Текст книги "Стихи конструктора. Том 1"

«Приехала метелица…»

 
Приехала метелица
И по дорогам стелется,
С поземкой, жгучим ветерком,
Частенько крутится волчком.
 
 
Деревьям красоту не дали,
Друзья их тихо пролетали.
Они в столице так резвились,
Что по пустым каткам катились.
 
 
Метут друзья по улице,
Столицею любуются,
Впиваются в воротники,
Как будто банные листки.
 
 
Верхом садятся на машины,
От них поскрипывали шины.
Пути все были им открыты,
И снегом улицы забиты.
 
 
Вот памятник, снижают шаг,
Спокойно обметают прах.
Им слабо видно через мглу
Лишь очертания МГУ.
 
 
А небо серой мглой покрыли,
И в нем Останкино укрыли.
На самолеты дружно сели —
Морозить дальше полетели.
 

1987

Русь

 
Русая Русь только осенью русая.
Милая Русь, в песнях ты нежно – грустная.
 
 
Я пред тобой, словно девочка малая,
Речка весенняя, снежная, талая.
 
 
Русь, моя Русь, моя добрая девица,
Косы твои по земле летом стелются.
 
 
Девица милая, травушки с росами,
Ходишь по травушке – ноженьки босые.
 
 
Рада я видеть тебя златокудрую,
Знаешь ты истины, с мыслями мудрыми.
 

1987

«Незабудки и ромашки…»

 
Незабудки и ромашки
Детства раннего цветы —
Эти милые монашки,
Словно чистые листы.
 
 
И в шальные наши годы
Незабудок благодать,
Словно дар была природы,
Помогая доброй стать.
 
 
А поляны из ромашек,
В белых листиках ковры-
Это счастье было наше,
Солнца летнего дары.
 
 
От тебя в подарок розы
Получала иногда,
Или желтые мимозы
Приносил мне в те года,
 
 
Были веточки жасмина,
Яблонь первые цветы
И черемухи седины,
И сирень вручал мне ты.
 

1987

«Под сенью липовой аллеи летней…»

 
Под сенью липовой аллеи летней,
Сквозь аромат цветущих пышных крон,
Ходила я с надеждой незаметной:
Вдруг промелькнет в зеленых липах он.
 
 
Желтели листья, золотистой стаей
Над головой летела уж листва,
Надежда счастья стала быстро таять,
А он исчез – история проста.
 
 
Пришла зима, мне ясный месяц светит
В конце аллеи на моем пути,
И инеем морозец липы метит,
Но ты, как месяц, мне в пути – свети.
 

1987

«На блестящем снегу…»

 
На блестящем снегу
раскачалась сухая травинка,
я тебе не скажу,
что в глазах вновь сверкает слезинка.
 
 
Помню очи твои,
что распахнуты были с любовью,
и объятья любви,
и твой взгляд под прекраснейшей бровью.
 
 
Не тону я в снегу,
а ногами слегка уминаю,
а тебе я скажу…
Только где ты? Тебя вспоминаю.
 
 
Видно кожа твоя
и шагреневой кожи дорожи,
вся истлела скорбя,
да в огонь. О, прости ее Боже!
 
 
Оживляю тебя.
Поднимаю из пепла живого.
Я сама не своя.
Да и нет больше в мире такого.
 

1987

«Густой, бодрящий звук органа…»

 
Густой, бодрящий звук органа,
летит по воздуху к ушам,
легко залечивает раны,
всех москвичей, еще рижан.
 
 
Органа звуки не стареют,
он молод таинствами нот,
а те столетия в залах. Верит
в них музыкальнейший народ.
 
 
Орган, он соткан из свирелей,
красивых звуков, тайны душ,
а звуки грусти, как капели,
облагораживают ум.
 
 
Во власти музыки и счастья
паришь над залом: счастья – ком.
И это, истинно, несчастье,
кто с чудом этим не знаком.
 
 
Ведь он орган, орган столетий,
он время жизни ворошит,
он, как старейшина под пледом,
который вовсе не грешит.
 

1987

«Зима уходит. Пред весной…»

 
Зима уходит. Пред весной,
Очистил снег леса от снега.
Деревьев в красоте лесной
Коснулась ласковая нега.
 
 
Вот клен стоит. Он очень прост.
Кора немного шелушится,
Снега растают – будет рост,
Листвою в небо устремится.
 
 
Забытый ветром старый лист
Висит на ветке, возвещая,
Что был когда-то желт и чист,
Да зиму провисел линяя.
 
 
На ветках нет семян – стрекоз,
Они под белым снегом скрыты,
Но вот проснутся семьи ос,
Деревья будут вновь укрыты
 
 
Зеленым кружевным листом,
В своей красе необозримой,
Темнее станет он потом,
С характером, весьма строптивым.
 
 
А к осени он зацветет,
И не цветами-семенами —
Он листьями в красу пойдет,
Бордово-желтыми тонами.
 

1987

«Где ливни, грозы заменяют солнце…»

 
Где ливни, грозы заменяют солнце,
на крепкой еле притаился страх,
и на стволе ей проточил оконце,
то было, где-то в облачных местах.
 
 
От ужаса ее немеют иглы,
чуть шевелятся шишки на ветру,
зачем ее в монахини постригли?
О, подожди, я слезы ей утру.
 
 
А ель скромна и летнею порою
среди листвы неброская стоит,
а белочек питательной средою,
ель круглый год особенно пленит.
 
 
И ель добра, во всем неприхотлива,
растет среди друзей, своих подруг,
спокойная, и вовсе не болтлива,
и у нее неверности недуг?
 
 
Не верю я, не верю, ох не верю!
Ель притаилась в голубой тоске?
Ей надоели леса пустомели?
Она по кедру стонет по весне!
 

1987

«Вечер. Одна среди леса и тьмы…»

 
Вечер. Одна среди леса и тьмы,
Месяц мне светит с макушки ели,
Он не забыл про меня в забытьи,
И заглянул в мои темные сени.
И, как хозяйка лесного дворца,
Я перед месяцем низко склонилась:
Так посмотри на меня ты с венца,
С болью потери давно я смерилась.
 
 
Видишь, друзья собрались у меня:
Вербы в пушистых своих одеяниях,
Ласка березы в сережках звенит,
И привлекает любое внимание.
Вот посмотри: деревца молодые,
Первый свой день зеленеют листом,
Нет, не подумай, они не простые,
Скоро сверкнут и природным умом.
 
 
Долго кустарник одеться не может,
Красные ветви красны от стыда,
Старый он стал, и характером сложен,
Рядом с ним пень, он стоит чуть дыша.
Стары дубы, нет дубков молодых,
Мхом поросли, да белесым грибком,
Стали беззубы, и нет золотых,
Листья в прическе остались венком.
 
 
Милый мой месяц, сбежал ты от ели,
К дубу пробрался, к зеленой пастели,
Что ж, я неволить тебя не могу,
Мне твой покой – дорогое табу.
 

1987

Иртыш

 
Скован льдом до середины,
Треснул лед – вода бежит,
Снеговая гладь равнины
Скоро льдами заскрипит.
 
 
А вода еще спокойна,
Тихий бег ее красив.
Да, величия достойна,
И характер не спесив.
 
 
Как умел ты разливаться,
Милый друг ты мой, Иртыш,
И на лодках покататься
Средь деревьев. Что молчишь?
 
 
Ты забыл в поля дороги?
Силы отдал городам?
Уноси с водою ноги,
Я тебе свободу дам.
 
 
Что не веришь? И не надо.
Вспомним прежние года,.
Что бросались водопадом
Сквозь любые времена.
 

Март 1987

«Веет ветер на дорогах…»

 
Веет ветер на дорогах,
И смеются небеса,
Сквозь проталинки в сугробах
Ищут лета адреса.
 
 
Молчаливые березки,
Словно ветка толщиной,
Постучались в дверь киоска:
Мол, возьмите на постой.
Часть подружек прибежала
К берегам большой реки
И на косогоре встала,
Их качают ветерки.
 
 
Улыбнулся им сурой,
Древний, голубой Иртыш:
– Вид у вас вполне здоровый,
ветер, друг, ты что молчишь?
 
 
Небо девушек признало,
Из сугробов воду пьют,
Как для жизни надо мало:
Птицы гнезда в кронах вьют.
 

1987

«Заря двойная поднималась…»

 
Заря двойная поднималась
Над лесом с примесью хвои,
А над лесами улыбалась
Своим свечением роз любви.
 
 
И хвойный дождь, слетая с елей,
В зеленом отблеске зари
Летел к стволам больших деревьев
И оседал, но не внутри.
 
 
Хозяйка, белка голубая,
Вгрызаясь в кончики ветвей,
Хвоинки с веток колупая,
Дразнила маленьких детей.
 
 
На снежный наст слетались гости:
Хвоинки, мелкая кора,
Играли белочки без злости,
И прибегала детвора.
 
 
А хвойный дождь кружил над лесом,
Прощаясь с прежней высотой,
И плыл над новым, чистым местом,
Своей дорогою простой.
 

1987

«Перья снеговые впились в тополя…»

 
Перья снеговые впились в тополя,
Контуры резные ждет уже земля.
 
 
Тает на ладошке серебристый дым.
Маленькие крошки, вместе полетим?
 
 
На Урале Южном вас создал мороз
И весенней стужей веселит до слез,
 
 
Город вы одели в серебро зимы,
Светлые отели – малахита сны.
 
 
Вырос из собора для органа зал
И театр красивый драмой засверкал.
 
 
В новеньких районах строятся дома
И стоят, белеют новые тома.
 
 
Берега Миасса сбросили с себя
Маленькие домики – не скорбя.
 
 
И стоят гордятся над речной водой
И дворец спортивный, и цирк молодой.
 
 
Узнаю с волнением старые дворцы,
Их не повредили нового творцы.
 
 
Город, ты мой город, с каслинским литьем,
Песню тополиную вместе пропоем?
 
 
Белые березки в городском леске,
Тополиным пухом ты летишь к реке.
 

1987

«Я песню в лесу потеряла…»

 
Я песню в лесу потеряла
среди белоствольных берез,
средь елей могучих искала,
под небом сверкающих звезд.
 
 
Бежала, искала, металась,
в сугробах тонула, звала,
она мне тоской отзывалась,
и грустная песня была.
 
 
Текли мои слезы ручьями,
сбегали по черному льду.
Ты счастья бросал мне горстями,
а горя – пылинку одну.
 
 
Нас ливень спасал, охраняя,
от всех любопытнейших глаз,
но смыла вода ледяная
из сердца сверкавшую вязь.
 
 
Мерцали глаза антрацитом,
впивались в сердечную боль,
я в чувстве твоем позабытом
искала заветную соль.
 

1987

«А ты красив был иногда…»

 
А ты красив был иногда,
Тебя искала я всегда.
 
 
Увидев твой чудесный лик,
Я исчезала в тот же миг.
 
 
Хранила я алмазы встреч,
Любовь хотела уберечь.
 
 
Боялась длительных речей,
Боялась гаснувших свечей,
 
 
А берегла все на беду,
Имея счастье лишь в виду.
 
 
А надо было жизнь испить,
Себя от взглядов не таить.
 
 
Все бриллианты были – клад,
В душе настал сплошной разлад.
 
 
Теперь одна, без красоты,
Смотрю на дивные цветы.
 

31 июля 1987

«Березы белая кора…»

 
Березы белая кора
Под белым инеем милей,
И пусть печаль моя стара,
Но у берез она белей.
 
 
И небосвод морозный бел,
Окутал он поля, леса,
А впереди так много дел,
Судьбы незримой полоса.
 
 
Но в белый день,
в судьбе светлей,
По снегу белому иду,
И на душе моей белей,
 
 
От снега белого на льду.
На мир смотрю я из окна:
Леса белы от инея,
Вдали дома, вблизи – сосна,
 
 
Не белая, а синяя.
Да, это Родина моя
За окнами белым – бела,
И пусть одна ходила я,
Но я на Родине была.
 

1987

«Ты похож на Рублева…»

 
Ты похож на Рублева,
Ты художник в крови,
Ждешь у женщины клева,
Ты – художник любви.
 
 
Ты из женщины тихой
И забытой судьбой
Неназойливо, лихо
Высек пламя собой.
 
 
И она засветилась
От любви и пера.
И немедленно скрылась —
Знать, другая пора.
 

1987

«Играло солнце на рояле…»

 
Играло солнце на рояле
Лучами теплыми весны.
В рояле клавиши стояли
Домами разной высоты.
 
 
Играло солнышко в полях,
Оно волнение зарождало
В еще белеющих снегах,
И вод журчанье ожидало.
 
 
И оседал снег от капели,
И морщился от света он,
И таял от весны свирели,
И ожидал морозный звон.
 
 
Морозец прятался в тени,
Таился до ухода солнца,
Луной заканчивались дни,
И наступала власть морозца.
 
 
Зернистым становился снег,
И одевались льдом сугробы,
И наслаждался снег от нег
Под серебристой снежной робой.
 
 
А утром солнце поднималось
В своих малиновых лучах,
и льда узоры оставались,
и оседал снег на полях.
 

1987

«Ко мне сквозь листья осени багряной…»

 
Ко мне сквозь листья осени багряной
Явился ты незримою строкой,
И жизнь моя вдруг показалась странной,
И ты был мне, как прежде, дорогой.
 
 
Мне так хотелось видеть твои очи,
Их полумрак сердечной красоты,
И закружить с тобой во мраке ночи,
И любоваться миром, где есть ты.
 
 
Но вот беда: незрим ты и невидим,
Летит листва, желтея без тебя,
А ты исчез в своем небесном виде,
Мечта моя исчезла не скорбя.
 
 
И все ж приятны малые мгновенья
Былой любви, мечты, забытых слов,
Не хочется мечтать одной в забвение,
И не уйти из памяти оков.
 
 
Чуть помечтать о некогда любимом,
И вспомнить лучезарные глаза,
И в наваждение с ним побыть единым,
А полюбить – московские леса.
 

1987

«От наслаждения звуков – застываю…»

 
От наслаждения звуков – застываю
и в музыке морозной я тону,
под переливы звуков забываю:
что прохожу морозную страну.
 
 
Качали ели медленно ветвями,
прощалась ночь, день ясный наступал,
на берегах, искрившихся снегами,
морозец с песней звонкою крепчал.
 
 
Скрипел снежок от боли под ногами,
он, как припев, для песен звонких был,
звучала музыка мороз-устами,
и звук морозный над тропинкой плыл.
 
 
Звенела речка камушками звонко
и пела колыбельную снегам,
прислушивался к ней кустарник тонкий,
скрипел снежок вослед моим шагам.
 
 
Береза вся к речушке наклонилась,
снег плотно охватил ее кору,
так дочка к матери порой стремилась,
с улыбкою вставая поутру.
 

1987

«Твой облик вижу, словно наяву…»

 
Твой облик вижу, словно наяву,
Его встречаю в каждом кинофильме
И, глядя на него, порой реву,
Вникая в смыслы песен очень сильно.
 
 
Мне кажется, что автор песен – ты,
И режиссер – ты, и герой всех фильмов,
И пусть простят поэты за мечты,
А режиссеры за изъятие фильмов.
 
 
Пришла вдруг мысль, что гениев и нет,
Есть просто люди с кучей недостатков,
И зря при жизни их ругает свет,
А после смерти смотрит их останки.
 
 
И в памяти вдруг остается тот,
Кто жизнь свою прожил весьма нелепо,
Их творчества сильнейший ток
Становится питанием века.
 
 
Все выше солнце. Золотистый цвет.
И что-то неземное растворилось,
И вот уже оранжевого нет,
Твое же имя в титрах засветилось.
 

1987

«Посмотри на себя…»

 
Посмотри на себя:
Ты увидишь морщинки досады,
Смотришь ты не любя,
Да любви мне твоей и не надо.
 
 
Белый пух тополей
Отлетел и растаял бесследно,
Ты не станешь смелей,
И любить тебе, кажется, вредно.
 
 
Ты идешь сквозь листву,
Мимо осени в легком дурмане
И не чтишь синеву,
Что идет мимо в волжском тумане.
 

1987

«Перебирает ветер листья…»

 
Перебирает ветер листья,
Сдувает пыль зеленых дней,
Березок желтые мониста
Сегодня кажутся длинней.
 
 
Мой серый плащ, я в нем согрета,
Царит в нем серость облаков,
Осины цветом были летом.
Деревья – зонтики веков.
 
 
Там, где живу, и солнце – редкость,
Порой идут за днями дни,
Вращая влажность, влаги меткость
Прилежно окружает пни.
 
 
Зонты – дома, зонты – экраны,
Зонты от солнца – облака,
Зонты – сердца, зонты – бураны.
Откроешь зонт – вода легка.
 
 
И вот внезапно яркость краски
Какой-то нежно-голубой,
И я смелее, без опаски,
Закрою зонт и свет со мной.
 

1987

«Москва – река, в чем ты неповторима?..»

 
Москва – река, в чем ты неповторима?
В чем разница твоя от рек страны?
Да, берега – они непостижимы,
Они всегда загадками полны.
 
 
Река Нева. И берега в граните,
А вот дома – один и тот же стиль,
Иль так похож, почти не отличите,
И разве, что Адмиралтейства шпиль.
 
 
А ты Москва? Нет трех похожих зданий,
Глаза перебегают с века в век,
Сплошная неожиданность познаний.
Да, ты велик, российский человек!
 
 
Сама река в граните, полнокровна,
Спокойно воды светлые несет,
Работает на человека скромно,
И счет годам невиданный ведет.
 
 
А где же мачты, флаги, и флагштоки?
Где парус, пробежавший по волнам?
Где наши извергающие токи?
А, что еще останется сынам?
 

1987

«Как интересны все дома…»

 
Как интересны все дома
Внутри садового кольца,
Архитектура, цвет, тона
И нет похожего дворца.
 
 
Большой дворец Кремлевский —
Алмазный фонд страны,
Здесь мудрость дел московских,
Здесь лучшие умы.
 
 
Дворец съездов светом залит,
Дарит праздник и добро,
Излучает волю, разум,
Счастьем здание полно.
 
 
Соборы древнего Кремля —
История России,
Здесь жили русские цари
И судьбы все вершили.
 
 
Оружейная палата,
Как шкатулка дорогая,
Бриллианты в ней и злато,
И сама резьбой богата.
 
 
Корона русского искусства —
Академический большой,
Театр голоса и чувства,
Полета танца над страной.
 
 
Высотные здания столицы,
На русский кокошник – похожи,
Ведь он украшал женщин лица
И их назначения схожи.
 

23 января 1987

«Мелкая травка газона…»

 
Мелкая травка газона
нынче сквозь иней светлей.
В воздухе запах озона,
воздух пахучий милей.
 
 
Холод касается кожи,
в ранней усталости рук,
как мы с тобой не похожи,
мой неожиданный друг.
 
 
Знаешь, была я березой,
где-то средь светлых озер,
в жизнь все вонзилась занозой,
стала я елью – не спорь.
 
 
Так обожглась я о клены,
что среди леса красы,
славлю немые законы,
в коих газоны чисты.
 

1987

«Наклонились ветви леса над землею…»

 
Наклонились ветви леса над землею,
Зеленеют наши древние поля,
И кувшинки проплывают, зеленея,
И вдыхают белым пухом тополя.
 
 
Наслаждается природа чудесами,
Самолетами шумит невольно высь,
И антенны возникают волосами,
И торцы домов похожие на мыс.
 
 
И вершинами уходят в небо башни,
И орлиный перед окнами обзор,
И бывает, что видны из окон пашни,
А бывает, серых домиков набор.
 
 
Ограждает облаками небо нежно
Все тревоги перед летнею грозой,
А потом приходит важно и небрежно
Золотая осень с яркою красой.
 
 
Голубеет над землею небо детством,
Смех детей чудесней трелей соловья,
Мирный ветер – это лучшее соседство,
Лес, земля – великолепные слова.
 

1987

«Канал, ты так прямолинеен…»

 
Канал, ты так прямолинеен,
В тебе отменная краса,
Вода в брегах твоих синеет,
И рядом ровные леса.
 
 
Так не бывает у природы:
Блестят в граните берега,
Совсем не глинистой породы,
Что пробивает лишь река.
 
 
А баржам очень даже скучно
Плыть сквозь красивый коридор,
Но все доказано научно,
Давно погашен всякий спор.
 
 
Нужны для жизни эти рельсы,
Как сон, бегущая волна,
А баржи, словно денег кейсы,
И жизнь прибрежная полна.
 
 
Обволокло теплом природу,
С каналом дружит ветерок,
Он ромбами гоняет воду,
Канала маленький игрок.
 

1987

«Холодит сентябрьский закат…»

 
Холодит сентябрьский закат,
Тяжела мне шапка и папаха,
На главе мой венчик из заплат,
Да посконная моя рубаха.
 
 
Нищета вонзается в мой дом,
В каждой щелке скалит остро зубы,
И пишу я стихотворный том,
И в отчаянье кусаю свои губы.
 
 
Нищета. В ней емкость долгих дней,
бытие оторванных копеек.
Все добры, а кто же тот злодей,
Кто спустил с цепей своих злодеек?
 
 
Добрым быть кому-то хорошо,
Кто имеет деньги, власть и силу,
Жить без денег в страхе тяжело,
Каждый день, вытягивая жилу.
 
 
И вражда, кругом одна вражда,
А над головой свистит вожжа.
 

14 сентября 1987

«Я пью нарзан воздушных капель…»

 
Я пью нарзан воздушных капель,
хмелею в запахе сосны,
снимаю с дум тревожных накипь,
и вижу: помыслы чисты.
Живу, дышу лесной природой,
где нет расчета и тщеты,
я не ищу любви и брода,
смотрю охранные щиты,
сливаюсь мыслями с погодой,
и ухожу от суеты.
 
 
А по краям лесных массивов
желтеют клены и кусты,
и в простоте они красивы,
и в красоте они просты.
Но рядом с ними меркнут очи —
осколки доброй синевы,
и ряд давно забытых строчек
мне говорит: они – не Вы,
а вязь моих неровных строчек
уходит в золото листвы.
 

1987

«Осень взвилась вихрем злата…»

 
Осень взвилась вихрем злата,
Поднялась златой звездой.
Монастырская палата
Белой стала и простой.
 
 
Ну, а я в листве осенней
Потускнела от невзгод,
В грусть и лиственные сени
Солнце что-то не идет.
 
 
Вон оно над миром светит,
Песню осени поет.
Светит, светит, но не греет,
Но мне силу Бог дает.
 

1987

«Осень достигла своей середины…»

 
Осень достигла своей середины
Или конца венценосной поры,
Стали невзрачными наши миры,
И потемнели речные глубины.
 
 
Небо пустынно, и чье повеление
Бросило оземь красот чудеса?
Я так спокойно смотрю в небеса,
Но не встречаю красивых явлений.
 
 
Солнце и то, лишь слегка беловато,
Светит, не светит, и тени мертвы,
Травы засохли, как сестры листвы,
Радости красок, увы, маловато.
 
 
Так и в душе: ни тепло, ни морозно.
Вовсе засохла травинок ботва.
То ли я женщина, то ли трава,
Даже заботы стучатся не грозно.
 

1987

«Замкнулся год лесного наблюдения…»

 
Замкнулся год лесного наблюдения,
Вновь по земле забегала листва,
Исчезло мое недоумение
По поводу, что жизнь моя горька.
 
 
Ступеньки облаков покрыли небо,
По ним без суеты вбегает свет,
И светит солнце, как в сугробах снега,
В надежде так светить миллиарды лет.
 
 
А жизнь моя идет за кругом круг,
Природе и надежде улыбаясь,
Я счастлива, когда найдется друг,
Грущу слегка, от недругов теряясь.
 
 
Летящая листва впускает солнце
В леса, где было некогда темно.
Поет в лугах задумчивое солнце —
Спокойствие в нем видно зацвело.
 

8 октября 1987

«Август заманили сентября туманы…»

 
Август заманили сентября туманы,
Лес собой укрыли травы без дурмана,
Рассекаю воздух гордой головою,
А душа в тумане и года со мною.
 
 
Но спокойно травы окунулись в росы
По краям дороги, где растут березы,
И пока туманы сыростью повисли,
С капельками влаги прибегают мысли.
 
 
Возникает город в дымке предрассветной
Белыми громадами,
стены в окнах светлы,
А над ними в небе – облака застыли,
Белою струею солнце угостили.
 
 
Город приподнялся на берег пруда,
Смотрит величаво: виды хоть куда.
И хорош, и светел и людьми пригож
Город на пригорке. Сам на что ты гож?
 
 
Растворился август сыростью в домах,
Он искал газеты, а нашел свой крах.
Нет, не вспоминали август горожане,
Из Москвы газеты на столах лежали,
 
 
Город добродушных, грамотных людей,
Живших, не однажды, без печати фей.
Заколдован город от своих речей —
Говорят из центра новости свежей.
 
 
Красная рябина от тумана в росах,
Разбросала годы на зеленых косах.
 
 
Не по нраву было ей людей молчанье,
Яростно кричала о своем венчание
С небесами, летом,
с птичьим песнопением,
По своим понятиям, по своим хотением.
 
 
Гроздь мне протянула красная рябина:
– Позабудь туманы, ты еще любима.
 

11 августа 1987

«Дремучие посадки Подмосковья…»

 
Дремучие посадки Подмосковья,
Где падают иголки без лучей,
Лишенные зеленого здоровья,
Имею вид не веток, а мечей.
 
 
И среди елей, словно обгорелых,
Найти масленок – ох, нелегкий труд,
Их очень мало нежных, пожелтелых,
И хочется на солнце и на пруд.
 
 
Леса, леса уплотнены посадкой,
Где там и тут снует лихой грибник,
Здесь не пройти небрежно или шатко,
Не даст воды неведомый родник.
 
 
Вот, вроде, лес спокойный и без елей,
Идешь быстрей среди родных берез,
Но вдруг ты покачнулся, как от хмеля,
А под тобой болото – вот весь кросс.
 
 
И прыгаешь, и ищешь в травах кочки,
Хватаешься за тонкий стан берез,
И пробегают пред глазами строчки
Зеленых ягод – это не всерьез.
 

1987

«Тучи серо-черные…»

 
Тучи серо-черные,
зелен горизонт,
Над домами мечется
вездесущий гром.
 
 
Страшно всем на улице —
не спасает зонт,
Было бы здесь морюшко —
был бы сильный шторм.
 
 
За стеклом я спряталась
от стихии бед,
Сердцу успокоиться
я дала обет.
 
 
Закачались веточки —
листьям первый дождь.
Наклонились листики —
винограда гроздь.
 
 
Застучали в окна
мне капли дивных роз.
На березах слышится
шевеление кос.
 
 
С неба воды падают,
поливают лист,
Горизонт умылся
и стал снова чист.
 

1987