Текст книги "Тень доктора Кречмера"

– Верунь, ты чего? – спросила Зина.

– Я должна подыскать себе комнату, – сказала Вера. – Ты только подожди немножко, хорошо? Я постараюсь поскорее…

– Верка, ты что несешь? – возмутилась Зина. – Ты что, обалдела?

– Вера, я тебя никуда не отпущу! – вторила ей Антонина Ильинична.

– Я в гости приехала, – негодующе продолжала Зина. – Думаешь, я на комнату претендую? Вообще очумела!

– Мы прекрасно разместимся здесь втроем, – заявила Антонина Ильинична. – Вчетвером, – тут же поправилась она, потому что словно в подтверждение ее слов с полу раздался плач.

Андрейка-батарейка даром времени не терял: кузов грузовика был у него в одной руке, кабина и шасси – в другой, одного колеса не хватало. Но, услышав, что взрослые ссорятся, он забыл о своих трудовых подвигах, поднялся на крепенькие, но еще нетвердые ножки, разинул рот с редкими молочными зубками и протестующе заревел. Вера торопливо подхватила его на руки, усадила к себе на колени, прижала, укачала и поцеловала в макушку. Андрейка затих.

– Ну вот, ребенка напугала, – негромко проворчала Зина. – Как тебе только в голову взбрело? Мне место в общежитии дают, я в Москве жить буду. А к вам – в гости приезжать. Между прочим, работа в парикмахерской начинается в восемь утра, за полчаса надо быть на месте. Думаешь, я буду через день в Москву отсюда мотаться? Это ж в пять вставать! Сдохнуть можно!

– Я встаю, – тихо вздохнула Вера, слегка покачиваясь вместе с Андрейкой. – И не через день, а каждый день.

– Ну ты у нас известная «комсомолка, спортсменка, красавица», – отшутилась Зина. – Ты ж небось и здесь на одни пятерки учишься?

Вера в ответ пожала плечами: мол, что ж тут поделаешь?

– Ты извини, – Зина доверительно понизила голос, – я к твоей маме заходить не стала перед отъездом. Она всем хвастает, как ее Лорочка прекрасно устроилась в столице. Я боялась – зайду, а она еще попросит Лорочке письмо передать или посылку. Не знаю, может, это мелко, но я не зашла. Она тебе пишет?

– Она даже не знает, где я.

– Да ты что? Ни разу не написала? – опешила Зина.

Лицо Веры стало строгим, даже мрачным.

– Насколько я поняла с твоих слов, она прекрасно обходится без меня. Давай не будем об этом.

Зина снова принялась за сочинские новости, но Вера больше не слушала. Подруга невольно напомнила ей о том, что она предпочла бы забыть навсегда. Андрейка, снова почувствовав ее настроение, недовольно захныкал и завозился.

– Тебе спать пора, мой хороший, – прошептала Вера ему в макушку и, извинившись, занялась ребенком.

Привычно, ловко, без суеты она проделала весь вечерний ритуал: покормила теплой кашей с фруктовым пюре, напоила теплым молоком, высадила на горшок, искупала и уложила спать. Посидела с малышом, пока он не заснул. Она старалась улыбаться, но ее мучили неотвязные мысли.

«Папа, а что такое «отродье»?»

Не хотела же вспоминать, а вспомнила! Ну, ничего. Главное, теперь у нее есть Андрюша, и он ничего такого никогда не узнает. Его никто и никогда не будет так называть. Вон как сладко спит…

Вера с детства мучилась бессонницей. Ей было страшно, и она не могла заснуть. Когда она была совсем еще маленькой, папа купил ей привезенную моряками на теплоходе из ГДР рыжую плюшевую обезьянку. Вера привыкла брать ее в постель и без нее уже не засыпала. Она подтягивала колени к животу, обеими руками крест-накрест обхватывала шею, прижимая к груди игрушку, поворачивалась на бок и только в такой «зародышевой» позе засыпала. Это было очень вредно, она практически перекрывала себе кровообращение, но иначе заснуть не могла. И эта скверная привычка сохранилась у нее в Долгопрудном, хотя здесь бояться было нечего. Кроме того, она все время мерзла, наваливала на себя гору одеял и натягивала на ночь шерстяные носки. Они у нее так и назывались – «постельные».

Зато Вера всякий раз радовалась, видя, как сладко спит ее сын – на спинке, раскинув ручки, изредка причмокивая губками, – и его не мучают никакие страхи. Что было с ней – значения не имеет. У него будет совсем другая жизнь. Ему нечего бояться. Он у нее вырастет спокойным и счастливым.

В комнату заглянула Зина. Вера сделала ей знак не шуметь, а Зина поманила ее: давай выходи! Вера поднялась и на цыпочках вышла в кухню.

– Давай посидим еще немного, – предложила Зина. – Тетя Тоня спать пошла, а мы посидим. Давай наливочки выпьем.

– Я не хочу.

– Да мы по чуть-чуть! – Зина достала из шкафа маленькие рюмочки и разлила наливку. – Ты про себя еще ни слова не сказала. Как ты живешь-то?

– Нормально, – пожала плечами Вера. – Учусь, работаю. Что тут рассказывать?

– А этот твой? Так больше и не проявился?

– Проявился, – сухо и безрадостно ответила Вера. – Этой зимой.

– Ну и? – Зина даже подпрыгнула на стуле от нетерпения. – Что ж ты молчишь? Давай рассказывай!

– А что рассказывать? Нашел меня в институте, сказал, что расстался с Лорой… Я сказала, что меня это не интересует.

– Ой, да ты что! – ахнула Зина. – Я просто обожаю, когда нашкодившие мужики назад приползают и начинают пресмыкаться. Между прочим, твой Андрюшка здорово на него машет… Я его только раз в жизни и видела – тогда, в загсе, ну и еще в окно, – уточнила Зина, – но я тебе прямо скажу: одно лицо. Даже обидно. Можно подумать, ты тут вообще ни при чем. Как будто и не ты рожала. Значит, ты его прогнала?

– Прогнала, – подтвердила Вера.

– И про сына не сказала?

– А зачем? Чтобы он мне алименты платил? Мы с Андрейкой и без него прекрасно обходимся.

– Я бы так не смогла, – покачала головой Зина. – Я бы простила.

– Ну а я простить не смогла. Нет, я его пожалела, конечно, но простить… Нет, не смогла. Целый месяц он в моем доме крутил роман с Лорой у меня под носом. Я ему так и сказала: если ты мог принять ее всерьез, о чем с тобой говорить? А он, между прочим, меня попрекал. Целый скандал устроил: как это я ему не сказала, что Лора не может иметь детей?! Да, да, что ты на меня так смотришь? – Вера перехватила ошеломленный взгляд подруги. – Ах да… ты не знаешь. Она что-то такое с собой сделала. Не то аборт неудачный, не то трубы перевязала по-тихому. Давно уже, я еще маленькая была. Это большой секрет. В подробности я не вникала.

– А ему сказала, что ребенка ждет? Ну, Лорка! – невольно восхитилась Зина. – Но ведь он мог и не жениться! Послал бы ее куда подальше, и дело с концом. По-моему, это говорит в его пользу, раз он женился.

– Давай больше не будем об этом, – попросила Вера. – Не хочу я о нем вспоминать.

На самом деле она, конечно, вспоминала. Как о родительских ссорах: и не хотела вспоминать, а вспоминала. Мысли о Коле сами собой, непрошеными, проникали ей в голову. Вера вдруг спохватывалась, что думает о нем, гнала от себя его образ, но он так и стоял перед глазами: крупно вьющиеся черные волосы, падающие на лоб, веселые цыганские глаза, плутовская улыбка… Вера сердилась на себя, но это было сильнее ее. Вот вроде бы и совсем о нем не думала, но вдруг спохватывалась, что давно уже ведет с ним мысленный разговор. Это был морок, наваждение… Вера ничего не могла с собой поделать. Как ей было не вспоминать, когда каждый день ее встречали те же весело поблескивающие угольки цыганских глаз на лице сына?

Но она не жалела о том, что прогнала Колю, когда он пришел в институт. Каждый день твердила себе, что ни капельки не жалеет.

Глава 8

Встреча с Верой в Плехановской академии буквально убила Николая. Вернувшись домой, он впервые в жизни напился до беспамятства. Ему стало так плохо, что он дал себе слово никогда больше не повторять этот опыт. Но он погрузился в мрачную безнадежность, мысленно поставил на себе крест и покатился по наклонной плоскости.

Он ставил музыкальные клипы. В самом начале своей клипмейкерской карьеры, еще в «эпоху Лоры», как он это называл, Николай наткнулся на талантливую рок-группу, сам придумал название – «Quantum satis»[1]1
  В полную меру (лат.).


[Закрыть], – которое ребятам понравилось, сделал эффектный клип, и группа сумела, что называется, «пробиться».

После этого ансамбли и солисты пошли косяком, как лосось идет на нерест. Всем хотелось ухватить за хвост птицу счастья, прорваться на телевидение, стать «Ласковым маем» или «Мумий Троллем». Но, выметав икру, «лососи» падали замертво и в большинстве своем уже не поднимались.

Николай вскоре отчаялся и прекратил всякие попытки придумать для этой попсы нечто индивидуальное. И солисты, и ансамбли казались ему одинаково несамостоятельными и вопиюще старомодными. Перед ним проходили робкие, неуклюжие слепки с популярных западных групп – «Роллинг Стоунз», «Лед Зеппелин», «Дип Перпл» и, конечно, «Пинк Флойд» – конца 60-х – середины 70-х годов. И это еще в самом лучшем случае. В худшем за «фанерой» не стояло вообще ничего – ни голоса, ни слуха. Николай дурел от бесконечно повторяющихся припевов, пропетых один раз, а потом продублированных механическим способом еще раз двадцать.

В те счастливые, еще горбачевские времена, когда он учился в МАИ и был капитаном команды КВН, Николай как-то раз поставил для «домашнего задания» музыкальный номер, пародирующий однообразие эстрадных песен. Вышел на сцену условный ВИА[2]2
  Вокально-инструментальный ансамбль.


[Закрыть] и спел по куплету практически из всех популярных в тот момент песен на один и тот же мотив.

Собственно, мотива не было никакого, один лишь универсальный ритм. И в этот ритм укладывалось все. От куплета к куплету менялись только слова – всем хорошо знакомые, моментально узнаваемые слова шлягеров. Ритмико-гармоническую основу Николаю помог подобрать потрясающе талантливый джазовый пианист Миша Портной, не сумевший найти себе применение на советской, а потом и на постсоветской эстраде.

Номер вышел очень убедительный, он имел огромный успех. Но теперь Николай вспоминал его как кошмар. Его преследовали бумкающие ритмы, трехкопеечные мелодии, стробоскопические сполохи света, стандартно апокалипсические интонации, совершенно одинаковые завывания и дергания певцов и музыкантов, совершавших одно и то же «бодающее» движение головой, как будто каждый из них стремился протаранить нацеленную на него камеру или поднять ее на рога.

Было от чего сойти с ума.

Николай стал откровенно халтурить. Он ставил клипы на основе одной, раз и навсегда заданной схемы: жесткая смена ракурсов, жесткая смена однотипных кадров в стиле техно на заднем плане… Что это были за кадры, никто особенно не вникал. Все оставались довольны. «Фабрика звезд» работала в четыре смены без остановки, хотя само название появилось намного позже.

Одновременно он с горечью наблюдал, как линяли кумиры отечественного рока предыдущих десятилетий. Одни уходили в православие, другие в мистику и буддизм, третьи – в официоз и откровенный холуяж.

 
Не стоит прогибаться под изменчивый мир…
 

Прогнулись. И еще как прогнулись! С оттяжкой, с удовольствием, прямо-таки сладострастно хрустнув позвоночником. «Мир оказался прочней». Миша Портной работал аккомпаниатором у известной эстрадной певицы, исчерпавшей свой творческий потенциал полтора десятка лет назад. А Виктор Цой погиб в странной автокатастрофе, так и оставшись недосягаемым, как звезда по имени Солнце. Иногда Николай почти завидовал ему.

Многие бывшие участники КВН занялись рекламой. Николай с легкостью вписался в эту компанию, у него здесь было много знакомых. Еще в конце 80-х реклама хлынула на новый рынок и затопила его. В начале 90-х в России рекламировали спиртное, курево, словом, все, что в так называемых «развитых» странах давно уже было под запретом.

«Почувствуйте легкость» – гласил лозунг на пачке сигарет. «Интересно, – спрашивал себя Николай, – мне одному кажется, что это смахивает на рекламу наркоты?»

Правда, он сам пристрастился к табаку и даже начал – осторожно, на дальних подступах – понимать тех, кто подсаживался на наркотики. Его окружали нейлоновые парики, накладные ресницы, металлокерамические зубы, силиконовые груди, непристойные ягодицы в трусиках-стрингах… Все они были так же фальшивы, как и кубики льда, сделанные из пластмассы, или ядовитых оттенков жидкости в бутылках с надписью «Лимонад». Или идиотские тексты, произносимые идиотскими голосами теледив. Без сигареты просто невозможно было успокоиться и выкинуть все это из головы, когда рабочий день подходил к концу.

День состоял из мельтешения кадров, лиц, предметов реквизита, подсветки, дурацких текстов…

 
Ты скажи, скажи мне, вишня,
Пач-чему любовь не вышла? –
 

с надрывным пафосом вопрошал Филипп Киркоров. У Николая была в запасе пара вариантов ответа, но его никто не спрашивал. Спрашивали вишню. Кстати, интересно, почему именно вишню, думал он, уже придя домой. Наверно, потому, что вишня ответить не может. Очень удобно.

Можно спрашивать до полного посинения. Навязчивая песенка прокручивалась в переутомленном мозгу помимо его воли и все никак не желала отцепиться.

Вечера и ночи казались бесконечными, напоминали замедленную съемку. После дневной суеты ни на что не хотелось смотреть, ничего не хотелось слушать. Николай пристрастился к виски. Выпивал на ночь, чтобы хоть немного сбросить напряжение, выкуривал сигарету и ложился, тупо уставившись в белый потолок. И незаметно для себя втягивался в разговор с Верой.

Прости меня. Прости, прости. Просто забудь, неужели ты не можешь просто забыть? Забудь все, что я говорил. Да, я свалял дурака, но это больше не повторится, клянусь тебе. Забудь все, что было, это ничего не значит. Я однолюб, как мой отец. У отца тоже бывали загулы, «ходки налево», но он всегда любил только маму. А мама делала вид, что не замечает его шалостей. Они оба делали вид, что ничего не происходит. Они оба притворялись ради меня, правда, я только потом это понял. Знаю, тут много лукавства, но люди идут на это ради детей. Неужели ты не можешь… Знаю, ты скажешь, что нам не для кого притворяться, но мы могли бы притвориться для себя, друг для друга на первых порах… А если мы постараемся, у нас тоже кто-нибудь появится… И я не буду гулять, как отец, мне одного раза хватило выше крыши. Ты только прости. Если бы ты простила, у нас все пошло бы совсем по-другому, вот увидишь! Ну пожалуйста, пожалуйста, ну я очень, очень, очень, очень тебя прошу, прости… Стоп, снято!

«Стоп, снято!» врывалось в его мысли нежданно-негаданно вместе с занудной песенкой или каким-нибудь дурацким рекламным слоганом. И почему все рекламные слоганы непременно претендуют на вселенское обобщение?

Я спросил у ясеня…

Я спросил у тополя…

Ты скажи, скажи мне, вишня…

Кажется, это все-таки лучше, чем призывы в пустоту… Николай проваливался в сон где-то в четвертом часу ночи, а наутро в голове гудели колокола, она казалась чугунной и в то же время хрупкой, как стекло. Впрочем, чугун, помнится, представляет собой чрезвычайно хрупкий сплав железа с углеродом…

Вся реклама была густо замешена на эротике вне зависимости от предмета восхваления. Томный, мурлычущий голос, годный для секса по телефону, расхваливал достоинства товарной биржи. Соки, йогурты – вполне детский ассортимент – продавались только в приложении к полуобнаженным телам говорящих кукол Барби. То же самое в куда большей степени относилось к шампуням, дезодорантам, автомобилям и появившимся в середине 90-х сотовым телефонам.

– Без консервантов! Натуральный продукт! – уверяла девица в рекламе сока, которую Николаю было предложено обновить.

В самой девице ничего натурального не было. Волосы в блестках, веки в блестках, подкачанные силиконом губы в блестках, ногти – длинные и острые, как у Фредди Крюгера, – тоже в блестках. Да и сок оказался подделкой.

– Как же вы говорите, что сок без консервантов, когда вот список прямо на коробке! – удивился Николай. – Тут у вас и загустители, и пищевые красители, и подсластители, и консерванты, и даже стабилизаторы имеются. Прямо как в самолете.

– Так, я, в натуре, не понял… – Один из представителей фирмы, здоровенный амбал, двинулся к Николаю явно с воинственными намерениями. – Те че, парень, больше всех надо? Ну, больше всех и получишь.

Подраться? Милости просим! Николай просто умирал от желания кому-нибудь врезать.

– Господа, господа, держите себя в руках! – воззвал к «противоборствующим сторонам» продюсер рекламной фирмы. – Коля, наша задача – продать продукт, а не задавать лишние вопросы.

– Ладно, я понял, – процедил Николай. – Но все-таки слоган придется сменить. Вы же не хотите, чтобы нас поймали на таком откровенном вранье? И это чучело-мяучело надо убрать, – кивнул он на родственницу Фредди Крюгера, застывшую в финальном кадре с людоедской улыбочкой на устах. – Ей бы газ «циклон Б» рекламировать. Или взрывчатку «си-4».

Он убедил себя, что ему все равно. Брался за любую халтуру, какую предлагали, и только однажды отказался от работы, когда выяснилось, что в роли очередной рекламной Снегурочки придется снимать Лору.

– Извините, не мой профиль, – сказал он тогда, повернулся и ушел, ничего больше не объясняя.

Но он был талантлив, а талант, как известно, не пропьешь. Талант мучил его, требуя выхода. Даже в рекламе Николай стремился найти творческий подход, нестандартное решение. Всегда рекламировал товар опосредованно, не в лоб. Многим это не нравилось, но и ценителей нашлось немало.

Николай придумал логотип для крупной агропромышленной компании в виде божьей коровки и сделал рекламный ролик на основе детской песенки:

 
Божья коровка,
Улети на небо,
Принеси нам хлеба,
Черного и белого,
Только не горелого!
 

Эта реклама имела огромный успех, причем в выигрыше оказалась не только агропромышленная компания. Очаровательные детские мордашки на экране, наивные, бесхитростные слова песенки, распеваемой ангельскими голосами, подвигли многих женщин бросить «планирование семьи» и просто обзавестись детьми. Сам Николай об этом не подозревал, хотя знал, конечно, что воздействие рекламы на зрителя бывает многогранным. Ведь реклама не только побуждает купить товар, она формирует моду, стиль поведения, порой даже мировоззрение.

Николай заработал большие деньги. Лицензионные отчисления за божью коровку продолжали «капать» ему на счет еще много лет, когда сам он уже думать забыл о логотипе агропромышленной фирмы.

Бывали, конечно, и не столь идиллические случаи. Иногда его обманывали, или, как это называлось на профессиональном языке, «кидали».

В 90-е годы в России появилась целая новая порода – миллиардеры, торгующие воздухом. Провернув одну удачную сделку – неважно, с автопокрышками или с майонезом, – они спешили «зафиксировать прибыль» и скрыться.

На защиту интересов Николая всякий раз вставало рекламное агентство, основанное его бывшими коллегами по КВН. Неплательщиков разыскивали, деньги из них выколачивали… порой в буквальном смысле слова. Николай старался не вникать в эти разборки. Его душой овладело безразличие. Апатия и скука стали его привычным состоянием. «I can’t get no satisfaction»[3]3
  «Я не получаю удовлетворения», песня ансамбля «Роллинг Стоунз» (англ.).


[Закрыть], – мог бы он сказать вслед за Миком Джаггером.

* * *

Он придумал для зарубежной косметической фирмы рекламу туши для ресниц со слоганом, основанным на игре слов, – «lashing lashes», то есть «разящие ресницы»: идет девушка по городу и одним взмахом ресниц легко и непринужденно укладывает мужчин наповал. Его пригласили работать в Америку. В Голливуд. Николай отказался. Почему – он и сам не знал.

 
Ты скажи, скажи мне, вишня…
 

А однажды ему даже присудили премию за лучший рекламный ролик. Это была реклама крема от морщин – безнадежное, казалось бы, дело. Что тут можно придумать нового? Но Николай не пошел по проторенной дорожке, не стал вычерчивать диаграммы, схемы и графики разглаживания морщин или указывать проценты восстановленной упругости кожи. Он нашел нетривиальный ход. На экране перед зрителями представала картина: портрет красавицы. Портрет старинный, весь покрытый растрескавшимся лаком – кракелюром. Женская ручка проводила по нему кремом, и ожившая красавица вспархивала с портрета, юная и свежая, как триста лет назад.

Впоследствии прием с ожившими картинами был «цельнотянутым способом», как шутил сам Николай, растиражирован другими рекламщиками. Он не стал протестовать и настаивать на своем авторстве. Он и о награде-то узнал задним числом и никакой особой гордости не ощутил, хотя денежную часть премии взял. Ему было все равно, что снимать, он увязал все глубже, даже не пытаясь выбраться из трясины. Зачем? Ведь он этого достоин, с горечью повторял Николай слова чужого рекламного слогана.

Как он мог оказаться таким дураком? Этот вопрос Николай задавал себе бессчетное множество раз, прокручивая в уме свой последний разговор с Верой. Даже не сказал ей, что любит! И почему эти слова так трудно выговариваются? Почему, высказав их наконец, мужчина чувствует себя идиотом? Впрочем, Николай и так чувствовал себя идиотом. Вместо того чтобы признаться в любви или хотя бы попросить прощения, начал ее попрекать – кретин! Пень! Конечно, она не захотела с ним разговаривать! Попробовать еще раз? Ему не хватало духу. Как она посмотрела на него тогда… Как на грязь под ногами, которая вдруг заговорила и потребовала уважения к себе.

…Его пригласили делать рекламу «РосИнтел» – первой в России компании по телекоммуникациям. Познакомившись с владельцем фирмы, Николай впервые за долгое время почувствовал, что встретил друга. Во всяком случае, единомышленника. Приятели из рекламного агентства так и не стали для него настоящими друзьями, да и не пытались. И самому Николаю это было ни к чему.

Эти люди работали за бабки, и любая попытка привнести в процесс какие-то личные моменты – чувства, симпатии, антипатии – только сбивала налаженный ритм. «Извини, старик, это бизнес», – гласил общепринятый рабочий лозунг. Они выкачивали из него идеи и получали прибыль. Он тоже не оставался внакладе. Конец истории. Такое положение устраивало всех.

А Никита Скалон, хозяин «РосИнтела», хоть и был на несколько лет старше, говорил с Николаем на одном языке. У него было интеллигентное лицо и богатый модуляциями голос образованного человека. В нем не чувствовалось торгашества, грубости, жестокости, свойственной многим бизнесменам нахрапистости, привычки вцепляться в глотку, чтобы вырвать свое. Он носил скромные практичные часы в простом стальном корпусе, обычные потертые джинсы и ничем не примечательную рубашку.

Они с Николаем мигом сошлись на любви к классическому американскому джазу. В случайном разговоре выяснилось, что Никита знает и Мишу Портного. Это сблизило их еще больше. Правда, Николай, отравленный ненавистью к самому себе, и Никиту Скалона считал скорее приятелем. Так было проще. Ему казалось, что он навек утратил способность дружить по-настоящему.

Верный принципу опосредованного внедрения продукта, он предложил Никите анимационную рекламу, основанную на каскадной импровизации Джина Крупы, величайшего из барабанщиков свинговой эры. Идея Никите понравилась. Получился бесконечный сериал забавных и драматических приключений мультипликационных героев в джунглях. Всякий раз на помощь персонажам, попавшим в беду, приходили сверхскоростные барабаны Джина Крупы, разносившие информацию по всему тропическому лесу.

Изготовление самих мультяшек поручили анимационной студии, она же разрабатывала короткие, однотипные сюжеты. Николаю принадлежала только идея, но она оказалась поистине золотой. Реклама имела бешеный успех и обосновалась на телевидении на долгие годы. Ее нетрудно было обновлять, и это не требовало его непосредственного участия.

А Никита пригласил Николая к себе домой и поделился с ним новыми замыслами.

– На Западе восьмидесятилетние бабульки обмениваются по электронной почте выкройками и рецептами, а наши близко к компьютеру подойти боятся, – посетовал он.

– У них компьютеры внедрялись постепенно последние тридцать лет, а на нас обрушились как снег на голову, – пожал плечами Николай.

– Я хочу запустить еще одну рекламную линию, – продолжал Никита. – Охватить незатронутые слои населения.

– Это только партия у нас хотела дойти до каждого, – недобро усмехнулся пребывавший в постоянной депрессии Николай. – Тебе непременно нужно достать старушек?

– А почему бы и нет?

– Ладно, – кивнул Николай, – я подумаю.

Они пили пиво у стойки бара в громадном холле Никитиной квартиры-дуплекса. По лестнице спустилась со второго уровня блондинка с весьма характерной внешностью: платиновые волосы, уложенные по моде 1929 года, вновь ставшей актуальной, вздернутый носик, оттопыренные губки, оттопыренная попка, кукольные глазки… Лора, как под копирку. «Minois chiffonne». Николай опасливо покосился на нее. Она тоже смерила его взглядом, словно считывая сканером штрих-код. Результат вышел явно не в его пользу: она прошла мимо, даже не поздоровавшись, а Николай почувствовал себя неликвидным товаром.

Впрочем, ему было все равно. Никите, видимо, тоже, решил Николай. Судя по обилию мехов и бриллиантов, это была жена, а не любовница, хотя… откуда ему знать? Только тут до него дошло, что Никитины скромные практичные часы в простом стальном корпусе, вероятно, тоже платиновые, и вообще это «Тагёр» – знаменитая марка, которую рекламировал Брэд Питт. И джинсы небось потерты не просто так, а в стиле кантри кэжьюэл. Как бы то ни было, Никита даже головы не повернул в сторону блондинки. Она скрылась в прихожей. Николай сказал себе, что это не его дело, и не стал ни о чем спрашивать. Какая разница? Жаль, конечно, что друг тоже клюнул на стереотип, но… Не он первый, не он последний.

Рекламную линию Николай придумал.

В одной сцене был показан спящий в кроватке младенец. Его окружали игрушки, и среди них – компьютерная «мышка». Никаких слов, все и так понятно.

В другой сцене Николай поместил в кадр старую маркизу XVIII века. Пригласил красивую пожилую актрису, нарядил ее в пудреный парик, в платье с фижмами… Гордо выпрямив спину, сохраняя аристократическую осанку, тонко напудренная и нарумяненная, с кокетливыми мушками на щеках, она сидела у зеркала за туалетным столиком. На столике в живописном беспорядке теснились милые дамские мелочи: свечи в бронзовых шандалах с завитушками, фарфоровая пудреница с пуховкой, резная шкатулка со свисающими через край жемчугами, хрустальный флакон духов, кружевной платочек, веер, пара лайковых перчаток и… компьютерная «мышка». Пожилая красавица, когда-то игравшая в советских фильмах белогвардейских шпионок-соблазнительниц, гладила ее тонкой, унизанной перстнями рукой. «Я не боюсь мышей», – улыбаясь, доверительно сообщала она целевой аудитории.

Для актрисы участие в рекламном ролике стало огромным подспорьем в ее полунищенском быту. Мало того, о ней вспомнили и пригласили сниматься в каком-то многокилометровом сериале. Мысль об этом немного утешила Николая. Хоть кому-то его никчемное существование принесло пользу.

Был еще ролик с домохозяйкой средних лет. Николай вспомнил одну мамину приятельницу, которая, пытаясь в точности следовать маминым кулинарным рецептам, вечно названивала ей с одним и тем же «гамлетовским» вопросом.

Он придумал забавную сценку: домохозяйка, вся в запарке, перемазанная мукой, готовит некое сложное блюдо и одновременно, щелкая одним пальцем по клавиатуре, с кем-то консультируется в чате. На экране компьютера высвечивается «гамлетовский» вопрос маминой приятельницы:

– Крышкой накрывать или нет?

В четвертом варианте рекламы совершенно обнаженная девушка экзотической наружности, приняв позу кошки, ловящей мышь, тянулась за все той же компьютерной «мышкой».

На ролик с девушкой Николай после множества проб отобрал турчанку-манекенщицу по имени Салям. Она подходила идеально: совсем еще юная, смуглая, чувственная, с роскошной гривой черных, атласно-тяжелых волос, начисто лишенная интеллекта. В ней ощущалось сильно развитое животное начало, но не было продажности. Ее прекрасное восточное лицо дышало невинностью и простодушием.

Салям сразу поняла, что от нее требуется, без малейшего стеснения сбросила одежду, приняла нужную позу, состроила хищную рожицу с тлеющими, как угли, глазами… Настоящая дикая кошка. Работалось с ней легко. И все было вполне целомудренно: в броске за «мышкой» Салям сгруппировалась так, что локоть прикрывал ей грудь, а согнутое колено – все остальное.

Салям почувствовала, что нравится Николаю, и сразу дала понять, что он как раз в ее вкусе. Когда осветители и помощники ушли, она, не позаботившись одеться, подбежала к нему и обвила руками его шею. С ней все получилось бы легко и просто, но Николай уже однажды нарвался на простоту, обжегся и не захотел повторять опыт, хотя Салям ничем не напоминала Лору. Мягко, чтобы не обидеть Салям, он разомкнул ее руки.

– Прости, детка, я не по этой части.

Изумление и разочарование, проступившие на выразительном лице Салям, были достойны кисти кого-нибудь из старых мастеров.

– Ты что, «голубой»? – спросила она с недоверием.

– Нет, – улыбнулся Николай.

– Тогда в чем дело? Я тебе не нравлюсь?

– Ты мне нравишься до полного опупения, малышка, но я стар для тебя. Тебе шестнадцать-то стукнуло или еще нет?

Прелестное личико Салям засветилось лукавством.

– Теперь можно с четырнадцати.

– Вот видишь, я стар для тебя. Не скажу, что гожусь тебе в отцы, но при нынешней продвинутости я мог бы тебя родить.

Салям прыснула со смеху и, ничуть не обидевшись, побежала одеваться. С ней и вправду было легко. Она оделась, подхватила сумку, чмокнула его в щеку и бросила напоследок:

– Передумаешь – позвони.

Николай остался монтировать ролик. Впервые за долгое время он работал, насвистывая не «Вишню», а «Лайлу» Эрика Клэптона, и на душе у него было… не то чтобы легко, но не так погано, как обычно.

Он отнюдь не был монахом, но сейчас почти гордился собой: проявил-таки выдержку и не воспользовался тем, что предлагала эта девочка. Сама о том не подозревая, Салям показала ему, как низко он пал. В юности Николай искренне презирал мужиков, прибегавших к услугам проституток. Раз не могут найти себе чего-нибудь получше, значит, слабаки они и лузеры, считал Николай.

А вот в последнее время, правда, пока только теоретически, он стал смотреть на это другими глазами. Свяжешься с незамужней – она потянет в загс. С замужними тоже хлопот не оберешься, да и неизвестно, чем дело кончится. Женщины вечно все усложняют. Нет, нормальные проститутки все-таки честнее. Платишь – получаешь товар. Точнее, услугу. Обменялись и разошлись. Все это было так тошнотворно и мерзко, что Николай предпочитал терпеть и не связываться ни с кем.

Когда природа требовала свое и становилось совсем невмоготу, приходилось путаться с девицами, похожими на Лору. Таких Николай повидал немало. Они расплачивались этим как мелочью. С операторами, осветителями, парикмахерами, гримерами, если ориентация совпадала. Как будто давали на чай. Ничем не лучше проституток, а пожалуй, что и хуже.