Текст книги "Эти поразительные индийцы"

14. ЗНОЙ И КРАСКИ

Поезд со стуком и скрежетом мчался в индийской ночи. В одноместном купе, на котором было написано «Только для леди», я чувствовала себя действительно в полном одиночестве. Эти купе изолированы от всей вселенной – это отдельный сегмент вагона. В левой и правой стенках есть двери, ведущие наружу, а сообщения между сегментами нет. И когда поезд идет, ни вам никуда нельзя выйти, ни к вам никому невозможно подойти.

Меня тепло и сердечно проводили друзья в Удайпуре, дали мне с собой в дорогу много круто наперченных пирожков, соленых орешков и каких-то клецок, пропитанных сладчайшим сиропом.

Когда мы с нагретого солнцем перрона вошли в раскаленный солнцем поезд, все стали беспокоиться, что в купе очень пыльно, и тотчас вызвали свипера. Появился свипер с длинным веником под мышкой и с тряпкой в руке. Он стал энергично колотить тряпкой по кожаному дивану, по столику и окну, подняв такую пыль, что мы потеряли друг друга из виду. Меня на ощупь вывели на перрон, и свипер вслед нам послал веником последний поток пыли. Выскочив из купе, он получил с меня рупию, благодарно приложил ее ко лбу и ринулся в соседнее купе. Меня же водворили снова в мое, напомнили, чтобы я не забыла съесть пирожки, много раз справились, удобно ли я себя чувствую, проверили, запираются ли двери и окна, – словом, проводили как надо.

И только когда поезд оставил далеко позади огни волшебного города Удайпура, когда во мраке за окнами закружились мириады звезд, и я доела последнюю порцию перца, приготовленного в форме пирожков, я обнаружила, что у меня с собой нет питьевой воды. Вот об этом мои друзья забыли.

При таком открытии звезды померкли в моих глазах.

Понятия «ночная прохлада» в Индии летом не существует. И особенно в Раджастхане. Если днем в тени 47 градусов по Цельсию, то и ночью ненамного меньше. А в поезде и того жарче, потому что он никак не может остыть от солнечного перегрева. Горячим было все вокруг – стены, обивка дивана, решетки на окнах.

Пыль, поднятая свипером, уже осела на свои места и тоже была сухой и горячей.

Я опустила на окне раму с металлической сеткой, еще одну – с металлической решеткой и третью – со стеклом, надеясь, что вдруг получится чудо и там снаружи не только темно, но и прохладно. Но в окно упруго хлынул жар, как из домны, смешанный с сажей и мелким песком.

Тогда я закрыла окно и включила вентиляторы под потолком. Они завыли и бешено завертели свои лопасти. Снова поднялись клубы осевшей было пыли, и завертелся горячий воздух, обжигая кожу. Не выдержав, я выключила вентиляторы, расстелила на диване простыню, обессиленно повалилась на нее и стала обреченно ждать, когда с последней каплей пота из моего тела испарится жизнь.

«Вот так, наверное, умирали путешественники в пустынях, – вдруг ясно поняла я. Горло стало как пробка, язык – как наждак, губы – как подошва от старых детских сандалий. В висках стучало, а в ушах медленно нарастал шум. Кровь ощутимо густела в жилах, сердце ворочалось в груди с трудом. Надо же было еще эти пирожки есть, о господи!»

Шли часы. Я старалась не думать о той воде, которая была в резервуаре для душа, вот тут, рядом, в душевой кабине. То была страшная вода, в ней, застоявшейся и подогретой, должны были кишеть все микробы, какие есть на свете. И вероятно, кишели. О ней надо было забыть, необходимо было забыть, как будто нет ее вообще, и нет душа при этом купе. и даже двери в душевую нет…

Когда я открыла кран душа, сверху упало несколько теплых ржавых капель – там действительно не оказалось воды.

А поезд мчался в ночи, стучал, гудел, лязгал – делал свое дело.

«Хоть бы станция скорей! Но нет, не будет. В Раджастхане станции редки. Что делать? Ну что делать? Не доживу до утра. Честное слово, не доживу. Сердце совсем останавливается», – думала я в тоске.

Чтобы отвлечься от своих мук и тяжких мыслей, я стала изучать обращение железнодорожной администрации к пассажирам, висевшее в рамке на стене. В нем меня просили проверять почаще запоры на дверях, не открывать решетки и сетки на окнах, не выходить по ночам на полустанках, не впускать тех, кто будет проситься спать на полу моего купе, не впускать вообще никаких случайных попутчиков, не брать от них ничего съестного и не курить предложенных ими сигарет. Там было еще что-то, но и этого оказалось достаточно, чтобы я слегка оживилась.

«Вот это да! – подумала я озадаченно. – А я-то никаких этих правил не соблюдала до сих пор».

И я твердо решила больше не выходить из вагона и никого к себе не впускать.

И в это время поезд подошел к какой-то небольшой станции. Я выглянула. Всюду царила тьма. Где-то впереди виднелось окно, освещенное карбидной лампой. Перрона не было видно – вероятно, его вообще здесь не существовало.

Это явно был такой полустанок, на котором не велено выходить. Но что-то влекло меня в этот мрак, влекло неудержимо. Что это могло быть? Ага! Нет! Это невероятно, это счастье! Где-то бежала из крана вода. Бежала, булькала, лилась. Вода! Вода! Но где? И какая вода?

А, да что об этом думать! Скорей, пока поезд не тронулся! Скорей открыть все запоры на дверях, схватить термос и вниз по подвесным ступенькам, вперед, через рельсы и камни, на слух, туда, где журчит струя воды – возврат к жизни. А то до утра ни за что не доживу.

Чисто животный инстинкт привел меня во мраке к какой-то будке, из стены которой торчал сломанный кран. Я пила, я захлебывалась водой, мочила голову, платье, руки, наполнила термос, снова пила.

Поезд тронулся без гудка.

И если бы в моем купе – в единственном – не горел свет, я бы не увидела даже, куда мне бежать обратно, куда карабкаться на ходу, за какие поручни цепляться. Но все кончилось благополучно. Мокрая, счастливая, я вытянулась на своей горячей простыне и заснула, предоставив саже, песку и пыли покрывать меня ровным слоем до утра.

Утром я себя не узнала в зеркале. Волосы в сочетании с присохшей пылью превратились в колючую серую кошму, лицо, шея и руки были покрыты бурой коркой песка и сажи, а там, где я отковыривала куски этой корки, светились пятна бледной моей кожи.

В душ, скорее в душ! Что бы делали пассажиры без душа в этих поездах?! Быстрее мыться, одеваться – ведь скоро Джайпур.

Батюшки! Да ведь ночью душ подарил мне только три ржавые капли. Куда ж я такая пойду? Сколько езжу по стране, первый раз воды нет в таком купе. Я просто растерялась. А поезд шел. А Джайпур был все ближе. Но тут я вспомнила про свой термос.

Воды в термосе мне как раз хватило на то, чтобы вымыться «под малое декольте».

К тем, кто меня встречал в Джайпуре, я вышла в платье с длинными рукавами и с брошкой у ворота, стараясь иметь вид непринужденный, как будто я всегда так хожу по жаре…

Раджастхан! Красный, розовый, каменистый, мраморный, песчаный, пересохший, колючий и горячий Раджастхан…

На торговых улицах города кипела жизнь. Кто-то сновал по лавкам, кто-то звонко стучал молоточками в мастерских, торговался с продавцами, жевал что-то возле дымных жаровен, приценивался к тканям.

Почтальон пустыни Раджстхана

Вот, расстелив на длинном столе сари, молодой ремесленник набивает на нем узор деревянными штампами. С поразительной быстротой он меняет штампы, ударяет ими сначала по подушкам с краской, а потом с меткостью снайпера четко впечатывает один элемент узора в другой, создавая на ткани многоцветный орнамент.

Вот перед продавцом браслетов на корточках сидит молодая женщина, и продавец, раскатав в длинный жгут разогретую окрашенную смолу, разрезает его на куски и лепит из них браслеты прямо на руке женщины. Один, другой, третий, пятый, восьмой… Рука уже почти до локтя украшена браслетами. Но ведь их можно надеть до самого плеча, было бы только желание выглядеть красивой. И женщина, смеясь, протягивает продавцу другую руку.

Вот производится окраска тканей классическим местным способом «завяжи и окрась». Живость этой окраски и ее своеобразие создали ей широкую известность – по всей Индии продаются шарфы и сари «завяжи и окрась».

У раджастханцев яркий и своеобразный костюм.

Их можно сразу отличить в толпе индийцев. Мужчины носят нижнюю рубаху с вырезом ворота под горло и верхнюю – с глубоким вырезом на груди. Она собрана в талии, застегивается на пуговицы и схвачена поясом, что придает мужчинам вид подтянутый и молодцеватый. Отличительным признаком является и огромный тюрбан, на который уходит до семи метров ткани. По всей Индии носят тюрбаны и всюду по-разному. Жителя страны сразу определяют по тюрбану, откуда кто родом. А я, как ни старалась вникнуть в эту науку, часто ошибалась. Но раджастханцев отличить как будто даже я могла.

Их тюрбан уложен на голове крупной «витушкой», и на одно ухо делается напуск, прикрывающий его плотным полукружием. В манере носить тюрбан есть какая-то лихость. В мочке уха обычно поблескивает маленькая золотая серьга-колечко.

Молодой раджпут в своем огромном тюрбане

К этому надо добавить необыкновенную яркость тканей, идущих на тюрбаны, и представить себе, как эти красные, шафранные, желтые или пестрые ткани сочетаются со смуглой кожей и завитками смоляных волос, и тогда сразу станет ясно, что раджастханцы – красивый народ.

А женщины носят широченные сборчатые «цыганские» юбки, кофты навыпуск и огромные квадратные шали, которые они накидывают на голову, заправляя углы за вырез кофты спереди и за пояс юбки.

Шали великолепно окрашены – яркие, пестрые и разнообразные, они, как большие цветные паруса, видны издалека и выделяются даже среди других, тоже ярких и пестрых одеяний индийских женщин. Часто раджастханки носят так называемые шали-солнца, на середину которых нанесено большое красное или желтое круглое пятно. Все это делает уличную толпу в Раджастхане особо красочной и нарядной.

Судя по раджпутским миниатюрам и стенной росписи, раньше женщины носили не кофты навыпуск, а коротенькие кофточки-лифчики, которые отличались от подобных им кофточек из других областей Индии тем, что прикрывали только верхнюю половину груди, а нижнюю оставляли открытой.

Я видела и в наше время такой костюм – он очень подходит для жары. Тем более что юбка подвязывается ниже линии пупка, и таким образом весь торс женщины открыт малейшему дуновению ветерка. А от солнечных лучей укрывает шаль. Все очень хорошо продумано и предусмотрено. В эпоху, когда Великие Моголы заключали союзы с раджпутами, этот костюм даже вошел в моду при делийском дворе.

А роспись! А стенная роспись!

Альвар – бывшая столица одного из многих раджпутских княжеств. Дивный город, как и все города в Раджастхане. В лабиринте шумных улиц повсюду вспыхивает на стенах домов многоцветная роспись – скачут на конях раджпуты с мечами и копьями, выезжают на украшенных слонах махараны. В раззолоченных паланкинах охотники сражаются с яростными тиграми, красавицы сидят на высоких балконах.

Нигде в Индии я не заметила такого неукротимого стремления к росписи стен, как в Раджастхане.

Я видела однажды, как раджастханцы превратили стену скучнейшего на свете здания – железнодорожного пакгауза – в истинное чудо искусства, покрыв его во всю длину яркой росписью, представлявшей собою не то праздничную процессию с неизменным изображением во главе ее махараны на слоне, не то выезд на охоту, не то выход раджпутского войска на войну. Мне не удалось рассмотреть ее во всех деталях – я видела ее с поезда, как только и можно было увидеть железнодорожный пакгауз, но не могу забыть своего удивления при виде этой длинной красочной ленты на фоне скучных казенных построек и чувства благодарности к тем, кто подарил эту радость всем проезжающим мимо.

Почти возле каждой двери жилого дома, даже бедного и малозаметного, можно увидеть на стене какие-нибудь красочные изображения. По обычаю их наносят ко дню свадьбы и потом время от времени освежают и дополняют.

Цветная роспись на наружной стене жилого дома. Раджастхан, г. Джайпур

Такой живописью профессионально занимаются люди особой касты. Традиционные изобразительные приемы, которым несколько столетий, передаются внутри касты по наследству. Глядя на эти картины, можно со значительной степенью достоверности узнать многое о жизни средневековых раджпутов. Их боевые доспехи, оружие, сбруя коней, убранство слонов – все отражено в этой росписи подробнейшим образом.

Занятно выглядят попытки отразить в ней явления современной жизни. Иногда вдруг над воинами с кинжалами и копьями дорисовывается самолет, а перед ними – стреляющая пушка. Все, что выходит за пределы унаследованных и развитых с детства знаний и навыков, обычно изображается беспомощно и немного смешно. Самолет подобен наивной модели, склеенной из бумаги, а пушки – вазе, почему-то лежащей на колесах, из которой вылетает огонь в виде букета красных цветов на красных стеблях. Теперь на этих картинах можно увидеть и современных солдат в форме, и огнестрельное оружие, и автомобили, но все это по своим художественным достоинствам не может идти ни в какое сравнение с тем, что изображается в привычной технике.

В домах-мастерских ремесленников я подолгу смотрела, как в маленьких полутемных каморках рождаются на свет удивительные изделия – подносы, вазы, чаши, бокалы, – те изделия, которые теперь знает весь мир.

Уверенной рукой ведет мастер свой тонкий резец по металлу, мелко постукивает по нему молоточком, вычерчивает витиеватый растительный узор, населяет его контурами тигров, слонов, коней, павлинов, воинов-раджпутов. А затем часть за частью заливает узор жидкой эмалью, зачищает, снова гравирует, снова заливает, уже другим цветом, и так долго, постепенно, – не по образцу, а от себя – создает он многокрасочный, гармоничный, неповторимый рисунок, заполняя им всю поверхность изделия.

Когда-то так украшали эфесы и рукояти мечей и кинжалов, а теперь изготовляют массу вещей, украшающих жизнь.

Очень искусно и тонко работают в Раджастхане и со слоновой костью – делают женские украшения, фигурки богов, вазочки, лампы. И та же техника – сидит мастер на полу, придерживает изделия пальцами ног и стучит-постукивает молоточком по резцу, под которым рождаются истинные произведения искусства.

Хотя в Дели я видела усовершенствования в этом процессе – применение электрического сверла вроде бормашины, но и при этом проявлялось – только на больших скоростях – все то же чувство, все то же безошибочное знание формы рождающейся вещи. Каждый из них берет кусок материала и «отсекает все лишнее». Ни лекал, ни образцов, ни рисунков. Пальцы знают совершенно точно каждое нужное движение, каждый нажим или поворот резца.

Джавахарлал Неру считал, что положительной чертой кастового строя является многовековая наследственность профессии внутри касты, в результате чего вырабатываются врожденные навыки, шестое чувство – чувство профессии. Кто знает, может быть, это и так?

В Раджастхане создавались тысячи миниатюр. Десятки тысяч. Здесь это было не придворное искусство, как при Моголах, а истинно народное. Эти миниатюры были и остаются, собственно, уменьшенными настенными картинами – те же изобразительные приемы, те же персонажи, то же содержание.

Огромное множество миниатюр посвящалось жизни бога-пастуха Кришны. Вот темноликий Крúшна играет на флейте, стоя под цветущим деревом, и смотрит в ту сторону, откуда из-за деревьев должна появиться его возлюбленная, пастушка Рáдха. Он еще не видит того, что видим мы с вами, – в верхнем углу миниатюры, в лесу, изображена Радха, уже спешащая на свидание. Ее волосы и плечи прикрыты узорным прозрачным покрывалом, взволнованно дышащая грудь стянута короткой кофточкой, широкая юбка расписана яркими цветами. Она в смущении опустила голову, но стыдливость не может сдержать ее порыва к Кришне. Она томится ожиданием встречи, и вам начинает казаться будто вы стоите в том же лесу за деревом и смотрите на них обоих, разделяя их радость.

На другой миниатюре изображен Кришна, убивающий Кáнсу, жестокого правителя, дабы покарать его за все зло, содеянное им. Кришна проник в тронный зал, тащит за волосы злобного царя Кансу по каменным плитам пола, как низкорожденного, и занес над ним меч. Вокруг лежат убитые приспешники Кансы, повсюду разбросаны их отсеченные руки, ноги, головы. За стеной дворца, во дворе, лежит ногами кверху убитый Кришной бешеный слон, которого Канса выпустил против него. Все враги повержены, сила их развеяна в прах – добро в лице темноликого Кришны торжествует.

Десятки сюжетов кришнаитских мифов нашли отражение в этих живых и красочных миниатюрах.

Кришна-ребенок побеждает водного змея-демона. Индийский рисунок

Вся Индия знает, любит, воспевает Кришну. Он стал считаться богом, этот великолепный юноша, победивший зло. Приобретя власть и могущество, Кришна вынудил арьев признать его и причислить к своим князьям. Он правил наравне с ними и был почитаем не менее, чем они.

Будучи мудрым и отважным правителем и тонким дипломатом, он приобрел не только власть, но и огромное влияние при дворах многих князей Древней Индии. В «Махабхарате», как уже говорилось, Кришна воспевается как один из главных героев, который отличался такими достоинствами, что был обожествлен уже при жизни. Возможно, он некогда являлся богом бхилов – древнейших обитателей раджастханских гор и лесов, и культ его просто менялся с годами, приспосабливаясь к новым условиям, к новым пришельцам, к новым жрецам. Возможно, слишком мало знает наука об истории этого культа, об истории этого бога, который в Индии является не столько богом, сколько предметом безмерного обожания…

Стою у прилавка, перебирая миниатюры, смотрю, вспоминаю все, что прочитано, увидено, услышано о Кришне… Вот изображены шалости юного бога – он утащил одежду у купающихся пастушек и, забравшись на дерево, спрятал ее в ветвях. Нагие девушки, стыдливо укрываясь в реке, молят его вернуть им одеяния, но он уже с улыбкой берется за флейту, зная, что волшебные звуки привлекут их всех к подножию дерева и он насладится созерцанием их красоты.

Вот лунной ночью он танцует с пастушками, умея так разделить свою любовь между ними, что каждой из них кажется, будто он танцует только с ней и только для нее. Художник так и воспроизвел образ Кришны – столько раз, сколько пастушек изображено на миниатюре.

Вот он сидит с Радхой на берегу реки. В руке его неизменная флейта, а на голове – обязательный султанчик из павлиньих перьев. Павлинье перо – знак бога Кришны. Оно на всех изображениях венчает его прическу или головной убор. Павлины да белоснежные коровы были свидетелями его игр и забав в лесах на берегу Джамны.

Можно часами перебирать эти миниатюры и видеть все новые и новые изображения этих бесчисленных легенд из жизни Кришны.

Всюду художники строили композицию так, что он – темноликий среди светлых – находится в центре сюжета, в центре внимания, вокруг него разворачивается все действие миниатюры, хотя изображен он с той же мерой реализма, с какой и все другие персонажи.

Выезд вельможи на слоне. Индийская картинка

Другая сюжетная линия творчества раджастханских миниатюристов посвящена жизни раджпутов. Здесь изображены бои, охота, торжественные процессии, сценки дворцовой жизни и, конечно, красавицы. Их круглые груди, полуприкрытые сверху короткими кофточками, всегда рисовались очень высоко – почти на линии плеч, так как высокая и полная грудь входит в число обязательных признаков женской красоты в Индии, их руки и ноги унизаны браслетами, ладони и стопы окрашены в красный цвет, широкие юбки плавно облегают крутые бедра, с очаровательно склоненных голов ниспадают прозрачные покрывала. Красавицы под цветущими деревьями, красавицы у фонтана, красавицы на качелях, дома, на расшитых подушках, на мраморных балконах…

Когда перебираешь много-много таких листов, в воображении возникает иллюзия движения, и вдруг делается ясно, что, несмотря на всю традиционную условность этих изображений, художники удивительно верно воспроизводили ритм и уклад той жизни, передавали внутренние связи между своими персонажами. Из всех школ индийской миниатюры раджастханская кажется мне самой жизненной. А сами миниатюры – самыми теплыми.

Джайпур – это город из розового камня под жгучим солнцем и синим небом. Я не говорю о новом городе, где модерновые коттеджи богачей тонут в зелени садов, – там неинтересно. Там точно так же, как в любом индийском или неиндийском городе. Хороша старая часть Джайпура. Она жмется к подножию скалистых холмов. Там городские стены сложены из розового камня, ворота в них все разного вида и искусно украшенные. Там мимо стен идут груженые верблюды. Там у стен стоят лотки торговцев фруктами. Там возвышается уникальное строение – Дворец ветров, похожий на высокую плоскую пирамиду, состоящую из сплошных крытых балкончиков с узорными решетками. Это апофеоз архитектуры сквозняков – в этом плоском здании, таком плоском, как будто оно состоит из одной стены, все время гуляют потоки ветра, засасываемые бесчисленными балкончиками.

Обсерватория в Джайпуре

И так уже 200 лет – дворец был создан в середине XVIII века – ветры поют в нем, как струны невидимых инструментов.

Здесь же невдалеке находится и еще один комплекс строений – обсерватория начала XVIII века. Это что-то фантастическое, совершенно марсианское. В большом дворе, поросшем травой, застыли сооружения самых странных форм. Они возвышаются над землей, уходят под землю, лежат на поверхности земли. Это и узкая каменная лестница, поднимающаяся на 30 метров прямо в воздух и никуда не ведущая, – она служила стрелкой солнечных часов; это и выпуклые и вогнутые сферы и полусферы с нанесенными на них маршрутами движения созвездий; и какие-то арки, столбы, полукружия – все из камня и все под открытым небом.

Тишина, зной. Козы стучат копытцами по плитам каменных сооружений, жуют траву возле них. Тут, как нигде, ощущаешь присутствие прошлого, потому что здесь зримо представлены мысль и поиск, видишь, что звезды, которые сияют над Индией, были давно познаны и поняты. Здесь легко себе представляешь, как взгляд человека пытливо следил с Земли за ходом планет.