Текст книги "Лоренцо Великолепный"

– Разыщи мне двоих – сэра Пьеро да Винчи и этого Антонио, но так, чтобы об этом не узнал никто. Привези нотариуса во Фьезоле, это близко. А парня, пожалуй… давай, туда же. Только не сразу двоих, не то нотариус его прибьет.

– А Леонардо, он же в тюрьме?

– А Леонардо пусть посидит, ему полезно, – ехидно возразил Великолепный.

Боттичелли грустно, словно сам себе заметил:

– Наговорит лишнего, побьют.

– Тоже полезно! – фыркнул Лоренцо.

Первым удалось найти Антонио, тот был в мастерской Верроккьо, к счастью, один. Иначе не избежать бы ненужной болтовни.

– Поехали со мной, есть работа.

Антонио поморщился:

– Не сегодня.

Неожиданно для парня Сандро метнулся к нему и прижал к стене:

– Сейчас, я сказал!

– Эй, эй! Что такое? – появился из соседней комнаты недовольный Верроккьо. Он никогда не допускал стычек между учениками или моделями. Молодые люди горячие, мало ли что, отвечай потом. И вообще старый мастер не любил драк.

Сандро коротко бросил ему:

– Леонардо надо спасать.

Медичи приказал, чтобы никто не знал, но Верроккьо к этим «никто» явно не относился. Старый мастер для Леонардо словно второй отец, он может знать то, что знает Пьеро да Винчи и сам Великолепный.

Несколько мгновений Верроккьо молча смотрел на замерших Боттичелли и Антонио, потом коротко кивнул последнему в сторону двери:

– Иди!

Сандро дополнительно посоветовал:

– И не вздумай от меня сбежать. Найду – убью.

– Да что я такого сделал?!

– Хорошо, если ничего…

Пьеро да Винчи тоже не был в восторге от вызова в Фьезоле:

– У меня дела. Мессир Медичи не может подождать?

Сандро помотал головой:

– Милорд может, а вот ваш сын нет.

Теперь возопил нотариус:

– Что он еще натворил?!

– Его обвиняют в содомии. – Боттичелли на всякий случай отодвинулся от отца Леонардо подальше.

Предусмотрительность не помогла, да Винчи рывком оказался рядом и схватил художника за грудки:

– С тобой?!

Сандро спокойно отцепил пальцы возмущенного нотариуса от своей рубашки и так же спокойно объяснил:

– Я рисую женщин.

Да Винчи вернулся за свой стол, пробурчав:

– Кому это мешало? А с кем?

– Неважно, мессир Медичи хочет помочь. Нужно встретиться.

– Сейчас?

– Лучше сейчас.

Боттичелли не знал, о чем договорились Медичи и Антонио, но предотвратить встречу отца и модели не смог, нотариус все же увидел красавца. Не успев приветствовать Медичи, зло кивнул на Антонио:

– С этим?

– Нет, – спокойно ответил Лоренцо, – и он это завтра подтвердит.

Под буравящим взглядом да Винчи Антонио кивнул:

– Подтвержу, милорд.

И о чем договорились нотариус и Медичи, Сандро тоже не узнал, Лоренцо поручил ему доставить парня к Верроккьо и побыть с ним. Но прежде тихонько поинтересовался:

– Ты уверен, что они не спали?

– Спали, конечно, но кому это мешает?

– Следи, чтобы он не сбежал. И объясни, как себя вести и что говорить.

Напрасно нотариус, который сам взялся защищать сына, убеждал, что анонимный навет не доказательство, напрасно сам Антонио категорически отказывался от такого обвинения, хотя ему сулили за откровенность золотые горы, слишком многих задел Леонардо, слишком над многими посмеялся, чтобы теперь они не пожелали отплатить.

Дело принимало серьезный оборот, обвинение в содомии действительно давно никому не предъявляли, а ведь оно могло привести на виселицу. Те, кто организовал это обвинение, постарались на славу, несмотря на все усилия, Леонардо продержали в тюрьме еще неделю.

Сам Леонардо, как и его отец, почти пал духом.

Лоренцо старательно демонстрировал свою отстраненность от этой истории, приводя Боттичелли в отчаяние. Наконец наступил день, когда он в ответ на нытье художника коротко кивнул:

– Хорошо. Пора действовать.

Сандро не рискнул поинтересоваться, как именно. Да и о чем спрашивать, Медичи привычно пустит в ход деньги, купит судей и Леонардо освободят, погрозив пальцем.

Ошибся, Медичи далеко не всегда применял золото там, где можно победить хитростью.

Через пару дней в ящике для доносов появилось еще одно письмо, написанное точно таким же почерком, потом еще и еще… Какой-то аноним обвинял в содомии уже… самих членов Синьории!

Возмущению не было предела. Если верить злоумышленнику, почтенные мужи только и делали, что ставили раком юных красавцев.

– Возмутительно!

– Это ложь!

– Как можно верить таким наветам?!

Пьеро да Винчи молча наблюдал, как кипятятся те, кто только что верил навету на его сына.

Леонардо да Винчи, бастарда нотариуса Пьеро да Винчи, оправдали ввиду бездоказательности анонимного навета (не садиться же в тюрьму и самим, ведь признав одно письмо, пришлось бы признавать и остальные).

Уже после прочтения оправдательного приговора к одному из почтенных мужей подошел молодой слуга, тот шарахнулся, словно увидел у парня на груди саму горгону Медузу.

Когда Леонардо выпускали из тюрьмы, бедолагу приветствовала толпа на улице, насмешливого художника все же многие любили. Встретить оправданного пришли его отец Пьеро да Винчи и верный Сандро Боттичелли. Но «совершенно случайно» рядом оказался Лоренцо Медичи.

– Поздравляю, сер да Винчи с торжеством истины. – И кивнул Боттичелли: – Отведи Леонардо на виа Ларга, пусть поживет у нас.

Леонардо переводил хмурый взгляд с одного на другого. Отец такому предложению не удивился, значит, они в сговоре? Зато Сандро обрадовался:

– Пойдем, тебе пора вымыться и хорошенько поесть. От тебя несет хуже, чем от Арно под Старым мостом.

– Посидел бы на моем месте, не так вонял бы! – беззлобно огрызнулся Леонардо.

Они с Сандро не так что бы дружили, но приятельствовали. Леонардо уже знал, что Боттичелли приложил немало усилий для спасения своего коллеги. А Боттичелли – это Медичи. Если Великолепный здесь, значит, и он постарался, а если предложил пожить у себя (странно как-то предложил), значит, берет под крыло. Это хоть какая-то гарантия в беспокойное время.

– Ладно, пойдем, я действительно голоден, как флорентийский лев.

– Львов хорошо кормят, – возразил Сандро.

Словно откликаясь на его слова, один из львов издал мощный рык в своей клетке. Большинство слышавших вздрогнули, а Леонардо помахал рукой:

– И тебе привет!

Вокруг зашептались:

– Его лев приветствовал…

– Ага, даже львы довольны, что Леонардо выпустили.

– Ну, так не виноват же…

– А в чем обвиняли?

Леонардо с Сандро поспешили прочь. Обвинение, подобное тому, что было предъявлено Леонардо, могло быть адресовано доброй четверти мужского населения не только Флоренции, но и всей Европы. Закон, преследующий содомитов, явно устарел, но сохранялась возможность им воспользоваться при сведении счетов.

А переписчик самого Медичи в это время старательно ворошил угли, уничтожая черновики тех самых «писем позора» судей. Недаром его так ценил Лоренцо, Джованни Оливето мог подделать любой почерк. А тот, которым было написано порочащее Леонардо да Винчи письмо, вовсе прост. Письмо принес всего на одну ночь сам Медичи, пришлось покорпеть, чтобы очень похоже написать несколько пасквилей. Джованни хихикал: ну и придумал мессир Медичи!

Когда Леонардо перетаскивал свои вещи из дома Верроккьо во дворец на виа Ларга, его сопровождала настоящая толпа любопытных. Делал он это демонстративно, словно подчеркивая свою подневольность.

Для начала собрал кисти и краски, кучу бумаги, сложил в коробку уголь для рисования, добавил мел и всучил все это Боттичелли. Сандро возмутился:

– А ты что будешь нести?

Леонардо скрутил свой тюфяк и подхватил под мышку:

– Вот что.

– Зачем тебе постель? В доме Медичи прекрасные условия. Ты будешь жить в моей комнате, там хорошая кровать и новый тюфяк. Оставь этот в покое.

– С тобой в одной комнате?! Ни за что!

Боттичелли рассмеялся:

– Боишься, что снова в чем-то обвинят?

– Не боюсь, если ты обещаешь не писать на меня доносы. Но ты же храпишь!

– Что ты врешь?! Мы с тобой никогда не спали под одной крышей.

– Мне даже сюда слышно, как ты храпишь.

– Леонардо… – рассмеялся приятель. – Хорошо, ты будешь в той комнате совсем один, я уйду в другую.

– Тогда мне будет скучно! – неожиданно заявил да Винчи.

– Ты идешь или нет? – Боттичелли начал терять терпение, тем более любопытные уже сунули нос и в мастерскую Верроккьо, чего тот страшно не любил.

– Иду.

Леонардо вернул на место тюфяк, отобрал у Сандро коробку с кистями и красками, оставив только листы бумаги и уголь, и обреченно махнул рукой:

– Веди!

Боттичелли только покачал головой.

Сказать, что после этого он жил в палаццо Медичи на виа Ларга, можно с большой натяжкой, когда хотел – приходил, когда хотел – отсутствовал. Но все же у него была защита Великолепного и крыша над головой в случае необходимости.

Сандро тоже больше времени проводил в собственной мастерской, но всегда мог прийти в дом Медичи просто для души – в любую минуту.

С Леонардо они постоянно спорили.

– Что ты рисуешь?! У тебя талант, а ты изображаешь сплошную благость.

– А что я должен писать, уродов? – возмущался Боттичелли.

– Оглянись вокруг, уродов куда больше, чем красивых людей. К тому же в уродстве есть своя завораживающая красота.

– Красота в уродстве? Да ты рехнулся, братец!

Однажды такой спор услышал Лоренцо.

– Красота в уродстве? – чуть гнусавый голос хозяина дома раздался для спорщиков неожиданно, сродни грому небесному.

– Да!

Они стояли друг напротив друга – рослые, сильные физически, почти ровесники, всего три года разницы, хотя Лоренцо давным-давно глава Флоренции и отец большого семейства, а у Леонардо лишь любовницы. Но один хорош, как молодой бог, а второй уродлив, словно сатир. И оба Великолепные, каждый по-своему.

Медичи не просто некрасив, он действительно уродлив – приплюснутый нос, узкие губы с выступающей нижней челюстью, темный провал глаз, в которых из-за близорукости и испытываемой боли зрачки всегда расширены, как у кошки в темноте. Но никому во Флоренции не приходило в голову считать его некрасивым или говорить об уродстве, не о его личном – просто об уродстве в его присутствии.

«Ой-ой… – с тоской подумал Боттичелли. – Сейчас Леонардо будет вышвырнут не только из дома Великолепного, но и из Флоренции вообще». Сандро пытался придумать объяснение вольности своего друга, но, кажется, этого не требовалось.

Лоренцо Медичи был человеком непостижимым даже для своих гениальных приятелей, он спокойно попросил:

– Объясни.

Чем дольше говорил Леонардо, объясняя свой подход и к человеческой и природной красоте, и к рисованию, тем темнее и непонятней для Боттичелли становился взгляд Медичи. Между этими двумя установилась какая-то неуловимая для простого глаза связь, они говорили между собой не только словами и взглядами, но и соприкасаясь мятежными душами. Сандро вдруг почувствовал себя лишним, гадая, чем все кончится.

Договорить не дали, кто-то приехал, и хозяина дома уже звали. Он опустил голову, мгновение помолчал, а потом вдруг посетовал:

– Тебя сожгут на костре.

Глядя вслед, Леонардо в ярости скомкал лист, который держал в руке:

– Я знаю.

Еще год назад, когда Боттичелли по заказу Гаспаре ди Дзанобе дель Ламы написал свое «Поклонение волхвов», он застал Леонардо в своей мастерской перед сохнущей картиной.

– Нравится? – горделиво поинтересовался автор.

«Поклонение» нравилось всем, в том числе Лоренцо и Джулиано, которые тоже позировали и были изображены в первых рядах волхвов. Кого же рисовать, как не Медичи – организаторов «Общества волхвов»? Сандро не забыл и заказчика, и даже себя любимого – поместил собственную персону в правом переднем углу и не со спины или в профиль, а лицом к зрителю, словно вопрошая: каково, а?

Леонардо странно мотнул головой в ответ. Боттичелли, притворно сокрушаясь, развел руками:

– Извини, друг, тебя здесь нет. Заказчик тебя не жалует, нечего было вести умные разговоры с его ослом.

Это было напоминание об устроенной Леонардо сцены на Старом рынке. Да Винчи принялся вести философскую беседу с осликом Гаспаре, осел слушал внимательно и… даже отвечал громким «Иа!». Когда у Леонардо спросили, почему он это делает, тот насмешливо ответил:

– Я пробовал беседовать с хозяином, но тот и слова не понял. А вот осел понял, даже соглашается, он куда умней своего хозяина.

В общем-то, это было неправильно, дель Лама – член гильдии искусств и ремесел Флоренции – был завсегдатаем дома Медичи, а там глупцов не принимали. Но он просто попал под руку Леонардо, у того было хорошее настроение и желание порезвиться. Сандро тогда пытался вразумить приятеля:

– Ты наживаешь себе врагов даже среди тех, кто мог бы стать другом.

– Да не враг я ему.

– Попробуй теперь убедить.

Но не отсутствие собственной персоны на картине не нравилось Леонардо, он мрачно поинтересовался:

– Это Поклонение? – Палец ткнул в левый угол, где прекрасно выписанный Джулиано Медичи в горделивой позе стоял, заложив пальцы рук за пояс. А напротив его Великолепный брат, узнать которого можно с трудом, автор явно польстил Лоренцо. – Это Поклонение?!

– Почему нет?

Джулиано понравился его портрет, даже заказал отдельно такой же. Всем нравилось, кроме Леонардо. Но сейчас Сандро почувствовал, что приятель прав, по сути прав, а не по исполнению. Написано великолепно, но картина демонстрация самого заказчика и его дружбы с Медичи, а не поклонения волхвов божественному младенцу. Но признавать правоту да Винчи не хотелось, Боттичелли столько сил вложил в этот шедевр.

– А как надо?

– Не знаю… как-то не так…

На том разговор и закончился, Флоренция пришла от картины Боттичелли в восторг, Медичи тоже понравилось. И критика Леонардо забылась, тем более ее никто, кроме Боттичелли, не слышал. Все знали, что Леонардо критикует приятеля, недолюбливает его творчество, но он никогда не делал это открыто, только наедине, словно щадя чувства Сандро.

Но вопрос «как надо?» остался. Чтобы разрешить его, Леонардо поставил в уступленной ему комнате палаццо на виа Ларго большой картон и принялся делать наброски. Картон значительно меньше возможной картины, которую, впрочем, ему никто и не заказывал, и это лишь эскиз…

Он работал так увлеченно, что не услышал тихонько отворившуюся дверь. Когда повернул голову, Лоренцо Медичи уже стоял, разглядывая картон.

Некоторое время Великолепный смотрел молча, потом поинтересовался:

– Поклонение?

Леонардо кивнул, напряженно вглядываясь в его лицо.

– Кто-то заказал?

– Нет, для себя.

– Поклонение как потрясение, а не парадное шествие с дарами?

Лоренцо Великолепный настолько точно передал словами то, что пытался изобразить Леонардо, что художник не нашел что ответить, снова кивнув.

А длинные пальцы Великолепного уже перебирали листы с набросками. Лицо старика – потрясенное, недоверчивое, но не явлению он не верит, а собственному счастью. За что ж ему такое – увидеть Спасителя во младенчестве, приветствовать от лица истосковавшихся в ожидании людей. Должен прийти Спаситель, а явился Младенец. И радость и… опасение, ведь Спасителю предстоит человеческую жизнь прожить.

Сомневающийся… даже за подбородок рукой взялся, на лице читается: так-то оно так, да…

И поверивший и павший ниц перед Мессией… И даже поднятый вверх указательный палец одного из участников… Иоанна Крестителя? Так не могло быть его там. Но позже Леонардо много раз повторит этот жест именно у Иоанна Крестителя.

Лист за листом, набросок за наброском…

Леонардо почему-то подумал, что у Великолепного длинная кисть с широкой ладонью. Флорентийцы убеждены, что это признак обманщика, мошенника. Интересно, знает ли об этом сам Медичи?

А обладатель длинных пальцев при широкой ладони продолжал перебирать рисунки Леонардо. Птицы в полете… льющаяся вода… руки, ноги, глаза, лошадиные крупы, хвосты, снова и снова птицы, крылья и даже отдельные перья…

– А это что?

О, Великолепный добрался до его изобретений? Самое время предложить свои услуги.

– Это скорострельное орудие. А это…

Технических набросков тоже немало, кое-что лишь в схемах, догадках, что-то, особенно устройства, похожие на крылья птиц, проработаны хорошо. Какие-то механизмы, чертежи строений, оружие…

Лоренцо Великолепный отлично разбирался в литературе и философии, сам писал прекрасные сонеты и целые поэмы, которым подражали, хорошо разбирался в музыке и играл, хотя не пел, знал и ценил живопись… Похуже в банковском деле, хотя и был потомком банкиров. Но он ничегошеньки не понимал в инженерных чертежах, не интересовался механизмами, особенно теми, что служили для убийства людей.

Леонардо зря надеялся заинтересовать Великолепного механикой, длинные пальцы лишь перелистали всю стопку веером и отложили в сторону. Лоренцо вернулся к картону.

– Тебе нужна своя мастерская, здесь темно и неудобно.

Вот тут Леонардо не возражал, отведенная ему комната вовсе не предназначена для мастерской художника, света действительно мало.

На стол лег увесистый кошель с монетами.

– Найми себе. Только постарайся не давать никаких поводов, в следующий раз я могу не успеть…

Неизвестно, услышал ли «спасибо» от Леонардо стремительно удалившийся Медичи. Дед учил Лоренцо не ждать благодарности за любое благодеяние или помощь. Грош цена помощи, которую оказывают в расчете на спасибо.

У Леонардо появилась своя мастерская, куда, правда, не допускались любопытные, да и заказчики не приходили. На что он жил? Выполнял работы для Верроккьо, по заказу Медичи оформлял и организовывал праздники, которые так любили флорентийцы. Тут пригодилась техническая смекалка, оружейные задумки пошли в ход при устройстве масштабных фокусов.

И никаких новых Антонио или других крепких юных красавцев в качестве моделей. Боттичелли посоветовал:

– Пиши, как я, – женщин. Благородные дамы приходят в сопровождении толпы старух, а с девушками попроще самое худшее, что тебе грозит, – признание своим младенца, рожденного ею от кого-то другого. Зато шея будет цела.

А свое «Поклонение» через несколько лет Леонардо все-таки написал, вернее, начал писать.

Когда монастырю Сан-Донато в Скопете понадобилась картина, Лоренцо посоветовал Леонардо.

На незавершенной картине все именно так, как было на том картоне: волхвы и остальные окружающие потрясены явлением Младенца, его Мать божественно спокойна, есть даже сомневающийся, а сам художник в правом нижнем углу отвернулся, словно все происходящее ему неведомо.

В декабре Клариче родила второго их сына, которого назвали Джованни. Клариче носила его тяжело, живот был огромным, хоть на тележке впереди нее самой вези. И Джованни родился таким же – толстеньким с первой минуты, таким на всю жизнь и остался.

Когда спросили об имени, Лоренцо произнес: «Джованни», имея в виду своего дядю, тот тоже был полным. Только потом подумал, что не стоило бы из-за этого давать такое имя, но было поздно.

Брата-бутузика обожала маленькая Лукреция, которой шел пятый год. Трехлетний Пьеро и двухлетняя Маддалена еще мало что понимали.

Через много лет этот далеко уже не малыш станет сначала кардиналом, а потом и папой римским. Тогда его родителям и в голову такое не приходило. А Марсилио Фичино, любимец еще самого Козимо Медичи и наставник Лоренцо, составил гороскоп новорожденного и объявил о будущем папстве сына Лоренцо.

Великолепный хохотал от души:

– На меня напи́сал будущий папа римский! Надеюсь, это зачтется?

Фичино даже обиделся на недоверие, он никогда не ошибался в гороскопах. Пришлось Великолепному вымаливать у него прощение при помощи редкой рукописи, привезенной из Греции.

Кстати, Фичино не стал озвучивать гороскоп самого Лоренцо и совершенно категорически отказался делать это для Джулиано. Им бы насторожиться, но братья отмахнулись. Если уж маленькому Джованни прочат престол Святого Петра, то как относиться к обещанию, что и будущий сын Джулиано тоже станет папой римским, а их потомки будут сидеть на французском троне? Пошутили, и ладно… Для Флоренции трон сродни ругательству, неважно, что у Республики есть негласный правитель, все равно же он первый среди равных.

Удивительно, но астролог не ошибся, все его предсказания сбылись, хотя очень нескоро.

И все же будущее папство Джованни стало семейной легендой, в конце концов в предсказание поверили, Лоренцо решил, что для второго сына карьера в церкви предпочтительней (все так поступали), сам Джованни, убежденный в будущем величии, с этим согласился и приложил все силы, чтобы усвоить необходимые для этого знания.

Но это все в будущем, а пока Лоренцо было не до того.

Великолепный не старший в роду Медичи, у Лоренцо и Джулиано имелся двоюродный дядя Пьерфранческо.

Когда-то у Козимо Медичи был любимый брат Лоренцо, в честь которого он и внука назвал. Когда Лоренцо-старший умер, его место в семейном деле уверенно занял его сын Пьерфранческо. Между двоюродными братьями Пьеро, сыном Козимо, и Пьерфранческо, сыном Лоренцо-старшего, всегда существовало соперничество. Другой кузен Джованни, младший сын Козимо, держался словно над схваткой. Пьеро досталась тяжелая судьба, болезнь изуродовала его рано, а мощный дух, запертый в немощном теле, не находя выхода, почти озлобился.

И все же при жизни Козимо стычек не было. Но когда умер сначала Джованни, хоть и больной, но подвижный и деятельный, а потом и сам Козимо и во главе семьи и банка по завещанию отца оказался полупарализованный Пьеро, Пьерфранческо почувствовал себя не просто обойденным… Вот тогда он и присоединился к заговору Луки Питти, пожелавшему хоть дворец построить больше и выше, чем у Медичи, если по-другому не получается.

Дворец Питти так и не достроил, а Пьерфранческо разгневанным двоюродным братом был изгнан, потом прощен и возвращен в семейное дело. Пьерфранческо имел несколько домов неподалеку от палаццо Медичи на виа Ларго, но жить теперь предпочитал в Требьо, занявшись охотой и разведением породистых лошадей. Там же жили и двое его сыновей – Лоренцо и Джованни.

И вот теперь Пьерфранческо умирал. Болезнь была скоротечной, Лоренцо не успел застать дядю живым. По завещанию и по совести сыновья умершего попадали под опеку их старшего троюродного брата. Лучшего опекуна, чем Лоренцо Великолепный, найти трудно, Пьерфранческо понимал, что племянник даст его детям прекрасное образование и в делах не бросит.

Как-то сразу получилось, что мальчики стали звать Лоренцо Великолепного дядей, сказалась не только четырнадцатилетняя разница в возрасте, но и положение того, в чей дом попали, как-никак Хозяин Флоренции…

У Великолепного свои сыновья еще малы, Пьеро четвертый год, а толстячок Джованни и вовсе младенец, потому хозяину Флоренции интересны троюродные братья. Лоренцо-младшему тринадцать, его брату Джованни одиннадцать. Кроме того, Великолепный сразу оценил ум и талант своего тезки, старший сын Пьерфранческо вобрал в себя все лучшее рода Медичи, он в равной степени хорошо обращался и с числами и со словами. Полициано хвалил его за литературные таланты, а учитель математики за сообразительность.

Великолепный радовался, девять лет не столь большая разница, Лоренцо-младший мог стать прекрасным наперсником и наставником малыша Пьеро, сыну Великолепного будет с кого брать пример. Ну а больший Джованни, возможно, подружится со всеобщим любимцем толстячком-тезкой.

Не случилось, и в этом была вина Великолепного. Он тоже далеко не все мог предусмотреть и не всегда поступал правильно.

Лоренцо ди Пьерфранческо прожил бурную жизнь, он стал и блестящим банкиром (богаче своего кузена Великолепного), и столь же блестящим дипломатом, даже управлял Флоренцией, завоевав такое право в вооруженной борьбе против своих кузенов сыновей Великолепного, потом был обвинен в государственной измене и умер во флорентийской тюрьме явно не без помощи своих надзирателей.

Джованни ди Пьерфранческо тоже оставил свой след и не только в истории Италии. Пути Господни неисповедимы, и через двадцать лет Джованни стал третьим мужем «тигрицы Форли» Катарины Сфорца (вдовы Джироламо Риарио), а их внучка Мария в свое время супругой французского короля Генриха IV и матерью «короля мушкетеров» Людовика XIII.

Правда, и здесь потомки Пьеро ди Лоренцо (получившего от современников нелестное прозвище «Глупый» или «Невезучий») опередили. Его внучка (правнучка Лоренцо Великолепного) еще раньше стала королевой Франции Екатериной Медичи, матерью трех французских королей, двух королев и даже тещей того же Генриха IV (посмертно), который получил французскую корону, женившись на дочери Екатерины Маргарите (королеве Марго).

Но в 1476 году в год смерти Пьерфранческо до этого было еще так далеко…

А вот до трагедии оставалось совсем немного.