Текст книги "Жертва Сименона"

– Не может быть, Поля! Еще один?!. Расскажи!

– Ну, подробностей Овсянников не сообщал, ты же знаешь – их из него надо вытягивать клещами. Так, в самых общих чертах… Ты же помнишь, милиция почти сразу выяснила данные «Менделеева» через компьютер? И отправили запрос в Александрово Поле, по месту прописки Загорулько. Ну, а тамошние менты спокойненько положили его под сукно: были выходные, кому ж охота ради какой-то ерунды отрываться от детишек да от рыбалки? Раскачались только в понедельник к обеду. А тут выясняется, что объект выехал в гости к брату в соседний Марьинский район – вместе с супругой, на собственной машине… В общем, допросить Загорулько так и не успели.

Получилось, что он поехал к брату за своей смертью. Наверное, вмазали за встречу, «Менделеев» решил покуражиться, ну и…

Полина остановилась, чтоб перевести дух. Потрясенная, я не сразу нашла, чем заполнить паузу.

– Какой ужас! Неужели сразу насмерть?

– Не то слово! Машина мгновенно загорелась, так что у бедняги не было никаких шансов. Тело сильно пострадало в огне, и тем не менее жена опознала Загорулько. Впрочем, это была простая формальность: трагедия произошла фактически у нее на глазах.

– Полина, но как же все случилось? Почему жена его не удержала? А брат Загорулько – он жив или тоже погиб?

– Брат? А черт его знает! Да нет, вроде бы, брат остался жив… Ольга, ты так спрашиваешь, будто я – руководитель следственной группы, честное слово! Я же сказала: подробностей не знаю. Жора и за эту информацию потребовал от меня такой щедрой платы, что я вообще пожалела, что связалась с ним – и все, кстати, из-за твоего ослиного упрямства…

Я больше не слушала брюзжанье Полины Андреевны. Страшная правда неожиданно открылась мне во всей своей простоте и холодной логике.

– Полина, мне страшно! Кто-то убирает свидетелей.

– Чего-о?!

– Ну как ты не понимаешь?! Сначала убили Асю, потом Старостин исчез, а теперь и этот бедолага Дмитрий Иванович… Кто-то специально истребляет все наше купе! Я недавно читала что-то подобное… по-моему, у Сименона.

– Ольга, опомнись! Что ты несешь?! – обозлилась сестра.

– Ну да, точно: дело расследовал комиссар Мегрэ! Я только забыла, как называлась эта вещь. Там тоже люди ехали в одном купе в Париж, но их было шесть человек. И потом их всех стали убивать одного за другим, а самую первую женщину задушили прямо в поезде – точно так же, как бедняжку Асю Палискиене… Я уже не помню, из-за чего все это, только помню, что преступником оказался молодой полицейский, который работал под началом Мегрэ. Полина, ты не думаешь, что…

– Что это наш майор Овсянников всех мочит? Или кто-нибудь из его бригады? Да ты совсем очумела?! Не надо было мне рассказывать тебе эту страшилку на ночь глядя: у тебя и так после этого убийства малость крыша съехала!

– Прекрати! Я совсем не это хотела сказать, я имела в виду… в принципе. И вообще, тебе легко говорить: ведь это не ты, а я осталась единственным свидетелем по делу об убийстве. Последним свидетелем! Господи, хоть бы Дрюня поскорей нашелся, может, хоть он что-нибудь знает!

Очевидно, до Полины наконец дошло, что у меня есть повод для беспокойства. Она смягчилась.

– Ну-ну, я, конечно, понимаю, что все это дается тебе не легко, сестренка. Только все твои страхи – плод твоего богатого воображения, не больше! Какой там к черту Сименон, при чем он здесь?! Да, Палискиене убили, это факт. И следствие непременно докопается, кто это сделал и почему. Но убивать всех четверых?… Кому это надо? Зачем?!.

– Ах, Поля, откуда я знаю?! Может, это маньяк какой-то! Может, он нас всех в карты проиграл – ты же знаешь, такое случается!

В ответ я услышала такую тираду, что воспроизводить ее просто не рискую. А затем Полина Андреевна разразилась длинным монологом, достойным лучших постановок Арчибальдова на тарасовской сцене. Она убеждала меня, что гибель Дмитрия Ивановича Мен… тьфу ты! Загорулько, или как его там! Что его гибель – чистой воды несчастный случай, это, мол, доказано целиком и полностью. И что мне самой ну ничегошеньки не угрожает, а если б и угрожало – то на страже моих драгоценных жизни и здоровья стоит Жора Овсянников с его большими возможностями и она сама, Полина, которая готова за меня перегрызть глотку хоть самому дьяволу. И что…

– … С твоим Дрюней Старостиным не все чисто, поверь моему чутью! Конечно, я не собираюсь вмешиваться, пусть Овсянников сам выводит его на чистую воду: в конце концов, ему за это платят. Но сдается мне, твой попутчик не для того лег на дно, чтоб откровенничать со следствием. Если он отыщется и заговорит, то произойдет это не по его доброй воле!

Я слабо возражала, что со Старостиным могло случиться что-нибудь похуже добровольного «залегания на дно», но сестра и слушать не стала. Да я, признаться, не слишком настаивала на своем мнении: больше всего на свете мне сейчас хотелось, как в песне, «забыться и заснуть». И я поверила в Полинины утешения. Напоследок она взяла с меня слово, что я «буду умницей». На том мы и расстались.

После разговора с сестрой я была уже не в том состоянии, чтобы предпринимать какие-либо следственные действия. Да что там: я была готова дать самой себе торжественную клятву вообще никогда не выходить из дому! Разве что после того, как жестокий убийца будет пойман и водворен за решетку.

И все-таки, скрепя сердце, я дала себе совсем другую клятву – можно сказать, прямо противоположную: что завтра, не позже девяти, я навещу костюмершу по месту жительства. Леночка обитала в театральном общежитии неподалеку от места работы: ее адресок я узнала из бумаг на Жорином рабочем столе, воспользовавшись случаем, когда хозяин кабинета вышел набрать воды в чайник. Если мне теперь заказана дорога в театр – я имею в виду, со служебного хода, – значит, придется ловить театрального человека дома. А сделать это гораздо проще утром, чем вечером.

И я поступила так, как обещала Полине: приняла снотворное(тем более, что голова у меня и в самом деле разболелась нещадно), и легла в постель, не забыв завести будильник на семь утра.

Мне снились ужасные вещи. Улыбающаяся Айседора в белом шарфе, обмотанном вокруг шеи, пыталась сесть в горящую машину; я оттаскивала ее за концы шарфа, причем так неудачно, что актриса падала и умирала… Откуда-то наплывало мрачное лицо Арчибальдова со сросшимися на переносице бровями, он приподнимал шляпу и зловеще улыбался мне: «Вы убийца? Как же я сразу не догадался! Приятно было с вами поболтать»… Красавчик Рома с увесистым саквояжем, полным долларов, отстреливаясь уходил от погони по крышам вагонов, и тут на пути у него возникал Жора Овсянников с большой пушкой: «Сдавайтесь! Я комиссар Мегрэ!»… Режиссер Кончаловский, почему-то совсем не похожий на себя, панибратски хлопал по коленке великого химика Менделеева в мятом пиджаке: «Пойдем, Диман, выпьем. Я угощаю!». Дмитрий Иванович поправлял пенсне и мягко улыбался: «Пойдем, Дрюня, пойдем. Надо снять стресс! Только я сначала в одно местечко звякну». Он нажимал кнопки сотового – и мой телефон звонил, звонил, звонил…

Да это же вовсе не телефон, а будильник!

После ночных кошмаров, окончательно меня измотавших, я была даже рада наступлению нового дня – хотя вчера вечером оно меня страшило. «Закон матраса», по которому строится наша жизнь, подсказывал: не может же все время быть плохо да плохо – когда-то должнои повезти! И я почему-то была уверена, что повезет мне именно сегодня утром.

Так оно и случилось. Я не только застала дома Лену Золотовскую, но и получила от нее важные сведения. Те самые, которые надеялась получить! Не могу сказать, что девушка сходу проявила горячее желание излить мне душу. Нет, поначалу она надула губки и ответила мне в духе своего главрежа: что она, мол, ничего такого не знает и вообще терпеть не может, когда люди суют носы в чужие дела. Однако после того, как я произнесла небольшую, но трогательную речь о дружбе, лицо Леночки смягчилось, ресницы часто заморгали, и она разрыдалась.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к ней. Так что наша недолгая доверительная беседа протекала в обстановке полного взаимопонимания.

Нет, Лена действительно не знала ничего о Романе. До своего отъезда в Москву, где она должна была сниматься в рекламном ролике не то какого-то кетчупа, не то какой-то косметической фирмы, Айседора Палискиене была совершенно такая же, как всегда: слегка взбалмошная, слегка капризная, слегка заносчивая, а в общем-то – добрая, отзывчивая и очень искренняя девушка. Правда, в последние дни Леночке казалось, что ее подруга возбуждена несколько больше обычного, но она объясняла это для себя естественными причинами: Ася под большим секретом поделилась с ней, что «великий Арчи» – так весь театр за глаза называл своего кумира и деспота – сделал ей предложение, и она согласилась. Конечно же, перспектива стать законной женой «главного» вскружит голову голову любой молодой актрисе, так что Лена очень хорошо понимала подружку.

Итак, Палискиене уехала в столицу – как предполагалось, недели на две-три. Но прошла только неделя, и однажды поздно вечером Айседора позвонила Лене в общежитие. Я попросила девушку вспомнить поточнее, и мы совместными усилиями выяснили, что было это накануне ее отъезда из «белокаменной».

– Я никогда не забуду тот разговор, хотя он был совсем коротким: у Аси кончалось время, она долго ждала, пока девочки за мной ходили… В ее голосе звучало такое счастье! Ася говорила взахлеб, торопилась, она не давала мне вставить ни слова. А меня словно язык прирос к гортани: она же сказала мне, что собирается порвать с Арчибальдовым!

– Она так и сказала?

– Ну да! Только помягче, конечно. Она говорила, что Арчи славный, добрый, талантливый, что он очень много для нее сделал, и она его никогда не забудет. Что предстоящее объяснение с ним – самый тяжелый момент в ее жизни. Только все это уже не имеет никакого значения, потому что она наконец-то влюбилась по-настоящему, а до этого просто не знала, что это такое. Но вот узнала, и она больше не вправе обманывать Арчи, да она и не хочет, потому что теперь у нее одна мечта – быть вместе с Ним.

– Ася намекнула, кто он? Назвала хотя бы имя?

– Нет, что вы! Я боялась спрашивать, потому что на вахте были люди, и Ася сразу предупредила: «Не трепись там, чтобы это не разошлось по театру». А сама она ничего не сказала. Я же говорю: она была как не в себе, какая-то сумасшедшая от счастья. Конечно, я сказала, что она ненормальная и что большей глупости нельзя и придумать. Понимаете, Ася вообще была очень влюбчивой, за почти два года, что мы дружим, ей часто случалось, м-м… увлекаться мужчинами, так что у меня были основания… Но она меня и слушать не стала. Только смеялась: «Потом, Ленка, все потом! Если б ты его только видела – ты бы меня не называла ненормальной».

– Значит, ее избранник был хорош собой – она это хотела сказать?

– Наверное… Он был «герой ее романа» – вот что главное. Она так и сказала. И еще добавила, что ради него готова отказаться от всего, кроме театра. Даже от кучи денег…

– От кучи денег? Что она имела в виду?

– Да ведь Аська запорола съемки из-за этого плейбоя, а ведь это неплохие деньги! В другое время она бы себя за это заела, а сейчас… «Плевать!» – вот и весь ответ… Ой, Ольга Андреевна! Что мне теперь будет за то, что следователям все это не рассказала?!

– Думаю, Леночка, что предъявлять вам обвинение в сокрытии важной информации никто не станет. Я неплохо знакома со старшим следователем по этому делу, и сумею все ему правильно объяснить. Но впредь шутить такими вещами не надо. Если б вы не играли в молчанку, милиция, может быть, давно вышла бы на след преступника!

– Ой, какой ужас! – Глаза девушки опять наполнились слезами. – Если бы вы знали, чего мне это стоило – молчать… Сколько ночей проплакала, все мучилась – рассказать о том Асином звонке или нет. Я бы все рассказала, да только очень боялась «великого Арчи»… то есть Александра Валерьевича. Представляете, что бы он со мной сделал, если б известие об измене Айседоры исходило от меня?! Да еще после ее смерти…

О да: это я очень даже хорошо представляла! Однако делиться своими впечатлениями с Леночкой не стала.

– Он, Арчибальдов, и так после похорон не в себе. Даже голос потерял на нервной почве. Мы, цеховики, так хоть спрятаться от него можем, стараемся на глаза не попадаться. А актерам бедным деться некуда, так их он просто до истерики доводит. И раньше был не подарок, вот только и оттаял чуть-чуть, когда с Асей у них началось. А уж теперь что будет – и подумать страшно… Кстати, Ася говорила, Александр Валерьич с самого начала был против этой ее поездки в Москву и съемок в рекламе. Считал, что это недостойно настоящей актрисы, и все такое… Будто чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет! А она не послушалась, дурочка…

Лена с отвращением раздавила в пепельнице давно потухшую сигарету и потянулась за новой.

– Вчера днем, в перерыв, прохожу мимо его кабинета и слышу: все бегает, бегает из угла в угол, как лев в клетке. И бормочет что-то – сам с собой разговаривает… Ужас!

– Может, молился? – предположила я, стараясь ничем не выдать свой интерес.

– Если бы! Я…

Костюмерша осеклась, сообразив, что сама себя уличила в подслушивании у дверей. Потом махнула рукой.

– Ну да, я там задержалась на минутку, если честно. Только ничего не разобрала – почти ничего. Один только раз отчетливо услышала: «Мерзавка! Откуда это она пронюхала, маленькая дрянь»… Или что-то вроде. Я обмерла прямо: подумала, что это он мне говорит – заметил, что подслушиваю… Интересно, о ком это он так? Ведь не об Асе же?

У меня имелись свои соображения по этому поводу, но их я опять-таки решила оставить при себе. Хорошо, что под длинными распущенными волосами не было видно моих горящих ушей!

Пришло время прощаться. Лене пора было в театр. Да и я уже узнала все, что было нужно, и мне не терпелось найти достойное приложение драгоценной информации, которой я располагала.

Мы вместе вышли из маленького переулка, где располагалось общежитие, на улицу Слонова. На прощание Леночка молитвенно сложила руки:

– Только ради Бога, попросите вашего знакомого следователя, чтобы мои показания не дошли до Арчибальдова! Иначе мне в театре не работать, а я без него не могу.

Я обещала замолвить за нее словечко.

Оказавшись поблизости от того самого места, где состоялась вчерашняя «разборка» с «великим Арчи» (так бесславно для меня закончившаяся), я с опаской огляделась: не видно ли моего «злого гения» в плаще и шляпе? Ведь и время то же самое: скоро одиннадцать…

Взгляд мой упал на газетный киоск, в котором Арчибальдов отоваривался прессой, и… Я даже не могу сформулировать, что это было. Не взгляд – скорее, мое подсознание «зацепилось» за что-то, наткнулось на какие-то неясные ассоциации.

Возле киоска стоял высокий сутуловатый человек, одетый в куртку-ветровку и потертые джинсы, и сосредоточенно разглядывал витрину. Я могла бы поклясться, что никогда не видела этого лица… Впрочем, оно, это лицо, было абсолютно «неидентифицируемым» под массивными темными очками и густой рыжеватой щетиной, покрывающей подбородок от уха до уха. Все это – в сочетании с лыжной вязаной шапочкой, низко натянутой на лоб, – делало человека похожим на горнолыжника без лыж. Так вот: я могла бы поклясться, что никогда его не видела, и все же что-то в его фигуре, жестах, походке показалось мне знакомым. Очень смутно, но все-таки знакомым.

Какой странный тип! В самом начале осени – в вязаной шапке… Конечно, погода после моего возвращения из Москвы испортилась, но не настолько же!

Слепой взгляд черных линз равнодушно скользнул по моему лицу, отчего мне почему-то стало не по себе. Потом человек медленно повернулся и раскачивающейся походкой пошел по улице в направлении остановки. Нам было по пути, и я некоторое время «держала» глазами его сутулую спину. Потом она исчезла из виду. А через минуту-другую я вовсе позабыла о странном незнакомце: у меня были дела поважнее, чем гадать, где мы могли встречаться…

Меньше чем через час Жора Овсянников, который, слава Богу, оказался на месте, уже знал все. Правда, его реакция на мою «срочную» информацию была более сдержанной, чем я рассчитывала, и это меня неприятно удивило. Тем не менее майор сказал мне «спасибо, Оленька», и даже улыбнулся. Я очень пожалела, что Полина не видит моего триумфа.

– Так ты говоришь, этого Романа надо искать в Москве? Ну конечно, в Москве, дорогая: об этом мы давно догадались. Да это было ясно хотя бы потому, что Тарасов мы уже весь обыскали! – Жора усмехнулся. – А теперь твоя Золотовская лишь подтвердила эту версию. Да вот только с лужковской епархией никак отношения не наладим! Надо бы давно туда ехать, да одни проклятущие «согласования» замучают, чтоб им… Это ведь не прежние времена, когда стоило лишь трубку снять – и всюду тебя с распростертыми примут и всяческое содействие окажут. Эх, да что там… Последние два дня, Оленька, только этим и занимаюсь.

Энергичным жестом продемонстрировав свое отношение к новым порядкам, Овсянников встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне вплотную.

– Но теперь, кажется, все утрясено. Так что собирайся в столицу, Ольга Андреевна!

– Я?!.

– А что ты так удивилась? Кроме тебя, никто этого типчика не видел и опознать не сможет. Фоторобот фотороботом, но если у нас есть живой свидетель…

«Живой свидетель» в эту минуту, должно быть, очень напоминал немую сцену в финале гоголевского «Ревизора».

– Жора, а может быть…

– Не может.

– Когда ехать? – спросила я упавшим голосом.

– Сегодня, лапушка, сегодня. Ты сейчас дуй домой, соберись там, отдохни и все такое. А я позабочусь о билетах для нас обоих. В половине пятого за тобой заеду. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!

Я кивнула и поплелась к выходу. Жора остановил меня.

– Да, Ольга! Насчет твоего «великого Арчи». Зря ты его записала в «убивцы»: он Палискиене не душил. Точно тебе говорю!

И почему майор так в этом уверен?! Из Арчибальдова вышел бы такой славный подозреваемый… Но московский Ромочка, безусловно, лучше.

Глава четвертая
Полина

Я чувствовала себя так, будто мне наплевали в душу. Жора вместе с Ольгой укатили в Москву, а я осталась как бы ни при чем! Нет, мне, конечно, и самой наплевать на все эти их тайны, у меня есть дела поважнее, но все же… Все же это форменное свинство: вести себя так, словно самые крутые борцы с преступностью в Тарасове – это они двое!

Ольга, когда после обеда позвонила мне на работу, просто из кожи вон лезла, чтоб показать, как ей не хочется ехать. Но меня-то не обманешь: мою сестренку просто распирало от чувства собственной значимости.

– Ты знаешь, Поленька, мне эта поездка сейчас ну совсем ни к чему! Чувствую себя отвратительно, да и вообще… Назревают «жирные» клиенты, а меня не будет в Тарасове! Но Жора пристал как репей: поедем да поедем, Ольга Андреевна… Я, конечно, понимаю: я ему действительно нужна. Ведь кроме меня убийцу некому опознать. Я говорю, разумеется, о Романе, – уточнила она как бы между прочим. И добавила значительно:

– Появились новые данные, что он скрывается в Москве…

Я почувствовала, что закипаю.

– Во-первых, тебе известно не хуже меня, что квалифицировать человека как убийцу может только суд. А до тех пор он свидетель, на худой конец подозреваемый, но уж никак не преступник! Во-вторых, откуда ты знаешь, что он «скрывается»? Может, этот парень преспокойно живет себе на какой-нибудь Божедомке или где-нибудь в Химках и, как говорится, ни сном ни духом… А в-третьих, какие, к черту, новые данные?! Я только сегодня утром говорила с Овсянниковым: они там увязли по самые уши в рутине…

– А в-четвертых, почему ты так нервничаешь? – парировала Ольга безмятежным голоском. – Я только хотела сообщить тебе, что вынуждена уехать по делу дня на три-четыре. Дети у Кирилла, о них не беспокойся. У меня к тебе всего одна маленькая просьбишка: пожалуйста, заходи поливать мою герань, она на кухне, за холодильником.

– Ге… герань?! У тебя дома растет герань? Я не ослышалась? С каких это пор ты увлеклась комнатным цветоводством?

– Ах, Поля, ты в своем репертуаре: все мои добрые начинания закаляешь в горниле своего убийственного юмора. Но я на тебя за это не обижаюсь, нет: крепче будут! – Ольга засмеялась. – Да, сестренка: у меня дома появилась герань, разве я тебе не говорила? Не устояла, выпросила у соседки отросточек. Такая прелесть, ты сама увидишь. Только она еще очень маленькая, надо поливать каждый день…

– Горе мое! Ты ее сразу в землю посадила?

– А как же? Конечно!

– Да ведь надо было сначала в воду поставить, чтоб корешки пустила! А если уж в горшок ткнула, так надо бы баночкой сверху прикрыть, микроклимат создать…

– Да что ты говоришь? Это что же – моя прелестная геранька теперь погибнет?!

– Ну-у…

– Поленька, я тебя умоляю! Приходи прямо сегодня, дорогая, и сделай там все, что нужно. Спаси мой аленький цветочек! А я побежала, у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая! Целую, целую, целую! Провожать не надо – Жора заедет за мной на машине.

– Размечталась: провожать ее… Да я и не собиралась! – сказала я трубке, в которой уже пищали короткие гудки.

Вот так, Полина Андреевна. Вечно от тебя требуется кого-то спасать: обычно саму Ольгу, а нет – так хотя бы ее герань.

Разумеется, я тут же позвонила Овсянникову, но и от того не добилась толку. Он лишь подтвердил в двух словах, что интересы следствия требуют немедленного выезда в столицу и что он уже оформил командировку для Ольги.

– Извини, Поленька: у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая!

– Желаю, майор. Перышко тебе для легкости!

Я брякнула трубку, даже не пытаясь скрыть, как я раздражена. Ишь, спелись, голубчики! Даже одними и теми же словами шпарят… Деловые какие! А я, значит, выхожу бездельницей и уклонисткой, да?! Ну, Овсянников, погоди: вернешься ты… Скажешь: «Давай сегодня встретимся, Поленька», – а я тебе комбинацию из трех пальцев! И ты, Ольга Андреевна, по кличке Правая Рука, еще вернешься…

Из спортклуба я в тот день ушла поздно: по четвергам всегда запарка. Мне предстоял одинокий вечер дома, поэтому я решила «оттянуться со вкусом». Зашла в ближайший гастроном и купила хороший кусочек мякоти на лангет, еще кое-какую мелочь и большой брикет пломбира. В конце концов, отсутствие ближайших родственников – как настоящих, так и бывших – надо воспринимать как подарок судьбы. Пусть они там, в поезде, жуют резиновые курьи ножки и бумажную колбасу, если им так хочется!

Ужин вышел на славу. Потом я пощелкала кнопками пульта, выбирая передачу под настроение. Но, не найдя ничего подходящего, предпочла телевизору магнитофон и прилегла на диван с книжкой и сигаретой. Тихая хорошая музыка подействовала умиротворяюще, все тревожные и неприятные мысли улетели далеко-далеко…В общем, про Олину герань я вспомнила только поздно вечером.

Что было делать? Конечно, я была уверена, что моя дорогая сестричка уже сгноила растеньице. Ольга, в сущности, неплохой человек, но руки у нее явно не оттуда, откуда они растут у нормальных людей: все, к чему они прикасаются, портится напрочь и гибнет безвозвратно. Но пока в глубине моего существа теплилась хоть малая искорка надежды, я должна была попытаться. Хоть родная сестренка и величает меня бездушной и черствой – я-то знаю, что на самом деле я вовсе не такая!

Да хотя бы никакой надежды не было! Просто я обязательный человек. Раз обещала протянуть цветку руку помощи – умри, но сделай. Проклятое чувство долга, должно быть, родилось гораздо раньше меня. Что же касается Ольги, то для нее добрые феи явно забыли припасти этот «дар».

В последний раз с сомнением взглянув на часы – они показывали без двадцати одиннадцать, – я решительно затушила сигарету в пепельнице и вскочила с дивана. А через пять минут уже выводила свой «Ниссан» со стоянки. В конце концов, что я теряю? Полчаса зеленой домашней скуки. Все равно ложиться спать еще рано. Возни с геранью – в самом худшем случае на две затяжки, а про дорогу туда-обратно и говорить не стоит, на своей машине-то…

Однако при подъезде к Ольгиному дому я неожиданно убедилась, что иногда собственная машина создает не удобства, а дополнительные трудности! Арка проходного двора, которым я обычно пользовалась для экономии времени и бензина, оказалась перегороженной шлагбаумом из металлической трубы. И когда только успели, «хозяева» долбанные?!

Объезжать квартал с другой стороны у меня не было ни малейшего желания, поэтому я решила оставить машину здесь. Противоугонная защита у меня надежная, авось выдюжит! Бывало, приходилось парковать мой «Ниссан» с гораздо меньшей степенью уверенности в его судьбе, и ничего… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Ночка выдалась ветреная и прохладная, чтоб не сказать холодноватая. Так что во дворах, которыми я пробиралась, было совсем пусто – даже молодняк попрятался в подъезды. Какая-то женщина торопливо проскользнула к мусорным бачкам, опустошила ведро – и побежала обратно, подозрительно взглянув в мою сторону. Старые высокие тополя, стражами выстроившиеся вдоль асфальтовой дорожки, шумели своими еще не облетевшими кронами, и даже мне – человеку вовсе не трусливому и далеко не суеверному – почудилась в их тревожном шепоте скрытая угроза…

Я невольно усмехнулась, тряхнув волосами. А если б на моем месте была Ольга? Каково-то бывает ей, бедненькой, возвращаться вечерами домой без провожатых…

Вот и ее подъезд. Лавочки тоже пусты, понятное дело. Я задержалась возле одной из них, пытаясь нащупать в сумочке ключи от квартиры сестры. И тут…

Сначала показалось, что это мне только чудится. Я быстро огляделась, но никого не увидела. А беспорядочный шум листвы опять сложился в человеческий шепот – на этот раз более громкий:

– Ольга!

Голос раздался со стороны большого, непроходимого куста сирени, который рос слева от подъезда. Я вытянула шею и разглядела за ним темный силуэт. В ту же секунду ветерок донес до моих ноздрей запах сигаретного дыма.

– Кто здесь?

Силуэт шевельнулся, но четче не стал.

– Один твой знакомый. Мы вместе ехали в поезде. Узнаешь?

Пожалуй, не стоит сходу его разочаровывать. Он же принял меня за Ольгу! Это становится интересным, черт возьми…

– Положим, узнаю. – Я тоже говорила громким шепотом, чтобы подольше держать его в неведении. – Но я вас так плохо вижу…

– Меня никто не должен видеть здесь. Я в бегах, сестренка, так надо. Когда я тебе расскажу, в чем дело, ты все сама…

Шорох сиреневых ветвей заглушил последнее слово, но я этого даже не заметила. В моей голове созрела потрясающая догадка.

– Андрей? Старостин? Это ты, что ли?!

Черный силуэт захихикал. Так же, как говорил – шепотом.

– Е-мое, наконец-то дошло! Само собой, я, в натуре! Давай, дуй скорее сюда, а то засекут. Поговорить надо.

– О чем поговорить? – Я вся подалась вперед, но с места не двинулась.

– А ты не догадываешься? Насчет убийства, конечно.

– Убийства? Какого убийства?!

– Слушай, кончай ты прикидываться шлангом! – Судя по осипшему шепоту, Старостин рассердился. – Я и так шкурой рискую, появившись здесь, а она дурочку ломает… Если хочешь знать, кто и за что замочил эту куколку Палискиене – иди сюда. А нет – привет горячий! Пусть этот парень придушит и тебя, мне плевать!

Дело приняло совсем интересный оборот. Если все это не было похоже на крючок с наживкой, то тогда и не знаю, на что это было похоже! Я уже не раз говорила, что не трусиха. И все-таки участившееся сердцебиение напомнило мне, что я тоже живой человек. И даже, между прочим, женщина…

Но разве после всего, что сказал этот тип, я могла остановиться?! Да никогда в жизни! Потом я бы этого себе не простила. А про Ольгу и говорить нечего: она бы заявила, что, будь она на моем месте, – непременно выяснила, в чем дело.

Крадущимися пружинистыми шагами я приблизилась к сиреневому кусту. Новый порыв ветра колыхнул его ветки, и фигура, показавшаяся мне широкой и какой-то сутулой, растворилась в темноте. Я в растерянности остановилась.

– Эй! Ты где?…

Никто не ответил. Поняв, что предчувствия меня не обманули, я быстро отступила от куста и сгруппировалась, приготовившись к нападению. Плечо коснулось чего-то твердого и монументального. А, это пирамидальный тополь, который своей верхушкой поднимается выше Олиного балкона… Дерево?!!

Но осмыслить новую опасность я уже не успела. К тому, что произошло в следующую секунду, я была абсолютно не готова: мою шею захлестнула удавка.

Голова запрокинулась назад, и на фоне серого неба я увидела черную макушку убийцы. Хотя «увидела» – сильно сказано: перед глазами плыли розовые круги и завихрялись зелено-голубые молнии. Уши лопались, а горло, в котором что-то хрипело и булькало, по-моему, уже давно лопнуло: я буквально ощущала в нем тошнотворный вкус своей смерти…

Каким-то чудом в последний момент мне удалось ухватиться за веревку обеими руками, и теперь все свои силы я бросила на то, чтобы чуть ослабить давление. Но силы эти катастрофически убывали, я чувствовала, что скоро отключусь, и тогда… В мозгу пронеслось отчаянное: «Неужели это конец, Полина?! Неужели ты позволишь этому ублюдку превратить тебя в труп?…»

Мобилизовав все резервы своего жизнелюбивого организма, я наугад ударила ногой туда, где, по моим расчетам, должно было находиться самое уязвимое место преступника. Нога соприкоснулась с чем-то мягким, а приглушенный вопль подтвердил, что удар достиг цели – хотя бы частично. Застигнутый врасплох, бандит невольно ослабил хватку, и это позволило мне перейти к следующему этапу. Не выпуская из левой руки орудия убийства, я правой довольно ловко захватила голову нападавшего и рванула через плечо.

В ту же секунду смертельная петля ослабела. Тяжелое тело просвистело у меня над головой и с кряхтеньем шлепнулось на спину мне под ноги. Я закрепила успех, вяло поддав мужику ногой по физиономии. Он со стоном откатился еще на пару метров, однако сознание не потерял. И спустя несколько мгновений уже встал на колени, мыча и мотая башкой.

Я хоть и устояла на ногах, однако чувствовала себя не лучше бандюги. И, наверное, лишь немногим приятней, чем труп. Привалившись к толстому стволу, держась обеими руками за горло, на котором осталась ужасающая вмятина, я мутным взглядом следила за преступником.

Вот сейчас он оклемается, встанет на ноги – и тебе, Полина, опять придется отражать нападение. Еще неизвестно, что он за противник… Выглядит, по крайней мере, как настоящий лось; а впрочем, поди разбери в темноте… Да, он деморализован, но ведь и ты, мягко говоря, не в лучшей форме: еще б немножко – и тю-тю, Полина Андреевна…