Текст книги "Карантин"

– Без веселья можно было бы и обидеться. Почему зовет замуж? Потому что нашел для своей дочери хорошую мачеху. Нет, с другой стороны, – противоречила себе Инна, – тебе и надо выбирать жену, которая о Ксюше будет истово заботиться. Борька, для меня Ксюша – это одно, а ты – совершенно другое. Будь у девочки иной отец, мое чувство к ней нисколько не поменялось бы. Что касается Вани, то он прекрасно вырастет без твоего участия. Это враки, что женщины не умеют воспитывать настоящих мужчин. В противном случае наша страна уже во многих поколениях имела бы вместо крепких мужиков инфантильных нытиков. Как мой бывший, – невольно добавила Инна.

– О воспитании мужчин поспорил бы с тобой, но не время. Предлагая тебе руку, сердце, прочие собственные органы и части тела в длительное пользование, а главное, свой незаурядный ум и прекрасный характер, я меньше всего думал о детях. Нет, думал, конечно, – Борис, как и Инна минуту назад, поймал себя на противоречии, – но при всей моей любви к дочери я не способен связать себя брачными узами с прекрасной гувернанткой, даже если она имеет среднее музыкальное образование и зачатки знаний по психологии. Еще возражения имеются?

– Угу. – Инна отпила шампанского. – Люди, вступающие в брак, должны любить друг друга. И у любящих не всегда складывается, а уж без чувства или когда оно кончается – полный мрак.

– Ну?

– Загну! Борька, перестать терзать уши. Они у тебя уже красные.

– Инка, ты что, слепая, глухая и тупая? Мы давно любим друг друга. По-настоящему. Так редко кому везет. Как у…

– Только без сравнений с животными, – предостерегающе подняла руку Инна – Скажи еще, мы с детства влюблены.

– Не надо ехидства Светлое детство и бурную юность оставим без анализа. – Борис перестал нервничать, говорил свободно.

«А уши у него по-прежнему пунцовые, – отметила Инна, – и волосы на макушке дыбом. Неужели на ответственных заседаниях-совещаниях также терзает свою голову? Нехорошо, мое упущение. Надо с ним тренинг специальный провести».

– Ты совершенно права, – продолжал Борис, – брак удался, если супруги, когда страсти улеглись, обнаруживают, что стали большими друзьями, что живут интересами друг друга. Мы оба, на примерах своих браков, знаем, как тошно и противно существовать рядом с источником раздражения, как постылые жена или муж способны затоптать лучшее в твоей душе и выковырнуть со дна негаданную дрянь, спровоцировать на слова и поступки, которых от себя не ожидаешь.

– И я о том!

– Нет, ты о противоположном. Не перебивай, слушай умного человека. Я пытаюсь тебе втолковать, что у нас уникально, потому что в обратном порядке: сначала дружба, потом любовь.

– Да какая любовь?

– Нормальная, физиологическая. Инка, если скажешь, что тебе не приходила в голову мысль: потеряй меня и Ксюху – отчаяние задавит, я тебе не поверю. Задавит?

Инна отпила из фужера, скрывая смущение.

– Видишь ли, Борис, – заговорила она с академической сухостью, – когда двое взрослых людей проводят много времени вместе, когда они связаны заботами о беспомощных детях, невольно возникает привязанность, которую можно принять…

– Без психологии, пожалуйста! – Теперь Борис загораживающе поднял руку. – Я молчу об этологии, а ты не привлекаешь свою психологию. Какие чужие люди, вынужденные проводить время вместе? Мы с тобой знаем друг друга с пеленок, как облупленных. В этом и счастье, и уверенность в будущем. Чего ты скуксилась, когда радоваться надо? Что тебе не нравится?

– Мне все нравится, поэтому не хочу перемен. А на будущее дам совет: когда объясняешься в любви, поменьше логики задействуй, побольше о чувствах распространяйся.

«Девушке не хватает романтики, – мысленно отметил Борис. – Имеет право, критика справедлива».

– Тебе рыцарские безумства подавай? – спросил он. – Что я могу в данных условиях? Повесить на дверях подъездов нашего дома объявление о свадьбе и всех соседей вусмерть напоить? Или заклеить все дороги области твоим фото с любовным стишком?

– Бескультурные забавы нуворишей.

– Согласен. Ладно, прыгаю с балкона, отрезаю палец, секу ножом по пузу… Любые варианты доказательства моей страсти принимаются к исполнению. Предлагай! – вскочил Борис и по-обезьяньи забил кулаками по своей груди. – Хочешь, займемся грумингом?

– Чем-чем?

– Груминг – это особая форма контакта у обезьян, когда одна макака чистит шерсть другой. Пардон, опять животные.

Борис за шуткой пытался скрыть смущение. Объясняться в любви строптивой барышне – испытание, по эмоциональным затратам сравнимое со всеми жизненными экзаменами вместе взятыми.

У него горели глаза. И раньше, уже несколько месяцев, когда Борис смотрел на Инну, глаза его поблескивали тем светом, который ни с чем не спутаешь. Так смотрят только на обожаемого человека. Сейчас же он с мальчишечьим задором, с готовностью, которую не сыграть, рвался к подвигу. Ему проще с балкона сигануть, чем терпеть пытку ее отказов.

– Сядь, – попросила Инна. – Налей мне шампанского. Сколько я уже выпила? А, ладно! Где наша не пропадала.

– Инулечка, выйдешь за меня? – приблизил к ней свой фужер Борис.

– Не-мо-гу! – по слогам, с прорвавшейся тоской произнесла Инна.

Залпом выпила шампанское. Поставила фужер на столик. И стала говорить, выдавать свою горькую тайну, которой только бывший муж владел, делая из беды Инны средство управления. Иначе, как алкогольным дурманом, объяснить такие откровения нельзя. И ей отчаянно хотелось смягчить удар по самолюбию Бориса.

– Ты прав. Мы в последнее время, хотя раньше… Как инцест, только дозволенный и справедливый. Но я не могу быть женой в силу физиологических причин, – пробормотала Инна, которой показалось, что прокричала.

– Как-как? – не понял Борис. – Причин чего?

– Моей врожденной инвалидности по женской части. Ой, неужели сейчас скажу? Была не была Боря! Перед тобой сидит фригидная женщина.

– Какая?

– Терминами не владеешь? В интимном плане я холоднее айсберга. Мне нельзя выходить замуж, потому что мужчине я принесу только разочарование, неудовлетворение естественных потребностей. Без этой важной составляющей брака, – мямлила Инна, – семья неполноценна. Что вывели психологи только в начале прошлого века. А раньше как-то люди жили…

Если бы Борька посочувствовал, даже струсил, отступил, извинился за поспешное предложение руки и сердца, Инна поняла бы. Вместе поплакали бы (Инне уже хотелось пустить слезу) и разошлись с миром. Но Боря ничуть не испугался, более того – заинтересовался. Точно увидел перед собой симпатичного и прежде неведомого зверька.

– Борь? – с надеждой спросила Инна. – А ты случайно не импотент?

– Ни-ни. В полном расцвете. Но если на заводе еще два перекрытия рухнут или фундамент под новыми станками поведет, я за себя не отвечаю. Шутка. Допьем? – разлил он остатки шампанского.

Инна уже не чувствовала вкуса. Вино было не хмельней воды. Голова кружилась, мысли отсутствовали. Еще бы, после таких признаний. Хотелось плакать, а более хотелось – запретной нежности любимого человека.

Борис, естествоиспытатель доморощенный, пытал:

– Значит, фригидная? Тебя воротит от мужских прикосновений, объятий, поцелуев?

Коль тайна Инны, вытащенная на свет, не получила должного сострадания и требуются уточнения, придется их дать.

– Все элементы прелюдии: объятия, поцелуи – мне очень приятны. Тепло растекается и что-то вибрирующее! Но потом! Господи, спасибо, что избавилась! Нет у меня терпения чувствовать себя биологической дыркой, в которую ритмично бьется потный сопящий самец.

– Животных договорились оставить в покое. Они, кстати, редко вступают в половой контакт ради удовольствия. У них инстинкт продолжения рода прочно связан с бурными ощущениями сакрального момента.

– А фригидные собаки, волчицы, слонихи, жирафихи, ослицы, львицы существуют?

– Никогда не задавался вопросом. Инка, у тебя сколько мужиков было?

– Где?

– Ну… – слегка растерялся Борис, – там, сама знаешь… Инночка, кроме мужа, суслика, или… как его… луговой собачки, у тебя других не было?

– Чтобы понять, что перец горек, не обязательно съесть много штук, – произнесла Инна, как ей казалось, авторитетным тоном.

Но Борис улыбнулся и тихо пробормотал:

– Перебор шампанского. Хватило бы и стакана. Чудна жизнь: бывший супружник ей лапши навешал, но для моего же удовольствия.

– Что ты бормочешь?

– Инночка! – повысил голос Борис, навалился на стол и взял ее руки в свои ладони. – Я люблю тебя! Безумно! Навсегда! Твои тревоги, комплексы, заморочки не имеют никакого значения. Главное, чтобы мы были вместе.

Не отпуская рук Инны, Борис поднялся и, огибая столик, двигался к дивану, на котором она сидела.

– Ты изумительная, неповторимая, парадоксальная, чертовски привлекательная…

– Перебарщиваешь.

– Ничуть. Последние полчаса я с трудом заставляю себя не пялиться на твою обнаженную грудь.

Инна выдернула руки. О, ужас! В самом деле: полы халата разъехались, грудь нараспашку. И при этом Инна рассказывает о своей фригидности! Напрашивается на сочувствие.

Халат – одежда примитивная, запахивающаяся. Одна пола заходит на другую. Левая на правую или правая на левую? Инна яростно сражалась с халатом, пока Борис не пресек ее трепыхания, не обнял.

– Спокойно! Все хорошо. Тебе не противны мои руки?

– Да. Нет, – поправилась Инна. – Не противны… совершенно… даже напротив…

– Отлично.

– Я не хотела тебя соблазнять!

– О! Подобное удовольствие даже в мечтах не виделось. Тебе приятно, тепло?

– Тепло. Уф, как глупо получилось!

– Не бери в голову. Получилось замечательно.

– У тебя родинка на шее. Никогда не замечала.

– И еще одна на животе. Хочешь посмотреть?

– Не хочу. То, что мне приятно и уютно в твоих объятиях, еще ничего не значит и не меняет.

– Кто бы спорил. Инка, я поцелую твою грудь? Тихонько-тихонько. Пожалуйста! Я так давно этого хочу, а последние минуты просто умираю. Я легонько… вот так…

* * *

Инна всегда любила утренние пробуждения. Впереди был день с интересными занятиями, книгами, встречами. Выйдя замуж, Инна очень скоро поняла: встанешь раньше мужа, избежишь мучительного акта близости. Теперь же, впервые в жизни, проснувшись, она остро пожалела, что ночь короткая, что наступил день с заботами и хлопотами, с обязанностями и проблемами. Послать бы к черту все обязанности и заботы. Остаток жизни провести с мужчиной, с которым переплелась руками и ногами, чьи ровные удары сердца слышишь, и они заставляют твое сердце биться в унисон. Не сходить бы с этого кожаного дивана, хотя голое тело, много раз за ночь покрывавшееся испариной, липнет к обивке, а единственным постельным бельем служит ее, Инны, банный халат.

Можно прочитать в десятках книг про сладость шоколада или красоту Венеции. Спокойно встретить последний час, не отведав шоколада и не поплавав по каналам Венеции. Можно внушить себе, что ты врожденно холодная женщина, что у тебя какой-то ген дефектный, что ты обязана наполнить свое бытие другими ценностями, найти интересы, которые доставят удовольствие иного рода – интеллектуального, эмоционального. Так и прожить дура дурой. Хочешь шоколада – разбейся в лепешку, но налакомись. Мечтаешь о Венеции – продай последнее, но поезжай…

Размышления Инны прервал голос Ксюши:

– Папа, я проснулась! Папа, иду к тебе!

– Стой! – закричала Инна, вскочив. – Подожди, Ксюшенька! Борька, просыпайся!

Она потянула за свой халат с неожиданной силой, Борис свалился на пол.

– Что? Где? Во сколько? Тарифы завышены, – спросонья бормотал он.

– Быстро одеваемся! – пнула его ногой Инна. – Ксюша идет.

– Ага, сейчас! – вскочил и засуетился Борис.

– Помоги мне, – попросила Инна, которая никак не могла попасть в рукава халата, вывернувшегося за ночь невероятным образом.

Только одели Инну, как дверь стала медленно распахиваться.

– Трусы? Где мои трусы? – вновь рухнул на четвереньки Борис.

– Штаны, брюки надень, – велела Инна и загородила его спиной, – про трусы забудь. Скорее!

Ксюша зашла в комнату, следом вбежал Шустрик. В отличие от девочки, кота ничто не удивило, он привычно принялся тереться и ластиться.

– Тетя Инна? Папа? А что вы тут делали?

Инна услышала, как вскрикнул Боря, прищемив замком молнии нежный и возбужденный участок тела.

– Мы тут… – быстро заговорила Инна, – …играли. Да, играли немного, то есть мы тут… очень интересно играли…

– А мне можно с вами? – спросила девочка.

– Нет! Что ты! – воскликнула Инна.

– Видишь ли, малышка, – выступил вперед Борис. – Мы тут с тетей Инной играли-играли… всю ночь и решили пожениться. Ты не против? – Он взял дочь на руки. – Тетя Инна будет твоей мамой.

– Я буду ее мамой называть? – уточнила Ксюша.

Она и Борис повернули к Инне вопросительные лица.

– Конечно! – выдохнула Инна, у которой навернулись слезы.

– Я согласная, – сказала Ксюша, – и Ванька теперь не будет вредничать.

– Это еще вопрос, – вздохнула Инна.

– Все вопросы решаем с ходу, – бодро заявил Борис. – Сейчас идем к вам и объявляем…

– Погодите! – остановила Инна. – Приведите себя в порядок. И мне дайте время. Что за манеры в этом семействе? Свататься с нечищеными зубами.

На кухне мамы не было. Инна заглянула к ней в комнату. Анна Петровна лежала с открытыми глазами. Дочери не понять, какие чувства она пережила, наблюдая за стрелками на часах. Инна отсутствовала час, полтора, два… должно было свершиться, не в шахматы же они играют. Анна Петровна испытывала усталость и бессилие (даже завтрак детям не приготовила), которые случаются при достижении заветной цели.

– Мама, – присела на кровать Инна, – доброе утро!

– Насколько доброе?

– Абсолютно! – рассмеялась Инна.

Такой глупо-счастливой Анна Петровна видела свою дочь считаное число раз, из которых следует исключить свадьбу с Олегом как роковую ошибку. И хотя Анна Петровна собиралась указать дочери, что всегда была права в отношении Бориса, не стала упрекать. Инна сияла. А что еще матери надо!

– Сладилось? – спросила мама.

– Абсолютно! – повторила Инна. – То, о чем ты так долго мечтала, произойдет, мы с Борисом поженимся. Ну, давай! Говори мне, что всегда знала…

– Пусти, встану. – Слегка толкнув, мама заставила Инну подняться и сама встала. – Внукам кашу надо сварить.

«Внукам», – отметила Инна.

– Мамочка! Ты у меня замечательная, умная, добрая, единственная, уникальная.

– Не такая уж уникальная. Весь двор, Борисовы друзья, сослуживцы только и ждали, когда вы прозреете.

– Мама! Бывают обстоятельства непреодолимой силы, которые делают невозможными события, кажущиеся сторонним свидетелям очевидными.

Анна Петровна закончила одеваться и, выходя из комнаты, обронила:

– Не бывает у женщины обстоятельств, которые не преодолеет настоящий мужчина.

«А ведь верно, – подумала Инна. – Хотя еще вчера, услышав подобное утверждение, я разнесла бы его в пух и прах. Теперь Ваня. Господи, помоги!»

Инна помогала сыну снять пижаму, точно в такой спала Ксюша. Только у девочки расцветка в розовых бабочках, у мальчика – в синих машинках. Пижамы покупала Инна.

– Ванятка! – Мама протянула ему носки, трусы, шорты и футболку. – Как ты отнесешься к тому, что мы с дядей Борей поженимся? Одевайся сам, ты уже взрослый.

– Пожениться – это что делать?

– В принципе мало что изменится. Но мы будем одной семьей. Дядя Боря станет твоим папой, а я буду мамой Ксюши.

– А папа Олег сгниует?

– Что сделает? – не поняла Инна.

– Бабуля говорит: чтоб он сгинул.

– Папа Олег останется твоим папой. В конце концов, два папы лучше, чем один? Согласен?

Они не успели закончить разговор, как прибыли Борис и Ксюша. Жених в строгом костюме, в белой рубашке и с галстуком – обычная деловая форма одежды, ему на работу ехать. А Ксюша разнаряжена в новое платье с оборками. Купленное заранее, специально ко дню ее рождения, оно еще месяц должно было храниться в шкафу. Красивое платье смотрелось чудаковато, потому что было надето задом наперед.

– Вот и дядя Боря. А рядом такая красивая девочка! – сказала Инна. – Ваня, поздоровайся! Сейчас дядя Боря будет у тебя, Ванька, просить моей руки.

– Иван! – мгновенно подхватил Борис. – Прошу руки твоей мамы!

Ваня и про «пожениться» не понял толком. Хотя сказки обычно заканчивались тем, что даже самые смелые герои женились.

– Ты какую мамину руку просишь? – поинтересовался Ваня, выказывая чудеса недетского умения вести переговоры. – Правую или левую?

– Какую отдаешь? – вступил в торг Борис.

– Левую. Правая моя.

– Договорились.

– А теперь твоя мама и моя мама! – не выдержала Ксюша и показала Ване язык.

В ответ он выставил кулак:

– Видала? Это твой папа теперь мой папа!

Инна и Борис переглянулись: супружество не обещало быть безоблачным. Но это нисколько их не пугало.