Текст книги "Другой Париж: изнанка города"

Грязища на бульваре Распай оказалась редкостная. Пока шел, несколько раз чуть не растянулся на собачьем дерьме. А ведь смеялся, когда мне друзья-журналисты говорили, что уровень травматизма на фекалиях в Париже выше, чем у нас на гололеде!

Вдоль улиц стояли переполненные к вечеру всеми видами отбросов помойки. Мусор сваливался в черных полиэтиленовых пакетах, прямо рядом с ними на тротуаре валялись недокуренные бычки, смятые салфетки и прочие продукты человеческой жизнедеятельности. В воздухе висел отвратительный смог от выхлопных газов проезжающих мимо машин. Я привычно обратил внимание на то, что понтовых в российском понимании автомобилей в центре Парижа было немного. Никаких устрашающих размеров черных джипов, никаких, упаси боже, «хаммеров». Нет-нет да прошелестит мимо белый «мерседес». Да и тот на поверку оказывается такси, из-за руля которого в открытое окно недобро скалится араб. А так – скромные городские машинки: «рено», «ситроены». Французы реально поддерживают отечественного производителя!

По бульвару туда-сюда сновали замороченные парижане и рассеянные туристы. Обычная жизнь обычного мегаполиса. В целом я был слегка разочарован. И это – самая романтическая столица мира?

Наконец – перекресток Распая с Монпарнасом, знаменитый Вавен, в прошлом центр артистической и литературной жизни Европы, тут же одноименная станция метро. Интересно, какому мужику тут стоит памятник? Я спросил у вездесущих японцев с фотоаппаратами.

– Как же! – удивился один из них по-английски. – Это же знаменитая скульптура Бальзака в исполнении Родена. Из-за этого памятника у Родена были серьезные проблемы. Общественность и критики не сразу приняли эту замечательную скульптуру: она казалась чересчур вольной, модерновой, необычной… А вы сфотографируете нас на ее фоне?

Я улыбнулся и щелкнул группу жизнерадостных японцев на добротную полупрофессиональную камеру.

Я почувствовал себя наконец белым человеком. Вот он я – на знаменитом пятачке старых кафешек, где бывали Модильяни и Шагал, сиживали Эренбург и Аполлинер… Знаменитые на весь мир кафе, за столиками которых в разные времена сидело столько известных людей, не стали музеями, а по-прежнему работали. Однако оказалось, что все места в роскошном рыбном ресторане «Ле Дом» и не менее пафосной «Ротонде» уже были заняты. Может быть, «Клозери де лилас» – знаменитый хемингуэевский «Сиреневый хуторок» – согреет мою душу в этот вечер?

Фигушки! И там очередь, в основном разноязычные туристы. Адмирал Ней грозно взирает со своего каменного постамента.

– Мсье придется подождать! У нас сегодня несколько ту ристических групп, – сообщил мне замороченный метрдотель.

Я пошел с горя бродить по улице Гаитэ, где когда-то жил Троцкий. Довольно быстро на противоположной стороне улицы я увидел легендарное кладбище Монпарнас, где нашли последний приют многие знаменитости.

Я припомнил, что весьма богемная компания собралась в этом модном и весьма дорогом некрополе: жертва сифилиса великий писатель Ги де Мопассан, скандальный поэт-сим волист Шарль Бодлер, композитор-романтик Камиль Сен-Санс, основоположник экзистенциализма Жан Поль Сартр вместе с законной супругой Симоной де Бовуар, абсурдист Эжен Ионеско… С ними рядом упокоились скульпторы Цадкин и Бурдель, гениальный шахматист Алехин и украинский националист Петлюра. Могила последнего, как мне рассказывали друзья, всегда замечательно ухожена, в отличие от многих других.

У ограды на картонках пристроились несколько нищих, укутанных тряпьем. Кладбище и бомжи – моя тема! Я пригляделся. Похоже, место рядом со стеной было местом их предстоящей ночевки. Ворота Монпарнаса, в отличие от ворот большинства российских кладбищ, на ночь закрыты. Бомжи чинно раскладывали свои пожитки на тротуаре, явно готовясь к ночлегу.

Вот и первые отличия: российские бедолаги предпочли бы, несомненно, заночевать по ту сторону ограды. В Питере я таких сценок много наблюдал, в Екатеринбурге на Никольском кладбище тоже забавно было… Да что говорить, даже на охраняемом Ваганьковском в Москве сирые регулярно окопаться пытаются. Для российских бомжей место скорби – это все в одном: и место нехитрого приработка, и столовая, и прибежище на ночь. Тут же тусуются наркоманы, алкаши и отморозки всех мастей. Даже сатанисты и черные маги попадаются. Тот еще отвяз!

Днем неподалеку от места упокоения бомжи пытаются за бесценок продать украденные накануне с могил венки и цветы. Иногда такой круговорот ритуальных предметов превращается в довольно прибыльный бизнес, к которому подключаются представители преступного мира. Нередко на кладбищах и более тяжелые преступления совершаются: бомжи отбирают у приходящих людей сумки, деньги, пытаются проникнуть в церквушки при погостах, чтобы церковную утварь похитить…

Бывают еще более жестокие, вообще запредельные варианты: на одном из захолустных российских кладбищ бомжи раскапывали могилы, а из черепов украшения и чаши делали. В милиции об этом случайно узнали – скандал приключился грандиозный!

К вечеру на кладбища стягиваются бездомные со всех окрестных районов. В некоторых случаях я насчитывал их не менее сотни. Прямо на могилках оборудуют пункты для ночевки: на оградках растянуты одеяла, получается нечто вроде палаток. На старых кладбищах российские бесприютные предпочитают склепы: холодновато, зато крыша над головой. Собственно на могилах у бомжей устроены лежбища: старые матрасы, ветошь, целлофан от дождя. Здесь же – нехитрая провизия. Особенный разгул души и тела у них наступает к вечеру в воскресенье или после церковных праздников, когда приходящие родственники усопших оставляют на могилках конфеты, хлеб и особенно – водку. Тогда у бомжей – настоящее пиршество…

Некоторые бедолаги живут на последних людских пристанищах сезонно – на зиму перебираются в укрытия потеплее, – а некоторые – постоянно. Я даже видел как-то одно многодетное семейство живущих в заброшенном склепе. Их дети как ни в чем не бывало играли между могилками. А неподалеку был даже разбит небольшой огородик.

Встретил я однажды на полузаброшенном кладбище в Питере некоего бродягу. Его звали Василий Петрович. Он привлек мое внимание тем, что ежедневно собирал в кучу свое шмотье, веничком подметал могильные плиты, украшал памятники искусственными цветами. Однажды я подошел к нему. Скиталец оказался гостеприимен: на столике, вбитом рядом с могил ками, разложил нехитрую закуску: хлеб, колбасные обрезки. Я поставил ему бутылку водки – и пошел разговор.

– Как ты тут оказался, Василий Петрович? – спросил я. – Не похож ты на бомжа.

– А я и не бомж, – обиделся тот. – Я просто тут живу. У меня вообще высшее техническое образование.

– А жилье у тебя есть?

– Нет, квартиры нет у меня теперь, в том-то и проблема, – вздохнул Василий Петрович. – Когда жена моя, Настенька, умерла, Царствие ей Небесное, – перекрестился он и указал на надгробный памятник, с которого смотрела симпатичная интеллигентная женщина, – я остался один в трехкомнатной квартире. Горе такое было, ну и запил я, с работы уволили. Покатился вниз. А тут ко мне двоюродный племянник из деревни приехал, потом его жена с тещей. Все у меня жить стали. А я и не помнил вообще, что такие родственники у меня были! В общем, однажды напился я да и подмахнул какие-то бумаги, сам не помню какие. А через два дня меня из квартиры выкинули. Милиционеры на улице подобрали, а у меня – ни паспорта, ни денег, ничегошеньки нет. Отвезли в ночлежку, а потом выпустили на улицу. Так и стал бродяжить.

– А судиться не пробовал?

– На какие деньги? Я когда в свою квартиру после ночлежки пришел, меня с лестницы спустили. Да еще натравили собаку. Вот, шрам остался…

– И сколько ты уже тут живешь?

– Полгода скоро. Куда идти было? Пошел к любимой жене на кладбище, и мать моя тоже тут похоронена. Все мои близкие люди со мной вроде как. Вот и соседние могилки в порядке содержу, чтобы Настеньке моей приятно было. Она у меня чистюля была…

– А зимой куда деваться будешь?

– Не знаю пока. Может, где подвал поблизости отыщу подходящий. Мне главное, чтобы к жене поближе!

Я описал тогда историю Василия Петровича в статье, которая была опубликована в известном журнале. Местные власти вскоре нашли возможность позаботиться о нем, кажется, даже предоставили жилье. Но его случай – скорее исключение из правил.

Обычно рядом с бомжовыми кладбищенскими стойбищами грязь и полная антисанитария. Под каждым кустом – отхожие места. Бутылки и объедки разбрасываются повсюду. Тут же, на могилах, – остатки костров, на которых бомжи готовят себе еду из пойманных птиц и бродячих животных. А городские власти зачастую ничего сделать не могут: ведь надо же бомжам где-то жить, а бюджетов городских под это дело практически нет. Вот и становится жизнь на кладбище меньшим злом, на которое предпочитают закрывать глаза…

Размышляя о российских бездомных и в надежде все-таки поужинать в знаменитом месте, я побрел мимо деловито копошащихся в своем тряпье нищих обратно к сверкающей в темноте над бульварами башне Монпарнас. Когда я наконец попал в кафе, то сразу обалдел от уровня цен в меню. Натуральный дорогой ресторан, даром что назван кафе! И мне еще все говорили, что Москва – дорогой город. Я прикинул, что на улитки по-бургундски моих скромных средств явно не хватает. Даже чашечка стильного парижского кофе очень неплохо облегчает карман в этом заведении. Скромнее придется быть в Па риже!

После того как я, злой и голодный, мучительно определился с выбором, мне пришлось сидеть в одиночестве и гнусном ожидании за столиком еще минут пятьдесят. Я с любопытством разглядывал таблички на столиках: за этим сиживал Аполлинер, а за тем – Пикассо. Наконец мне принесли мерзкое, пахнущее козлиным духом, кислое разбавленное вино и длинный, разрезанный пополам бутерброд, намазанный паштетом. Я повертел в руках бокал. По его краям винные «ножки», по которым сходил с ума мой отец, заядлый дегустатор и знаток алкоголя, определенно отказывались ползти. К тому же на вкус вино оказалось редкой дрянью. Почти как в Москве, в каком-нибудь дешевом грузинском ресторанчике, – не вино, а сплошная разводка!

Всей этой едой, откровенно сказать, давиться не хотелось. Никакой романтики, вокруг полно шумных иностранцев, которые, как и я, забрели в раскрученное туристическое место и сидели теперь, обалдевшие от собственного счастья и парижских стильных цен, устанавливая ментальный контакт с гениями из прошлого.

Заплатил я за всю эту гадость, как за ужин в московском «Метрополе», и, все еще голодный, проклиная Париж и вездесущий пиар, отправился обратно в отель, по пути злобно пиная по асфальту обрывки газет и куски мусора.

– Хорошо еще, что Алена не согласилась со мной чай пить при таком раскладе, – усмехнулся я.

По пути в отель я купил на заправочной станции шоколадку, печенье и колу, чтобы было не так тоскливо. Первый вечер в Париже меня определенно не вдохновил.

* * *

Ровно в десять утра у меня в номере зазвонил телефон.

– Да, – промычал я, просыпаясь с трудом, ежась и нехотя вылезая из-под тонкого одеяла.

– Это Алена! – прозвучал голос на другом конце трубки. – Я подъехала. Ты готов к выходу?

– Я? – удивленно пробормотал я, мгновенно вскакивая и быстро ориентируясь, где нахожусь. – Всегда готов, как юный пионер! Через пять минут буду внизу!

Под душем я быстро засунул в рот зубную щетку, наскоро вытерся колючим полотенцем, натянул джинсы и выскочил в лобби.

– Привет! Как первый вечер в Париже? – вежливо поинтересовалась Алена, пока мы шли к машине.

– Да так… – Я скорчил неопределенную физиономию, припомнив вчерашний вечер. – Ничего особенного! Был на Монпарнасе в одном известном кафе. Вспомнил Джорджа Мура относительно того, что настоящая французская академия – это кафе. Правда, пил не кофе, как принято в приличном обществе, а вино. Наверно, дурной тон.

– А подешевле в Париже ничего не мог найти? В тех знаменитых кафешках бокал по цене бутылки, французы их стороной обходят! – рассмеялась Алена. – В десяти метрах от «Клозери де лилас» есть вполне приличное новое заведение, где вкусно кормят и цены не сумасшедшие. За парижские бренды и виды на бульвары надо платить. Лучше бы в фастфуд заглянул! Там всегда есть дешевый горячий кофе и сэндвичи.

– Так в итоге и случилось, – я решил умолчать про заправку.

– На ошибках учатся! Надо было спросить. Куда едем?

– Понятия не имею.

– Мне в инструкции от шефа было сказано, что я должна показать тебе места, где живут клошары. Если честно, я в этом не очень-то разбираюсь. Как-то не общалась никогда с бомжами. Но в Интернете посмотрела, где они живут. Впрочем, их везде полно. Едем!

– С тобой – куда угодно! Даже к клошарам!

Алена хмыкнула и завела «рено». Мы тронулись.

– Пристегнись! – напомнила она. – Сейчас я отвезу тебя на набережную Сены. Тут недалеко. Ты посмотришь, как клошары живут под мостами. Потом проедем по городу, покажу тебе еще несколько мест, где их много. А дальше смотри сам, что делать со всем этим богатством.

Мы с трудом припарковались на набережной Сены, запруженной автомобилями, торговцами, туристами и праздно шатающимися гуляками. По хорошей московской традиции Алена, неприятно скребнув днищем автомобиля о бетон, взобралась на бордюр. Мы вышли из машины.

– Не эвакуируют? – поинтересовался я. – А то у нас в Москве новое развлечение появилось: кто быстрее – водитель или эвакуатор. Хотя меня все это не касается. Я машину принципиально не вожу.

– Не умеешь? – вскинула удивленно брови девушка.

– Не хочу! Это влечет за собой слишком много проблем: гараж, ремонты, резина, свечи всякие, не дай бог авария… А когда журналистикой заниматься? Времени и так ни на что нет.

– Хм… – Алена не нашлась, что ответить. – Не представляю, как можно жить без машины. Идем, мы ненадолго, с машиной ничего не случится.

Протиснувшись в толпе туристов мимо зазывал и книжных лавок, мы спустились на набережную. По пути к нам приставали, хватая за руки и полы одежды, нахальные негры с цветными зонтиками вместо головных уборов. Они, переходя с одного языка на другой, пытались втюхать нам втридорога какие-то сувениры и не реагировали ни на какие просьбы оставить нас в покое. На шестом или седьмом таком торговце, который нагло сунул мне прямо в физиономию Эйфелеву башню в миниатюре, я сломался.

– Да пошел ты на!..

– Сам пошел! – мгновенно парировал негр, но сразу отвязался.

Я удивленно взглянул на Алену. Она махнула рукой.

– Не удивляйся! Все отребье в Европе ругается русским матом. Ты еще не слышал, что в портах происходит.

– Могу себе представить!

Мы как раз спустились к Сене.

– Смотри! – сказала Алена, сделав рукой широкий жест. – Тебе это нужно увидеть, чтобы сделать репортаж?

Я посмотрел вокруг. Сколько хватало глазу, влево и вправо на парапете набережной гнездились разноцветные палатки. Зрелище, надо сказать, довольно веселенькое!

– Это кто? – спросил я наивно. – Какие-нибудь бастующие? Длительная акция протеста?

– Ничего подобного! – обиженно отозвалась Алена. – Это и есть клошары, которые тебя интересуют.

– А где же картонные коробки? Я слышал, эти граждане живут под мостами в коробках?

– Французское государство заботится о бездомных, – снисходительно разъяснила Алена. – Им с недавних пор предоставлены особые морозоустойчивые палатки. Хотя лучше бы нормальным людям зарплату подняли. Бомжи – они и есть бомжи, деклассированные, антисоциальные элементы. Хоть они обычно и незлобивые, но я боюсь их. Ни за что бы не по ехала сюда ночью! Ни за какие деньги!

Я смотрел на набережную. У бомжей происходила какая-то своя явно организованная жизнь: они неторопливо вылезали из палаток, глазели на окружающих, готовили еду, загорали на теплом сентябрьском солнышке. Среди них были женщины и дети. Все они казались очень довольными своей жизнью.

– Так. Едем дальше? – меня вывел из ступора вопрос Алены. Похоже, я все-таки слишком много выпил вчера разбавленного вина.

– Да, пожалуй. Хотя мне придется ближе к вечеру к ним вернуться.

– А вот это уже без меня! – категорично заявила Алена. – Под такое безобразие я не подписывалась. Я работаю в приличном агентстве новостей, в мои обязанности общение с этими бездельниками не входит. Я должна показать тебе районы обитания клошаров и помочь в случае необходимости с организацией культурного досуга. Может быть, рассказать, как пройти в Лувр или в музей Орсэ? А может, тебя Роден больше интересует?

Тон Алены был почти издевательским.

– Поехали дальше, клошаров смотреть!

Мы медленно двинулись по набережной. Алена показывала рукой в сторону Сены.

– В принципе под любым мостом можно найти палаточные городки с бомжами. Новый мост, мосты Сюлли, Мари – картина будет примерно одинаковая. Даже под мостом Александра III живут бродяги, хотя это самый центр, к тому же красивейший мост в Париже… А ближе к окраинам они и вообще без всяких палаток живут. Есть и коробки, и тенты. Но с такими сейчас борются. Их нечасто на набережной увидишь. Хотя и напротив Нотр-Дама разные субъекты попадаются…

Кругом были пробки, машины истошно сигналили. Вонь в воздухе стояла примерно такая же, как в Москве в час пик. Алена цветасто материлась по-русски и подрезала автомобили в соседних полосах. Так же поступали и другие водители. Особенно нагло вели себя таксисты в «мерседесах».

– Ненавижу этих арабов за рулем! Ездят, как у себя в пустыне!

– А у нас в Москве говорят «как в кишлаке», – рассмеялся я. – Про бомбил на «копейках», выходцах с Кавказа.

– Смотри, вот еще твои клошары! – Алена притормозила и указала пальцем на открытые мусорные баки вдоль дороги. В них с энтузиазмом копались странные личности неопределенного пола.

На Елисейских Полях, наверно, в этот момент нормальные люди степенно гуляли по бутикам, сидели в кафе, чинно дегустируя вина, а мы с моей спутницей кружили по Парижу, то и дело притормаживая у мусорных баков. В обзорную экскурсию по клошарскому Парижу входило также посещение нескольких вокзалов.

– Ну и как тебе знакомство с клошарами, Тимофей? – спросила еще через пару часов толканий по пробкам Алена. – Доволен? Думаю, свою программу на сегодня я отработала.

– А может, в арабские кварталы заедем? Там есть клошары? – спросил я.

– В арабские кварталы не поеду, уволь! – эмоционально отрезала Алена. – Да и клошаров там нет, они в основном в центре тусуются, где туристы ходят. Хочешь посмотреть на арабский бардак – бери такси и проси проехать там, только мой совет – без остановок. На метро одному туда ехать не стоит. Еще много бомжей живет за перифериком – местной окружной дорогой, – но туда тащиться далеко. Я тебе все показала, теперь сам смотри, общайся, собирай материал – слышала, ты большой мастер этого дела. Будут вопросы, проблемы – звони. Вот мой номер телефона.

– Может, все же по кофе? Нам же еще контракт посмотреть надо… – Я продолжил попытки знакомства поближе. Мне хотелось понять, откуда в этой русской девочке с французским видом на жительство столько агрессии в отношении несчастных скитальцев. Да и понравилась она мне: миленькая, хоть и вздорная немного.

– Ладно, – согласилась Алена, – давай.

Мы притормозили у небольшого ресторанчика. Когда уселись за столик и раскрыли меню, она деловито сообщила мне:

– А вот на эти страницы можешь не смотреть!

– Это почему же? Тут как раз то, что надо: я бы с удовольствием сейчас проглотил отбивную!

– Обеденное время закончилось, горячего сейчас не делают.

– А суп-то хоть можно взять?

– И супа тоже нет.

– Вот те на! А что есть?

– Чай, кофе, бутерброды…

– Опять бутерброды! Что за страна!

Мы взяли по кофе и гамбургеру. И это – хваленая французская кухня!

– Можешь посмотреть контракт! – раскрыла Алена кожаный портфельчик и протянула мне прозрачную папку.

– Давай!

Я быстро пробежал глазами бумаги.

– Главное, что есть полная страховка жизни! В случае чего родственники получат премиальные, – рассмеялся я и поставил закорючку внизу. – И гонорар меня вполне устраивает. Нет вопросов!

– Я должна передать тебе еще аванс.

– Спасибо. Он не будет лишним. Но только я предпочел бы на время оставить его где-нибудь у вас в офисе, в сейфе, как и мой паспорт. Гостиница мне тоже с завтрашнего дня нужна не будет.

– Что ты имеешь в виду? – Алена закашлялась, поперхнувшись кофе, и уставилась на меня.

– У меня свои методы сбора информации.

Она переосмысливала мой пассаж минут пять, даже бутерброд жевать перестала. Потом спросила испуганно:

– Где же ты тогда собираешься жить?

– Пока не знаю. Вскрытие покажет.

– Но ты же не собираешься… – Алена побледнела, пытаясь соображать быстрее и тщательно подыскивая слова, – жить с ними на улице?

– Именно это я и собираюсь сделать. У меня большой опыт. Приходилось и с прокаженными в московском подвале жить, чтобы материал сделать. И сидеть в окопах, мотаясь по Чечне. Иначе не будет никакой журналистики, а только полное фуфло.

– Подожди… Но с тобой ведь может в любую минуту что-то случиться. Они же бомжи, отморозки! Тебя могут убить. Еще у них всегда такая вонь, грязь… Можно заразиться чем угодно!

– За меня не беспокойся – мне не привыкать. Кстати, подскажи, – а от какого слова происходит «клошар»?

– Не думала никогда об этом… Сейчас, попытаюсь сообразить… – Алена все еще переосмысливала предыдущую часть разговора и казалась очень загруженной. В то же время выражение ее глаз изменилось, с ее лица как будто слетела ненужная маска. Она осталась такой, какой была на самом деле: немного растерянной, угловатой девочкой. – Наверно, от «ля клош», колокольчик. Пустые люди, как колокольчики: ходят, звенят. Только их звон бесполезен и никому не нужен.

– Почему ты к ним так относишься, Алена?

– А как к ним еще можно относиться? – взорвалась девушка, и ее глаза сверкнули. Она была очень хорошенькой, когда злилась. Даже разрумянилась. – Я несколько лет жила в Италии без документов, черт знает в каких клоповниках, работала проституткой, танцевала в клубах, чтобы как-то на кусок хлеба заработать. Я бы тоже могла вот так сесть на пьяцце и сидеть, милостыню просить, опуститься, стать нелюдью. А я несколько лет билась день и ночь потому, что хотела хорошо жить! Я делала все, чтобы заработать себе то, что сейчас имею. И сейчас у меня все наконец есть: муж-француз, хоть и старше меня на тридцать лет и пьяница, зато теперь документы в порядке. Выучила язык, закончила МВА, нашла приличную работу и теперь живу в Париже, в нормальной квартире. Ненавижу дармоедов!

– А ты не допускаешь, что у них может быть какая-то своя философия, особый взгляд на мир? Может, они просто другие?

– Да фигня это все! Просто бездельники, нищие иммигранты, деградировавшие алкаши. Какая у них может быть философия? – изумилась Алена и посмотрела на меня.

– А нормальные люди могут клошарами быть?

– Никогда! – В тоне Алены была абсолютная убежденность.

– Все ясно, – кивнул я. – А скажи, Алена, ты про Джима Моррисона слышала что-нибудь?

– Моррисон? – Алена удивилась и на секунду задумалась. – Это тот самый обдолбанный музыкант? Жил в шестидесятые, кажется, лидер этих ненормальных хиппи? Он еще умер от наркотиков? Припоминаю что-то. Это полный кошмар! Что тебя в нем-то интересовать может? Его время давно прошло. И слава богу! Слушай, хватит уже про всяких наркоманов и уродов говорить, а? Мне уже на работу ехать пора, у меня там еще дела.

– О’кей, тогда забирай обратно деньги, вот и мои документы. Одежда и личные вещи будут в отеле. На ваше усмотрение. Когда мне понадобится компьютер, я позвоню. До связи!

Я махнул рукой на прощание и вышел из машины. У входа в отель обернулся. Алена сидела за рулем в состоянии глубокой задумчивости и расширенными от удивления или испуга глазами смотрела мне вслед. Ей уже обсигналились несущиеся сзади автомобили: паркуясь, она даже не включила аварийку.

Еще одну ночь я спокойно отдохнул в номере, а утром следующего дня позавтракал, натянул свои «рабочие» штаны цвета хаки, тельняшку, старые кроссовки, потертую куртку, аккуратно упаковал вещи. На столе оставил компьютер и, насвистывая, вышел из отеля навстречу парижским клошарам.

* * *

Начать я решил с набережной Сены. Все-таки, как ни крути, самое раскрученное клошарское место обитания, один из символов Парижа. Где еще их искать, как не там? Спустился по лесенке на бетонный парапет, осмотрелся. Прямо на противоположном берегу величественно возвышался Лувр. А передо мной, на сколько хватало взгляда, в обе стороны стояли добротные цветные палатки. Я подошел к одной из них. Неподалеку сидели ее владельцы, косматые мужчина и женщина неопределенных лет, и пили чай из алюминиевых кружек.

– Турист! Турист! – вдруг сорвавшись с места, завопил мужчина, роняя кружку и в два прыжка проворно оказываясь рядом со мной. – Мани! Мани!

– Фото, фото! – строя страшные рожи, заголосил лохматый обитатель другой палатки, тоже оперативно выдвинувшись в мою сторону.

Такого поворота дела я в принципе не ожидал. Вроде бы и оделся соответствующим образом, скорее бродяга, чем бо гатенький праздный турист, а все равно за своего не приняли. У меня было всего несколько секунд на раздумья: из близлежащих палаток, как голуби на хлеб, ко мне начали слетаться другие нищие. Щербатые, грязные люди подходили со всех сторон, окружая меня мрачным вонючим кольцом, тянули ко мне руки. И со всех сторон угрожающе слышалось:

– Мани! Мани!

– Доллар!

– Евро!

Я отступал медленно в сторону лестницы, пытаясь придумать, что предпринять. Глупо было бы нарваться на проблемы с клошарами в самый первый день сбора материала. Тем более спасаться позорным бегством.

– Ты не русский случайно? – вдруг пробился через толпу один из попрошаек, высокий, худой и рыжеволосый.

– Да, русский! – У меня уже даже не было сил удивляться.

– Пойдем отсюда скорее, а то тебя сейчас разденут до нитки! За туриста приняли, – властно сказал парень, смачно выругался и выдернул меня из толпы палаточников. Они недовольно заворчали, но стали медленно расходиться «по домам».

Мы быстрым шагом пошли вдоль набережной в неизвестном мне направлении.

– Это главные попрошайки Парижа, у них тут самые высокие расценки на все! – деловито сообщил незнакомец. – Хорошо, хоть у тебя фотоаппарата с собой не было. А то за съемку бы тоже денег взяли. Жадные они.

– Ты кто? – поинтересовался я.

– Да Гоша я, из Казахстана! – рассмеялся мой избавитель. – Мы тут через несколько мостов живем. Идем к нам в гости!

Я шел по набережной, усеянной палатками, надо мной напряженно гудели мосты. Я вдруг отчетливо осознал, что нахожусь совсем в другой, параллельной, жизни. Там, наверху, проносились автомобили. Люди спешили по делам, на работу, на свидания. По Сене неспешно проплывали катера и бато-муши, с которых доносились рассказы электронных экскурсоводов на нескольких языках и женский смех.

А я разговаривал внизу с каким-то рыжим оборванцем, и это была совсем другая жизнь, другой Париж, без всякого сомнения, другие люди. Параллельная реальность тех, кого называют клошарами. То, что мне нужно! Я начал понемногу внедряться в их жизнь.

– Куда мы идем? – спросил я.

– К своим, на нашу территорию! Не дрейфь, парень, чужие там не ходят! Как тебя звать-то?

– Тимофеем.

– Все классно, Тимоха! Закурить есть?

– Ага! – Я достал из кармана пачку «Мальборо лайт».

– Круто! – одобрил Гоша, извлек из широких штанин неопределенного цвета зажигалку и затянулся. – Давненько так не кайфовал! А еще дашь?

– Держи! – Я протянул Гоше всю пачку.

– Вот это другой разговор. Браток, все клево! – Гоша оскалился, обнажив редкие, подъеденные кариесом зубы.

– Гоша, ты клошар? – спросил я.

– Конечно! – осклабился он. – Я и мои родственники – настоящие парижские клошары.

– А от российских бомжей вы чем отличаетесь?

– Всем! Прежде всего тем, что живем в Париже – в сердце Европы, – сообщил Гоша с гордостью. – В России бомжи – это отстой, а тут мы – клошары, живем с комфортом. Нас на халяву кормят, поят, одевают. Иногда грузят в автобус и всех вместе везут на дезинфекцию, хотя помыться тут неподалеку всегда можно. Врачи осматривают. А туристы, кто посмелее, нас фотографировать приходят. Конечно, место не такое хлебное, как напротив Лувра, но не жалуемся. Мы вон под тем мостом живем. Нам, правда, пока не дали палаток. Мы еще недавно тут, осваиваемся. Но к зиме, может быть, всем выдадут. Мы же своим существованием деньги городу приносим, туризм развиваем. О нас заботиться надо!

Я ухмыльнулся, речи Гоши звучали более чем странно, хотя сам он выглядел весьма уверенно. Как нас учили на военной кафедре, я двигался, стараясь зафиксировать на всякий пожарный в памяти маршрут следования. Если вдруг ретироваться придется.

По мере приближения к конечному пункту нашей увлекательной прогулки я издалека заметил на тротуаре небольшую толпу людей с плакатами. Они хором громко что-то скандировали по-французски и размахивали транспарантами. Стояли, тем не менее, на некотором удалении от разбитого бомжами под мостом лагеря.

– Вот мы и дома! – радостно сообщил мой спутник.

– Это еще кто? – с недоумением спросил я Гошу, указывая в сторону демонстрантов.

– А, не обращай внимания. Это всякие сумасшедшие парижане. Они тут регулярно против нас бухтят, – отмахнулся Гоша. – Зажрались совсем, буржуи проклятые! Парижа им для нас жалко.

Я тем временем вчитался в содержание плакатов. Оказывается, жители Парижа настоятельно требовали, чтобы нищие из СНГ оставили их город в покое.

– Выходцы из СНГ позорят туристический облик Парижа! – гневно скандировали демонстранты. На нескольких плакатах были перечислены права, которыми в Париже обладают бездомные. Весьма внушительный список! Над всем этим крупными буквами было написано: «Стыдитесь!»

– Мы к ним привыкли, они тут частенько толкутся, – сообщил мне Гоша. – Полиция приезжает иногда, мы снимаемся, но потом возвращаемся опять. Кто и чего с нами может сделать? Клошары – достопримечательность Парижа. Мы всем в этом городе помогаем деньги зарабатывать.

– А как ты стал парижским клошаром? – поинтересовался я.

– Довольно просто. Живу тут уже полтора года. Я из Казахстана свалил по туристической визе. Там работы вообще никакой не было, жрать нечего, а у меня – четверо детей, их кормить надо. Надо было куда-то деваться. Один парень из нашего города подрабатывал нелегально уборщиком в Париже, он и рассказал мне, что можно тут неплохо устроиться. Это был мой шанс! Я уехал, освоился. Потом приехали и жена, и дети. Раньше жили на окраине Парижа, с другими казахами, но разругались. Сейчас пока ютимся вот тут, под мостом. Лето длинное, весна-осень теплые, заработок есть. Все хорошо!

– А что ты тут делаешь? На что семью кормишь? Откуда заработок?