Текст книги "Власть нулей. Том 2"

Для них и власть поэтому никогда ничего не делает, что они не могут внятно сформулировать, чего хотят. По жизни бормочут какую-то галиматью типа «власть – советам, миру – мир, а нам самим ничего не надо, лишь бы в Никарагуа детишки не голодали». Вот и будет вам ни кара, ни гуа.

– Хорошо, что ты приехала, – искренне улыбнулся он в ответ на её бесконечные претензии.

– Ты… правда рад? – осеклась она и совсем растерялась.

– Очень.

Не передать, как рад! Он не врал. Ему действительно повезло, что она сообщила об этом именно сейчас. А то могла бы лет через двадцать явиться с благой вестью: «Ах, ты не знал, скотина?». Такие бабы не только в людях плохо разбираются, но даже не знают физиологии. Они убеждены, что мужик должен догадаться сам, кто там от него на сносях, как будто это он залетел. Всегда негодуют, как он смел ничего такого не почувствовать, как щелчка при вскрытии сейфа, что ли. Хотя и мог бы догадаться по тому азарту, с каким она ринулась в эти бесперспективные отношения, как слабый цветок, пробуждаясь навстречу весеннему солнцу, не отдаёт себе отчёта, лезет из земли, рискуя обжечься об острое лезвие снега, но мощный инстинкт продолжения жизни диктует такое неосмотрительное поведение. Он предпочёл этим воспользоваться. Женщине никогда не понять, как это мужчинам удаётся сочетать бешенный интерес к ней и полное безразличие одновременно. С ней он поступил совсем просто. Узнал у знакомого спортивного врача, какие медикаменты могут спровоцировать выкидыш. Вырубил её при следующем свидании одним ударом, сделал укол и сам отвёз в больницу, когда процесс пошёл. И даже навестил её там, чтобы спокойно сказать: «Ты вообще понимаешь, что я могу тебя совсем убить? Ты мне мешаешь». Утраченный ребёнок был для неё как некий козырь, без которого она сразу сломалась. Она была в шоке, и даже не знала, куда можно обратиться с такой бедой. Она никогда не слышала от подруг, чтобы те козлы, которых они на себе женят «по залёту» или «по пьяни», так себя повели. А он никогда не считал, что сделал плохо, лишив её «радости материнства». Такие бабы не умеют радоваться по определению, а дети им нужны для какой-то странной манипуляции. Они их больше ненавидят, потому что дети напоминают «того гада», который срать хотел на её книжные и киношные ожидания, каким должен быть настоящий мужчина. Они всю жизнь сортируют мужиков на настоящих и не очень, пока те имеют их по полной программе. Они не понимают, что жизни до их фантазий нет никакого дела. Жизнь проходит очень быстро и мимо них, женская в особенности. На неё слишком давит общество, что она должна любой ценой оказаться замужем, ей надо найти себе хоть кого-то, спешно хоть как-то родить, а она сама этого не хочет – от этого все её беды. Она хочет жить как человек, а приходится быть женщиной. И если мужчина может спокойно предаваться своим желаниям, то женщине приходится придумывать другую роль, чтобы хоть чем-то отличаться от этой «безответственной сволочи».

А жена ещё считает таких простыми женщинами, которых грешно обижать! Они созданы для того, чтобы их обижали – это для них и есть любовь. Нет ничего сложней так называемых «простых» людей. Простота им нужна как маскировка чрезвычайно запутанного внутреннего мира, забитого под завязку противоречивыми требованиями мира внешнего, из-под которых упрямо пробиваются задавленные сокровенные желания, неразрешимый конфликт между «хочу» и «должен», когда одна часть человека старается соответствовать ожиданиям общества, а другая готова послать всех, куда подальше. Простой народ составляет большинство населения и предназначен для безропотного обслуживания государственной системы, которая для этого методично вбивает в мозги выгодные себе модели поведения и ненужные самим людям установки о долге и чести, о прелестях страданий и бедности, о необходимости хоть как-то жить дальше и плодиться, чтобы было кому обслуживать систему в будущем. Именно поэтому столько фальши, когда рядовой нищий обыватель начинает бормотать эти полные пафоса речи.

Если бы она сказала ему, что хочет замуж, хочет детей, хочет денег, он бы понял. Выдал бы её за какого-нибудь дурака, потому что таким вообще без разницы, за кого выходить, лишь бы отстали с расспросами, почему она ещё не там. И денег бы ей дал – он никогда не считал, что стремление к деньгам является чем-то плохим. Если бы он почувствовал в ней какую-то жадность до жизни, до любви, до счастья, а так одни сухие нотации слабого существа, заученные со слов других неудачниц. Если бы она повисла у него на шее и сказала, что хочет этого ребёнка, как память о лучших мгновениях жизни, то вполне возможно, он не стал бы так поступать. Ничего этого он не услышал.

Хотя дети на стороне ему по любому были не нужны. Он всегда старался контролировать близких, по возможности держать их в поле досягаемости, а тут его ребёнок будет расти у чужих людей где-то вдали. Это создавало бы для него сильный дискомфорт. Когда он уже был матёрым бандитом, какая-то дурёха в Райцентре проговорилась, что у неё ребёнок от него, девочка семи лет. Тогда как раз разваливалась экономика полным ходом, главы района пошли соревноваться, кто больше любовниц заимел, кто больше отмытых денег или откровенно бюджетных средств отвалил на ту или иную пассию. Заместитель мэра Райцентра в качестве отступных при разводе подарил бывшей супруге квартиру в Петербурге, а его второй помощник жил за каким-то лядом аж на три семьи с видом великомученика. Дескать, сам не хочу, терпеть этих сволочных баб не могу, но надо же кого-то опорочить – положение обязывает. Всем своим содержанкам выбил по участку земли и домику. Директор районного рынка ушёл от жены с двумя детьми, когда узнал, что от него родила какая-то юная засранка из неблагополучной семьи – благополучные-то семьи своим дочерям дают хорошее воспитание и образование, а не под сомнительных типов подкладывают. Никто словно бы не обратил внимания, что директора вскоре грохнули вместе с этой засранкой, а запомнили только, что перед этим он подарил ей шубу и шапку из ондатры, а ещё на дорогой машине катал. Рядовым ограбленным обывателям тоже захотелось поучаствовать в этой безумной игре.

Авторитет тогда уже «держал за вымя» лесное хозяйство, то есть был небедным человеком, поэтому кому-то показалось, что он тоже может подарить шубу. А ещё шапку. Надо только его «обрадовать» наличием внебрачного ребёнка, уж наверняка хоть что-то перепадёт. Стихийная нищета населения – страшное состояние. До каких только фантазий люди не доходят в её тисках.

На него как раз было совершено первое покушение, и трудно описать, в каком взвинченном состоянии он пребывал. Спешно услал жену и детей в Сибирь к надёжным людям и начал планомерную зачистку территории. И вот на фоне этого вылезает некая баба, которая делает такие неосмотрительные заявления на весь район! Правильно жена говорила: не гуляй там, где живёшь и работаешь. Мудрая женщина, слушать надо было. А эта женщина оказалась глупой, не только мозги, но и важнейшие инстинкты самосохранения не работают. Хотя и она вскоре поняла, что нарвалась на большую проблему. Это был не тот случай, когда щедрый богатый барин-дурак одарит её шубой и шапкой за флирт столетней давности. Шубу эту он сделает из неё самой, а шапку – из ребёнка. Выпотрошит весь род до шестого колена, чтоб наверняка. Пришлось спасаться бегством, на бегу доказывая, что она пошутила, чтобы спасти хотя бы ребёнка, который никакого отношения к Волкову не имел. Никто так и не узнал, кто отец девочки. Скорее всего, этого не знала и сама бестолковая мать. Убежать они успели только до Эстонии, где их трупы выловили из залива в районе Виймси. И никто особо не выяснял, как они туда попали. Потому что бегство русских женщин в Европу стало массовым, и оставалось только догадываться, чего в великой державе творится, что её дочери так драпают оттуда, надеясь обрести счастье в роли стриптизёрш и разнообразной прислуги для зажиточной западной публики.

Больше такими глупостями Авторитета не донимали. Охоту отбил раз и навсегда. Конечно, до жены доходили слухи о некоторых его выходках по женской части, но в целом он соблюдал конспирацию, чем отличался от прочих тузов общества, которые проказничали открыто и даже больше слухов о своих похождениях распускали, словно ради одной цели – поразить воображение уставшего ограбленного обывателя. Дескать, не для себя, а единственно для народа так расстарался. Иные могли не просто жене изменить, а в её же постель любовницу притащить: «Нам же пойти некуда».

В то лето, когда Маринка собралась устроить День города, в середине июля жене Авторитета исполнялось пятьдесят лет. Как мужчина, обладающий жёстким и грубым характером, он всегда терялся и становился совершенно беспомощным в решении вопроса, что подарить жене. В провинции, где будни и праздники мало чем отличаются друг от друга, где выходные используются не для отдыха, а для дополнительной работы, люди вообще как-то проще относятся к разным датам и юбилеям. Поэтому у Авторитета если чего и появлялось для жены, он никогда не дожидался праздника или определённой даты, а сразу же отдавал без лишних слов. Даже стихи дарил: «Это самый лучший день в году – день рожденья солнца моего». И такое было. Но очень давно. А когда они только поженились, он подарил ей огромный кусок брезента и лотерейный билетик. Ему это выдали к зарплате на заводе. Уже тогда по стране была традиция часть зарплаты выдавать всяким барахлом или сухим пайком. Словно людей приучали, что скоро вместо денег будут выдавать всё, что только на ум взбредёт. Жена сшила из этого брезента ему куртку, а себе юбку. В эпоху дефицита была мода на одежду, сшитую из не предназначенных для этого материалов. А билетик оказался выигрышным, целых три рубля! Жена тогда сказала: «Да ты у меня фартовый».

Но тут как-никак юбилей, полвека, и двадцать лет из них посвящены ему. Ему посвящено даже больше, если учитывать, что год жизни с ним за два-три идёт. За столько лет близкие люди, казалось бы, всё друг другу передарили, так что глупо дарить какой-нибудь платочек или кастрюльку.

Он просматривал с утра отчёты о доходах и убытках своей организации и как бы между делом поинтересовался:

– Елена Георгиевна, не подскажите, что хотите получить на юбилей?

– Хорошую погоду, – ответила жена, заваривая чай.

– Нет, ты давай, колись. Кому полтинник, мне или тебе? Раз в жизни такое бывает, я же должен как-то отреагировать.

– Ой, только не убей никого на таких радостях.

– Я тебе шубу подарю, – словно бы спрашивал он её. – Длинную, а?

– Куда она мне? Тут в бывший кинотеатр на распродажу привозили куртки и пальто из Белоруссии. Очень хорошие: прочные, тёплые, не промокающие, современного покроя. Как раз для наших дождливых зим и морозных вёсен. Даже жена нового мэра себе купила.

– …за пятьсот баксов.

– За полторы тысячи рэ.

– Да я про шубу! Шуба столько стоит.

– Котя, в наши дни и носовой платок можно купить за миллион баксов, если выяснится, что в него сама Мэрилин Монро сморкалась. Зачем такие траты на то, что можно купить в сто раз дешевле? На вокзал привозили конфискат с таможни, и там были очень приличные шубы за…

– О чём ты говоришь? Вот я пойду туда подарок выбирать! Хорош, скажут, Волков, жене контрабандную шубу берёт.

– Ха-ха-ха, да не нужна мне шуба, кто их сейчас носит? Зимы мокрые, шуба намокнет, будет весить, как доспехи рыцаря.

– Нет, я же должен чего-нибудь тебе подарить, ты войди в моё положение!

– Тоже мне задача. Подари чего-нибудь для проформы, какой-нибудь платочек…

– Ага, и духов пузырёчек.

– А к нему ещё цветочек… Или знаешь, что…

– Что?

Жена задумалась, и он понял, что у неё есть какая-то мысль по поводу подарка. Она села рядом и всё обдумывала, как это сказать.

– Неужели автомобиль? – спросил он в шутку, так как знал, что она никогда не станет просить дорогое барахло только потому, что у него есть возможность всё достать.

– Нет. Ты знаешь, что нашему городу семьсот лет исполняется?

– А чего не восемьсот?

– Тут хотят даже какой-то День города провести.

– И пусть проводят, кому надо, – прищурился он. – К нам-то какое это имеет отношение?

– Да без тебя-то у них мало что получится, – просто ответила жена.

– Послушай, это тебе, а не городу исполняется пятьдесят лет.

– Зато городу исполняется семьсот лет.

– Я не хочу и не буду дарить подарки городу на его юбилей!

– Да, но я свои полвека провела здесь, в этом городе…

– Вот и получишь за это шубу! – Авторитет начал выходить из себя.

– Не надо мне шубы.

– А я сказал, будешь в шубе ходить!

– Посреди июля?

– Да!

– И чего ты вскипел? Не хочешь выполнить мою просьбу – не надо.

– Это не твоя просьба, а… Слушай, я догадываюсь, кто это тебя надоумил! – уже грозил он пальцем. – Я до них доберусь и такой им праздник устрою, что до следующего тысячелетия вспоминать будут…

– Вот только посмей! Доберётся он до людей, которые вообще праздников не видят.

– А ты готовься к шубе, повторять не буду.

– Ха-ха, да не нужна мне шуба. В самом деле не нужна. И что с того, что мне стукнет пятьдесят? Отчего люди такое значение придают цифрам с нулями на конце? Зачем ради этого устраивать какие-то особые торжества, делать широкие жесты? У меня и так есть всё, о чём только может мечтать даже самая привередливая женщина. У меня есть дети, дом, деньги. Ты вот у меня есть, такой сердитый.

– Да уж, такое «счастье», как я, мало кто выдержит, – обнял он жену. – Дети, дом, деньги, как правило трёх «дэ». Я тоже на «дэ»? Дурак, что ли?

– Добытчик.

– Долларов и «деревянных».

– И других даров драгоценных.

– Ну, захвалила. А поцеловать?

– Перебьёшься…

– Нет, правда, скажи, чего ты хочешь на день рождения?

– Чтобы ты дома был, а не на своих разборках.

В июле я пошла в отпуск и в первый же день решила навести порядок в домашней библиотеке. Редко её перебираю, но когда книги уже некуда складывать, потому что все домочадцы их постоянно покупают, то приходится просматривать, что уже есть в наличии, и утрамбовывать, сжимать, «архивировать», так сказать, чтобы было куда поставить вновь прибывших в книжном полку. В результате находятся книги-близнецы: два «Овода», два «Чапаева» и целых три «Василия Тёркина»! Один «Овод» из серии «Школьной библиотеки» Лениздата в стандартной мягкой обложке – кто учился в школе в советское время, наверняка имеет книги этой серии. Другой «Овод» старинный, 1946-го года издания. В переплёте из чёрной ткани безо всякой пропитки с некогда золотым тиснением, хотя от «золота» уже ничего не осталось. На обороте обложки цена: «6 р. 20 коп.». Купил эту книгу ещё мой дед. Она и подписана им на форзаце: «На память дочке (это моей маме) в день окончания 1-ого класса гимназии». Дед всегда подписывал книги, если кому дарил. И дорога она именно тем, что он держал её в руках.

Один «Чапаев» куплен в семидесятые годы, а другой тоже «старинный», с утерянным титульным листом, так что и не узнать, в каком году была издана книга. Но я точно знаю, что приобретена она кем-то из старшего поколения семьи. Напечатана книга, как ни странно, на очень хорошей, почти глянцевой тяжёлой бумаге, отчего книжный блок небольшой толщины получился очень увесистым. И шрифт такой, какой сейчас редко где используют – по-моему, он называется Академической гарнитурой. Я его узнаю из тысячи: именно таким шрифтом были напечатаны книги моего детства. Там ещё буква «р» похожа на греческую «ро», буква «з» с петлёй внутри, а больше всего мне нравились «ц» и «щ», у которых выносная перекладина выполнена в виде изящной завитушки.

Три книги Твардовского оказались одинаковыми, как на подбор, все из серии «Школьной библиотеки».

– Вот накупили книг, а ничего не читаете! – ворчит отец. – Кто же это «Тёркина» купил в таком количестве? Ну, одну книгу я купил, не спорю. Другую… кажется, тоже я… Я же не знал, что она уже есть!

Мы посоветовались и решили старинные книги Войнич и Фурманова оставить дома, а остальные отнести в городскую библиотеку к Марине. Она удивилась такому раритету:

– Даже не помню, когда в последний раз у меня такую древность спрашивали. «Овода» ещё помнят, а вот «Чапаева»… Слушай, сама поставь их на ту полку вот туда под потолок. Там как раз собраны книги, которые сейчас никто не читает.

В библиотеке из посетителей была только Вероника, да ещё дети класса пятого-шестого. Вероника как всегда перебирала дамские романы, а школьники вертелись у компьютера, копались в Интернете и хихикали, когда натыкались на какую-нибудь «клубничку». Тогда Марина грозилась отключить компьютер, и они начинали притворно пищать, что это случайно получилось, а на самом деле они ищут какой-то реферат.

– Маринка, где тут был роман, не помню названия, – что-то ищет Вероника, горячая поклонница незамысловатых историй про любовь, «которая больше утомляет, чем радует». – Какой-то «Ангел судьбы» или «Демон жизни». И автора не помню.

– Не мудрено всех этих ангелов и демонов перепутать. «Дикие ангелы», «Ангелы ада», «Грешные ангелы» – вам каких надо?

– Может, «Судьба ангела»…

– Ага, «Судьба резидента».

– Да ну тебя! Там главные герои, юноша и девушка, любят друг друга, но расстаются.

– Это естественно, стандартная завязка.

– Её отец выдаёт замуж за какого-то фермера – дело в Англии позапрошлого века происходит. А юноша вдруг получает наследство, так как выясняется, что он является незаконнорожденным сыном лорда.

– Батюшки светы, как содержательно-то! – насмешливо всплеснула руками Марина.

– Героиня вышла замуж за своего фермера, но родила не от него, а не помню уже, от кого…

– Ха-ха-ха!

– Ну, дослушайте вы до конца! – шикнула на нас Вероника. – Этот потомок лорда тоже женился на какой-то знатной даме, и она тоже родила, но…

– Не от него, – закончили мы хором.

– А вы-то откуда знаете?

– Таков закон жанра, – объясняет Марина. – Все рожают не от того, от кого ожидается, в брак вступают не с теми, кого любят, а совсем с другими, ну и так далее. Типичная фантазия прыщавого подростка из неблагополучной семьи. Мне иногда кажется, что современную беллетристику и сценарии к сериалам «про либофь» создают какие-то несчастные недолюбленные дети, спьяну заделанные и обиженные на взаимоотношение полов с рождения… Ну, чем всё закончилось в этом «Вертепе разврата»? Хотя и так понятно, что свадьбой.

– Откуда ты знаешь? – снова изумилась Вероника. – Неужели читала?

– Да боже сохрани! – перекрестилась Марина. – Я рассуждаю опять-таки по закону жанра.

– И чья была свадьба? – решили мы проверить её литературную дедукцию.

– Этого я не могу сказать. Тут возможны разные варианты – всё зависит от фантазии автора.

– Там внуки главных героев поженились, – раскрыла карты Вероника, – а они сами уже старенькие стали, и незаконнорожденный потомок лорда говорит уже вдове фермера в самом конце, что им самим не довелось прожить жизнь вместе, так пусть хоть внуки за них это сделают.

– И зачем тебе эта книга ещё раз понадобилась, если ты её уже читала?

– Перечитать хочу. Про любовь как-никак.

– Да, такие книги надо перечитывать, потому что эти «Ангелы страсти» или «Страсти ангелов» выветриваются из головы прямо в процессе чтения.

– А что же ещё читать? Это и есть женская литература, написанная женщинами для женщин. Женщинам свойственно мечтать о любви, описывать красивые истории…

– Женщинам не свойственно трещать о любви – им свойственно любовь чувствовать, жить в любви. А размазывать о чьих-то половых похождениях – удел мужиков. У птиц именно самцы заливаются трелями о любви, чтобы своё получить и дальше порхать себе, как стрекоза беззаботная. Чего красивого в такой литературе? Чего красивого, когда героиню все имеют, кому не лень, кроме её «жениха»? Это только в мужских представлениях такая баба цену имеет, наверняка, они такие истории и придумывают.

– Ну, здрасьте-приехали, вот автор написан: Сюзанна Глоуз, женщина.

– Ага, найди мне биографию этого автора. Это всё копирайтеры какие-нибудь пишут, студенты филфаков или учителя литературы на пенсии, распространители подписывают каким-нибудь звучным англосаксонским именем типа Джоан или Гертруда. И получается знойная белиберда за авторством некой загадочной Жаклин Делакруа, а на деле какая-нибудь Настя Метёлкина из Мытищ корпела, чтоб лишнюю копейку к своим грошам на кафедре приложить. Секс по телефону в чистом виде, где тоже работают пенсионерки разговорного жанра, а все думают, что это настоящие сексапильные красавицы томно дышат. Реальной красавице больше заняться нечем, как по телефону «снимать штаны» с какого-то закомплексованного пошляка и полудурка. Реальная-то себе занятие поинтересней найдёт. Многие эти авторы – наши современники и даже соотечественники, «косят» под английских или французских романистов прошлых веков. Ну, не подпишешь же книгу «Возьми меня нежно» или «Люби меня страстно» именем её реального создателя, какого-нибудь Вити Пяткина, нищего доцента из архива литературного института. Кто её купит под таким авторством? Подписывают звучным импортным именем, естественно, бабским, потому что это любимое занятие мужиков: всё худшее в себе приписывать женщинам.

– Даже странно, что библиотекарь так рассуждает о литературе, – заметила Вероника, на что Маринка заявила:

– Именно библиотекарь и может так рассуждать. Я смотрю на вас, как вы годами мусолите эти романы «про либофь», а в реальной жизни живёте только с алкашами и женофобами, таскаете их на себе с гулянок и попоек, а они вам за это детей делают. Впору справочник по стрелковому оружию перечитать или учебник рукопашного боя с полки взять. У меня соседка тоже этими аморами-лямурами зачитывается. У неё муж с братом пьют, уже сына втянули в свои попойки, а она спрячется от них в дальнюю комнатку, забьётся в угол и читает о доблестных рыцарях и прекрасных принцах, которые способны и жизнь женщины сделать столь же прекрасной. Дочь ей сказала: «Мама, ты дура, у тебя нет семьи. Ты создала дом бытовых услуг по обслуживанию самых бестолковых мужиков». Она и дочь пыталась так же воспитать, как прислугу для этих бездельников себе на смену, но та их всех послала и в Китай жить укатила. Она мне говорит, что всегда гордилась, что у неё мужская семья, много мужчин в доме, защитников и помощников, а те сели на шею и поехали. Один мужик на шее – это для бабы не нагрузка, но тут толпа целая. И вот она живёт в таких сложных условиях, а читает о любви. Которой нет. И никогда не будет. Словно из кубиков с буквами «о», «пэ», «жэ» и «а» пытается собрать слово «вечность». Вся жизнь у неё на это ушла. Религию не зря называют опиумом, она обещает жизнь вечную: не получилась эта – в следующей счастье тебе будет. Но другой жизни не будет. И вот на что она у тебя просрана, сказать по-русски, жизнь единственная и неповторимая? На чтение романов в перерывах между обслугой пьяниц и дебилов. Иногда ко мне прибегает, кусками зачитывает: «Мариночка, послушайте, как прекрасно описаны отношения благородного рыцаря с хромой дочерью шарманщика, которая стала самой счастливой женщиной». Я ей говорю, что надо своей жизнью заниматься, хотя бы алкашей этих разогнать.

– Ага, и остаться одной.

– Да. Потому что это неплохой вариант в спивающейся и постоянно ноющей стране. Чего вы все так боитесь одиночества? Вы его видели, что ли? Мы всю жизнь сидим в коммунальном гвалте. Я выросла в коммуналке, потом брат туда жену притаранил, племянники пошли, я просыпалась: тому штаны подай, этому тарелку поднеси, там ещё кто-то права качает в таких бесправных условиях. Они мне надоели на три жизни вперёд! В туалет – очередь, умыться – очередь, к плите – очередь. Это где ещё такое извращение есть, чтобы в собственном доме очередь ждать, когда тебе дадут нужду справить? Зубы чистишь, рядом посторонняя бабка свои вставные челюсти полощет, в твоё полотенце через плечо кто-то нос вычищает. Романтика! И при таком раскладе наши бабы-дуры боятся одиночества, как огня. Мне хочется в морду дать таким, кулаком прямо, чтоб мозги наверняка на место встали. Когда слышу, как кто-то на одиночество плачется, что на его жилплощади никто больше не отирается, кажется, что человек придуривается. Ты не понимаешь, какое это счастье – жить одной. Вы бы попробовали – вас бы потом за уши оттуда не вытащили, какой это кайф! Дома всегда порядок, ничьи обноски и объедки не валяются, никто поганый характер не демонстрирует, за неимением ничего другого, своим говном не грузит. Просыпаешься, когда тебе удобно, а не время пришло кому-то завтрак подать или сопли подтереть. У меня кузина получила квартиру в Металлострое, двадцать лет её ждала от предприятия, до сорока жила у родителей в двушке с пьющим братом, да ещё сестра там ютилась с двумя детьми и парализованным мужем. Восемь человек на двадцать квадратных метров! Особо опасных преступников в таких условиях не содержат, как у нас законопослушные граждане «живут». Не срок отбывают, а всю жизнь тратят на эти скотские условия, без шансов на улучшение. В Крестах уже бунтуют, что в камерах, рассчитанных на шесть человек, держат в четыре раза больше, подследственным приходится спать по очереди, а это нарушение прав человека.

– Говорят, что Кресты скоро куда-то под Металлострой вынесут.

– Нас скоро всех куда-нибудь вынесут. Смотришь американские или английские фильмы и в глаза бросается, что люди там живут в коттеджах. Плохие, хорошие, злые, добрые – на всех места хватает. А наши снимают фильмы, что в красивых домах только сволочи живут, которые с жиру бесятся, так что приткнитесь там в своих хрущёвках и радуйтесь, что есть угроза в хорошие люди угодить. У них земли в несколько раз меньше, чем в России, населения в разы больше, а у нас и места навалом, и строительных материалов каких только нет, но население распихано по кладовкам, по сволочным каким-то «отдельным» квартирам, когда тридцать квадратов делят картонными перегородками на камеры, где умещается кровать и тумбочка – ну, камера на большее и не рассчитана. Видела в зоопарке клетку с тигром или медведем?

– Угу.

– Я сразу заметила, что эта клетка больше наших квартир. Потому что, если медведю, тигру или любому другому зверю не дать определённое пространство, какое ему требуется, он устроителей зоопарка рвать начнёт. Он погибнет, но жить, как сволочь, не будет. Дикий зверь уважения потребует к своим привычкам, а люди утрамбованы как микробы в пробирке. А чтобы человек чувствовал себя гражданином в своей стране, чтобы дорожил этим гражданством и защищал государство, ему надо как минимум сто квадратных метров жилья только для личного пользования и развития. И земли соток пятнадцать-двадцать. Вот тогда он будет за эту землю держаться, будет её облагораживать, обустраивать. А у нас эти сто метров делят на три квартиры и в каждую утрамбовывают два-три поколения семьи. Почему у нас всюду заборы покосившиеся, здания облупившиеся, в домах антисанитария, грязно, неуютно? А потому что нет хозяев. Потому что зять с тёщей по тридцать лет выясняют, кто в квартире её прабабушки главный. Потому что родные братья какой-то клочок огорода в четыре сотки делят на три семьи. Потому что невестка хочет ремонт сделать, а свекровь против: «Ты тут никто». Так и живут в смраде. Всю жизнь живут, словно потом другая будет, настолько у людей нарушено ощущение времени. И все к этому настолько привыкли, что воспринимают, как норму. В комнатах как в камерах койки в два-три яруса, банально обои поклеить невозможно, потому что некуда этот хлам вместе с людьми вынести хотя бы на пару дней.

– Мы на лестничную площадку выносили.

– Некоторые спят на площадках, пока краска не просохнет. А была бы у каждого человека своя квартира, он бы занимался её обустройством, а не на грызню с роднёй жизнь тратил. Ведь это же совсем другое дело, когда зять придёт в гости к тёще раз в квартал, а то и реже, красивый, причёсанный, с букетом цветов: «Здравствуйте, мама, давайте чай пить». Уже совсем другие отношения! А когда все вместе свалены в кучу на всю жизнь, немытые и нечёсаные бабы снуют с тазами и кастрюлями, зять тут же ходит, пузо через рваную майку чешет и зевает, издавая звук, как сирена подводной лодки – какое тут может быть между людьми уважение? Достаточно посмотреть на наших людей в домашней обстановке, чтобы понять, насколько они в депрессию погружены, как сильно презирают себя и близких. Где только рванину такую достают? Раньше хотя бы оправдывались, что дефицит был на одежду, но сейчас-то всё завалено дешёвыми шмотками, можно приемлемо одеться на все случаи жизни, чтобы себе нравиться, а они продолжают шнырять в обносках: «Чё такова, меня ж никто не видит! Чего наряжаться, я же дома». А где написано, что дома именно так надо выглядеть, будто тобой заводскую трубу чистили? И «никто» – это в нашем понимании свои, домочадцы, самые близкие люди. Культурные деятели, которые могли бы повлиять на сонных клуш и воров у власти силой искусства, комедии снимают, как это весело – жить в коммуналке, какие там смешные клоуны обитают. А это – ад. И не дай бог там никому оказаться. Потолки такие низкие, что высокие красивые люди со временем превращаются в сутулых карликов. Лишь бы побольше этажей нагромоздить, распихать население, как по полкам забитого шкафа. И вот кузина двадцать лет на очереди стояла, а как сорок лет стукнуло, пошла брать администрацию на абордаж. Ей эти рабовладельцы, естественно, сказали, что ей, как бездетной рабыне жильё вообще не полагается. Вот если бы она нарожала рабёнков, да побольше, тогда бы ей оторвали от сердца государства лишний квадратный метр, а так – плохо тужилась. Она двенадцать лет встречалась с женатым, он все эти годы обещал развестись, пока до неё не дошло, что ему и так удобно. Стандартная ситуация из жизни классической дуры. И она им доказала, что хроническим лохам и неудачникам, к классу которых она относится, надо презервативы бесплатно выдавать, чтоб их вообще не было, таких придурков. Рабовладельцы хихикать сразу перестали, главный только царственно обронил: «Дайте вы ей каморку, которая от рабочего Свиридова осталась, ну, который на прошлой неделе удавился, когда жену спьяну пришиб». И получила она свою квартиру! Отдельную! Неделю ревела от такого потрясения, поверить не могла: первый раз в жизни у неё своя отдельная комната появилась! В сорок лет! Первый раз! Это такое счастье, кто не пережил – не поймёт. Как заключённый, которого из переполненной камеры выпустили.

– В отдельную камеру перевели.

– Пусть так. Сижу, говорит, после работы, чай пью, в окно на Неву любуюсь и кайфую. Так хорошо – не передать! Тишину слушаю, как люди любимой мелодией наслаждаются и наслушаться не могут. Только иногда из-за стенки дети пищат, соседи орут, друг друга давят, душат, режут, морду бьют, где по целому стаду в одну квартирку втиснуто. И везде оправдание: «Зато мы растим ребёночка». Ребёночек этот у них как главный козырь, основное оправдание такой несуразной жизни. Прикрываются им, как белым флагом при капитуляции, как только террористы делают. И не замечают, что из этого «ребёночка» вырастает такой же враждебно настроенный к своим неврастеник и послушно встраивается в общую систему очередей и переполненных клетушек. Домой иду, говорит, налегке, а другие бабы чуть ли не в зубах сумки со жратвой прут и идти домой не хотят: «Мой-то, сволочь, опять, поди, нажравшись в прихожей валяется, да ещё свекровь пилит, да её мать на соседнем диване в пролежнях помирает – хоть бы улететь куда от скотской жизни такой». Мужики ковыляют, тоже ноют: «Моя мегера меня сожрёт, что я в карты мужикам с прокатного аванс проиграл. Нигде реальным парням от этих сучек жизни нет». Не хотят люди домой идти, потому что нет у них дома своего. А она домой – бегом! Потому что там – никого. Только чай и Нева за окном. И тишина, как любимая музыка. Некоторые идиоты эту тишину сразу начинают глушить музыкой, телевизором и прочим дерьмом, на то они и идиоты. Они не понимают, какое это счастье, когда тишина и нет никого, что идеальная семья – это её отсутствие. Особенно, когда такая вражда между людьми. Её женатик сразу прискакал, как о квартире прослышал, натоптал, нагадил, половину холодильника сожрал, спуск воды на унитазе сломал и сам слился: «Завтра вещи перевезу, готовь диван с телевизором». А она его не пустила. Словно прозрела: зачем ей это мурло гулявое? Вонючий, плешивый, сопливый, кряхтит постоянно, трещит без умолку на излюбленную на Руси тему «все тупые кроме нас», да какой он честный и порядочный на фоне тотального падения нравов. Никаких интересов, только пожрать да потрахаться. Конечно, двенадцать лет назад какой-то товарный вид имел, но она-то какой дурой была, что молодость на него угрохала. Жалеет теперь об этом не передать как! Оказалось, что от этой «замшелой любви» не так-то легко отделаться – его жена пожаловала: «Совести у тебя нет! Мы в такой же комнате вшестером ютимся, да ещё брат из тюрьмы вернулся, дочь вот-вот родить должна, а она тут одна живёт! Да где это видано, ишь, барыня какая! Вот как нашего человека квартирный вопрос меняет, уже родню любовника узнавать не хочет! Думаешь, ты одна у него такая? У него таких на каждом полустанке, но я настояла, чтобы на тебе выбор остановил, потому что у остальных ни кола, ни двора, только ноги перед чужими мужьями раздвигать мастерицы. Одна от него десять абортов сделала, теперь с меня возмещение ущерба требует. Другая родила мал-мала-меньше, хотя у него этого добра ещё в трёх городах. А тебе повезло, что здоровье на вредном производстве разрушила и родить не можешь. Ты войди в наше положение! У меня дочь от сожителя сбежала, потому что он её солдатским ремнём бил, доказывал, раз квартира его, он имеет право творить там, что пожелает, а желают такие господа почему-то только бабам рёбра ломать. Но ты-то совсем другое дело, ты же женщина, человек, ты же не будешь вот так, а? Я бы своего дурака тебе без контрибуций отдала, внуков к себе забирали хотя бы на выходные. Если в этом углу шкаф передвинуть и его кровать поставить, то места на всех хватит».