осталась вне поля его зрения, и он опять уставился на Анну.

– Мы поём, – решила ответить она. А что ещё сказать этому перевозчику? Она сама до сих пор толком не поняла, какие им предстоят практики. Лесовик говорил, что с голосом будут работать. Значит, петь.

– Это вот так, что ли? – мужик мотнул головой в сторону брода, по которому перебиралась цепочка голосящих от холода людей.

Лесовик, который шёл впереди, уже подходил к другому берегу и погрузился в воду почти по грудь. Рюкзак он тащил на плечах. Те, кто шёл в середине, были в воде по пояс. Замыкающие – Климентий и, судя по голосу, Ида, брели в воде по колено. Народ шёл голышом, женщины налегке, мужчины нёсли рюкзаки – на плечах, поперёк.

– Слишком влево забирают, правее надо, там мельче! – заволновался мужик и закричал, – Правее берите, правее! Не слышат.

«Адмирал» подгрёб к берегу, подступавшему к воде обрывом, скомандовал выгружаться, высадил их и поехал обратно, а они полезли через деревья к месту, куда выбирались все остальные.

– Не надо сюда идти, выше поднимайтесь! И собирайте дрова! – крикнул Лесовик. И он, и все, кто уже выбрался на берег, были красными, будто не из ледяной воды вылезли, а из сауны.

Все три пассажирки послушно пошли обратно, забирая вверх, нашли подходящее место, скинули рюкзаки и стали сгребать в кучу окрестный валежник. Вскоре к этому месту подтянулись остальные – кто-то одетый полностью, кто-то только в трусах, кто-то абсолютно голый.

Лесовик, голый по пояс, запалил костёр, и Анну обдало жаром. Ида, Климентий и Медея – эти трое были голыми совершенно – подались поближе к костру и протянули к огню руки. Остальные тоже сгрудились покучнее, протягивая к костру руки, ноги, подставляя спины и бока.

– Те, кто поспешил одеться поступил не очень правильно, – Леший держал ладони над пламенем, как-то по особенному растопыривая пальцы. – Одежда мешает. Голышом греться гораздо эффективнее.

Анна смотрела, как Ида и Медея – молодые, тоненькие, точёные, с крепкими грудками – поворачиваются к огню то попами, то плоскими животами, и думала, что будь у неё такое тело, она бы точно решилась раздеться. А так… Что может быть более жалким, чем сорокалетняя растолстевшая тётка со складками на спине и на пузе и с целлюлитом на заднице? Права Жанка, надо было ей телом заниматься, а не предвыборными делами. Тогда бы и не случилось то, что случилось. А так, она выбрала дело, а Кирилл – тело. Молодое. Другое. Не её.