Текст книги "Инязовки. Феноменология женского счастья"

Концерт закончился около полуночи. Поезд мой отходил в половине второго ночи. На вокзале меня должна была ждать Таисия, твоя сестра, а я не могла, имея в запасе полтора часа, не попытаться ещё раз увидеть Рафаэля. Молнией вылетела из Дворца, на всех скоростях летела по улице и в метро. Успела, он ещё не приехал. Около гостиницы толпа больше обычного, уже построили коридор к дверям. Опять выходят из гостиницы туристы или посетители ресторана, непременно отпуская реплики в наш адрес. Мужики, как сговорились, встают в позу перед фотоаппаратами.

Рафаэль приезжает. Он проходит по коридору, и я не удержалась, дотронулась до него. И сразу же застыдилась своей выходки, ведь я на мгновение стала такой же, как та дикая толпа, но у меня это вышло нечаянно. Какая-то тётка, встав у дверей, во что бы то ни стало хотела поцеловать Рафаэля, а когда её оттуда оттащили, чуть не заплакала. Вот и всё. Рафаэль зашёл, а мне надо было лететь на вокзал. Как я завидовала девчонкам, которые улетали в Баку. В последний день от моей замороженности не осталось и следа. Долго же я раскачивалась. Но как я рада, что растаяла, что смогла увидеть Рафаэля таким, какой он есть.

Глава 17. Рай под открытым небом

Пионерский лагерь «Ласточка», расположенный в живописном местечке под Ангарском, представляет собой un paraiso bajo el cielo (рай под открытым небом). Высокие сосны наполняют воздух тонким смолянистым ароматом. Нежная ярко-зеленая листва ухоженных деревьев дает успокоение взору, утомленному городской сутолокой. Солнышко светит без устали, и вся природа блаженствует в его ласковом тепле.

С первого дня, когда территория лагеря наполняется радостными детскими голосами, у нас нет свободной минутки, чтобы присесть. Я начисто забываю, что у меня, пионервожатой, есть мама и папа, что где-то недалеко остался Иркутск, в котором была иная жизнь, свободная и беспечная. Здесь, под изучающим прицелом десятков детских глаз, я становлюсь другим человеком, ни на секунду себе не принадлежащим. Повсюду следуя в плотном окружении девятилетних «гавриков», я всегда помню, что на мои плечи возложена ответственность за их маленькие жизни. Это не позволяет думать ни о чем другом, кроме как о детях. Мы существуем в постоянном взаимодействии.

Лагерная жизнь ежеминутно преподносит ситуации, в которых из-за отсутствия наработанных педагогических умений приходит на выручку жизненный опыт. Все склоки и проблемы, с которыми дети обращаются к вожатой, я заставляю их разбирать самостоятельно. Из общения с детьми я понимаю, что главное – это уметь поговорить с каждым, и все делается так, как ты захочешь.

Иногда я смертельно устаю и никого не хочу видеть, но дети несутся ко мне с уймой проблем, которые требуют моего вмешательства, и я опять о себе забываю. Только в сончас, уложив всех по кроватям и протерев полы шваброй, я выкраиваю часок и для себя. В лагере воцаряются тишина и покой. Хочется, чтобы дети не просыпались, чтобы подольше длилось это наступившее в природе блаженное умиротворение.

Мои подопечные жалеют свою вожатую: ко мне не приезжает мама, это очень плохо, когда никто не едет. Они садятся писать коллективное письмо моей маме, что работает их вожатая хорошо и добросовестно, что они любят ее, и отряд у нас дисциплинированный.

Мне приятно наблюдать, как в отряде устанавливаются демократия, справедливость и тот порядок, который удалось создать из разрозненной, горластой ватаги сорванцов. Меня слушаются, уважают и, если верить детской привязанности, любят. Когда мы идем в кино, дети сразу же после завтрака занимают место около меня: кто вперед. Они даже дерутся между собой, кому держаться за мою руку. Если я поручаю им что-нибудь делать, ребята выкладываются до последнего. Девочки старательно оформляют альбом о жизни отряда, мальчики под моим руководством сооружают клумбу для цветов.

Середина июня знаменуется приятным событием: Таня Илюшина и Тертышкин скрепляют свой союз брачными узами. После торжественной регистрации, состоявшейся в Иркутске, все едут в Усолье на такси. Народу немного: матери новобрачных, их братья, несколько хороших знакомых и мы с Женькой. Свадьба получилась хорошая: нешумная, по-домашнему сытная и веселая.

На следующий день надо возвращаться в лагерь, а так не хочется! За два дня я успеваю отвыкнуть от своих «гавриков» и думаю, что они тоже меня забыли. Я ступаю на территорию лагеря в тихий час. Кругом необычайная тишина. На цыпочках крадусь по коридору в свою комнату. У мальчишек дверь приоткрыта, и они видят меня. За спиной раздаются дикие крики: «Анастасия приехала!» Все, как по команде, подскакивают с кроватей с истошными воплями: «Анастасия! Анастасия!» и в простынях, голенькие, бросаются ко мне. В одну секунду меня окружает орущая толпа. Все четыре палаты около меня, и каждый норовит дотронуться. От восторженных криков просыпаются еще три отряда. Все воспитатели и вожатые бросаются в наш корпус, чтобы успокоить моих «гавриков».

Любовь, которая начинает плескаться через край, когда дети видят меня, коробит мою напарницу. Молодая работница мясокомбината, подрабатывающая летом воспитателем, не имеет педагогического образования. Все проблемы она решает одним способом: не разбираясь, кто прав, а кто виноват, наказывает всех сразу. Методика «угла» срабатывает без промаха. Страх быть наказанными творит с детьми чудеса. Они не любят строгую тетю, никогда не позволяют панибратства в отношениях с ней, однако в ее присутствии становятся «шелковыми».

Весь июнь стоит отличная погода. Моим детям ничего не надо, только води их на речку купаться. Я и сама бы с великой радостью пропадала вместе с ребятней на Оде, но еще существуют дружинные мероприятия, на которые надо организовать отряд.

К лесному карнавалу, в котором задействован весь лагерь, готовимся целую неделю. Когда проводим это грандиозное по своему размаху мероприятие, с моих плеч сваливается гора. Зрелище потрясает своим величием: четыре огромных круга детворы, обряженной в костюмы лесных зверей и цветов, берутся за руки и идут хороводом. Директриса лагеря удачно перевоплощается в лесную царицу. Отряды идут к ней на поклон. Зачитывают грамоты и дарят песни, танцы. Представление длится два часа.

Мой отряд отвечает за аттракционы. Я весь день в бегах: переношу огромную лестницу-стремянку, металлического оленя и прочее оборудование для веселых соревнований. Аттракционы получаются изюминкой карнавала. Вокруг юных организаторов скапливаются толпы желающих поучаствовать в забавах. В награду ребятишки получают жетончики, на которые «покупают» сладости тут же, на стадионе. Праздник будоражит детей. Они не могут угомониться даже с наступлением ночи.

Окончание лагерного сезона вносит расхлябанность в стройные ряды моих воспитанников. Напарница берет выходные дни и уезжает домой. Мне невмоготу одной справляться с такой оравой. Оставшиеся без строгого надзора дети устраивают бойню. Кидаются шишками и туфлями. Прыгают на кроватях так, что перья летят. Одной девчонке попадают туфлей в глаз, и она ходит с фингалом, зареванная и несчастная. Дети в одночасье сбрасывают обличье ангелов и на глазах превращаются в монстров.

Мои нервы на пределе. Оставшись без помощницы, я ничего не успеваю, бегаю, раздраженно кричу. Дети, не привыкнув к такому «обращению», делают все наоборот. На собственном горьком опыте я вывожу для себя золотое правило педагогики: без наказаний за проступки воспитание невозможно. Любовь к детям должна идти нога в ногу с требовательностью и строгостью. Мы с напарницей составляли тандем любви и твердости, поэтому у нас все получалось.

Неожиданно заряжает дождь. Распорядок дня выходит из привычных рамок. Жизнь отрядов сосредотачивается в корпусах. Я придумываю увлекательные дела, чтобы занять детей и лишить их возможности «встать на уши». Заранее готовлю медальку «Лучшему художнику» и объявляю конкурс рисунков. Затея не удается. Дети испортили кучу листов бумаги, перемазались красками, переругались из-за карандашей. Я растеряна: кому вручать медальку? Павлуша, который лучше всех рисует, с самого утра стоит в углу за то, что набросал в постели майских жуков. Мне жалко его, но я не отменяю наказание, установленное воспитательницей.

До конца сезона остаются считанные дни. У нас все хорошо. Уже мальчики льнут ко мне и дерутся за мою руку больше, чем девочки. Я знаю, что буду очень жалеть, расставаясь с детьми. Как я смогу обойтись без пытливых глазенок Лады, которая стала моей тенью и, оговариваясь, называла меня «мамой»? Как буду жить без замечательного человечка Вадика, излучающего свет и доброту? Все стали родными, за каждого болела душа.

Детей вывозят на автобусах. Вожатые провожают своих подопечных до Ангарска и возвращаются, чтобы сделать генеральную уборку в корпусах, сдать белье и заплатить за потерянные мячи и игры. Прощай, милая «Ласточка», подарившая нечаянный рай под открытым небом!

Глава 18. Привет из стройотряда

Инязовский стройотряд отделочников «Прометей» прибыл в поселок Рудногорск как раз в то время, когда в результате несчастного случая погиб студент одного из московских стройотрядов. Зональный штаб ужесточил проверки по соблюдению правил техники безопасности, и «штабисты» основательно прописались в отряде. На объектах в срочном порядке проводили освещение и строили леса. Два дня подряд нам читали инструктажи. Мы сдавали экзамены, чтобы получить допуск к работе.

Мне все ужасно не нравилось: бесконечный дождь, холодный ветер, бесплодная красная глинистая земля, неспособная породить радующую глаз растительность. Девчонок разместили в просторных комнатах интерната, предоставили все условия для нормального проживания. Но меня не покидает вопрос: для чего мы сюда приехали? Целыми днями болтаемся без дела, много спим, «накапливаем жир».

Машка заводит новые знакомства, видит в этом какой-то смысл. Женька тоже радуется жизни: бегает, прыгает, играет в волейбол. А мне ничего не надо, мне никто не нравится. Я готова бросить все, что еще не начато, и уехать домой к маме, мечтающей о том, что я проведу лето рядом с ней, на грядках. Но Бекасов категорически запрещает куда-либо выезжать. Мотивирует свое вето тем, что девочки являются бойцами отряда, в рядах которого должна присутствовать железная дисциплина.

Наконец проходит торжественное открытие ССО, и мы навсегда прощаемся с дезорганизованной, расхлябанной жизнью. Отрядный флаг по тонкой жердочке ползет вверх. Его перетягивают по круговой веревочке, и все задирают головы, глазами прослеживая движение невзрачного матерчатого лоскутка.

Командир Бекасов говорит о вкладе, который вносят студенческие отряды в строительство коммунизма. Бойцам вручают комсомольские путевки и устав. Почетным членом отряда выбирают космонавта Юрия Гагарина. Все заработанные на субботниках средства мы обязуемся перечислять на строительство города, который носит его имя. Меня выбирают отрядным казначеем. Я должна завести приходно-расходную книгу и выдавать деньги «завхозу» Аннушке Лесковой строго под расписку.

По соседству с девичьим общежитием находится корпус школы, в котором живут бойцы стройотрядов «Победит» и «Баргузин» из политехнического института. Званию «бойцов» ребята соответствуют плохо: все маленького роста, щуплого телосложения. Сначала парни издалека «косят глаз» на девочек. Для более близкого знакомства разводят большой костер, приносят несколько гитар. Мы с Надеждой не проявляем интереса к мероприятию и через минуту покидаем «костер дружбы». На стадионе катаем друг друга на бедре и, подняв настроение проверенным способом, возвращаемся в свой корпус. В общежитии тишина, и только из комнаты «француза» Витьки Киреева доносятся звуки гитары и веселые голоса. Привлеченные необычным шумом, мы просовываем любопытные головы в приоткрытую дверь. В гостях у Киры мы видим двух славных мальчиков, его друзей из «Баргузина».

Один их них, Сережа Полунин, широкоплечий и загорелый, мне нравится сразу. Я сталкиваюсь с добрым взглядом его карих глаз и располагающей улыбкой. Происходит чудо. Из-за плотной пелены тяжелых туч, заполонивших небо, вдруг ярко сверкает веселый солнечный луч, который разгоняет непогоду. Все остальное я даже не успеваю рассмотреть. Во мне уже идет «реакция». Хорошее настроение не покидает меня весь вечер.

Заботясь о вечернем досуге, Бекасов приносит в «ленинскую» комнату диван, проигрыватель, две имеющиеся в наличии пластинки. Теперь в девичьем общежитии полно гостей. До поздней ночи в корпусе не смолкают возбужденные голоса «политехов», и длятся танцы под одну и ту же музыку. Инязовки ходят с праздничным видом и приподнятым настроением.

Я по-прежнему не выхожу из комнаты и хочу домой, к маме. На одной из этих вечеринок Женька находит себе поклонника. Кудрявый мальчик Олежек имеет обличие ангела. Подруга утверждает, что он ей «не очень-то и нравится», и даже спрашивает у меня: «Ну, хочешь, я больше не пойду к нему?» Но как только раздается стук, она бегом бежит к двери и возвращается в четыре утра

На объекте появляемся через неделю после прибытия. Промпродсклад, который нам предстоит штукатурить, находится очень далеко – по грязи топать полчаса. Нам выдают лопаты, носилки и говорят убирать весь хлам, которым завалены помещения. Как пчелки, мы трудимся в пыли до пяти часов. Битые кирпичи и куски бетона убираем голыми руками, без рукавиц, по цепочке. Неизвестно за какие грехи нам достается бесхозяйственный, лишенный организаторских способностей прораб Костя. Иначе чем объяснить такое запущенное строительство? Под его «началом» работают несколько ленивых мужиков, которые к концу рабочего дня уже «на рогах». Они свысока посматривают на наши трудолюбивые усилия и снисходительно бросают:

– Зря вы здесь все убираете! Работаете без нарядов, за копейки.

Когда мы присаживаемся отдохнуть, прораб, как черт из табакерки, появляется ниоткуда и, напустив на себя предельно деловой вид, заставляет переносить стройматериалы с одного места на другое.

С работы мы приходим усталыми и всегда голодными, как волки. Порции, которые выдает нам повариха Викентьева Маша, не удовлетворяют чувство голода. Чтобы подавить ненасытность, идем в магазин и, прощупывая глазами пустые полки, покупаем печенье и дешевые конфеты.

Отделочницам выдают спецодежду пятьдесят второго размера. Давясь от смеха, мы влезаем по двое в одни штаны. Однако смиряемся: выступать здесь не перед кем, а для работы удобно – нигде не жмет. Шагая по поселку в сторону своего объекта, мы, стройотрядовки, напоминаем одинаковых клоунов.

Какой несладкой кажется нам работа! Копаемся в каком-то хламе, выносим мусор, разбираем развалины этого несчастного склада. Как строители послевоенных пятилеток, восстанавливаем разрушенное войной народное хозяйство. В пыли, в грязи. Ударная вахта! Мы понимаем, что здесь рассчитывают только на энтузиазм студентов. Мужики на стройке напоминают, что за этот мусор мы получим копейки. Но это волнует меньше всего. Смысл существования – доковылять до общежития, умыться и почувствовать себя человеком. А потом – все лети к черту! Погода не балует. Удивительно, каким разным бывает солнце. Здесь оно светит иначе: окрашивает лица противным зеленоватым светом.

Наконец в девичьей бригаде появляется наставница. Демонстрируя свое мастерство, она показывает, как надо штукатурить. Прогнувшись от тяжести, заносим неподъемные ведра с раствором наверх по деревянной лестнице. Несколько смачных шлепков на стену – и ведро пусто. Через несколько мгновений раствор отваливается и плюхается вниз с двухметровой высоты. Ни у кого не получается. Все в тоске. Наставница уходит и оставляет нас наедине с нашими трудностями. Несчастные, полдня сидим в бездействии и глубоком отчаянии. Никто не смотрит на стену, хранящую следы грубых насильственных действий.

Женька по-прежнему возвращается со свиданий под утро. Как ни странно, они еще не поцеловались. Будим ее на работу и невзначай любопытствуем:

– Ну, поцеловались хоть?

Опять нет! Женька заливается смехом:

– Почему вас это волнует?

– Выйдешь ты, Женька, за него замуж, – предсказываю я. – С тобой такое впервые: встречаться неделю и ни разу не поцеловаться.

По дороге до склада говорит только Женька. Поскольку я из комнаты не выхожу, мне рассказывать нечего. Я предоставляю свои уши в полное Женькино пользование. На выходные Бекасов отпускает меня домой. Я появляюсь на пороге, как изможденный узник концлагеря. Мама плачет, обнимая меня:

– Да ты худая, как щука (лучшего комплимента я в жизни не слышала). Зачем ты так истязаешь себя в этом стройотряде? Никуда тебя не пущу! Отдохни дома, поживи около матери.

Я могла бы все бросить и остаться дома, отдав предпочтение спокойной и сытой жизни. Но… партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!» Неведомая сила гонит меня обратно. С тяжелым сердцем я возвращаюсь на поле брани. Убаюканная стуком колес, я безучастно смотрю в окно и – надо же! – проезжаю мимо этого забытого Богом поселка. Поезд уже целый час стучал колесами, удаляясь от Рудногорска, когда я разобралась, в чем дело.

Спешно покидаю вагон, выскакиваю на заброшенном полустанке. Вокруг удивительное безлюдье. «Просись на грузовой поезд, иначе – глухо, как в танке, – советует случайный мужик.– Никаких попуток здесь быть не может: железная дорога идет по тайге сорок шесть километров».

«Загораю» на станции, потеряв счет времени и всякую надежду выбраться. В поле стрекочут кузнечики. Жарко припекает полуденное солнце. Природа беспечна и полна безразличия. Неожиданно на горизонте появляется одиночный электровоз, и дежурная по станции делает отмашку.

– Попутчицу возьмите до Рудногорска. Проехала свою станцию. Стройотряд у них там.

Лица молодых парней в кабине озаряются улыбками.

– Девчонка симпатичная, отчего же не взять? Давай, забирайся! Доставим до места.

Всю дорогу веселые парни развлекают меня байками. Я забываю про стройотряд и про то, как оказалась в кабине электровоза. Мне необыкновенно хорошо смотреть, как бегут навстречу и пропадают под колесами рельсы со шпалами. А вот и Рудногорск. Тяжелый камень ложится на сердце. Спрыгиваю на бесплодную красную землю, в руке завядший букетик желтых ромашек. Меня встречает суровая реальность общежития. Я возвращаюсь на работу – в каменный век!

Девчонки уже вовсю штукатурят. Незаметно и я втягиваюсь. Что-то стало получаться. Через два дня мы работаем с полной отдачей, получая наряды и стараясь управиться в срок. Никто не ноет, что трудно. Самое главное, уметь что-то делать и знать, что это нужное дело. А как приятно любоваться своей работой!

Девчонки в бригаде сработались, подружились. Все болеют за общее дело. Иногда, испытывая кошмарную усталость, мне хочется «посачковать», но… усилие над собой, и я опять в строю, «пашу» наравне со всеми.

Мы с Женькой приноровились работать в паре. С проворством теннисиста, отбивающего удар ракеткой, подруга набрасывает раствор на стену. Это у нее выходит очень ловко. Я тут же раствор стягиваю и растираю. У одной «француженки» получается лучше всех, словно она родилась штукатуром. Вот вам и «инязовка»! Как только достигли успехов, работать стали на износ. Заляпанные раствором, друг друга не узнать, ползающие на четвереньках под лесами в попытке заштукатурить труднодоступные места, мы стараемся изо всех сил, из кожи лезем вон. Чтобы уложиться в срок, остаемся работать сверхурочно.

– Девчонки, вы что, негры? – удивляются мужики. – Работаете до заката солнца.

…Сережа Полунин из «Баргузина» мне понравился сразу. Любовь с первого взгляда настигла меня врасплох, как внезапная гроза путника, и ошеломила неожиданностью. Я поняла, что погибну, если не увижу его снова. Про себя я назвала его «Солнышком».

При мысли, что он есть, мне становится тепло и радостно. Иду ли я по коридору или выбиваю пыльные кеды на крыльце, я всегда чувствую, что он где-то рядом, что я вот-вот увижу его. Сережа улавливает мои посылы и появляется передо мной, как прекрасное видение. Широкая улыбка разливается по его лицу. Он смотрит мне прямо в глаза, словно спрашивает: «Ну, что с тобой?» Мне хватает этого теплого, манящего взгляда, чтобы ходить веселой, прыгать и скакать, как в детстве, и ждать от жизни чего-то хорошего.

Я никому из девчонок не говорю, какой переворот совершился в моей душе за эти несколько дней. В отряде много ярких девчонок, но Сережа ни с кем не встречается. Может, мне только кажется, что он выделил меня? Может, не я одна млею от этих проницательных глаз? Если я скажу кому-нибудь про него, все мои чувства станут предметом всеобщего наблюдения. Я уже не смогу остаться с ним наедине в своих мыслях. Пусть целый день мне приходится тяжело на работе, но мысль о том, что вечером я буду иметь возможность случайно встретить его, наполняет смыслом мое безотрадное существование. Сережа, яркий, солнечный мальчик из «Баргузина», становится секретом, который я прячу в глубине своей души.

Целую неделю стоит работать, чтобы дождаться субботы, сходить в баньку и вновь почувствовать себя человеком. Вечером «политехи» приглашают девушек к себе на танцы. Собирается большая толпа: немцы, ребята из «Победита» и «Баргузина», девочки из «Прометея». Все чего-то ждут. Музыки нет. Мы с «завхозом» Аней Лесковой сидим на лавочке и, посмеиваясь, рассматриваем толпу. Появляется Сережа Полунин с другом, быстрым взором окидывает зал. Примечает около меня пустое место и опускается рядом. Он в чистой рубашке, которая контрастно выделяется на загорелом теле. «Как вы можете? – говорю я. – Столько парней – и ни одного магнитофона!» Он пристально смотрит мне в глаза, встает и куда-то выходит. Правда, музыка в тот раз так и не появилась. Но я счастлива: Сережа сидел рядом, я ощущала его близкое присутствие, разговаривала с ним, смотрела в его чудные глаза.

В воскресенье командир Бекасов договаривается с шофером, чтобы вывезти бойцов «Прометея» на речку. Немцев из интернационального стройотряда возят на залив на автобусе, как цивилизованных людей, а мы радуемся и этому тряскому грузовику. Я бужу Женьку, которая отсыпается после ночных бдений, толкаю ей ее завтрак – два яйца и кусок хлеба – и тащу в грузовик. Все девочки уже расселись, сияющие, обогретые солнышком. Нам достаются последние места в конце кузова. Грузовик уже собирается трогаться, как чьи-то крепкие загорелые руки ухватываются за борта и рывком поднимают наверх тренированное тело. Это он, Сереженька, мой дорогой «секрет».

– Ой, Сережа, как ты кстати появился! – бесцеремонно заявляет Женька, разложив на коленях скудный завтрак. – Подставляй лоб, я разобью яйцо!

Грузовичок весело катится по грунтовой дороге, безжалостно подбрасывая своих пассажиров на ухабах и рытвинах. Женька сидит довольная и с аппетитом ест яйца, всем объясняя, что не успела позавтракать дома, что ее подняли с постели. Грузовичок останавливается, как вкопанный, там, где ели, густые и высокие, как кипарисы, бросают тень на воду, отчего она кажется темно-зеленой, холодной. Девчонки с опаской пробуют воду и испуганно верещат. «А ты умеешь плавать?» – спрашивает у меня Сережа. У меня спросил, у девчонки с морской душой, про себя усмехаюсь я. Он ведет всю компанию в другое, более достойное местечко. Девчонки плетутся еле-еле, а я цепляюсь к парням и иду рядом с ними, забыв о своем нестандартном купальнике. А ведь до этого решила сидеть в кустах и никому не показываться на глаза.

После купания мы поднимаемся по колючим камешкам в гору, к тому месту, где нас поджидает грузовик. Сережа подает мне крепкую руку, прохладную от воды и теплую от солнца… Можно ли передать ощущение счастья? Оно пронизывает, как яркий солнечный свет, и некуда от него деться. Оно безбрежно, как море. В этом счастье я купалась, кожей ощущая его нежное прикосновение все оставшиеся дни. Да, я была по-настоящему счастлива там, в стройотряде, сладостно переживая каждую встречу с Сережей.

Наступил день прощания со стройотрядом. Из всех дней, прожитых в Рудногорске, это был самый скверный день. Задувал пронизывающий ветер, собирая в кучу опавшие пожелтевшие листочки. Все говорило о том, что лето не вернется, что уйдут безвозвратно в прошлое неповторимые встречи в стройотряде. Кто-то сказал, что у Сережи в городе осталась девушка. Что и поехал он в стройотряд, в общем-то, с одной целью – заработать денег на свадьбу.

Могла ли я согласиться, что не для меня родился и вырос такой человек, как Сережа? Могла ли оторвать от себя самое дорогое, чтобы счастливой оставалась та, другая? Ни на что не надеясь, я продолжала думать о нем, потому что иначе уже не получалось.