Текст книги "Корова (сборник)"

Синдром соревнования

Не люблю соревнования. В любом виде. Совершенно отсутствует у меня ген, отвечающий за любовь к соперничеству, к конкуренции. С таким невыживательными настроениями в наше дикое рыночное время, конечно же, трудно. Но ничего не попишешь: не люблю и всё тут.

Хотя не только наше время кишит соревнованиями. Сколько себя помню, а всё с кем-то в чём-то да соревновались: то в уборке турнепса, то в сборе макулатуры, то ещё в чём-нибудь идеологическом. Соревновательный дух был настолько силён, что любые игры и даже работа превращались в настоящий бой: битва за урожай, сражение за решение задач по математике, война за повышение скорости чтения в подшефных классах…

Помню, как периодически проводились соревнования на скорость чтения. И кто это придумал, что читать надо непременно быстро? Напротив, чтение надо смаковать, как вкусный напиток, как красивый пейзаж. Каждое слово, каждый слог! А быстрое чтение напоминает поездку на скоростном поезде по какому-нибудь прекрасному саду, где следовало бы разглядеть каждый цветок, каждый фонтан, медленно пройтись по каждой аллее, наполнить свои лёгкие чудесным воздухом, профильтрованным деревьями этого сада… Вместо этого люди куда-то мчатся, сломя голову, словно где-то объявили льготную распродажу чего-то. Чего именно, не расслышали, но по инерции понеслись вместе со всеми. И вот летят мимо и прелести природы, коими надобно бы любоваться долго и обстоятельно, как при моционе, и лица персонажей повествования смазываются от скорости прохождения по ним в единую грязно-белую полосу…

Все спешат! А куда спешат-то? Нигде их не ждут, чтоб так спешить, потому что ждущие тоже куда-то несутся. Зачем же спешить? Поскорее прожить жизнь? Это всегда можно успеть. Это дано каждому, а вот растянуть сие удовольствие могут далеко не все.

«Да, но с такими клушами мы в светлое будущее не успеем! – могли сказать в годы моей юности. – Ишь, чего удумала: смаковать каждое слово! Каждый слог!». Сейчас скажут приблизительно то же самое, потому что лихорадочно торопятся хоть куда-то успеть. Все спешат, но хронически повсюду опаздывают. И не могут чётко сказать, куда так торопятся-то. Просто принято считать, что в новом веке всё должно происходить на космических скоростях. Скоростной Интернет теперь – это не то же самое, что Интернет обычный. В скоростном вы увидите больше картинок в секунду, чем в простом. Не важно, что вы ни черта не разглядите на такой скорости – важно, что у вас не абы что, а супербыстрый способ просмотра информации. Настолько быстрый, что при нём эта самая информация не усваивается, как пища не усваивается при быстром её заглатывании без минимального хотя бы пережёвывания.

Зато теперь соревнования с идеологической базы сместились на битву за что-то осязаемо-материальное. Граждане стали соревноваться в добыче дефицита, в сражении за рабочие места, за место под солнцем. Некоторые теперь говорят, что жизнь именно такой и должна быть. По законам биологии. Почему же тогда в школах до сих пор отдельно есть предмет Биологии, а отдельно – Анатомии? Почему бы, если человек так охотно соглашается жить по законам биологии вплоть до подчинения этим самым законам своего сознания, не изучать его на уроках, скажем, Ботаники вместе с какими-нибудь корешками и пестиками-тычинками? Или Зоологии, как подвид амёб или ещё чего более «высокоразвитого»?

Нынче соревнуются буквально во всём. Куда ни плюнь, а непременно угодишь в какие-нибудь конкурсы, олимпиады, состязания непонятно кого с кем и во имя чего. Этакая модель мира глазами неполовозрелого и самоутверждающегося любыми способами и на каждом шагу подростка, когда все в чём-то соревнуются друг с другом и пытаются хоть кого-то обскакать. Одно время по телевизору рекламу такую крутили, что, дескать, страсть к соревнованиям в крови у мужчины, и показывали сперматозоиды, которые стараются друг друга обогнать, словно мужики на распродажу дешёвых спиртных напитков бегут. Мол, жажда первенства и превосходства обусловлена в нём на клеточном уровне. Но уже встречаются и женщины, которых накрыла такая же сперматозоидная философия. Победившие мужчины при победе в забеге выполняют характерный жест, который похож на одновременное отталкивание обеими лыжными палками, или изображают композицию из согнутой до предела в локте руки, как будто в вагоне стоп-кран срывают. При этом желательно одну ножонку (по канону – с противоположной стороны корпуса относительно согнутой в локте ручонки) согнуть в коленке, словно пинка кому-то под зад даёшь. Символизирует этот жест, как не трудно догадаться, мужское достоинство в рабочем состоянии. Странно видеть такой жест в женском исполнении в случае победы. Но нынче на странностях такого рода не принято особо заострять внимание.

Есть мастера, которые могут устроить соревнование из учёбы, из работы, даже из любви. Соревнуются даже не сами, когда силы уже на исходе, а устраивают то тараканьи бега, то коровьи скачки. Адреналина всем стало резко не хватать. За эту тягу к адреналину теперь расплачиваются изношенным раньше времени сердцем и мозгом. Еле ноги волочат от адреналинового перенасыщения, но говорят, что так веселее, да и вообще соревновательный дух порождает невиданный стимул ко всему на свете. Всем теперь нужен какой-то стимул. Без стимула нынче и не естся, и не спится, и не любится. Стимулирующие средства продаются на каждом шагу на все случаи жизни. Людям скучно, и они изобретают способ взвинтить себя, чтоб хоть что-то у них заработало. Почему-то скучно как раз с такими людьми, которые время от времени заболевают скукой и ищут свой наркотик от неё. «Ску-ушно!» – вот основное кредо нашего помешанного на соревнованиях скучающего человечества. Знало бы оно, как с ним скучно.

Теперь если дети не хотят учиться, то говорят, это единственно оттого, что им скучно и нет стимула или даже мотивации. Теперь не учеников-лодырей принято ругать, а педагогов-злодеев, которые не сумели этих увальней развеселить, увлечь и придумать для каждого персональный стимул к учёбе с индивидуальной мотивацией. Например, организовать какое-нибудь соревнование, кто быстрее до конца строки буковки напишет. Работать не хотят – опять стимул подавай. Прикармливать всех нынче надо стимулом, а без этого иные и жить не станут. Сведут счёты с жизнью и обвинят общество, которое не предоставило, понимаешь ли, стимулятора для поддержания дальнейшего существования. И никто не задумается: а на черта такое чудо природы нужно, которое на ногу себе же наступит и без стимула не найдёт в себе сил с неё сойти? Орать будет: «Люди, имейте совесть, создайте мне мотивацию, пока я себе… не отдавил!». Мрачно до ужаса, хотя по идее со стимулом-то должно быть весело.

Наших дедов к учёбе тоже стимулировали. А уж как мотивировали-то! Учитель ставил в угол класса ведро со свежими розгами, и под конец урока «пятёрку» не получали только безнадёжные мазохисты. Им не прощали даже элементарные детские капризы и демонстрацию усталости. Была ещё такая методика, когда в некоторых семьях можно было увидеть на стене ремешок или прутик на специальном гвоздике. Только недоросль заленится, заканючит «того, сам не знает, чего», как родитель прыг-скок к этому проверенному веками стимулу, а сынуля или дочурка уже и уроки сделали, и картошку почистили, и даже свой школьный костюмчик к завтрашнему дню погладили. И не канючат уже, не скрипят, не стонут противными голосами про то, как им скучно жить без мотивации, когда они жить ещё и не начинали. Это вам не витаминка для повышения углублённости и разветвлённости извилин в мозгу – действует в доли секунд.

Наше «непоротое» поколение к учёбе и труду стимулировали более интеллигентно, хотя кого-то по старинке потчевали дедовскими методами, но официально это уже осуждалось. В нашем классе висел стенд со словами Пушкина, что все мы «ленивы и нелюбопытны». Лень и нелюбопытство казались нам качествами ужасно некрасивыми, даже, как бы сейчас сказали, не сексапильными. И в самом деле: разве гоже молодым и энергичным да пребывать в какой-то тучной лености и дремучей скуке с кислой миной на лице? Мне лично вместо педагога не нужен был массовик-затейник, который всеми способами, разве что не спляшет, но убедит-таки какую-то кислую дуру прочитать учебник или выучить урок.

Мы были энтузиастами. Это после нас пришло поколение пофигистов, которых хоть режь, а им всё по барабану. Нас же зажечь было проще простого. Может быть, после нас и пришло такое тотальное безразличие, что на нашем примере увидели, как любая деятельность может зашкаливать, если браться за неё с превышающим разумные пределы рвением. И деятельность эта превращается в антидеятельность, то есть приносит уже не пользу, а вред. Сколько себя помню, а всё детство прошло под лозунгами. «Догоним!», «Обгоним!», «Перегоним!», «Покажем!», «Сделаем!». Так все ресурсы страны и ушли на какой-то бег на месте: вроде и бежали куда-то, за кем-то гнались, но так с места и не сдвинулись.

Помню, каждый год у нас устраивали сбор макулатуры. Дело хорошее: собрать ненужную, отслужившую свой век прессу, слишком потрёпанные книги и учебники, пожелтевшие от времени газеты и журналы, чтобы дать бумаге новую жизнь. Экономия древесины – раз, разбор завалов из макулатуры на полках и в кладовках – два, чувство сопричастности с полезным делом (для существа разумного и общественного, коим является человек, весьма важное, надо заметить) – три. И всё бы ничего, если бы не додумались этот сбор макулатуры превратить в соревнование, тьфу ты ну ты!

Принесённую школьниками макулатуру взвешивали и высчитывали, какой класс собрал больше всех старых газет и журналов. И у всех вылезал такой азарт с адреналином, такой стимул, какого нынче и в аптеке даже за большие деньги не купишь.

Надо заметить, что за полгода перед этим у нас так же проводилось соревнование по подписке на эти самые газеты и журналы: кто больше всех выписал себе периодики – получи вымпел или даже похвальную грамоту. Или даже бесплатный абонемент на подписку того журнала, который ты и так уже себе выписал. Ничего, друзьям и соседям раздашь, когда твоя периодика начнёт теснить тебя из твоей и без того тесной квартиры. Отказаться от подписки было немыслимо! За это «ставили на вид». А как же не поставить, если речь идёт о попытке срыва такого важного мероприятия, как выполнение плана по подписке? Следует заметить, что школа в городе была одна, поэтому там все учились. То есть там же учились все братья-сёстры, кузены и кузины. Старший брат-шестиклассник выписал себе «Пионерскую правду», младший – журнал «Мурзилка», двоюродный – журнал «Костёр» и всё ту же «Мурзилку» (очень её любил), троюродный – газету «Смена», кузина-старшеклассница выписала «Аргументы и факты». А газеты и журналы были дорогие, даже по тогдашним ценам. Зарплата у взрослых в нашей стране традиционно не превышала какой-то там установленный кем-то наверху минимум, на который сами «вершки» никогда жить не пробовали. К тому же у взрослых тоже свои соревнования на работе: папа выписал «Вопросы истории», мама выписала «Работницу», тётя – «Крестьянку», дядя – журнал «Советский экран», дед – журнал «Огонёк» и так далее в том же духе. А ещё они выписывали разнообразную профессиональную литературу, так что за год кладовка до потолка заполнялась этим добром. Но тебе-то тоже надо что-то обязательно выписать для победы твоего класса в соревновании по подписке! А куда ещё что-то выписывать, если семья и так уже под завязку снабжена будущей макулатурой?! И вот я в третьем классе заявляю:

– А вот подайте-ка мне подписку на «Комсомольскую правду», раз такое дело! Не стану же я вторую «Пионерскую» или третью «Мурзилку» выписывать.

Все так и ахнули:

– Горская, это сильное предложение.

Соревнование шло ещё как бы и на деньги (хотя азартные игры среди детей были как бы вроде запрещены). И «Комсомолка» тогда среди «школьных» газет была одной из самых дорогих. То есть наш класс, подписавшийся в большинстве своём на какую-то октябрятскую дешёвую мелочёвку вроде «Весёлых картинок», резко вышел в лидеры среди третьих классов. Мне, разумеется, дали приз: бесплатную подписку на… «Пионерскую правду». На что же ещё? Не на «Таймс» же.

– Будет чем задницу в дачном туалете подтирать, – поддержал моё рвение дед.

А ведь были семьи ещё более многочисленные. В моём классе училась девочка, у которой было пять братьев и три сестры. И все учатся! Кто в институте, кто в техникуме, а основная масса – в нашей школе. И везде соревнования по подписке! И они навыписывали уж всего, чего только можно себе вообразить вплоть до журнала «Крокодил» – издания совсем уж не для детского чтения. Но кому-то из них выписывать уже совершенно нечего, так как это и так в семье есть. Начинаются мучения, когда ребёнка пилят в школе вожатые и прочие ответственные методисты по внеклассной работе: «Ты почему ничего не выписываешь? А как же честь твоего класса?! Да как же так можно! Да где ж это видано! Стыд и позор таким подрывникам, как ты!». Ребёнок страдает и плачет: «Мне мама денег не даст на четвёртую газету или пятый журнал». Школьная общественность идёт к этой несознательной маме и уговаривает её оторвать от семейного бюджета копейки хоть на что-то совсем плёвое, что и читать-то никто не будет даже в дурдоме: на какой-нибудь «Блокнот пропагандиста-атеиста» или «Листок политобразования». Были такие махонькие и тонюсенькие издания формата А6 или того меньше. Их потом можно было видеть в качестве туалетной бумаги в общественных уборных. Кстати, туалетная бумага в рулонах тогда была страшным дефицитом!

Могла назреть ситуация, когда какой-нибудь методист-активист скорбным голосом оглашал, что школа не справляется-таки с доверенной высшими инстанциями задачей. То ли рождаемость упала, то ли газет и журналов стало слишком много, но не выполнен план к какому-то там съезду какой-то там хартии: «Обязуемся обеспечить народ по два экземпляра периодики на рыло!».

Начинается всё по новой: старший брат выписывает себе «Юный техник», младший – «Изобретатель и рационализатор», двоюродный – всё ту же «Мурзилку» (жить без неё не мог), троюродный – газету «Труд», кузина-старшеклассница выписала «Литературную газету». Я начинаю метаться: как не уронить честь класса и «подарить» родственникам нужное издание, а не четвёртую «Мурзилку».

– Мне журнал «За рулём», – серьёзно сказала я, долго выбирая в списке журналов и газет.

В моём классе все так и полегли:

– О-о!

Вожатый класса Слава потрогал мой лоб: не температурит ли ребёнок, не бредит ли.

– Может, ты на что-нибудь более инфантильное подпишешься? – спрашивает тревожно. – Вот хотя бы на…

– Нет! Это уже брат выписал.

– А вот это…

– Сестра.

– Ну, вот хотя бы…

– У дедушки от работы выписано… Хочу «За рулём» и точка!

– Да-а, – восхитился Слава. – Даже я бы так не смог!

Естественно, мне дали приз: вымпел «Лучшему подписчику младших классов». Я перекрестилась, что не очередную бесплатную подписку на то, что и так будет целый год «радовать» меня и моих близких.

В многодетных семьях стоял рёв. Там детям 10–12 лет приходилось «доподписываться» на такие издания, что и не выговоришь: «Справочник по орошению полей» и «Квартальный бюллетень наблюдения за жаброногими и жабродышащими ракообразными».

И вот обратный процесс: сбор макулатуры. А макулатуру у нас собирали только пионеры. Везло тем, у кого братья-сёстры уже в комсомоле или ещё в октябрятах. Тут уж они на тележках тащили и «Бюллетень по орошению», и «Квартальные наблюдения за жабообразными», и ещё много чего. Выписано-то всего до чёрта, до ужаса, до потолка! Когда квартира заполнялась толстыми пачками газет и журналов, когда им не находилось уже места ни под кроватями, ни в чуланах. Ну и родимую «Мурзилку» тоже несут – куда ж её девать? Плохо тем, кто был одним ребёнком в семье. Таких у нас в классе имелось всего три человека. Хотите – верьте, хотите – нет, а один ребёнок в семье в те годы был редкостью. Не знаю, как в больших городах обстояло дело, но в нашем «сити» обязательно хоть один брат или сестра, но у каждого были. Это теперь двое детей – больше чем достаточно, а тогда семью с четырьмя детьми никто даже не считал многодетной.

Один мальчик ничего не принёс в день сбора макулатуры. Мама его «Пионерской правдой» во время ремонта обклеила стены перед оклейкой обоями, папа кипу газеты «Известия» за минувший год унёс в гараж для вытирания рук и промасленных деталей, дедушка взял на растопку печки «Весёлые картинки». Если что и осталось, то пошло на хозяйственные нужды. А как же? Ведь в описываемую мной эпоху нельзя было вот так просто пойти и купить обычный полиэтиленовый пакет, какие сейчас в ветреную погоду носит по округе в таком количестве, что хоть руками их лови. Поэтому всё заворачивали в газеты – в магазинах обёрточная бумага не всегда была. Даже фарцовщики и спекулянты в советских фильмах носили товар, завёрнутый в газетку. Даже Аркадий Райкин шутил про взятку: «Прикройте «Правдой»». Уж если у «хозяев жизни» не было никакой другой «тары», что про простых граждан говорить? Даже для учебников, чтобы они не истрепались и не испачкались за очередной учебный год, делали специальную обложку из газеты. Из чего же ещё? Туалетной бумаги тоже не было, поэтому для такого деликатного дела использовались те же газеты. Что говорить, когда её до сих пор в общественных туалетах, особенно, на производстве, в подтирочно-гигиеническом качестве используют.

То есть у одного мальчика из нашего класса этой самой макулатуры не оказалось. Ну, нет у человека макулатуры, хоть режьте вы его! А надо принести. Хоть ты тресни, хоть наизнанку вывернись, а притарань положенные два килограмма. И начинают этого мальчика стыдить, начинают его клевать, мол, как же тебе не стыдно, наглец ты этакий, как же тебе не совестно товарищам по борьбе за выход на первое место по сдаче отходов самой читающей нации в глаза смотреть, а?! И ему стыдно, очень стыдно! Вот только, за что? Если вдуматься, чокнуться можно.

Сразу вылезает какая-то конфронтация: «Да он жа хотит нам усё дело запороть на корню. Ату его!». Мальчик в слёзы, мальчика жалко. Ведь хороший мальчик же, почти отличник и победитель школьной спартакиады, а тут такое вскрылось, ай-яй-яй. Пионеры-изуверы, будущие зубастые комсомольские лидеры начинают этого мальчика шпынять и бойкотировать. Особенно те, кого он в вышеупомянутой спартакиаде «сделал». Пионеры с человечными наклонностями начинают подсовывать попавшему в беду товарищу какие-то клочки из своей макулатуры. Понятное дело, что на показателях по общему весу сданного классом вторсырья это сказывается весьма негативно. Объявляется план-досдача: тащите всё, что у кого бумажное есть, потом разберёмся.

Я-то никогда бед не знала в этих соревнованиях, потому что и газет в семье накапливалось предостаточно, и журналов. Причём, каких журналов! Не верьте, что глянцевые журналы появились в России только в конце XX века. Глянцевая бумага не только красивая, но и тяжёлая. Вот «Вопросы истории» печатались на лёгкой газетной бумаге, зато были толстыми, то есть компенсировали лёгкость бумаги своей толщиной. Такой же был журнал «Вокруг света». Это сейчас он стал глянцевым и большого формата, а раньше он был и потоньше, и поменьше, и полегче. Мама по работе выписывала «Терапевтический архив» – белоснежное, как медицинский халат, издание более сотни страниц на великолепной глянцевой бумаге. Его подшивку за год я не могла поднять, поэтому за меня в школу её носили старшие братья или папа. Один номер «Политического образования» порой весил, как среднего объёма книга. Но самое лучшее было сдавать журнал «Огонёк», который был, пожалуй, самым огромным по формату в то время. Бумага в нём была замечательная, плотная, толстая, блестящая! У меня до сих пор хранятся знаменитые репродукции мировой живописи с разворота этого журнала, которыми в те годы обклеивали и обвешивали квартиры практически все советские граждане. Один «Огонёк» был значительно тяжелее самых толстых и многостраничных газет. «Советский экран» – ещё один источник самодельных плакатов с ликами любимых актёров – «Огоньку» по весу уступал ненамного. «Работница» с «Крестьянкой» были полегче, как и положено изящным «журналам-девушкам», но даже изрезанные женщинами на выкройки и картинки мод, на рецепты блюд и масок для лица, тоже давали ощутимый вес при сдаче с теми же газетами. Сдавай хоть пудами! За год их накапливалось столько, что приходилось выносить в чуланы на огородах или во дворах, какие ещё сохранились даже в крупных провинциальных городах.

Поэтому я, если наш класс отставал по весу сданной макулатуры, вытаскивала из этого чулана связку журналов «Наука и жизнь» за три-четыре года подписки, которая толщиной была около аршина, тащила её в школу, и после этого ко мне уже никто не приставал с дурацкими вопросами: «Горская, а где твой вклад в досдачу вторсырья, когда Холодная война в разгаре?».

Иногда случались стычки на почве воровства чужой макулатуры. На изящных учениц нападали хулиганы из параллельных классов-конкурентов. Ведь макулатура – она макулатура и есть, на ней же не написано, кто её принёс и откуда. Правда, на журналах и газетах на почте от руки писали номера домов и квартир, чтобы почтальону было удобно раскладывать их по почтовым ящикам. Но кто там докажет, что надпись «Заг. 31–13» – это дом номер 31 по улице Загорской, а не, скажем, по Загородному проспекту? Находились психи, которые отрывали от газет клочки с номерами за целый год! Чтобы не возникало конфликтов, было вынесено мудрое постановление: каждый ученик должен подписать каждую единицу сданной им макулатуры. Сдаёшь сто или двести газет, вот все и подпиши. Разборчиво укажи имя фамилию и класс. Были случаи, когда и эти надписи отрывали и писали новые данные. Вот что делает с людьми азарт и дух соревнования.

В дни досдачи макулатуры учеников с неустойчивой психикой начинала лихорадить мысль: «Где взять дополнительную макулатуру?». Самых сообразительных посещало озарение: «Надо не бумагу тырить, а обеспечить нужный вес, массу!». Одни из них принимались сдавать в макулатуру даже свои тетрадки за текущий учебный год! Особо дерзкие и даже где-то наглые умудрялись грабить школьную и городские библиотеки, воруя оттуда подшивки нужных читателям газет и журналов и даже весьма редкие и совершенно новые книги и учебники. Другие над этим только посмеивались и находили другой способ, как повысить вес макулатурной массы своего класса.

В один прекрасный день пионер нашего звена Витька Плахов принёс небольшую и аккуратную кипу обычных газет. Но совершенно неподъёмную. Кладёт её на весы – десять килограммов! Что за чертовщина? Приходит Серёга Бубликов с тонюсенькой пачечкой каких-то журнальчиков типа родной до боли в суставах «Мурзилы». На весах эта ноша показывает двенадцать кэгэ! Потом ещё кто-то притащил, обливаясь потом, пару-тройку журналов, толстых правда, но где вы видели, чтобы они весили пять кило? Нам повезло, что приём макулатуры вела старшая пионервожатая школы Лора, идейная барышня двадцати с небольшим лет. Вообще-то, её звали Флорой Юрьевной, но имя Лора ей нравилось больше. Она всем доказывала, что оно означает Ленинская Октябрьская Революция! Школьники-негодники за глаза называли её Хлоркой.

И вот наша Лора только удивлённо ресницами хлопала, но взвешивала и записывала, взвешивала и записывала. Под конец приёма наш 4-ый «В» класс вышел в лидеры не только между однокашниками из классов «А», «Б» и «Г», но и вообще по школе! И хоть бы кто додумался проверить, понять, почему толстенную вязанку журналов в человеческий рост, которую собрали наши конкуренты, по весу превосходят вот эти тоненькие и подозрительно перемотанные крепкой бечёвкой листы газетёнок? Вот как всех ослепила страсть выйти на первое место в соревновании по сбору хоть чего-нибудь.

Всё погрузили на машину и отправили на бумажную фабрику для переработки. Нашему классу, понятное дело, дали и вымпел, и грамоту, и книгу «Детский годы Ильича» для классного пионерского уголка. Такая гордость распирала за свой коллектив, за победу… Но всё «обломилось», когда с фабрики приехал разгневанный работник, грохнул об пол несколько кирпичей, откуда-то украденных свинцовых пластин, пару-тройку тормозных колодок от железнодорожных вагонов и даже топорище от большого колуна! Специалист по бумаговарению чуть не плакал и страшно ругался, что это откровенное вредительство и показуха, что макулатуру собирают для экономии драгоценной древесины и ликвидации мусора, а совсем не для того, чтобы утруждать работников фабрики вылавливать из котла с бумажной массой эти совершенно небумажные включения. Кому-то из нас было стыдно, кто-то только ехидно улыбался. К вечеру у нас отняли и вымпел, и грамоту, и «Детские годы Ильича»! Пока мы и их не сплавили на вторсырьё. Досталось и другим классам, у которых в пачках с газетами обнаружились совершенно новые и весьма толстые книги. А какая-то малолетняя сволочь додумалась для создания объёма и усиления веса впереть туда украденный в городской библиотеке том Большой советской энциклопедии!

Была стране польза от такого участия в соревновании по сбору старых газет и журналов? Вряд ли. Скорее, больше ущерба. Была б моя воля, я бы эти соревнования отменила. Есть у тебя макулатура – приноси и спокойно сдавай. Нет – на нет и суда нет. Ведь столько глупости из людей вылезает, как только уловят они носами азарт какого-то состязания, соревнования. Говорят, что в иных странах ставят контейнер с надписью «для бумаги», и граждане складывают туда именно бумагу. То же самое для стекла и пластика. А у нас ещё в Перестройку так поэкспериментировали, и в контейнер для макулатуры навалили всего, что душе угодно, и даже с прицепом, но только не макулатуру. Макулатура-то у людей была, но её большинство граждан вывалила в бак для стекла. Стекло навалили в контейнер для пластика. Такой вот парадокс загадочной русской души. А всё почему? А потому что скучно без соревнования-то, без раздачи вымпелов, без драки за украденные у кого-то кипы старых газет. Так многие «подсели» на эти соревнования, что теперь и не слезть.

А я терпеть не могу соревнования. В самом слове «соревнование» рычит корень «ревность». И кроме этой неуправляемой и беспричинной ревности больше нет ничегошеньки. Ревности, что кто-то кого-то хоть в чём-то обошёл, обскакал, обдурил. Дух соревновательства хорош только, когда кто-то стремится достичь определённых высот, благодарно наблюдая за достижениями другого. Когда человек становится, например, выдающимся пианистом, потому что у него в «соперниках» был образец виртуозности, и он благодарит своего соперника, что «благодаря вам я стал лучшим, и если бы не вы, я бы не прошёл и половины своего пути». А когда «лучшим» становятся путём подрезания струн на рояле соперника, когда победивший орёт: «Все видали, как я его сделал!», упаси бог с таким «лучшим» в разведку пойти или просто в одном помещении находиться. Он и из этого соревнование затеет, будьте уверены. Потому что это уже психоз, синдром.

Соревнования больше похожи на карточную игру, где требуется только ловкость рук, а не работа ума. Есть мнение, что карты значительно сложнее Их величества шахмат. Если серьёзно изучать карточную игру, то потребуется недюжинный ум и математический талант. Но звание картёжника так неблагозвучно именно потому, что сложнейшее искусство игры зачастую подменяется банальными приёмами шулерства и блефа. И учебники по шулерству сейчас покупают охотнее, чем учебники по самой игре, так как обманывать всегда легче, чем научиться хорошо играть.

Соревнования совершенно не определяют лучшего. Известны случаи, когда и лучшей фигуристке золотую медаль не давали, и лучший фильм без «Оскара» оставляли. Давно уже не слежу, кому там дали «золото», а кому – «бронзу». Неинтересно. Больше интриг и политики, чем спорта, если шутя могут Зидана с поля удалить, а каким-то интриганам и провокаторам кубок чемпионата мира отдать. А сколько спортсменов калечит себя допингом, запредельными тренировками? Разве про такой спорт сказано, что он полезен для здоровья? Да боже сохрани в таком спорте участвовать.

Спорт любят единственно за красоту, если таковая в нём присутствует. Помню, ещё на школьных спартакиадах наблюдали за соревнованиями, любовались, как солнце играет в спицах велосипедных колёс или отражается от ослепительного снега с бегущими синими линиями лыжни. И было досадно, когда никто этого не видел, а все взвинчено орали и выли: «Даёшь! Вперёд!! Ура!!!». Все скачут и пихаются локтями. И мигом становятся врагами, если «болеют» за разные команды. Эта война продолжается в школьных раздевалках, где даже девчонки дерутся из-за проигрыша до выбитых зубов! Особо рьяных и крикливых болельщиц на трибунах осаживает местная шпана: «Да не ори ты так! Возьмут тебя замуж, возьмут».

Хорошо смотреть на игру, но не забивать голову глупостью про какое-то там болезненное первенство кого-то над кем-то. Если спортсмен красиво спускается с горы, то не интересно, первое место он занял или сто второе. Кто-то может сказать, что такие настроения непатриотичны и так далее. Но современный спорт – явление вообще мало патриотичное, а до мозга костей коммерческое, как и всё прочее. Поэтому болельщикам на его поприще демонстрировать «преданность Родине и делу Партии» как-то не-уместно. Смотрели как-то матч по футболу латышей с нашими и становилось неловко, что в латвийской сборной русских больше, чем в российской. Не знаешь, за кого болеть: за русских латышей или за африканцев с болгарами в составе сборной России. Там ведь теперь кого только нет, кого только не прикупили ради победы, которая всё одно так и не приходит. Но «болеть» за них уже не хочется. Потому что не «наши», потому что завтра могут перепродаться в другой клуб или сборную на более выгодных условиях. Вот дворовый футбол – это да, это другое дело. Тут даже хозяйки орут из окон кухонь, помешивая бульон, такие патриотичные перлы, как «Серёга, задай им трёпку, чтоб знали, у кого тут хвост трубой!». И грохочут в поддержку «своих» кастрюлями и половниками. Но дворовый футбол, к сожалению, уходит: дворовые мужчины теперь активнее соревнуются, кто кого перепьёт. А после таких «соревнований» если их и влечёт погонять мяч, получается то ли футбол, то ли баскетбол, то ли толкание ядра пополам с боксом. Некогда неприкосновенное пространство дворов и кварталов занимается автостоянками и многолетними грязными стройками новых ульев для граждан, как будто этот маленький клочок земли под окнами – последнее, что осталось от громадной и большей частью совершенно безлюдной России-матушки.