Текст книги "Осколки памяти"

– Но ты солгала мне о том, куда ты идешь и с кем! – повысила голос Оливия. – Мы с отцом видели твое возвращение из окна его кабинета. Явилась ты не со стороны города и не с Мирандой. Как прикажешь это понимать?

Поморщившись от неожиданной грубости, прозвучавшей в обвинительных словах матери, Кристина порадовалась, что не продолжила спектакль для родителей, вернувшись к Нику от порога, и ответила:

– Я не лгала тебе, мама. Ты сама решила, что я иду гулять с Мирандой, разве нет? Я сказала, что пройдусь, и только. Прости, что я задержалась, у меня не было с собой часов. Завтра я извинюсь перед папой, что заставила вас переживать за меня. Теперь я могу идти к себе?

Она так уверенно, без тени смущения, говорила, что Оливия совсем растерялась.

– Что это за молодой человек? – спросила она, видя, что Кристина не собирается вдаваться в подробности и рассказывать, как прошел ее вечер. – Кто он? Мы его знаем?

– А это имеет значение? – вздернула подбородок Кристина, начиная терять терпение. Только образ Ника перед глазами и воспоминания о поцелуе в ладонь не давали ей сорваться и нагрубить.

– Конечно, имеет! – всплеснула руками Оливия. – Уму непостижимо! Неужели ты думаешь, что мы будем спокойно стоять и смотреть, как ты возвращаешься ночью из леса с каким-то… с этим…

– С кем? – прищурилась Кристина. – Ну, давай, скажи, мама, с кем? Ты ничего о нем не знаешь, но уже сделала для себя определенные выводы. Неужели ты настолько не доверяешь мне, что способна заподозрить в чем-то предосудительном?

– Я тебе доверяю. Возможно, излишне, как показал сегодняшний случай. Что ж… – Оливия немного помолчала, – выходит, ты все-таки снизошла до общения с одним из неотесанных сереньких провинциалов с отрицательным коэффициентом интеллекта. И чем же таким особенным он смог тебя привлечь?

Это был удар ниже пояса.

Мать слово в слово повторила оценку Кристины, которой она наградила местных парней в начале учебного года, когда Оливия поинтересовалась, что за молодые люди учатся с ней в одном классе.

Стиснув зубы и чувствуя, что краснеет, Кристина поклялась в дальнейшем не быть с матерью слишком откровенной и изо всех сил старалась не нагрубить в ответ. Она стояла, глядя в сторону, и комкала в руках свою куртку.

– Дорогие мои, пожалуйста, не ссорьтесь.

Кристина не заметила, как по лестнице поднялся ее отец и, лишь почувствовав его большую руку на своем плече, немного опомнилась.

– Да, папа, прости.

– Ты заставила нас поволноваться, – устало, но без тени упрека проговорил мистер Риверс. – Подумай сама, мы не знали, где ты, почему задерживаешься. Позвонили Миранде, ее мама ответила, что Миранда на дежурстве.

Черт! Вот это промах!

Эдвард продолжал, словно не замечая смятения на ее лице:

– Разумеется, мы забеспокоились.

– Мягко говоря, – вставила Оливия, явно довольная, что муж выручил ее своим появлением в такой неприятной ситуации, которую она сама же и создала.

– Мы ждали тебя, смотрели в окно из кабинета, ведь оттуда хорошо видно подъездную дорогу, поэтому видели, как ты вернулась с молодым человеком. Но ты не думай, что мы намеренно шпионили. Пойми, это всего лишь вполне объяснимое и в данном случае обоснованное родительское беспокойство, на которое мы с мамой имеем право. Разве нет? И может, ты все-таки расскажешь нам о своем спутнике?

Кристина поняла, что нужно что-то сказать, чтобы не раздувать конфликт. В конце концов, она все-таки виновата.

– Да, – кивнула она, – конечно. Это мой одноклассник. Его зовут Ник Вуд. Мы с ним вместе готовились к семинару по истории.

– Ночью, в лесу? – не удержавшись, фыркнула Оливия.

– Дорогая, прошу тебя, – с мягким укором сказал Эдвард.

– Нет. Днем. В библиотеке. Позавчера, – процедила Кристина, старательно игнорируя мать. – А сегодня вечером мы просто гуляли. Он пригласил меня на прогулку, мы заговорились и не заметили, что уже поздно. Я прошу вас обоих меня простить. Постараюсь впредь так больше не поступать.

Обращалась она по-прежнему только к отцу.

– Хорошо, малыш. Договорились, – улыбнулся мистер Риверс и спросил у жены: – Ну что, я думаю, инцидент исчерпан?

Та только сухо кивнула.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Кристина повернулась, чтобы уйти, но тут отец окликнул ее:

– Мистер Вуд – достойный молодой человек, Кристина?

– Да, папа, – ответила она, оборачиваясь, и по доброй улыбке отца поняла, что он ей верит.

На мать она так и не посмотрела.

Она точно знала, что утром миссис Риверс как ни в чем не бывало заведет с ней разговор за завтраком, ничем не показывая, что накануне они поссорились. Может, даже спросит о Нике. И уж точно начнет наводить о нем справки. Это было в ее манере.

Поэтому Кристина решила впредь тщательно подбирать слова и вообще вести себя осмотрительнее. Не потому, что боялась матери, а потому что хотела как можно дольше уберечь свои отношения с Ником, свои чувства к нему от бесцеремонного вторжения кого бы то ни было.

Когда она вышла из ванной, настроение у нее вновь было прекрасным, и о разговоре с родителями она думала без прежних негативных эмоций.

Все ее мысли занимал Ник.

Она забралась на свой любимый подоконник с драгоценной маленькой фотографией и, разглядывая ее в сотый, нет, в тысячный раз, без конца перебирала в памяти мгновения сегодняшней прогулки, их первый разговор в классе, столкновение в коридоре, все, что на данный момент связывало ее с Ником.

Кристина чувствовала себя безумно, неправдоподобно счастливой, и все же ей было тревожно: происходящее казалось ей всего лишь иллюзией, одним из ее таких реальных и осязаемых снов о Нике. То, что она заинтересовала его, то, что он подошел к ней, то, что они сегодня были вместе, настолько походило на сказку, что она не верила самой себе.

Разве такое возможно?

Ник Вуд, о котором она столько мечтала, из-за которого столько плакала и мучилась, держал ее сегодня за руку и улыбался ей. Он слушал ее стихи и рассказывал ей о своих фотографиях…

Кристина ощутила, как сильно забилось ее сердце, и приложила руку к груди, как будто это движение могло помочь ей справиться с волнением.

Слабый, размытый луч света скользнул по ее лицу, рукам и затерялся где-то в дальнем углу комнаты. Она непонимающе подняла глаза от фотографии и посмотрела в окно: их дом находился в стороне от дороги, а для любых визитеров сейчас был слишком поздний час. Откуда в таком случае взялся этот неожиданный источник света?

Она прильнула щекой к прохладному стеклу и ахнула: за деревьями, с которых почти облетела листва, там, где подъездная аллея переходила в дорогу, огибавшую их сад, она разглядела притормозивший мотоцикл.

Сон продолжался.

Наверное, Ник забрал свой мотоцикл и вернулся к ее дому, чтобы… Она не знала, зачем, но само его присутствие в темноте осенней ночи, его смутные очертания, которые лишь угадывались на таком расстоянии, заставили ее замереть на подоконнике в неудобной позе и смотреть, смотреть, смотреть…

Ник, похоже, тоже вглядывался в окна ее дома. Он не знал, где ее комната, но, скорее всего, интуитивно догадался и теперь стоял, не выключая свет фар, и смотрел.

«Я люблю тебя», – прошептала Кристина темной фигуре за стеклом и почувствовала, как по ее щекам покатились горячие слезы огромного, просто невыносимого счастья.

«Я люблю тебя», – повторила она вслед исчезающему огоньку, когда Ник завел мотор и уехал в ночь.

Она не замечала, что мнет фотографию, слишком сильно прижимая ее к груди дрожащими пальцами, и шептала без конца: «Как же я тебя люблю…»

Глава 6. Облака

Первые два дня Кристина почти все время спала.

Боль понемногу проходила благодаря аккуратному приему лекарств и заботливому уходу Ника. Когда бы она ни проснулась, он всегда находился рядом, был неизменно вежливым и предупредительным. Постепенно, открывая глаза и видя его сидящим у кровати, она перестала вздрагивать и беспокоиться.

Они мало разговаривали. Отчасти из-за того, что Кристина была все еще слишком слаба, чтобы вести длинные беседы, отчасти по причине молчаливости ее сиделки. Кристина все никак не могла назвать его свои мужем, даже мысленно, но и Ник, за что она была благодарна ему в глубине души, больше ни словом не намекнул на их родство, прежние отношения или какие-то обязательства.

Кристина и рада была бы задать ему сотню, тысячу вопросов, но пока не торопилась. Первый испуг прошел. Ей было так хорошо и спокойно с ним, что она почти приняла ситуацию как должное, смирилась с ней.

Наслаждаясь уютом и покоем возле Ника, она смутно чувствовала, что когда-то, может, неделю назад, накануне злополучной аварии, может, давным-давно в прошлом, она помнила, что они с ним были близки. Эта связь ускользала от нее в деталях и красках, воспоминания стерлись, исчезли за пологом беспамятства, однако она каким-то образом, каким-то внутренним женским чутьем знала, что этот мужчина не был для нее чужим.

Чужой человек не стал бы так терпеливо и трогательно заботиться о ней, так пронзительно смотреть на нее, как смотрел Ник Вуд. Когда она встречалась с ним взглядом, у нее по коже, где-то между лопатками, пробегали мурашки: до того красноречивым было его молчание и выразительными серебристые глаза. Подчас она не могла оторваться от созерцания их туманной глубины, не в силах прочесть, что в ней таилось.

* * *

Он сидел на полу своей спальни в полной темноте.

Он не мог заснуть и даже еще не раздевался, несмотря на то, что полночь давно миновала. В зыбком свете полной луны, пробивающемся сквозь задернутые шторы, его фигура резко выделялась на фоне двери. Плечи чуть заметно вздрагивали. Запрокинув голову, он шептал в пустоту:

– Господи, я не могу больше, не могу так… Я не выдержу. У меня просто нет сил… Сколько еще? Сколько?

Как же жестоко он ошибся, полагая, что справится с собой и сможет держаться ровно и спокойно. В порыве восторженного изумления, граничащего с безумием счастья от встречи с Кристиной, пусть и случившейся при таких печальных обстоятельствах, он совсем потерял голову. Единственным его желанием, страстным порывом было во что бы то ни стало удержать ее возле себя, любой ценой, правдой или ложью, только не дать ей исчезнуть, не дать покинуть его.

Он знал, что на этот раз не переживет такую потерю.

Но ложь давалась ему тяжело, дико тяжело. Он мучился, выворачивал душу наизнанку, заставляя себя притворяться и произносить несуществующие вещи. Он проклинал и ненавидел себя за это. Он никогда не умел лгать, и вряд ли уже научится. Поэтому всякий раз, когда ему приходилось говорить неправду, ему было стыдно и больно.

Он привык к боли, научился за долгие годы сосуществовать с ней, примирился, принял. Но боль потери и боль возвращенной безумной надежды, которой, может, никогда не дано сбыться, – это совсем не одно и то же. Потерю можно перетерпеть, перестрадать, затолкать в самый дальний уголок души, за пелену уходящих дней и призрачно-ложных новых впечатлений и встреч. Можно переломить себя и не думать о ней, на это силы найдутся, стоит только принудить мысли не возвращаться к прошлому каждую минуту. Но когда эта боль вдруг возрождается и дразнит, манит несбыточным, терзает нереальным, становится невыносимо и хочется кричать. Оказывается, она никуда и не исчезала. И попытки изгнать ее из памяти, стряхнуть с ладоней, как растаявший снег, не приводят ни к чему, кроме новых вспышек жгучего огня в сердце, которое замирает, не в силах сопротивляться такому натиску, и грозит никогда уже не начать биться вновь.

У него было потрясающее самообладание, всегда, и тогда, много лет назад, и сейчас. Эту черту своего характера он воспринимал, как данность, как само собой разумеющееся. Но у всего есть предел. И ему было мучительно больно видеть ее, разговаривать с ней, даже иногда касаться ее. Всякий раз его кожа горела от ее нечаянных прикосновений, и он кусал губы, чтобы не застонать, а потом чувствовал привкус крови во рту.

Она улыбалась и доверяла ему, как когда-то давно.

А лгать становилось все сложнее.

Поэтому он, словно помешанный, не находил себе покоя и повторял:

– Сколько еще, Господи?

Лишь глубокая ночная тишина была ему ответом и мнимым утешением.

* * *

Кристина проснулась. Она долго с необъяснимым беспокойством вглядывалась в темноту, пытаясь понять, что же ее разбудило. Наконец ей показалось, что из-за двери доносятся странные звуки, больше всего похожие на… приглушенные рыдания. Они были такими надрывными, тяжелыми и мучительными, что по ее спине пробегали мурашки, и все тело обдавало холодом.

Ник?

Это мог быть только он один.

Ей стало не по себе, но она не знала, как поступить.

Так она лежала, заставляя себя не прислушиваться, пока не забылась тревожным, часто прерывающимся сном.

* * *

Утро выдалось таким солнечным и славным, таким безмятежным и тихим, что, проснувшись, Кристина была почти уверена, что случившееся ночью ей приснилось. А когда в комнату вошел Ник, как всегда, приветливый и спокойный, она окончательно в этом убедилась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, устраивая у нее на коленях поднос с завтраком.

Кристина осторожно вытянула ноги и расправила одеяло, чтобы поднос ненароком не соскользнул.

– Спасибо, лучше. Хотя ты все равно будешь поить меня своими штучками, гадкими и не очень.

Ник присел на кровать у нее в ногах, расположившись как раз с противоположной стороны импровизированного столика.

– Вне всякого сомнения, – серьезно ответил он, добавляя себе в кофе молоко.

Для нее был приготовлен чай.

– Только не очень крепкий, ладно? – Кристина успела приостановить проявление его щедрости, глядя на быстро наполняющуюся чашку, и шутливо добавила: – А ты суровый надзиратель!

– Неверный ответ, мэм, – подхватил ее тон Ник. – Я, скорее, заботливая сиделка. А если это мое скромное утверждение не соответствует истине, вам достаточно только изложить мне свои пожелания, и я немедленно исправлюсь.

– Тогда, – Кристина проглотила кусочек тоста с изумительным вишневым джемом, – тогда я хочу причесаться.

– Раз, – Ник загнул палец свободной руки, накладывая себе сахар.

– Ты считаешь ложки или мои пожелания?

– И то, и другое, поэтому будь добра, не сбивай меня со счета и продолжай.

– Умыться.

– Два.

– И послушать какую-нибудь историю.

Ложка остановилась над чашкой.

– Какую историю?

– Обо мне. О тебе. О нас.

Ник возвратил ложку в сахарницу и заявил:

– Принимаются только два первых предложения, потому что я никогда не кладу в кофе больше двух ложек сахара.

– Нет-нет, так дело не пойдет, – запротестовала Кристина. – Ты обещал немедленно исправиться, а теперь отказываешься? Как же насчет любого пожелания?

Ник взял с тарелки апельсин, разломил его и сделал вид, будто обдумывает услышанное.

– Вот что я предлагаю, – сказал он, наконец. – Сначала мы заканчиваем с завтраком. Потом ты пьешь лекарство. И не морщи нос, я все равно тебя заставлю! Потом волосы. Потом умывание. А потом… – он хитро посмотрел на Кристину и спросил:

– Ты не хочешь прогуляться?

Кристина от неожиданности даже перестала жевать.

– А как же…

– Что?

– Постельный режим и все такое.

– Ты же сама сказала, что чувствуешь себя хорошо.

– Ну да, хорошо, пока я в кровати.

– Ты ведь не пробовала выходить из дома, верно?

– Верно.

– Тогда хорошенько подумай и ответь мне еще раз: как ты себя чувствуешь? Я же не просто так тебя об этом спросил.

Отодвинув пустую чашку, Кристина медленно, чтобы не покачнуть поднос, откинулась на подушку, вертикально прислоненную к изголовью кровати, закрыла глаза и задумалась.

Его взгляд скользил по ее волосам, забавно спутанным после сна, гладкой коже лица с чуть заметными следами ушибов, по мягкому контуру губ. На открытых до локтей руках виднелись два-три расплывчатых синяка. Внешне только они да еще тугая повязка на левой руке напоминали о случившемся. Очевидно, рана уже не кровоточила, и Кристина старалась оберегать руку, потому что повязка оставалась на том же месте и была белой.

Голос Кристины вывел его из состояния молчаливого созерцания.

– Я думаю, что с удовольствием прогулялась бы. Только я немного беспокоюсь. Я чувствую себя намного лучше, правда. Есть небольшая слабость, но, может, это как раз из-за того, что я все время лежу?

Она вопросительно посмотрела на Ника. Ей очень хотелось выглянуть на улицу, подышать свежим воздухом и осмотреться, конечно. А вдруг что-то подтолкнет ее память? В конце концов, любопытно узнать, где они живут.

– Мы недолго, Кристи, пройдемся до озера и сразу назад. Я и сам не хочу, чтобы ты в дополнение ко всем прелестям подхватила простуду. Обещаю следить за временем, ведь я отвечаю за твое здоровье на правах… – он запнулся, но быстро закончил: – сиделки.

– Хорошо, тогда я согласна.

Ник отнес на кухню поднос с пустой посудой. Вернувшись, он напоил Кристину положенными лекарствами, уже не сверяясь с инструкциями, а когда она возвратила ему стакан, спросил:

– Что у нас там дальше по плану? Кажется, расчесывание?

– Да. У меня, наверное, на голове гнездо, – пробормотала Кристина, глядя в спину Нику, который ушел в ванную комнату за расческой.

– Ты не права, – его голос из-за приоткрытой двери звучал тихо, поэтому она подалась вперед, чтобы расслышать. – Ты всегда удивительно свежо выглядишь утром, а чуть спутанные волосы только придают тебе очарования.

Услышав это, Кристина смутилась и не нашлась, что сказать в ответ. Вместо этого она вдруг задумалась о том, что Ник каждый вечер желал ей спокойной ночи и, убедившись, что все медицинские процедуры выполнены должным образом, уходил в другую спальню, а утром, словно почувствовав, что она проснулась, появлялся в ее комнате, как только она открывала глаза. Очевидно, он специально старался не волновать ее и не настаивал на том, чтобы спать с ней рядом, в одной постели.

Значит, он обращает внимание на то, как она выглядит утром, и ему нравится то, что он видит?

Очарование… Как красиво он это сказал!

Подняв голову, Кристина обнаружила, что предмет ее размышлений стоит рядом с кроватью. Протянутую за расческой руку он мягко отстранил и попросил:

– Ты не могла бы немного подвинуться?

– Зачем?

– Ты же хотела расчесать волосы, разве не так? Значит, я их тебе расчешу.

Заметив ее нерешительность, вызванную на самом деле крайней степенью смущения, Ник развел руками:

– Что в этом такого? Я буду очень осторожен, честное слово. И к тому же, любое желание, помнишь? Ты сама напросилась, так что теперь не отпирайся.

Кристина молча переместилась подальше от края кровати и повернулась к нему спиной. Прислонившись к высокому изголовью, Ник сказал:

– Двигайся ближе, можешь опереться на меня.

Она снова без слов подчинилась.

Ник обнял ее сзади левой рукой так, что она опиралась на его плечо, как на спинку кресла.

Деревянная расческа с широкими округлыми зубцами тихонько поплыла по шелковым волнам ее волос. Густые русые пряди струились почти до пояса, поэтому путь расческе предстоял долгий. От виска она спускалась к плечу, плавно огибая маленькую ушную раковину, затем, чуть касаясь кофточки, скользила по спине до самых кончиков. После этого она вновь возвращалась наверх и повторяла пройденное расстояние уже по другому локону.

Это волшебство происходило в полной тишине, которую не нарушали ни слова, ни свист ветра, ни какие либо другие звуки.

От удовольствия Кристина зажмурила глаза, как котенок, которому гладят спинку. Сквозь тонкую шерсть наброшенной на плечи кофты она чувствовала, как гулко бьется сердце Ника. Его теплое дыхание касалось ее виска, и она все больше растворялась в ощущении покоя и приятной расслабленности.

Он расчесывал ее волосы медленно, бережно, любуясь их матовым блеском и ощущая под пальцами их мягкий прохладный водопад. Вдыхал чудесный лавандовый аромат и не мог им надышаться. Ему казалось, еще немного, еще мгновение – и он просто не вынесет этого затянувшегося молчания, своего молчания. Изнутри его сжигала целая буря чувств, но он противостоял ей и, стиснув зубы, подавлял в себе душившие его эмоции.

Он столько раз балансировал на грани, столько раз готов был сорваться! Вот и сейчас он мог рассказать ей все, что так мучило его, но к чему бы это привело?

Она ничего не помнит. Пока не помнит. Поэтому нужно молчать. И терпеть.

Сквозь наплывающую дремоту Кристина почувствовала, что расческа уступила место руке и теперь пальцы Ника перебирали ее волосы и легко, чуть касаясь, массировали голову.

Хриплый голос вывел ее из приятного полузабытья:

– Ну вот, пожалуй, все.

– Жаль, – выдохнула она и догадалась, что Ник улыбается, зарывшись лицом в ее волосы. Потом он мягко отстранил ее и спросил, заглядывая ей в лицо сверху вниз:

– Что у нас следующее в твоем списке желаний?

– Кажется, умывание.

– Я могу помочь?

Она засмеялась:

– Ты предлагаешь подержать зубную щетку? Думаю, я справлюсь.

– Хорошо. В таком случае я пока оденусь сам и принесу одежду тебе.

Когда через несколько минут Кристина вышла из ванной комнаты, слегка придерживаясь за стену из-за боязни, что у нее закружится голова, кровать оказалась заправлена, а на покрывале лежала одежда, предназначенная для нее: теплые колготки, брюки, водолазка, толстый свитер, две пары носков, хлопчатобумажные и шерстяные, длинная куртка с капюшоном, шапочка, шарф и варежки. Зимнюю экипировку завершали высокие меховые сапоги на ковре.

Дверь за ее спиной приоткрылась, и в образовавшемся проеме возникла голова Ника:

– Надеюсь, этого достаточно?

– Более чем, – не оборачиваясь, откликнулась Кристина. Она вглядывалась в одежду, словно ожидала, что свитер или варежки подскажут ей что-нибудь из прошлого, подарят хоть крупицу утраченной памяти.

– Тогда я спрошу еще раз, хотя догадываюсь о том, что услышу в ответ. Тебе помочь?

– Нет, спасибо, я сама.

Он кивнул:

– Так я и думал. Хорошо, одевайся, я тебя жду.

И исчез.

Кристина неторопливо оделась. Некоторые движения все еще причиняли ей боль, но она была тупая и вполне терпимая. Не стоило из-за этого отменять намеченную прогулку.

Когда она вышла в коридор, Ник ждал ее за дверью, уже полностью одетый. На нем была почти такая же, как и у нее, зимняя куртка, только другого цвета и скроенная по-мужски коротко, джинсы и ботинки на толстой подошве.

– Ты забыл надеть шарф, – сказала она просто затем, чтобы что-то сказать.

Она еще ни разу не видела Ника в верхней одежде, по крайней мере, не помнила его таким – в куртке с меховым воротником, толстом свитере и обуви.

Он понравился ей.

Снова понравился. И это ее смутило.

– У меня его нет, и не было никогда, – беспечно отмахнулся Ник. – Ты готова? Тогда пойдем.

Придерживая Кристину за талию, Ник помог ей спуститься по лестнице со второго этажа.

Когда он открывал входную дверь, ему вдруг пришло в голову, что Миранда хорошенько поколотила бы его за такую идею, как прогулка с неокрепшей Кристиной по морозу. И была бы, наверное, права.

Они вышли на открытую веранду, широким кольцом опоясывающую фасад, и на несколько минут задержались.

Кристина восхищенно огляделась. Вокруг, подступая к самому дому, дремал заснеженный лес. Ветви огромной раскидистой ели лежали на краю покатой крыши, закрывая утреннее солнце. Из-за этого ступени, ведущие к дорожке, находились в голубоватой полутени. Расчищенная от снега дорожка вела к гаражу слева от дома. Направо уходила другая, чуть поуже. По ней они и пошли.

Как только они обогнули дом, Кристина ахнула от восторга: прямо за его стенами, метрах в двадцати, начиналось озеро, покрытое льдом. Противоположный берег терялся в утренней дымке, искрящейся от мельчайших снежинок, словно повисших в воздухе. Дом стоял прямо посреди леса, не было ни ограждений, ни хозяйственных построек, кроме гаража. Дорожку, спускающуюся к берегу, окружали белые от снега деревья.

– Ник, здесь так красиво! Как, ну как я могла все это забыть? – проговорила она, оглядывая бесконечные просторы озера, которое все шире раскидывалось перед ними, по мере того как они приближались к нему.

Вместо ответа Ник покрепче подхватил ее под руку выше локтя и озабоченно проговорил:

– Кристи, пожалуйста, смотри себе под ноги, а не вокруг. Мы придем на берег, и ты полюбуешься видом столько, сколько захочешь. А здесь, на дорожке, местами скользко.

Кристина повернулась к нему, чтобы ответить, что стоит на ногах вполне уверенно, и тут же упала. Ей не было больно, просто от неожиданности она вскрикнула и закрыла лицо руками, но тут же почувствовала, как Ник разводит ее ладони в стороны. Его лицо было близко-близко, и глаза были такие манящие, дымчато-серые, как зимние облака. Он что-то говорил ей, потому что его губы шевелились, но что, она не понимала, потому что так быстро, так глубоко утонула в его тревожно распахнутых глазах, что все звуки для нее потерялись.

– Как облака… – прошептала она, изумленно улыбаясь, и тут до нее, наконец, донеслось:

– Кристи, какие облака? Ты ударилась? Тебе больно?

– Твои глаза, как облака. Такие же серые, только они там, далеко, а ты здесь… Можно? – Она подняла руку и кончиками пальцев коснулась его длинных ресниц. – Мягкие… Наверное, и они такие же… Это чудо просто!

Он замер.

Ее губы раскрылись в ясной детской улыбке, и теплое дыхание коснулось его лица. Он инстинктивно потянулся к ней, но в какой-то неуловимый, самый последний момент опомнился.

Кристине стало не по себе, но чувство сожаления быстро сменилось неловкостью. Она, неуклюжая, лежа на снегу, болтает Нику про какие-то облака. А он беспокоится за нее.

Она виновато улыбнулась и начала подниматься, стряхивая с одежды налипший снег.

– Постой, Кристи, я помогу.

Ник подхватил ее и помог встать.

– Как ты? Рука не болит?

– Я в порядке. Ничего страшного.

– Уверена? Тогда решай, куда пойдем – вперед или назад? Может, нам лучше вернуться в дом, и на сегодня приключений достаточно?

Кристина запротестовала:

– Нет-нет, пойдем, что ты!

– Хорошо, только держись за меня покрепче. И не вздумай больше падать.

Вскоре они вышли на берег. Там, где должна была начинаться вода, будь сейчас лето, лежало толстое дерево. Его крона вмерзла в лед, а извилистые корни обросли сосульками.

– Присядем? – кивнул на него Ник. – Лучше уж сидеть, чтобы падать было пониже, если что.

– Давай.

Ник расчистил снег, и они устроились рядом. Вокруг стояла тишина, к которой Кристина уже привыкла. Тишина была здесь везде: в уютных комнатах большого дома, в белоснежном лесу и на берегу замерзшего озера. Она приносила покой и умиротворение.

Почему-то Кристине казалось, что она очень давно не отдыхала так, расслабившись, вдыхая чистый воздух, слушая тишину. Что же она делала в таком случае? Чем были заняты ее дни?

Решив, что рано или поздно она это вспомнит, Кристина взглянула на Ника. Он выглядел погрустневшим.

– Это замечательное место, Ник. Мне здесь нравится.

– И мне, Кристи, очень здесь нравится. Это место лучшее на свете.

– А что вон там?

– Где? – Ник прищурился и посмотрел направо, в сторону, куда указывала Кристина.

Там виднелись постройки и что-то похожее на небольшую пристань.

– Это Хиллвуд. Раньше город не подходил к озеру вплотную, а сейчас разросся. Парк застроили.

– Раньше – это когда?

– Когда мы учились в школе.

– Мы? Ты хочешь сказать, мы с тобой вместе учились?

– Да, в выпускном классе, – с видимой неохотой подтвердил Ник.

Однако Кристина не поняла его интонации и спросила, немного кокетничая:

– В выпускном? А ты пригласил меня на бал?

– П-пригласил, – запнувшись, ответил Ник и потянулся рукой к горлу, словно ему стало трудно дышать.

– И мы с тобой танцевали? – продолжала расспрашивать Кристина, ничего не замечая.

Она изо всех сил пыталась вспомнить события десятилетней давности, по всей видимости, милые и романтичные, но не могла.

– Да, – вымученно выдавил из себя Ник и рывком поднялся на ноги.

– Ник, ты что? – Кристина, наконец, обратила внимание на его состояние и поразилась произошедшей в нем перемене. – Что с тобой?

Ник помолчал немного, стоя к ней спиной, а когда повернулся, снова стал прежним:

– Ничего, Кристи, ты прости, это я так что-то… Прости, если напугал.

Он опять опустился рядом с ней на поваленное дерево и, взяв в ладонь горсть снега, начал мять его в руке, так что вскоре ему на джинсы закапала вода.

– Смотри-ка, – вдруг пробормотал он, взглянув на другой берег озера, почти напротив их дома. – Неужели у них и зимой кто-то отдыхает? Надо же… А вообще-то, конечно, почему бы нет…

– Ты о чем?

Вдалеке, над кромкой леса, показался тонкий голубоватый дымок, почти незаметный на фоне снега и серебристого неба.

– Что там?

– Пансионат, – ответил Ник. – Я думал, там только в сезон отдыхают. Выходит, ошибался.

– Что за пансионат? – спросила Кристина скорее из вежливости, нежели потому, что ей на самом деле было интересно. Гораздо больше ее занимало собственное прошлое, которое вдобавок оказалось у них с Ником общим еще со школы.

– Семейный пансионат. Я бы сказал, обычный, если бы не одно обстоятельство.

– Какое?

Ник наконец-то опять посмотрел на нее.

– Его построил твой отец.

– А… – начала было Кристина, да так и замерла с открытым ртом.

– Кристи, твой отец не был строителем, – усмехнулся Ник, протягивая руку к ее подбородку. Он вернул челюсть Кристины на место и рассмеялся: – И почему ты так впечатлилась? Твой отец – крупный инвестор. Ваша семья в свое время приехала в Хиллвуд, потому что он строил здесь этот пансионат, только и всего. Ничего такого необычного.

– Прости, – смутилась Кристина, – я просто не помню…

Ник не убирал руку от ее лица. Ее удивило то, что пальцы его, касающиеся ее подбородка, не холодные от недавно растаявшего в них снега, а теплые, даже горячие.

Она заглянула ему в глаза и наконец-то собралась задать один вопрос, вернее, не один, а хотя бы десяток из той тысячи, которая была у нее в запасе, и вовсе не об отце, но Ник неожиданно спросил:

– Послушай, Кристи, а ты не замерзла? Скажи, если что, и мы сразу пойдем домой, договорились?

– Да, конечно. Я еще не замерзла, так что можно еще посидеть. И к тому же…

– Что?

– Ты обещал мне историю.

– Ты о третьем пункте нашего плана?

– Да. Ты обещал рассказать мне что-нибудь.

– Так я и рассказываю, разве нет? – удивился Ник, убирая руку от ее лица, что ее немного расстроило.

– Ну, это все так, эпизоды.

– А чего тебе хочется?

– Чего-нибудь законченного, ну, не знаю…

– Это я не знаю… не знаю, честно говоря, что же тебе рассказать, – Ник задумчиво потер лоб. – Столько всего ведь было.

– Просто расскажи что-нибудь.

Он помолчал. Потом заговорил. Его голос звучал неторопливо, напевно, и Кристи поняла, что Ник читает ей стихи:

 
Иди по дрожащей дорожке луны,
По темной глади озер,
Пусть гром не нарушит покой тишины,
И дождь не погасит костер.
 
 
Возьми себе в сестры тоску и грусть,
Что плачут с тобой во сне.
Все ветры, все реки, все тропки пусть
Тебя приведут ко мне.
 
 
Возьми себе в помощь мои мечты,
Их нет вернее в пути,
Они станут светом твоим, и ты…
 

– Сумеешь меня найти, – внезапно прошептала Кристина, изумившись не меньше Ника, который замер и, пораженный, смотрел на нее.