Текст книги "Пещера Тимура"

– Ни фига себе! Лер! Понял-нет?

– Да уж… – только смогла выдохнуть Лерочка всеобъемлющую фразу Кисы Воробьянинова

– Нет! Ты посмотри! – не унималась Сашка – А с виду – такие нормальные, культурные!

Это была первая встреча с враждебным, открытым национализмом. Потом, грустно констатируя факты, они сталкивались с ним постоянно, каждый раз не переставая возмущенно удивляться!

В магазинах продавщицы не отвечали на вопросы и, не подавая товар, тупо смотрели в пространство, словно не видели русских покупателей. В проектном институте, где они должны были проходить практику, им молча неприветливо бросили на стол пачку «отсинькованных» чертежей на эстонском языке и, буркнув что-то непонятное, сразу отошли в сторону, давая понять, что больше ничего объяснять не намерены. Девушка эстонка, жившая в их комнате, заявила, что: – «Жить в Таллине не будет ни за что! Потому что здесь слишком много русских!» А однажды, четвертая девушка по комнате, украинка, работавшая маляром, рассказала вообще дикую историю: 4 года назад в центральном парке эстонцы повесили троих коммунистов. Это было 7-го ноября и на груди у несчастных были таблички с надписями: «Подарок Советской Власти».

«Здравствуй, Саша. Как доехала? Как устроилась? Чем занимаешься? Как тебе понравился Таллин? Купаешься в море? Или погода не позволяет? У меня все нормально. Практика с 9-ти до 15-ти. Ремонтируем, между прочим, ваш арх. фак.»

Письмо было грустное и какое-то пустое. Главного не было – «люблю, скучаю, умираю, ПОДЫХАЮ без тебя!»

Сашка разочарованно закурила. Теплый морской песок был восхитительно мягким, ласковым и каким-то удобным… Но губы почему-то скривились, задрожали и глупые, ничем не оправданные слезинки скользнули по щекам.

– Са-а-ань? Ты чего? Что он тебе написал?

– На, прочти.

– Ну? И? Не-по-нял… – Лерочка удивленно уставилась на подругу.

– Да ничего! Ничего не написал!!

– Сашь, ты дурра?

– Да! Дура! Идиотка! – яростный гнев, сменивший тоскливые слезы, бешенной ненавистью обрушился на все и вся – на Таллин с его фашистскими замашками, на кретина-Костика и, даже на, ничего не понимающую, Лерочку…

– Э-эх, Сашка! Если бы мне мой Демин прислал хотя бы открыточку – «жив, здоров, чего и тебе желаю», Сань, я бы с ума сошла от счастья! А тебе?! Целое письмо! Счастливая ты, Сашка.

– Да-а… Счаст-ли-ва-я… – продолжала ныть Сашка, но уже капризно-упрямо, сознавая, что в общем-то Лерочка права.

– Здравствуй, Костя. У меня все хорошо. Доехали нормально. Живем в общежитии по 4 человека в комнате. Погода стоит теплая, ясная. Местные шутят, что это мы с собой солнышко привезли. Обычно у них летом часто идут дожди…

И ни слова о любви! Вот так ему!

– Сашка, я скучаю! Мне грустно. Я жду не дождусь, когда ты приедешь!

– Костенька, привет. Я тоже – очень-очень соскучилась!

– Сашенька, дорогая, скорей бы все это кончилось! Я люблю тебя!

– Костик, солнышко мое! Я так тебя люблю! Я умираю без тебя!

– Сашуленька! Радость моя! Это ты – мое солнце, смысл жизни, счастье мое!

Сашка вдруг перестала писать. «Понадежнее было бы рук твоих кольцо, покороче б тогда бы дорога мне легла…» – Не надо было отпускать! Вот теперь – наслаждайся делом своих рук, сам виноват!

Костик привык каждый день получать письма – глоточек живительного воздуха в этой нестерпимой жаре, привык читать строчки, возвращающие его к жизни. И вдруг – безмолвие! Жестокое, несправедливое, безобразное! Уже 2 дня – ни строчки! Змея! Подлая зараза!

Костик нарисовал кобру, неумело, но – понятно и отправил вместо письма.

Сашка, открыв конверт, не обиделась, а наоборот, злорадно улыбнулась: – «Так, значит я его достала».

В ответ она нарисовала фигу (кстати, очень красиво) и тоже отправила вместо письма.

– Сашка! Ты меня разлюбила?!

Костик! Я безумно тебя люблю! Я сойду с ума, если ты меня бросишь! Я не выдержу этих 12-ти дней!

– Сашенька! Ты – моя! Слышишь? Моя! На веки! Я никогда больше не расстанусь с тобой! Я не знал, что жизнь без тебя – невозможна!

Лерочка прослезилась, прочитав последнее письмо:

– Все, Сань, приедешь, он сразу женится на тебе…

– Да ну, не говори ерунды – захихикала Сашка с надеждой, что Лерочкины слова сбудутся.

– Вот увидишь! Сразу в ЗАГС потащит, как ненормальный.

На этот раз, Сашка тоже была почти уверена в этом.

Она бросилась покупать подарки – трубку – настоящую, деревянную, табак – «капитанский», пахнущий вишней, шоколадные медальки, конфеты «Вана Таллин» – фирменные, ассорти, сухое вино – большущую бутылку пузатой формы в тростниковой оплетке – такую романтическую, ЗАГРАНИЧНУЮ!

Сашка покупала все для Костика, совершенно не подумав, что надо бы что-то презентовать и родителям…

Еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей – твердили колеса одно и то же…

Встреча была неестественно-отчужденной.

– Здрасьте – шепотом произнесли онемевшие губы.

– Здрасьте – так же по– дурацки ответил Костик.

Помолчали, боясь прикоснуться друг к другу.

– Вот, наконец, и кончилась твоя практика.

– А я тебе привезла… вот, смотри… – на стол посыпались из котомки конфеты, коробочка с табаком, трубка…

– Ой, ну зачем? А это что?

– Табак. Капитанский! Ну-ка, закури?

Костик неумело набил трубку и прикурил. В комнате повисло голубое облачко и странный аромат.

– Как здорово! Тебе нравится? Дай мне попробовать?

– На. – Костик подошел к балкону и, открыв дверь, позвал ее:

– Идем сюда?

Сашка уселась рядом на ящики, застеленные байковым одеялом

Он, наконец, робко обнял ее, словно не было тех сумасшедших ночей…

Спустя полгода, они поженились. Сашка сшила сама себе свадебное платье, Лерочка дала ей напрокат свою немецкую «готовую» фату (она, кстати, выскочила замуж за своего Демина сразу после приезда из Таллина – это ее он потащил в ЗАГС, как сумасшедший!), мама купила модные белые туфли с «обрубленными» носиками и белые перчатки до локтя. Заявление подали за 2 месяца до регистрации.

Дома столы уже ломились от закусок, а в ЗАГСе толпа студентов с шампанским и белыми калами ожидали обмена кольцами под марш Мендельсона…

Вдруг «тетенька», регистрирующая новобрачных, подошла к Сашке и, взяв ее под локоть, потащила в сторону:

– Вы знаете, у Вас паспорт просрочен… Вы должны его срочно заменить… Мы не имеем права вас сегодня зарегистрировать.

– Как? Мы же подавали заявление 2 месяца назад?!

– Да. Вот так получилось. Но паспорт просрочен уже 4 дня. Значит ваш брак будет недействителен.

– Но после свадьбы и поменяю. Уже с новой фамилией!

– Нет. Поймите меня правильно. Это – невозможно.

– Саашь? Что случилось? – Аня, почувствовав недоброе, тут же оказалась рядом.

– Да вот, паспорт просрочен – дрожащими губами тихо произнесла Сашка.

– Ну-ка, дай! – Аня по-хозяйски взяла в руки красную книжечку. – Подожди, я сейчас – и исчезла с «тетенькой» за дверью.

Через несколько минут она победоносно шепнула Сашке: – «Все в порядке. Сейчас распишут»

Спустя лет 5 Сашка случайно узнала под «пьяную лавочку», что тогда Аня дала регистраторше огромную взятку – 40 рублей! Где и как она раздобыла такую сумму в считанные минуты, Аня никогда не рассказывала, отшучиваясь, отмахиваясь, или вообще, категорично заявляя:

– Все! Дело прошлое!

Костик

– Алло! Саша?

– Да! Костик, ты?

– Я, я. Как вы там?

– Мы – нормально, ты как?

– Отлично, Сань! Работаем по 20 минут 2 раза в день! Кормят как на убой – шоколад, яблоки, орехи, мясо, даже 100 грамм наливают! Не волнуйся! Через неделю буду дома! – бодрый голос мужа пустой бочкой грохотал из телефонной трубки…

– Что-то он сказал плохое, жуткое… Ах, да – «как на УБОЙ»…

– Са-аш? Ты что молчишь?

– Я люблю тебя, Костик! Очень, очень!

– Ты что там, плачешь что-ли?

– Нет, Коть, простыла немного.

– Ты давай держись! Не болей!

– Угу… Работа тяжелая, Кость?

– Да не волнуйся, все нормально. Одеваемся, как космонавты. Упаковка такая, что ни один атом не просочится. Короче, можно сказать – целыми днями бездельничаем и жрем. Не жизнь – а курорт!

– Да не дай Бог такого курорта никому!

– Ну, все. Пока! Целую.

Повесив трубку, Костик вышел из кабины и расплатился за междугородный разговор. Часы показывали 8 вечера. Центральная почта работала, как нив чем не бывало, круглосуточно.

Странно-полупустой город продолжал как-то «нехотя» жить: автобусы ходили по расписанию, поливальные машины по 3 раза в день промывали дороги, но людей почти не было видно, как будто, за окном было 1-е января, и весь народ спал после Новогодней ночи.

– У них там – 6 часов, Сашка уже пришла с работы… Ох, скорее бы – домой! – Костик вошел в подошедший автобус и сел у окна.

Он чувствовал себя усталым и разбитым, хотя сегодня весь день не работал – ему дали отгул ЗА ВЧЕРАШНЕЕ.

– Неужели, все-таки? А… Ерунда… А вдруг?! – Тревога неотвратимой, неисправимой, уже начавшейся беды, тупо давила на сознание.

Хотелось, как в детстве, рассказать, пожаловаться маме, что он упал. Мама бы его поцеловала и успокоила…

Но нельзя говорить никому – ни маме, ни папе, ни Сашке…

Ничем они не помогут, только расстроятся.

Как глупо! Глупо – споткнулся! Глупо – упал, зацепил швеллер, который придавил шланг противогаза, просто сорвал маску и вдохнул отравленную радиацией, пыль… Закашлялся…

Прибежали врачи, уложили зачем-то на носилки, хотя Костик мог сам прекрасно идти, и – бегом в медпункт.

Ни – синяка! Ни – царапины! А вот – «ДОЗУ» принял смертельную…

– Нет! Нет!! И – нет!! Обойдется! Рассосется! Выветреется! Вот сейчас водочкой простерелизую «свою организьму» – и все наладится…

Сашка

Еле шевеля ногами, Сашка плелась домой. После часовой аэробики и получасового плавания в бассейне, она блаженно-уставшая, думала, что сегодня ничего не надо готовить на ужин: Пашке остались вареники с творогом, а сама на ночь есть не будет – худеть надо!

– На днях Костик должен приехать… Как хорошо!

Жиденькие волосенки после бассейна беспомощно свисали некрасивыми прядками, косметика смыта…

– А, ерунда. Уже темнеет, прохожих почти нет, меня никто не разглядывает…

Переступив порог кухни, Сашка услышала гомон мужских голосов, доносившихся из столовой.

– Ужас!!! Неужели гости нагрянули? Жрать нечего, видон у меня – хуже некуда! Кошмар!

– О! Наконец, женушка дорогая пришла! – в дверях появился пьяненький, родненький Костик! – Сейчас нам что-нибудь соорудит, да? – и, шатаясь раскинул руки для объятий.

Сашка прильнула к мужу: – «Приехал!», но через мгновение в страхе заглядывая ему в лицо, тихонько пошептала:

– А там кто? Кость?

– Др-р-рузья-а, ччер-но-быльцы…

– Сколько их?

– Трое… Ттри!

– А. Ну, иди к ним. Я – сейчас. И бросилась в ванную к зеркалу.

Отражение безжалостно глянуло «голой» без косметики беззащитной рожицей…

Сашка кинулась к холодильнику в кухню – там было пусто! Только кусочек сливочного масла со спичечный коробок, такой же кусочек брынзы и 3 яйца.

– Та-ак. Без паники. Надо чем-то накормить 4-х мужиков и привести себя в порядок!

Сашка снова открыла холодильник. Там ничего не прибавилось. Опять понеслась в ванную. Из зеркала глядел все тот же кошмар. Рядом на стене висела старая сумка с пудрой, расческой и чем-то еще… Этим «чем-то» оказался старый парик черного цвета. (Свои волосы были пепельные) Сашка нацепила его:

– Не годится…

Перевернула задом – наперед. Получилось здорово. Короткая челка легла естественной хорошенькой стрижкой. Подкрасила губы, попудрилась.

– Нормалек! Так, одна проблема решена! Теперь – жрачка! Может в огороде что-нибудь поспело? Хотя только вчера сорвала 3 помидорки. На грядках нашлось 3 «синеньких», 2 болгарских перца, 1 огурец и еще 3 помидора, поспевших за сутки, ну, и укроп, молодой чеснок, зеленый лучек, кинза и петрушка.

Месяц назад Костик достал 10 банок тушенки, которую сложили тогда в подвал. Вот бы осталась хоть одна баночка! Надеясь на несбыточное счастье, Сашка спустилась в погреб. Там было прохладно, как с кондиционером. Пошарив по полкам, она нашла 3 луковицы и 4 картофелены. И!!! В самом углу незаметно, скромненько притаилась миленькая! Золотенькая! Родненькая – БАНОЧКА!!!

На душе отлегло. Все. Теперь – порядок.

Через 5 минут был готов салат из 2-х помидор, огурца, болгарского перца и репчатого лука с зеленью – все это поперчив, посолив и взбрызнув хлопковым маслом, Сашка выложила в хрустальную вазу.

Теперь – рагу. «Руки, как 2 вьюги отчаянные» – замелькали над столом – картофель, баклажаны, перец, луковица, порезанные кубиками, были отправлены в глубокую сковороду. В холодильнике на нижней полке обнаружилась еще четвертинка вялого капустного кочана. – «Его тоже порежем…»

Получилась полная сковородка. Туда же отправился кусочек сливочного масла – и на сильный огонь. Открыв тушенку, она залила ею полуготовые овощи. Через 10 минут добавила немного воды и еще через 5 минут обед «дошел». А пока готовилось это рагу, Сашка сварила 3 яйца, порезала их пополам, на каждую половинку положила по тоненькому кусочку брынзы и веточки укропа.

– Сашенька, тебе помочь? – спросил Костик, появившись на кухне.

– Да, миленький. Неси все это на стол.

– О-о-о!!! Сколько наготовила! А я сунулся в холодильник – нни-чего не-е-т…

– Эх, Костенька, знал бы ты, чего это мне стоило… Еще пару таких стрессов – и можно превратиться в психованную старуху… – буркнула про себя Сашка.

В черном парике, ярко подчеркивающем молочную белизну лица, с кроваво-вишневыми губами, акцентировавшими фас, оставляя без внимания не накрашенные глаза, в красном сарафане на тоненьких бретельках была ошеломляюще великолепна. С плоским блюдом, наполненным горкой овощного рагу, она, наконец, непринужденно вплыла в столовую, улыбающаяся, снисходительно позволяющая любоваться своей стройной фигурой.

– А-а-ах! Вот – это жена у нашего Костика! – мелькнуло в пьяном сознании гостей, восхищение вкусно пахнущей, шикарной бабы.

А Сашка, почувствовала себя «на коне», молодой, красивой ХОЗЯЙКОЙ!

Маруф

Через неделю после Костиного возвращения, наконец, как всегда, пошли в горы.

Тяжелые рюкзаки. Затяжные подъемы. Горячий ветер. И – свобода! Упоительная! Спокойная! Ши-ро-ка-я!!!

Природа сотворила из огромного валуна фигуру медведя, который вечно выглядывая из-за горы, молча, приветствовал туристов. А они – в ответ – ласково, вслух: «Привет, мишка!»

– Мама! Лови! – Пашка прыгнул с огромного плоского камня прямо на Сашку, которая стояла по грудь в теплой воде.

Четырехлетний сынишка еще не умел плавать, но совершенно не боясь, летел в мамины объятия и тут же отталкивясь ножками от дна речки, выныривал на воздух, подхваченный надежными руками.

Через пару секунд, он вновь на четвереньках выползал на берег, легко, как молодой козленок, взбирался на гладкий, горячий от солнца, валун и ликующе вопил: – «Мама! Лови!»

Так продолжалось минут 20, пока у Пашки не застучали зубы и коричневая от загара кожа, не приобрела какой-то синевато-серый оттенок.

– Мама, лови!

– Все! Все, сынок. Греться.

– Нет! Нет! Еще! – снова фонтан брызг и Сашка подхватывает сынишку, но уже не выпускает.

Пашка сопротивляется, пытается выскользнуть, но мать крепко прижала его к себе. На берегу она заботливо укутала трясущегося ребенка махровым полотенцем и усадила на горячий камень:

– Погрейся, сынок, погрейся. Еще много времени впереди – и сегодня, и завтра целый день…

– Угу. Х-хо-ро-шшо-о.

Постепенно «трясучка» отступает. Пашка ложится на горячую природную грелку. В реке визжат и плещутся Антошка, Дениска и Катька. Пашке завидно.

Ему хочется к ребятам, но согретый палящими лучами солнца, у него нет сил шевелиться. Сладкая усталость ласково убаюкивает. Кто-то поднимает его и относит в тень на мягкий матрасик.

Коля на сильном огне обжаривает большие куски мяса в алюминиевом котелке. Аня с Лерочкой в тени резали овощи на мелкие кубики. Сашка промыла в речке пышные пучки зелени и начала их шинковать для салата и рагу.

Постепенно поляна наполняется аппетитными запахами, смешанными с дымком от костра.

Дастархан скатертью-самобранкой лег в тени аспарагуса. На нем по периметру появились ложки, вилки, кусочки поломанных (а не нарезанных ножем) лепешек, рюмки и бокальчики. По центру выстроились 4 миски с салатом. Вокруг «стола» расстелены одеяла.

Жареное мясо с тушеными овощами Коля обильно посыпал зеленью и, накрыв крышкой, оставил томиться на чуть тлевших головешках.

Все обитатели поляны, как по команде, медленно полезли в воду. Температура в тени зашкаливала за 40 градусов. Чтобы есть горячую пищу в такую жару надо было сначала «охладиться».

Поплескавшись минут 10 в теплой послеполуденной речке, компания, наконец, усаживается на обед. Из транзисторного приемника задушевно разносится:

«Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз…», речка тихонько журчит, взрослые разливают водку, дети молча торопливо ЖРУТ, радуя родителей своим волчьим аппетитом.

– Спасибо, Агалычка! Гип-гип – ура! Ура! Ура!

Дети с набитыми ртами тоже вторят: «Уга, уга, уга.»

Неожиданно за спинами сидящих раздается робкий голос: – «Издрастыта».

Компания удивленно оглядывается:

– Салям алекум – приветствуют по узбекски стиснительно-улыбающегося гостя.

– Садись с нами, садись!

– Испасиб.

Дениска уже доел свой обед и с готовностью уступил свое место подошедшему пастуху. Аня сполоснула прямо в речке освободившуюся миску и наполнила ее ароматной едой.

– Испасиб – еще раз поблагодарил чабан.

Мужчины по очереди пожали ему руку:

– Коля.

– Ха, Маруф. (Да, Маруф)

– Костя.

– Ха, Маруф.

– Дима.

– Ха, Маруф.

– Выпьешь, Маруф? – Костя протянул ему рюмку.

– Ха – с застывшей улыбкой Маруф робко взял водку, затем ловко подогнул калачиком короткие ножки в старых кирзовых сапогах и удобно уселся.

Выпили за здоровье, за дружбу, за то, что у всех все хорошо…

– Ха-ра-шаа – улыбаясь, повторил Маруф. Наевшись и чуть захмелев, он ощущал абсолютное блаженство. Под мурлыкающий говор русских он, кажется, задремал.

– А ему, вроде, совсем не жарко – заметила Аня и накинула на плечи мокрое полотенце.

– И не говори, как пришел, ни разу не окунулся в речке – поддакнула Сашка, направляясь к озерцу.

Осторожно войдя в воду по колено, она вдруг остановилась:

– Смотрите! Крыса!

На противоположном берегу под травой, густо нависшей над спокойной водной гладью, плыла крыса.

Все бросились к реке. Зверек держал во рту какую-то веточку, нырнул под крутой бережек, через мгновенье снова показался и деловито поплыл против течения, оставляя за собой клинообразную вспенившуюся дорожку. Добравшись до большого речного камня, чуть выступавшего из воды, «крыса» забралась на него, присела на задние лапки, передними – ловко, словно маленькими ручками, подтянула к себе толстую травинку и начала ее перегрызать. На камне показался большой мокрый хвост (должно быть пушистый, когда сухой), размером чуть больше самого зверька.

– Да это же андатра! – щурясь от солнца, воскликнул Дима.

– Интересно, сколько шапок выйдет из этого зверя?

– Ага, и не только шапок, но и шуб! – поддакнул Костя дурацкой шутке.

Пашка только что проснулся и сердито шел босиком по мягкой траве:

– Разорались тут… Андатры не видели, что ли? – проворчал, как маленький старикашка.

Все прыснули – можно подумать, что он сам не впервые встретился с эдаким чудом…

– Ага! Как же! Шубы они собрались шить! Из БЕ-ДНЕНЬ-КОЙ мамочки! А может у нее – детки!? – возмущенно пропищал, грозно прищурился и обвел осуждающим взглядом всех собравшихся на берегу.

– Пашенька, мы пошутили! Никто не собирался ей причинять никакого вреда! – улыбаясь, Сашка попыталась обнять малыша.

Неожиданно Пашка размахнулся и что-то бросил в животное.

– Паша! Ты – что?! – возмущенно заорала Сашка.

В этот момент, горбушка, не долетев до андатры метра два, плюхнулась и тихо покачиваясь, поплыла к норке. Зверек тут же прыгнул в воду и бесшумно рассекая гладь озера, помчался к еде. Опять, по-человечески, двумя передними лапками, ловко схватил хлеб и с добычей скрылся под нависшей травой.

– Что, что… Сами-то поели. А животных тоже надо кормить! – опять переходя на тоненький, ехидный, осуждающий писк, Пашка развернулся и пошел к «столу».

Сашка бросилась к малышу:

– Садись, Пашенька, я тебе сейчас жаркое положу.

– Угу, давай, только – немножко! – деловито позволил Пашка.

Взрослые смущенно переглянулись – они не догадались покормить зверька.

– Рибка нада – неопределенно произнес Маруф, встал и, не прощаясь, пошел прочь.

А через полчаса он вновь появился с маленьким погнутым ведерком, на треть наполненным живой «маринкой» (так почему-то называлась речная рыбешка из семейства форелевых, и надо сказать, что вкус у нее был отменный!).

– Вот. Андатра кормить. – Маруф, все так же по– детски улыбаясь, поставил свой улов на середину поляны.

– Ого! Ни фига себе! Ребята, он почти полведра рыбы приволок!! – у Кости от восхищения перехватило в горле.

– И где ты ее набрал? – прошептал Коля.

– Хе-хе… Речка. – Кратко ответил пастух.

– …!!! – мужчины изумленно переглянулись. Они рыбачили по 4—6 часов подряд, на «своих» местах, удочками, привезенными из города, на червячка, или – перловую кашу, сдобренную валерьянкой, но никогда их улов не превышал 7—10 штук! А – тут! За каких-то 30 минут – ТАКОЕ!!!

– Ты, что? Наловил что-ли? – по-дурацки переспросил Коля.

– Ха, ха. (Да, да). – Кажется, улыбка Маруфа, из непосредственно-наивной, превратилась в насмешливо-снисходительную…

– А где же твоя удочка? Ты, может, сетью ловил? – оторопело предложил Дима.

– Ек (нет) сетка! Вот удочка! Удочка – бор (удочка – есть) – смешивая русские и узбекские слова, Маруф показал удилище из ветки аспарагуса с намотанной на нее леской без поплавка, на конце которой был только крючек и гайка вместо грузило.

– У тебя что, место особое есть? – Не унимался Дима.

– Весь Агалычка – место! – Торжествующе разведя руками, Маруф, как бы приглашал городских несмышленышей, которые только думали, что знают горы, а он Маруф, действительно их знал! Он умел здесь жить, знал каждый родник, каждую тропинку, пещеру, расщелину… Знал дороги на Миранкуль, Таджикистан и Пакистан. Знал, где растет дикая вишня, грецкий орех, алча и ежевика. Знал, как наловить рыбу. Здесь горы всегда накормят, а они – смешные, везут еду из города…

– Маленько – тайна. – Маруф уже чувствовал себя центром внимания и с удовольствием готов был поучить русских дилетантов.

– Тутовник. Рибка тутовник – ам-ам.

– Неужели «маринку» на тутовник можно ловить?! – ошеломленный Костик опять поперхнулся на последнем слове.

– Ха, ха. (Да, да). Тутовник! – Радостно подтвердил Маруф.

Мужики тут же бросились на верхнюю поляну, где росло тутовое дерево, собирать нападавшие ягоды. Набрав по горстке сладких переспелых плодов, они торопливо отправились испробовать чудодейственную приманку. Рассевшись вдоль берега, они с нетерпеливым азартом уставились на поплавки… Прошло минут 10. Ни у кого не клевало.

Тогда Маруф забросил свою леску и тут же дернул ее назад – на конце извивалась серая блестящая рыбешка! Сняв ее с крючка, чабан снова забросил удочку – и опять через секунду «маринка» блеснула в воздухе! Это было НЕВЕРОЯТНО!

Зависть сдавила мозги! Ничего не понимая, мужчины переходили с бурных протоков на тихие заводи, постоянно обновляя наживку, они лихорадочно ждали ЧУДА.

А Маруф тем временем, не сходя с места, все дергал и дергал свою удочку с «маринкой» на конце!!

Отчаявшиеся горе-рыбаки, окружили пастуха.

– Маруф, ну как ты это делаешь?

– Вот – глаза! Сматыры… Тутовник бор? (есть?) – Бор. (есть) И… (забросив леску подальше, продолжал) – и – рибка – бор…

Расстроенные, огорченные, как дети, которым вместо конфетки сунули пустой фантик, взрослые мужики, сматывали свои удочки.

Хитрюга не сказал главного – рыба не любит запаха табака, а они, городские, все курили! Рыба любит запах жареных семечек. Маруф, перед тем как наживить тутовник, опускал руку в карман и чуь-чуть перетирал пальцами небольшую горстку этого волшебного средства. Нельзя городским знать, как наловить столько «маринки». Выловят все, ради спортивного интереса и – … Хватит с них и 10-ти штук в день.

И все же, переполненный гордостью, пастух вдруг начал хвастать:

– Маруф всо знать. Да-а. Вса дорога! Вса кичкина (притоки Агалычки)! Да-а… Мъинога знайт…

– Маруф, а про пещеру Тимура тоже знаешь? – спросил Костик.

– Канэшна! Пещера – тьфу! Пилохо! Там – шайтан! Пещера – ЕК! (нет). НЕЛ-ЗА! – Маленькие, прищуренные вечной улыбкой, глазки, вдруг округлились, преобразив лицо пастуха до неузнаваемости. Он даже сердито топнул ногой, в подтверждение своих слов! Ну как объяснить этим русским, что туда ходить нельзя! Они же ничего не понимают по-узбекски!

– Какой шайтан? Мы туда ходили, когда я еще в пионерлагере была 12-летней девочкой. Набрали там сталактитов, сталагмитов… У меня еще до сих пор дома один такой сохранился на память. – Затараторила Сашка. – Только вот дорогу туда не помню, маленькой была.

– Ек!! (Нет). Шайтан – целий баран – ам! – Маруф опять топнул ногой. – Пастух видал, дыругой пастух – видал!

– Ну, ладно, ладно, успокойся. Нельзя? – так – нельзя. – Миролюбиво перебил его Дима. – Тем более, что далеко отсюда, километров 50 будет?

– Ха… (да), хайле… (как будто) – все еще сердито проворчал чабан и вдруг засобирался:

– Хай (хорошо), уйга (домой) нада…

– Хай, Маруф, приходи еще…

– Лер, а помнишь Катьку из Таллина? Как она прибалдела от нашего «хай» -канья? – хихикнула Сашка.

– Ага, ха-ха-ха, ой, не могу!

– Ну, чего ржете-то? Может и нам поведаете? – Аня нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Так мы с Сашкой и не замечали, как без конца повторяли: – «Хай, хай», например, я спрашиваю Сашку: – «На море пойдем?», а она мне: – «Хай»,

Или: – «Саш, я твою кофточку сегодня одену? Хай?», ну и так далее. А Катька, наша соседка по комнате, однажды набралась смелости и спрашивает: – «Девочки, а что это… вы материтесь, что ли?» – Мы не поняли: – « С чего ты решила?». И тогда Катька «выродила»: – «Ну, это, вот, хой, или… Ха-ха-ха, нет, не могу, как-то по другому…» Вот тогда мы поняли, что она подумала о нашем безобидном – «хай».

– Кстати, вы знаете, что это словечко прижилось только в Самарканде? – философски заметил Костик.

– Да, вроде, все узбеки так говорят… – неуверенно возразила Лерочка.

– Э-э, не-ет. Они говорят «хоп». Да, и у нас, здесь. Но вот «хай» вы не услышите больше нигде. Сейчас я вам расскажу одну историю. Я только что демобилизовался и мы возвращались из Венгрии через Москву всей семьей…

– Точно! – Сашка победоносно выставила указательный палец. – Костик? Дай я сама расскажу? Хай? – перебила она мужа.

Тот молча пожал плечами в знак согласия.

– Представьте – аэропорт, до отлета нашего самолета часа 4, не меньше. Пашка маленький, ему тогда было годика 2, сидит у меня на коленях. Костик собрал в одну кучу все чемоданы, что-то уточнил с билетами, принес Пашке молока с булкой, а нам – бутерброды с колбасой. Я слопала свою «пайку», а Костик откусил кусочек и… чувствую – не лезет ему «всухомятку», видно мужику хочется отметить возвращение на Родину. Из сумки, болтавшейся на длинном ремне, выглядывает бутылка водки. Костик оглянулся. За соседним круглым столиком с высокой ножкой по середине, стоял одинокий армянин и тоже пытался что-то проглотить. Именно – ПЫТАЛСЯ! Мне стало смешно. – «Ко-о-сть? Мне кажется он не против бухнуть.» – Я взглядом указала на «страдальца».

– И мне так показалось…, да неудобно как-то… – прошептал Костик.

– Ерунда. Ты подойди, предложи выпить за знакомство.

– Ты думаешь, нормально будет? – с надеждой спросил Костик.

– Да он – ОБРАДУЕТСЯ! – приободрила я.

– Ну, ладно. М-м, я «порданирую» (дурацкое Костикино «извиняюсь» на французский манер), может… выпьем? – тихо выдохнул бравый офицер.

– ДА! Да! Да, дорогой! – заорал кавказец.

– Видете-ли, я из-за границы вернулся… – начал как бы оправдываться Костик.

– А я – кандидатскую защитил! – армянин высказал свою вескую причину, чтоб выпить.

– Ну, тогда: гип-гип – УРА!? – повеселел Костик.

– Да, дорогой! ГИП! Давай! ГИП!! – и открыл маленький черный кейс, где лежала целая «батарея» коньячных бутылок.

– Наклюкались они капитально… Мне пришлось тащить и Пашку, и вещи, и Костика. – Продолжала Сашка. – Ну вот, пьяненькие, друзья-на-веки, обнимаются и в один голос прощаются: – «Хай, пока!». И тут же, дуэтом: – «Ты что? Из Самарканда?»