Текст книги "Приключения мальчика с собакой"

Глава 2. Перед экзекуцией

Когда вилик вышел из господского сада, он заметил во дворе Долговязого и удивился:

– Ты зачем здесь?

– По приказу Мардония.

Сильвин, еще подавленный только что пережитой сценой, не стал расспрашивать, зачем Долговязый понадобился старшему пастуху. Пожав плечами, он направился к дому.

– Я приготовила тебе ужин и воды для мытья, – встретила его жена.

– Какой там ужин! – махнул рукой Сильвин. – Где у тебя оружие, которое привез домоправитель?

– В той кладовой, где хранится белье и платье.

Распорядившись, чтобы Александр или Калос созвали надсмотрщиков, вилик направился в бельевую. Прямо на полу, среди сундуков и корзин, грудой были навалены короткие мечи. Сильвин поднял один из них.

«Как тяжело одиночество! – думал он, обнажая меч и пробуя его остроту пальцем. – Какая радость, особенно для бесправного и униженного человека, видеть возле себя близких, для которых ты любимый муж и отец, а не раб, обязанный только трудиться, как вол. Но сколько лишних страхов и унижений из-за близких! Будь я один, ушел бы я к Спартаку. А теперь не только сам не могу уйти, но еще должен и других удерживать и, может быть, поднять меч на таких же несчастных, как и я. Нет, в тысячу раз более несчастных: у них нет даже того призрака свободы, какой есть у меня».

– Надсмотрщики собрались, отец, – сообщила Калос.

Отобрав тридцать мечей, Сильвин с помощью дочери вынес их в рабочую комнату, где ждали его вызванные люди. Уложив мечи на скамьи, Калос вышла.

– Я даю вам эти мечи, – обратился вилик к собравшимся, – потому что Спартак близко, а что на уме у наших людей, известно только богам. Они хмуры и о чем-то шепчутся. Если с господином случится что-нибудь недоброе, всех нас казнят. Вы это знаете. В случае бунта защищайте хозяина этим оружием, а пока спрячьте мечи под туники, чтобы не раздражать людей. – Он проверил, как надсмотрщики, прямо на тело, надели перевязи с деревянными ножнами. – Хорошо. Теперь соберите на площадку перед эргастулом всех мужчин. Женщины пусть идут спать. Помните, – напутствовал он уходящих надсмотрщиков: – если хотите спасти своих близких, защищайте господина, не щадя собственной жизни.

Вилик остался один, держа свой меч в руке. «Если убьют хозяина, – думал он, – всех нас могут распять. И все же мне противно надеть этот меч». Он хотел уже положить меч на скамью, но вдруг представил себе лица жены, дочерей, Александра, искаженные мукой пытки… Он сделал движение, чтобы надеть перевязь.

– Ну, будешь ты когда-нибудь умываться и ужинать? – подошла к нему Билитис.

– Да, умываться буду. А ужинать – нет. – Вилик отбросил меч: – Спрячь его. Я не могу поднять руку на своих братьев.

– Ну, слава богам! – вздохнула вилика, поднимая меч. – А я уж боялась приступиться к тебе – такой ты стоял мрачный. Все обойдется, не думай ни о чем.

Быстро умывшись, вилик поспешил к эргастулуму.

Более ста рабов стояли полукругом, в центре которого возвышался столб для бичеваний. Усталые после работы, они переминались с ноги на ногу, презрительно поглядывая на Мардония и Долговязого.

Глава 3. Бунт

Наступил час экзекуции. Мардоний взял двух рабов и отправился за Клеоном. Он боялся, что мальчишка будет сопротивляться и одному ему с ним не справиться. Раны от укусов Льва ныли, но Мардоний старался глядеть бодро, чтобы хозяин не приказал кому-нибудь другому бичевать мальчишку.

К его удивлению, Клеон поднялся по первому слову и послушно двинулся к выходу.

Выйдя из темного подвала, Мардоний разглядел, что мальчик умыт и причесан, и с неудовольствием подумал о своей оплошности:*«И как это я забыл, что Билитис помешана на чистоте… Надо было предупредить ее, чтобы не отмывала грязь и кровь с лица мальчишки. Когда мы его запирали в эргастул, он больше походил на преступника».

Увидев столб и множество людей, собравшихся во дворе, Клеон подумал, что теперь уж никто не сможет ему помочь. Он опустил голову, стыдясь устремленных на него глаз.

Подведя Клеона к столбу, Мардоний стащил с него тунику. Мальчику показалось, будто сотни взглядов вонзились в его обнаженную спину. Ему уже слышался свист бича, он чувствовал, как вспухает на коже кровавый рубец… От унизительной мысли, что он не выдержит и будет на глазах толпы корчиться под ударами бича, у Клеона на глаза навернулись слезы. Но по рядам собравшихся пронесся еле слышный ропот. Клеон поднял голову, прислушиваясь. Надсмотрщики тревожно переглянулись. Но рабы уже умолкли: из сада выходил Станиен в сопровождении Хризостома и слуг. При виде хозяина Клеон рванулся, и в тело его впились веревки.

Хозяин опустился на ложе за спиной Клеона. Мардоний, прихрамывая, подошел к Станиену:

– Можно начинать, господин?

– Пусть сперва вилик объяснит им, – кивнул в сторону собравшихся Станиен, – потом начнешь ты. – Он махнул вилику, и Сильвин, побледнев, вышел на середину площадки.

С трудом выдавливая слова и стараясь не глядеть на собравшихся, он обратился к рабам:

– Господин повелел, чтобы все видели, как будет наказан тот, кто, подобно этому сицилийцу, решится бежать в шайку рабов, восставших против Республики. Кроме того, старший пастух обвиняет его в краже ягнят…

– Он невиновен… – прокатился по рядам глухой ропот.

Клеон, с болью слушавший вилика, вздрогнул от радости:

«Они знают! Кузнец им рассказал!.. Они защитят меня!»

Александр, боясь отца, остался в доме. Он высунулся в окно, чтобы лучше видеть, как по рядам заметались надсмотрщики, и приподнялся на ложе хозяин, а Мардоний втянул голову в плечи, словно ожидая удара… Но вот, повысив голос, снова заговорил его отец, и Александр насторожился.

– Сицилиец воровал ягнят. Это еще увеличивает его вину, – добавил вилик.

«Как ему не стыдно! – возмутился Александр. – Он же знает правду!»

– Он невиновен… – снова раздались возгласы в задних рядах, куда не успели добраться надсмотрщики.

– Я невиновен, – громко сказал Клеон. – Боги свидетели: никогда не брал я чужого.

Стараясь заглушить его слова, Мардоний выкрикнул:

– Здесь есть живой свидетель! Второй пастух этой сотни! Честный, правдивый малый. Он первый заметил воровство. Дозволь говорить ему, господин.

Станиен уже раскаивался, что пренебрег советами Луция, Хризостома и вилика, и теперь, услышав, что против сицилийца есть второй свидетель, обрадовался: сейчас этот пастух все расскажет, и рабы успокоятся. Только не надо отступать перед ними.

– Пусть говорит, – кивнул он, стараясь казаться хладнокровным.

– Эй, Долговязый! – позвал Мардоний.

Клеон закрыл глаза и прижался лицом к столбу: «Долговязый заодно со старшим… Видно, так было с самого начала… а я не понимал… Неужели рабы им поверят?»

– Когда вилик послал меня к Мардонию, – начал рыжий пастух, – он дал мне собаку…

– Говори о том, как на пастбище пришел сицилиец, а' не ты, – подсказал Мардоний.

Отмахнувшись от него, Долговязый продолжал:

– А старший пастух сказал, что собака больна, и увел ее…

– Он говорит не то! – крикнул Мардоний. – Прикажи ему говорить о сицилийце, господин!

– Говори о сицилий… – начал было Станиен, но его слова заглушила скороговорка Долговязого, который зачастил так, что все, кто знал ленивого пастуха, диву дались.

– …А потом сказал, будто бросил собаку волкам, – торопливо сыпал Долговязый, глотая концы фраз, – чтобы спастись самому. А у меня стали пропадать ягнята… и овцы… а он ругался… почему не смотрю… волки дерут овец… А я смотрел… Ни одной обглоданной косточки… И волки не выли… И следов не было…

– Лентяй и лгун! – завопил Мардоний. – Не слушай его, господин! Они, видно, стакнулись. Наверное, и воровали вместе. Может, он только из трусости не убежал в шайку Спартака!

Станиен с той минуты, как Долговязый перебил его, сидел, выпучив глаза, и понимал только одно: рабы недопустимо распустились, и виноват в этом вилик.

– К столбу и этого! – прохрипел он, приходя в бешенство от дерзости рыжего пастуха.

Отбиваясь от накинувшихся на него надсмотрщиков, Долговязый продолжал кричать:

– Воровали вовсе не мы!.. Я только не смел донести!.. Воровал старший… – Оглушенный ударом, Долговязый свалился на землю.

«Он мне друг! – ликовал Клеон. Это сделали Береника и кузнец!»

– Помогите нам, друзья! – крикнул он в сгустившуюся темноту.

– Освободи их! – откликнулись рабы.

Станиену показалось, что рабы придвинулись к нему, и волосы на голове его зашевелились.

– Факелы! – крикнул он. – Вилик!

– Зажечь факелы! – приказал Сильвин и, наклонившись к хозяину, тихо сказал: – Я предупреждал тебя…

– Ты ответишь за этот позор… – прошипел Станиен.

В руках надсмотрщиков появились факелы. Но темнота от этого не рассеялась, а, казалось, сгустилась. И уж чудилось Станиену: не сто, а тысяча рабов прячется в тени построек.

– Отпусти их! – требовали рабы, надвигаясь.

«Только не бежать! – уговаривал себя Станиен. – Бежать нельзя. Накинутся, как собаки. Даже в Риме рабы убивают господ. А здесь могут растерзать, сжечь, ограбить. И эти гладиаторы рядом. Боги, спасите! Главное – спокойствие… Встать и спокойно сказать: „Стало слишком темно. Мы отложим экзекуцию на завтра“. Только не уступать!» Он оглянулся, ища Хризостома… Домоправитель исчез. Только слуги стояли на прежних местах. «Будут ли они верными до конца? Надо напугать рабов».

Станиен поднялся.

– Молчать! – закричал он, но вместо грозного окрика из его горла вырвался испуганный писк. Чувствуя, что все потеряно (даже собственный голос ему изменил), Станиен перестал сдерживаться и завизжал: – Всех бичевать!.. Всех! Всех!

Рабы ответили ему криком. Помня наставления Сильвина, надсмотрщики бросились к хозяину и загородили его, размахивая факелами. Между Станиеном и толпой рабов встала огненная стена. Блеснуло несколько клинков. Вид обнаженных мечей не испугал, а разъярил рабов. Склонив бородатые лица, они, словно буйволы, ринулись на кучку защитников Станиена. Мардоний оцепенел с ножом в руке.

Александр издал воинственный клич и помчался во двор.

Он хотел вмешаться в драку, он хотел свалить ловким ударом Мардония, он хотел рассказать Клеону, что Лев жив; царапаясь, лягаясь и ныряя под ноги дерущихся, он пробивался к столбу для бичевания.

Клеон чувствовал себя покинутым.

– Долговязый! – тихо позвал он.

Долговязый неподвижно лежал на земле.

Мардоний стряхнул с себя оцепенение: «Хозяина сейчас убьют. Надо бежать!»

– Долговязый! – громче позвал Клеон. – Развяжи меня.

Свирепо осклабясь, Мардоний выхватил нож.

– Сейчас я тебя развяжу!

Он размахнулся, целясь в шею Клеона, но сзади кто-то сильно рванул его за плечо и опрокинул навзничь. Чье-то колено прижало Мардония к земле. Он увидел над собой курчавую голову кузнеца и простонал:

– Я хотел разрезать веревки… освободить мальч…

Кузнец вырвал из его руки нож:

– А скольких еще ты этим «жезлом свободы» отправил к Харону? – И Гефест занес над Мардонием его собственный нож.

В это время подбежал Александр.

– Что ты делаешь? – крикнул он, забыв, что сам собирался расправиться со старшим пастухом.

Кузнец поднялся с земли, и сын вилика в страхе отступил перед ним.

– Что ты сделал? – повторил он.

– Убил врага! Иди домой! Детям здесь не место.

Глава 4. Размышления Луция прерваны

Как только в толпе рабов раздались крики, Хризостом отступил в тень сараев и, проскользнув между постройками, побежал. Он спешил к господскому дому с одной мыслью – спасти Луция.

Посреди спальни молодого Станиена лежал пушистый ковер из Киликии. Возле низкого ложа, которое поддерживали бронзовые львиные лапы, стояла серебряная статуя Фемиды[105]105
  Фемида – богиня правосудия. Весы в руках и повязка на глазах были знаками ее беспристрастности.


[Закрыть] с весами в вытянутой руке. В каждой чашке весов пылал опущенный в благовонное масло фитиль. Свет был достаточно ярок, и Луций, растянувшись на ложе, читал. На футляре, брошенном у постели, было выведено пурпурной краской: «Гесиод. Труды и дни».[106]106
  Гесиод – древнегреческий поэт. Жил в VIII веке до нашей эры. Прославился поэмой «Труды и дни».


[Закрыть]

 
…Труд человеку стада добывает и всякий достаток.
Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее
Вечным богам, как и людям; бездельники всякому мерзки.
Нет никакого позора в работе; позорно безделье…
 

Луций повторил последнюю строку и, подперев щеку рукой, задумался:

«Почему стали мы презирать труд?… Вероятно, наши предки, становясь богаче, доверили рабам всю работу, а потом вообще стали смотреть на физический труд, как на рабское занятие. А между тем Цинциннат[107]107
  Цинциннат Луций Квинкций – римский консул (460 г. до н. э.). По преданию, он сам обрабатывал свое маленькое поле и прямо от сохи был призван к власти диктатора.


[Закрыть] сам обрабатывал свое поле, и это не помешало сенату дважды облечь его властью диктатора! Когда отец умрет, я отдам Гаю северную виллу, а здесь буду хозяйничать сам. А чтобы не очень утомляться, отдам побольше земли в аренду. Арендаторы будут благословлять меня… Но что за шум?» – прервал он свои размышления. Поднявшись с ложа, он подошел к окну и распахнул его.

Со стороны двора доносились какие-то крики. Кто-то бежал по аллее к дому. Отпрянув от окна, молодой Станиен подбежал к скамье, на которой лежал меч – из тех, что привез Хризостом.

– О господин!.. Господин! – услышал он голос своего бывшего наставника. – Спасайся! Бунт!.. Отец твой убит. Беги, пока они не ворвались в дом. Беги! Я задержу их. Добраться до конюшни невозможно. Иди пешком до кузницы Германика. У него есть лошадь. Ты доедешь на ней до переправы…

«Теперь я заведу здесь свои порядки! – мелькнула у Луция мысль. В следующую минуту он с отвращением подумал: – Как я низок!» – и выбежал из дома.

– Отец убит? Ты видел сам?

– Нет, господин… Они бросились на хозяина, и я побежал предупредить тебя.

– Надо спасти его!

– А мать и брат? – хитростью попробовал остановить его Хризостом. – Уведи их. Вы успеете уйти далеко… А я побегу к хозяину…

Луций, уже сделавший несколько шагов, остановился: «Мать и брат?… Да, их надо увести подальше от разъяренных убийц… и самому уйти с матерью… Это спасение!»

– Нет! – топнул он ногой. – Я должен быть возле отца. А мать и Гая поручаю тебе. – И Луций побежал по аллее, ведущей во двор.

Впереди, за деревьями сада, взвился столб пламени.

Хризостом протянул руки вслед Луцию:

– Господин!.. О господин!.. Умоляю тебя!..

– Я поручил тебе мать и брата, – обернулся Луций, – а ты теряешь время на причитания. Буду знать, какова твоя преданность! – Он погрозил домоправителю кулаком и снова пустился бежать, не обращая внимания на крики старика.

Глава 5. Снова незнакомец

Кузнец развязал веревки Клеона:

– Стой здесь. Сейчас принесу ключ от цепей.

Он ушел в кузницу. А мальчик, волоча за собой цепь, пошел к Долговязому и окликнул его. Рыжий пастух не отозвался. Клеон опустился на землю и дотронулся до его лица. Оно было холодным, как земля зимой. Лоб и шея пастуха распухли, его длинные волосы разметались в темной луже крови. Клеон приподнял голову Долговязого и увидел острый камень, о который, падая, ударился виском пастух.

Еще одного друга не стало… Клеон даже не успел сказать ему, как раскаивается, что считал его пособником Мардония. Не видя и не слыша, что делается вокруг, Клеон горестно всматривался в лицо Долговязого. Как несправедливы боги! Как бессовестно мстительны! Из-за одного неосторожного слова они так долго преследуют его и всех, кто добр к нему!

Надсмотрщики отбивались факелами от наступающих рабов. Брызги смолы горели на песке, обжигая босые ноги нападающих. Многие рабы катались по земле, стараясь затушить загоревшиеся туники. Крики раненых тонули в шуме свалки.

– Беги, господин! – Сильвин наклонился к неподвижно сидевшему хозяину.

Толстяк ответил ему бессмысленным взглядом, бормоча:

– Собаки бегущих кусают…

Вот уж вырваны и полетели в стороны пылающие факелы. Вот уж отнято несколько мечей. Надсмотрщики не выдержали и, отшвырнув последние факелы, отступили к сараям. Пламя лизало столб амбара, смазанный оливковым маслом. «Сгорит зерно!» – мелькнула у вилика мысль. Но сейчас было не до того. Он шагнул вперед, закрывая своим телом обезумевшего от страха хозяина.

– Можете растерзать меня! – закричал вилик. – Но помните: я имел власть над вами и никогда никого не обидел. Если у вас нет ко мне доброго чувства, – он раскрыл на груди хитон, – разите! Пока я жив, не позволю дотронуться до господина! – Не отрывая глаз от остановившихся в замешательстве рабов, он вполголоса повторил: – Беги же, господин…

Но толстяк от ужаса не в силах был сдвинуться с места.

Рабы, обратившие в бегство вооруженных надсмотрщиков, готовы были отступить перед безоружным Сильвином. Окрыленный победой, он захотел отвлечь внимание разъяренной толпы от хозяина. Он уже поднял руку, указывая на пламя пожара, но, прежде чем он заговорил, кто-то в толпе крикнул:

– Чего смотрите! Вяжите его, чтобы не мешал!

Из кузницы вышел Гефест. Видя, что рабы накинулись на вилика, он бросился в гущу свалки и поднял над головой тяжелые щипцы и ключ от цепей:

– Стой! Клянусь Геркулесом, я размозжу голову первому, кто сунется! Забыли уговор – никого не трогать?!

Ослепленные бешенством и жаждой мести, рабы попытались оттеснить кузнеца. Но кузнец тряхнул плечами, и нападающие разлетелись, как пушинки. Клеон с восхищением глядел на силача. «Но их слишком много против одного!» – подумал он и стал пробираться к Гефесту. За спиной он вдруг услышал голос Александра:

Держись, отец!.. Я здесь!

Из дома выбежали Билитис и девушки. Вилика и Калос вцепились в чьи-то туники, стараясь оттянуть на себя хоть часть нападающих. Береника, заметившая с террасы отряд всадников, метнулась звать их на помощь. Но, прежде чем она добежала до ворот, снаружи застучали кулаками и молотком, привешенным у входа. Девушка отодвинула засов и едва успела отскочить в сторону: не спрашивая дороги, руководимые шумом драки и пламенем пожара, конники вихрем промчались мимо нее на черную половину виллы. Появление их отрезвило дерущихся. Некоторые бросились бежать, другие отступили в тень сараев. Билитис, рыдая, повисла на шее мужа.

– Пусти! – старался вырваться вилик. – Хлебный амбар горит!

С криком: «Что же ты опоздал!» – Александр бросился к одному из всадников – юноше в солдатском шлеме, из-под которого выбилось несколько локонов.

– Именем Спартака клянусь, тут уж без нас обошлись, Спурий! – громко сказал юноша своему спутнику.

Все взгляды устремились на юного конника. Стало так тихо, что все услышали, как трещат горящие доски.

Внезапно среди этой тишины раздался вопль, словно кричал раненый заяц, и Станиен, делая огромные прыжки помчался к дому.

– Куда?! – крикнул юноша, бросаясь в погоню за ним. – Стой! Нам надо еще поторговаться…

Они исчезли в темной аллее, Клеон удивленно глядел им вслед.

– Спасайте зерно, друзья, – обратился Спурий к рабам Станиена и своим воинам. – Не дадим дару Сатурна сгореть.

Всадники соскочили с коней и, оставив несколько человек стеречь их, рассыпались по двору в поисках кувшинов и ведер. Видя, что рабы Станиена медлят, Спурий воскликнул:

– Мы воины Спартака! Кто хочет уйти к нему, присоединяйтесь!

Рабы ответили криками радости. Вмиг притащили они бочки и ведра и стали заливать огонь. Вилик решительно оттолкнул жену и бросился к амбару. Он один знал, что и как надо делать. Вода полилась на деревья и крыши соседних с амбаром строений. В руках людей появились лопаты и ломы. Под их ударами с треском рушились стены пылающего амбара. Одни засыпали землей горящее зерно, другие покрывали мокрыми холстами пшеницу, еще не тронутую огнем. Оборванные, закоптелые, обожженные люди с такой же яростью боролись с огнем, с какой только что нападали на вилика. Со скотного двора доносились птичьи крики, мычание волов и ржание лошадей. Запертые в своих каморках женщины били кулаками в двери и визжали. По приказу вилика часть людей побежала открывать каморки рабынь и сбивать замки с хлевов и птичников. Клеон, все еще в цепях, беспомощно стоял посреди двора. Кузнец забыл о нем и вместе с другими тушил пожар.

Глава 6. Торг возобновлен

Из сада донесся отчаянный крик:

– Спурий! Спурий! Сюда!

Спурий поскакал на зов. Александр бросился за ним. Клеону мешали бежать цепи. Он только успел сделать несколько шагов, как из тьмы аллеи на свет пожара вышли Станиен и Спурий. Ведя коня в поводу, воин подталкивал перед собой сенатора. Александр бежал сбоку, прячась от хозяина за высокой фигурой Спурия и все время оборачиваясь к юноше, который шагал за ним, неся короткий меч Станиена. Лошадь его шла сзади, словно собака. По тому, как молодой человек размахивал руками, Клеон понял, что он что-то с жаром рассказывает. Из-за шума он не мог разобрать слов и постарался подойти поближе. Александр первый заметил его.

– Вот он, Клеон! Смотрите: с него еще не сняли цепи.

Юноша прервал свой рассказ и подошел к Клеону:

– Узнаёшь меня, пастух?

Мальчик несколько секунд радостно глядел на него и вдруг, к удивлению Александра, сказал:

– Да, госпожа.

– У тебя память лучше, чем у твоего хозяина, хотя он видел меня тысячу раз. Если бы не подоспел Спурий, он пронзил бы мечом бедную Фабию. А я приехала, – вкрадчиво обратилась она к сенатору, только затем, чтобы купить у тебя этого сицилийца… Я случайно узнала, что ты им недоволен. Но ты меня так встретил, что теперь, чтобы искупить свою грубость, должен подарить мне, в придачу к пастуху, всех остальных рабов. Это будет выкуп за твою жизнь…

– Какой там выкуп! – перебил ее Спурий. – Просто все, кто хочет, пойдут с нами; а жизнь этого толстяка никому не нужна.

Услышав, что его не собираются убивать, Станиен надменно вскинул голову:

– Сила на вашей стороне. Грабьте! Можете забрать все до последней нитки!

– О, Гней Станиен, как ты невежлив! – укорила его Фабия. – К счастью, вон идет твой сын. Надеюсь, он будет любезнее… Привет философу Луцию!

– Привет! – торопливо ответил Луций, подбегая к Станиену и становясь с ним рядом. – Мне сказали, что жизнь моего отца в опасности…

– Была, – подтвердила Фабия. – Но мы с твоим отцом люди деловые и всё уладили торговой сделкой. В обмен на свою жизнь он отдал нам всех этих рабов. Надеюсь, ты не будешь протестовать против этой сделки и спрячешь свой меч. Оружием философа должно быть слово, а не меч.

– Иногда и философ вынужден превратиться в воина. Но раз нам ничто не угрожает… – Луций вложил меч в ножны. – Что касается сделки, то я ее принимаю: жизнь отца – самое драгоценное наше достояние.

Фабия в знак одобрения наклонила голову:

– Приятно внимать разумной речи…

Спурию надоели эти любезности, и он, повернув коня, отъехал к воротам, где стояли кони его отряда.

– Между прочим, твой отец предложил нам ограбить виллу, – продолжала Фабия. – Грабежи не наше ремесло. Но, если тут у вас есть оружие, мы с удовольствием его возьмем. Наши войска все время пополняются, и оружия нам всегда не хватает.

Луций замялся. Ложь казалась ему унизительной. Но отдать мечи взбунтовавшимся рабам было бы бесчестием. Прежде чем он успел придумать ответ, Станиен сказал, кивая на меч сына:

– Вот единственное оружие, какое у нас осталось.

Александр, вертевшийся вокруг Фабии, тронул ее стремя и, когда молодая женщина обернулась, поманил ее.

– Посмотрим! – Фабия холодно кивнула Станиену и повернула коня, чтобы сын вилика успел за ним спрятаться.

– У матери в кладовой целая куча мечей, – сообщил Александр, как только они отдалились от Станиенов. – Я покажу где.

– Я знаю об этом оружии. Благодарю тебя, мальчик, но это опасно для тебя. Мы сами заберем мечи.

– А чего мне бояться?… Я уйду с тобой к Спартаку.

– Нет! – покачала головой Фабия.

– Почему? Мне уже двенадцать лет, и я очень силен, А как я стреляю из лука!..

– Двенадцать? Фабия улыбнулась. – Спартак тебя не возьмет.

– Но ты можешь взять меня в свой отряд.

– Увы, мальчуган, у меня нет отряда. Я всего-навсего войсковой писец. Я веду списки воинов Спартака, чтобы знать, сколько им надо продовольствия и оружия. А если сегодня я здесь, то только потому, что у меня давний долг твоему другу и старые счеты с твоим хозяином. Ну, иди. Мне надо поговорить со Спурием.

Александр сердито топнул ногой:

– Клеон всего на два года старше меня, а его ты берешь!

Фабия уже не слушала мальчика. Сказав что-то Спурию, она осталась сторожить у ворот, а он, взяв несколько человек из отряда, приказал им обыскать господский дом, но ничего, кроме оружия, не брать; господ же, если они будут мешать обыску, связать и так и оставить связанными.

Едва Фабия отъехала, Гней Станиен и Луций, пошептавшись, разошлись. Сенатор, задыхаясь, поспешил к дому. Луций в обход, через сад, проскользнул на скотный двор.

Друзья Клеона, занятые своими делами, позабыли о мальчике. Но Сильвина должность вилика приучила все видеть и обо всем думать. Он заметил исчезновение Станиенов, но никому об этом не сказал: пусть спасаются, все меньше ответственности. И о Клеоне он вспомнил первый. Люди еще боролись с последними вспышками пламени, а он уж спросил Гефеста, где сицилиец. Кузнец ахнул:

– Ах, бедняга! Я же его до сих пор не расковал!

В свалке и пожаре щипцы и ключ от цепей безнадежно затерялись. Но в кузнице были запасные, и кузнец принес их.

– Ты уж прости, мальчуган! Голова пошла кругом. Ну, не всегда я так запаздываю: вовремя подоспел, чтобы отнять нож у мерзавца… Хоть и не следует, говорят, бранить мертвых, но как вспомню, такая злоба… Ну его! Не будем о нем думать. Успел ли Александр тебе ска…

– Это правда, Гефест, что почти все рабы уходят с тобой к Спартаку? – спросил вилик, подходя к ним.

– Да.

– Посмотри, что кругом делается: трупы, доски, бревна. Придется убирать все это женщинам. Подумай, по силам ли им эта работа? Хоть немного помогите… Сколько успеете до выступления. Эх, будь я один, как ты, разве я здесь остался бы?