Текст книги "Мария-Антуанетта. С трона на эшафот"

Но я тут же поняла, что мне нравится быть совершенством, и теперь я могла гордиться тем, что выглядела совсем не так, как Жозефа, хотя была куда ее моложе. А еще я злорадно прошептала Луи:

– Будущая графиня Прованс действительно не отличается ни красотой, ни изяществом, не повезло графу. Думаю, вам, Луи, повезло куда больше.

Супруг внимательно посмотрел на меня и вдруг широко улыбнулся. Я так редко видела у него улыбку, наверное, даже никогда, потому просто замерла. Вот если бы он всегда так улыбался!

Противостояние со Станиславом, как ни странно, сильно сблизило нас с Луи. Мы вдвоем отбивали его нападки, и теперь я все чаще ловила на себе взгляд мужа, и все чаще он был восхищенным.

После свадьбы Станислав стал почти открыто хвастать своими успехами в постели. По Версалю разносилось: «четыре раза за ночь!» Я успела если не подружиться с Жозефой, то хотя бы принять ее в свой круг, потому что понимала, как ей одиноко в малознакомом обществе, и вспоминала себя год назад. Поэтому у меня была возможность осторожно поинтересоваться действительным положением дел. Жозефа изумленно подняла на меня глаза:

– Что, четыре раза, мадам дофина?

Пирожное застряло у меня в горле. Она даже не понимает, о чем я говорю?! А как же потрясающие рекорды Станислава, едва ли не затмевающие успехи деда, по ночам? Не желая обидеть бедную Жозефу, я ни словом не обмолвилась при дворе о настоящем положении дел, но сказала Луи:

– Луи, Станислав лжет о своих делах с Жозефой. У них ничего такого нет.

Дофин изумленно уставился на супругу, потом странновато дернул головой:

– Почему вас это интересует? Не лезьте в чужие дела, достаточно своих.

Антуанетта половину ночи проплакала. Она ведь так хотела помочь мужу, а он просто нагрубил в ответ! Разве ее вина, что он даже не пытается стать действительно мужем? Не в красоте и привлекательности дело, Жозефа куда страшней, но Станислав же не отказывается с ней спать. Пусть даже не четыре раза за ночь, но хотя бы женой ее сделал?

Как много может значить слово…

Тетушки не могли слышать имени мадам Дюбарри! Стоило ему прозвучать, как у всех троих разливалась желчь. Я подозревала, что она разливалась у Аделаиды, а остальные ее просто привычно поддерживали. Фаворитка короля, конечно, не та особа, с которой мне хотелось бы разговаривать, но если бы не тетушки, я не начала бы такую войну против мадам Дюбарри. Хотя именно из-за нее я в первый же день попала в дурацкое положение. Если честно, то из-за себя, но вызвано оно было именно мадам Дюбарри.

Во время обеда я обратила внимание на красивую молодую женщину с большими голубыми глазами. Она мне очень понравилась, и я поинтересовалась у графини де Ноай, кто это. Сначала поступила глупо графиня, ей бы тихонько осадить меня, а моя наставница вместо этого уперлась взглядом в свою тарелку, как и большинство сидящих за столом. Решив, что меня просто не расслышали или не поняли, я повторила вопрос погромче, стараясь четче выговаривать слова. Но и на сей раз все прятали глаза, потом кто-то поинтересовался, нравится ли мне эта дама?

– О, да, очень! Каковы ее обязанности при короле?

Я уже поняла, что она как-то связана с королем, потому что привел ее именно Людовик.

Мой голос был требователен, все же неприятно сидеть и ждать ответа на простой вопрос, кто перед тобой. Графиня де Ноай замямлила:

– Она… доставляет королю удовольствие.

– О, тогда я составлю ей конкуренцию, потому что теперь я буду стараться доставлять королю удовольствие!

Мне действительно казалось, что отныне моя задача – развлекать короля разговорами, как можно чаще улыбаться ему своими исправленными зубами, быть милой и очаровательной, чтобы он всегда был в хорошем настроении.

Но придворные почему-то просто уткнулись в свои тарелки, а многие даже закашлялись. Я сказала что-то не то?

Графиня де Ноай тихонько пояснила:

– Это не совсем то удовольствие, которое вы себе представляете. Это удовольствие особого рода.

Краска бросилась мне в лицо, я поняла, что перед мной любовница короля мадам Дюбарри, о которой, вообще-то, рассказывали еще в Вене. Как же можно было так опозориться?! Хорошо, что дофин ничего не понял или просто не расслышал, его интересовала только еда.

Но как может любовница короля, да еще и с таким грязным прошлым, как у Дюбарри, сидеть за одним столом с приличными людьми, с нами с Луи?! Я уже ненавидела эту наглую выскочку!

Поэтому, когда тетушки объявили, что у них с мадам Дюбарри настоящая война, я безоговорочно встала на сторону тетушек! Она от меня не услышит ни слова. Я в Версале не хозяйка, хотя и первая дама, но разговаривать с ней меня никто не может заставить.

Короля удивило мое неприятие мадам Дюбарри и упорство в нежелании с ней общаться. Я действительно проходила мимо, не поворачивая головы в ее сторону и не отвечая на ее приветствия. Если нам приходилось какое-то время стоять рядом, например в ожидании короля, я норовила уставиться в окно, принималась напевать какую-то мелодию, заговаривала с совершенно неинтересными мне людьми, только бы не общаться с ней.

Двор поделился на две части и замер в ожидании развязки. Но я ни ссориться, ни сдаваться не собиралась, я просто не замечала ту, перед которой склонялись многие другие. Мне можно, я дофина, первая дама Версаля.

Короля сначала эта ситуация забавляла, потом начала сердить. Видно, очень уж сильно на него наседала сама мадам Дюбарри, требуя, чтобы он заставил меня сказать ей хоть слово. Я сопротивлялась, как могла. Король вызвал нашего посла Мерси д’Аржанто и выговорил ему из-за моего поведения. Пришлось и мне выдержать натиск Мерси. Я устояла. Во время второй беседы король на посла уже кричал. Но не на меня же, потому я все равно не замечала мадам Дюбарри.

Придворные уже заключали пари, тетушки ежедневно уверяли меня, что я единственная защитница целомудрия в этом вертепе, а по сему просто героиня.

– Так ей! Не вздумайте с ней разговаривать!

– Не вздумайте! – подтверждала слова старшей сестры Аделаиды Виктория.

– Разговаривать! – соглашалась Софи.

Я «не вздумывала».

Все закончилось неожиданно. Я писала матушке каждый месяц и каждый месяц получала от нее письмо. Распечатав очередное, я была просто потрясена: матушка выговаривала мне за неправильное поведение с мадам Дюбарри!

«Я не понимаю вашего поведения, Антуан. Какое-нибудь слово о ее наряде, ничего не значащая фраза, произнесенная по ее поводу… пустяк вызывает у вас столько гримас? Вам передали пожелание короля, и вы посмели не выполнить его волю? Вам следует видеть в Дюбарри всего лишь даму, допущенную ко двору и к обществу короля. От вас не требуется ни дружбы с ней, ни низости, ни фамильярности… Нужно всего лишь безразличное слово, взгляд, это не для самой дамы, а для короля, вашего деда и покровителя».

Мария-Антуанетта опустила руку с письмом, не решаясь поверить в то, что прочитала. Ее строгая в вопросах нравственности матушка советовала признать развратную женщину?! Антуан хорошо помнила, что у отца тоже бывали любовные связи, но никому не приходило в голову представлять дам легкого поведения ко двору и требовать к ним внимания.

В таком виде ее и застал австрийский посол Мерси д’Аржанто.

– Мадам дофина, я полагаю, ваша матушка не стала бы давать вам неподходящий совет…

– Я не ожидала от императрицы столь странного совета. Признавать распутную женщину? Это не в моих правилах.

– Мадам, всего лишь сделав вид, что не подозреваете о том, чем занимается мадам Дюбарри в спальне короля, вы окажете большую услугу Австрии, потому императрица и вынуждена просить вас о такой мелочи.

– Но почему?!

– Императрице Марии-Терезии нужны кое-какие уступки от Франции, на которые Его Величество Людовик мог бы пойти в обмен на вашу любезность. Подумайте, несколько ничего не значащих слов могут помочь вашей Родине. В конце концов, вас это ни к чему не обяжет, а вопросов разрешится множество, мадам.

– Я подумаю…

Мария-Антуанетта не скрывала, что она в шоке, но кто мог ее понять? Таковы правила французского двора, здесь принято не только признавать очередную фаворитку короля, но и всячески угождать ей и добиваться ее милостивого внимания.

Королевы обладали куда меньшей властью, чем любовницы. Неужели так будет и в ее собственной жизни? Неужели Луи тоже заведет себе фаворитку, которую придется терпеть ей, супруге? Ужасно!

Но пока от простого слова шестнадцатилетней девочки зависело международное положение, и она сдалась – сказала это слово.

Королевский прием 1 января 1772 года был многолюдным, Версаль запружен разодетыми, благоухающими, сверкающими дамами и кавалерами. Когда в зале появилась маленькая дофина, мадам Дюбарри невольно выпрямилась, сейчас эта девчонка снова покажет свое презрение, пройдя мимо с высоко поднятой головой или демонстративно отворачиваясь. Напрягся и король Людовик, предчувствуя новые выговоры со стороны своей любовницы. С одной стороны, он даже уважал упрямство маленькой дофины, с другой – оно начинало надоедать, ведь за каждой такой встречей следовало бурное объяснение с мадам Дюбарри. Черт бы побрал эту настырную австрийку с ее моральными ценностями! Научила Мария-Терезия дочь моральным ценностям на его голову. И вдруг…

Мария-Антуанетта остановилась прямо перед мадам Дюбарри, чего никогда не бывало. Придворные замерли, кажется, даже музыка стала звучать тише… Прекрасные фиалковые глаза дофины поднялись на любовницу короля, а коралловые губки произнесли:

– Сегодня в Версале многолюдно.

И все!

Дюбарри взволнованно подтвердила, хотя в этом не было никакой необходимости:

– О, да, мадам дофина…

То, что последовало, вызвало у Марии-Антуанетты полнейшее изумление. Ничего не значащая фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы, двор, кажется, сошел с ума, король, обезумев от радости, бросился ее обнимать, словно дофина действительно вернула жизнь мадам Дюбарри! Придворные сорвались с места сообщать о произошедшем всем, всем, всем. О… дофина заговорила с фавориткой короля! То, чего так долго ждал весь двор, случилось!

Все, кажется, забыли, по какому поводу прием, праздновали только это событие. Несомненно, завтра во все концы Европы письма сообщат важное политическое событие: Дофина сказала мадам Дюбарри, что в Версале многолюдно! А она-то наивно предполагала, что политика делается в кабинетах вроде матушкиного или серьезными людьми, такими, как Венцель Кауниц…

Мария-Антуанетта заметила, что дочери короля едва не плачут от досады, ведь сестры Луи считали дофину своей сторонницей. Как же ей не хотелось терять доверие и дружбу Елизаветы, которую Антуанетта уже считала настоящим другом. А вокруг были улыбающиеся лица, все едва не поздравляли друг друга с замечательным событием. Не выдержав, Мария-Антуанетта поспешила исчезнуть, через некоторое время король, сколько ни выглядывал, найти дофину не смог. Людовику так хотелось сделать для девчонки что-то приятное в ответ на ее уступку.

На вопрос короля, где мадам дофина, ответили, что удалилась.

– Вот упрямица! – усмехнулся монарх, но это уже не меняло дела. Вопросов больше не было. Людовик догадывался, что, вернее, кто заставил Антуанетту смириться, это, конечно, ее матушка Мария-Терезия, умнейшая женщина прекрасно знала цену уступок, она даже вела тайную переписку с мадам де Помпадур, когда в этом была необходимость. Людовик был согласен сделать любые уступки Австрии, если только они не задевали лично его или фаворитку. Первое просто неприятно, а второе могло вызвать такую бурю, по сравнению с которой страшный шторм на море покажется мелкой качкой.

Но все зря надеялись, что последует продолжение, когда на следующее утро Мерси пришел поблагодарить Марию-Антуанетту за оказанную помощь Австрии, та ответила довольно холодно:

– Этого достаточно. Эта женщина не услышит больше от меня ни звука.

Но больше никто и не требовал, теперь ярые противники Дюбарри, надеявшиеся на поддержку дофины, перестали третировать фаворитку, и та чувствовала себя на седьмом небе.

Мария-Антуанетта получила сразу два урока: политика, во всяком случае во Франции, часто делается не в кабинетах, а в постели, и нужно приложить все силы, чтобы у Луи не оказалось любовницы, способной вот так командовать королем.

Это ужасно, кажется, во Франции нет других дел, кроме как разбираться с мадам Дюбарри и мимолетными увлечениями короля! Став хозяйкой положения после одной-единственной фразы, брошенной дофиной на приеме, мадам спокойствия вовсе не приобрела. Но если раньше ее тревожило третирование двора, то теперь мадам всерьез переживала из-за своих отношений с королем, вернее, его отношения к другим женщинам.

Проблемы

У Луи Августа оказались проблемы, причем в том, где Антуанетта совершенно не ожидала. Шли день за днем, но не только в первую ночь, а и во все следующие ничего не происходило, она оставалась девственницей.

Мария-Антуанетта в который раз пролежала половину ночи без сна. Вокруг столько разговоров о страсти, о любовных утехах, столько рассказывается анекдотов, отпускается шуток… а она снова спала одна. Собственно, как всегда. Сколько можно ждать выздоровления Луи, не проще ли ему один раз перетерпеть боль и стать полноценным мужчиной и мужем? Но стоило заговорить на эту тему, супруг дернул головой и выбежал вон, словно она сказала что-то совершенно неприличное.

Дофину захлестывала волна обиды и горечи. Ну почему она должна вымаливать внимание мужа, уговаривать его попробовать еще раз или решиться на небольшую операцию?! Разве ее вина, что у него недостаток? Униженная девушка почти каждый вечер обливалась слезами. А вчера услышала, как за ее спиной одна из придворных дам тихонько сказала другой, что они с дофином друг дружки стоят, любая другая на месте «этой австриячки» давно завела бы любовника. Вспомнив об этом, Антуанетта снова расплакалась, любовники есть у всех, но заведи такового она, тут же поднимут крик. И так вон косятся из-за дружбы с братьями супруга, даже пускают гадкие сплетни. Собственно, автора сплетен она прекрасно знала, фаворитка короля нашла способ отомстить дофине за долгое третирование.

Муж предпочитает ее обществу столярные занятия, а ласкам – мирный сон после сытного ужина? Пусть! Она не собирается сидеть и плакать от унижения и горечи. И выпрашивать его внимание или ласки тоже не собирается. У нее будут свои интересы.

Антуанетта вспоминала домашние спектакли и танцевальные вечера. Вот чем надо заняться. Пусть Луи спит, она будет танцевать!

Король соизволил обратить внимание на дофина и дофину, но вовсе не потому, что заинтересовался будущим Франции, а потому что нашептала в уши Дюбарри. Антуанетта не собиралась приглашать ее на свои спектакли или танцевальные вечера, дофина сдержала слово, данное Мерси, что не скажет больше фаворитке ни единой фразы. Но Дюбарри злилась не только поэтому. Антуанетта была куда моложе и интересней. Живая, подвижная, красивая, кажется, не ведающая опасностей, веселая… она могла бы запросто затмить фаворитку, если бы пожелала. Но они мало пересекались, у дофины был свой, более молодой, круг, в том числе и поклонников.

Дюбарри не выдержала и наговорила гадостей королю, мол, эту рыжую девчонку скоро станут тискать по углам Версаля. Людовик внимательно пригляделся к любовнице, раньше Дюбарри злилась, когда король менял ее на другую, теперь злость была иной, фаворитка явно чувствовала силу юной дофины. Что она там говорит о тисканье по углам? Но супруга Луи так молода, она очаровательный ребенок, не больше, какие углы? Если они и есть, то только на костях у девчонки…

На следующий день, вспомнив вечерний разговор, Людовик присмотрелся к Антуанетте и был просто потрясен. Как это он умудрился пропустить взросление такой очаровательной девушки? Из не оформившегося птенчика, какой дочь Марии-Терезии появилась во Франции, дофина превратилась в красивую молодую женщину, подвижную, как ртуть, с изумительными фиалковыми глазами, капризно изогнутыми губками, стройным станом и очень красивыми руками. Теперь шея уже не казалась слишком длинной и тонкой, напротив, ей придавала особую красоту осанка Марии-Антуанетты, и ростом девочка тоже подтянулась…

Красоту юной дофины оценил не только король, вокруг нее действительно вились воздыхатели. Интересно, куда же смотрит Луи? Этот увалень может просто проспать собственную супругу. Кстати, почему у них до сих пор нет детей? Людовик твердо решил поинтересоваться этим вопросом, причем сделать это у самой Антуанетты.

Чтобы задать столь щекотливый вопрос, король отправился в покои снохи, не предупреждая об этом фаворитку. Из комнат слышались веселые голоса и смех, дофина была явно не одна. Слуга собрался доложить хозяйке о неожиданном госте, но Людовик прижал палец к губам, ему хотелось послушать, есть ли там Луи и о чем говорит молодежь.

Голоса внука дед не услышал, а вот внучка наставляла кого-то:

– Нет, нет! Вы неверно поете, мсье Глюк не одобрил бы такого ритма. Надо вот так! – она напела своим прелестным голоском какую-то мелодию.

Тот, кому дофина давала наставления, попробовал повторить, получилось несколько хуже, но король с изумлением узнал голос младшего из внуков, брата Луи, графа д’Артуа. Два внука Людовика – Станислав, граф де Прованс и Карл, граф д’Артуа, недавно женились на сестрах Савойских – Луизе и Марии-Терезе. Это хорошо, что братья дружны. Увальню Луи, конечно, трудно угнаться за своей быстрой женой, но пусть хоть учится у младших братьев.

Однако королю стоять под дверью, даже по собственному желанию, как-то некрасиво, и Людовик вошел. Веселье немедленно прекратилось, видно, у них шла репетиция какого-то спектакля, а верховодила явно Антуанетта. Быстро окинув взглядом комнату, король удивился отсутствию Луи.

– А где Луи?

Антуанетта пожала плечами:

– Спит, как всегда.

– «Как всегда?»

– Да, он не засиживается подолгу вечерами и не участвует в наших спектаклях.

Чтобы как-то замять возникшую с его появлением неловкость, Людовик принялся расспрашивать о том, что за спектакль они готовят, и быстро понял, что в отношении заводилы прав, здесь действительно верховодила Антуанетта. Но его насторожило не это, а то, какими влюбленными, даже горячечными, глазами смотрел на жену Луи его младший брат д’Артуа. Он недавно женился, но явно влюблен в дофину.

– А где ваша супруга, Карл?

– Тоже спит, – рассмеялся граф, – но только не с Луи.

Вокруг раздался смех. Людовик, оценивший шутку внука, смеялся вместе со всеми. Но было уже поздно, и молодежь поспешила разойтись. Король несколько задержался, ему хотелось поговорить с безумно похорошевшей и такой незнакомой дофиной. У Луи красивая жена, как он может спать, когда вокруг Антуанетты вьются другие? Людовик вдруг вспомнил, что именно вызвало его интерес к Антуанетте: Дюбарри принесла сплетню о ее романе с Артуа и о том, что дофина скоро начнет заниматься любовью прямо на лестницах Версаля.

Людовик имел большой жизненный опыт и прекрасно знал, что лучший способ заставить человека отвечать честно – это задать вопрос неожиданно и не позволить размышлять над ответом. Потому едва за гостями дофины закрылись двери, поинтересовался в лоб:

– Говорят, у вас связь с Карлом? Вы не боитесь, что Луи обидят сплетни?

– Я ничего не боюсь, я девственница!

Фиалковые глаза смотрели прямо и с вызовом. Растерялась не дофина, растерялся король:

– Как… девственница?

Антуанетта пожала плечами:

– Вы полагаете, что можно стать женщиной, если муж спит ночами в своей спальне?

– Можно, – усмехнулся король, – только от другого, но я бы этого не хотел. Я поговорю с Луи.

– Не стоит этого делать, сир, он может решить, что я пожаловалась.

Чуть подумав, Людовик кивнул, это действительно выглядело бы жалобой жены на мужа.

– Я подумаю, что можно сделать. Но вы будьте осторожны, сплетни легко пустить, но очень трудно опровергнуть.

– Особенно пущенные мадам Дюбарри?

Если бы она не упомянула имя любовницы, король был бы полностью на ее стороне, но такая оплошность дорого стоила Марии-Антуанетте. Людовик ничего не рассказал о вечерней беседе фаворитке, да и никому другому, но и помогать дофине тоже не стал. Антуанетта так и осталась девственницей.

Король Людовик не слишком любил вникать в чужие проблемы, считая, что каждый должен решать свои. А уж долго размышлять над ними не собирался и вовсе. Потребовала Дюбарри, поговорил с дофиной, этого достаточно. Они не маленькие дети, сами договорятся.

Жизнь королевской семьи так и продолжилась: король развлекался с мадам Дюбарри, которая снимала и назначала министров, его внук Луи Август вытачивал что-то на станке, читал умные книги, наедался на ночь и сладко спал в своей постели вместо того, чтобы обнимать жену, а его супруга Антуанетта с утра до вечера придумывала себе развлечения и занятия от скуки.

Но никакие веселые занятия: театральные постановки, катания на санях или прогулки, танцы до упада, карточная игра не могли заменить одного – полноценной супружеской жизни. Ведь ее привезли во Францию с главной целью – рождения наследника престола, будущего дофина. А как можно родить, если супруги видятся лишь днем и прилюдно? Судьба, а вернее мать, дала ей мужа, совершенно негодного ни для того, чтобы быть королем, ни для того, чтобы стать даже просто мужем! Но если королем Луи мог и не стать, то супругом он уже числился, следовало исполнять супружеские обязанности. А как раз вот это не получалось. Дело оказалось не в полноте или нерешительности дофина, а в небольшом физическом недостатке, не позволяющем ему полноценно исполнять эти самые обязанности и легко устранимом с помощью скальпеля.

Сначала Марию-Антуанетту просто задевало то, что супруг уходит к себе, пожелав покойной ночи, вместо того чтобы провести время у нее в постели. Но дофина была слишком юной и не слишком горячей по натуре, чтобы настаивать на объятиях, ей хватало дневных хлопот и развлечений. Правда, приходилось оправдываться перед матушкой, решительно требующей, чтобы дочь оказывала мужу гораздо больше знаков внимания. Мария-Терезия, помнившая собственный бурный медовый месяц и немедленную беременность, была уверена, что дочь не прикладывает достаточно усилий и сама не горит желанием, чтобы стать если не матерью, то хотя бы женщиной.

В этом сказалось воспитание девушки, ее учили вести приятные разговоры, танцевать, улыбаться, быть обворожительной днем, но не сочли нужным объяснить, что же происходит между мужчиной и женщиной ночью и как это должно быть. А спросить оказалось не у кого, не пойдешь же за советом к ненавистной Дюбарри? Сестры супруга, с которыми подружилась дофина, сами были девами и опыта в подобных делах не имели.

Конечно, Мария-Антуанетта знала в принципе, что и как, но никто же не сказал, что в неудачах супруга виновата не она, а короткая уздечка у мужа и недостаточно горячий темперамент, чтобы ее просто оборвать в пылу страсти. В результате бедолага, раз за разом пытавшийся сделать Антуанетту хотя бы женщиной, терпел фиаско и поспешно удалялся, низко опустив голову и покраснев до корней волос. Это было ужасно!

Постепенно и он, и она предпочли просто прекратить мучительные попытки. Прошло три года после свадьбы, а дофина все еще была девственна.

Возможно, даже это ее не слишком смутило бы, не живи бедняга в Версале. Вокруг все вздыхало, лепетало, говорило, кричало о любви и сладострастных объятиях, а она не знала даже простых супружеских ласк! Марии было уже восемнадцать, самое время любить и быть любимой, но супруг предпочитал ее обществу охоту, возню с хитроумными замками, ремонт и изготовление мебели и умные беседы по экономике и истории. Луи Август был тяжеловесным, очень трудолюбивым, страшно нерешительным и робким. Смущался и не любил ни светских развлечений, ни блестящих разговоров, не мог продемонстрировать искрометный юмор или большие познания.

Если бы король Людовик внимательней пригляделся к внукам, он без труда понял, что из троих братьев меньше всего на роль будущего монарха годился именно Луи. Но Людовику было некогда, его с головой занимали проблемы с любовницами и восстановление собственных гаснущих мужских сил, которых пока больше чем достаточно, но уже не столько, как раньше, к тому же король давно пресытился ласками и просто не знал, чем себя еще развлечь. Не скатываясь в оргии, трудно столько лет оставаться блестящим, неутомимым любовником. Деду было не до внуков.

Зато до зятя оказалось Марии-Терезии. Императрица, страшно обеспокоенная проблемами дочери, обратилась к врачу. Оказалось, что эта проблема легко разрешима. Таким страдают многие юноши, но уздечка либо рвется сама в порыве страсти, либо подрезается ножом хирурга. У подавляющего большинства происходит первое, изредка приходится применять второе.

В Версаль полетело очередное секретное послание императрицы королю, а вернее, заботливой обеспокоенной матери деду. Дед, у которого подобные проблемы оказались в далеком прошлом, не понимал ни внука, ни забот, но к просьбе прислушался.

Однажды утром в спальню молодоженов явился придворный врач. Луи Август поспешно ретировался, а дофина была подвергнута тщательному медицинскому осмотру, в результате которого королю доложено, что она все еще девственница.

Людовик обомлел: внук так и не сделал Антуанетту настоящей женой?! Хорошо, что у императрицы Марии-Терезии хватало выдержки, чтобы не требовать расторжения брака, а у дофины благоразумия не завести себе любовника.

На беседу был вызван внук. Но сначала состоялся спор с мадам Дюбарри. Услышав о проблеме, любовница просто пожала плечами:

– В чем дело, месье? Отведите его в бордель.

На мгновение король просто потерял дар речи. Дюбарри рассмеялась:

– Ну, не ведите сами, отправьте с кем-то. Или пригласите пару красоток из борделя в Охотничий Домик и отправьте туда внука. Он вернется оттуда мужчиной, и ему очень понравится спать с дофиной, уверяю вас!

Возможно, было и так, но король вдруг подумал о том, что если внук с такого возраста станет пользоваться услугами красоток борделя или им подобных, то пресыщение наступит куда раньше, чем даже у него самого. В конце концов Людовик завел себе первую фаворитку лишь после того, как супруга, родив десятерых детей, вдруг объявила, что ей надоело удовлетворять короля и быть беременной, и отказала ему в месте подле себя в спальне. Обидевшись, Людовик бросился в любовную круговерть и не мог остановиться до самой старости. Он не желал такой судьбы внуку, но делать что-то надо…

Людовик шел к деду, как на Голгофу, прекрасно понимая предмет предстоящей беседы, ведь его тоже обследовал врач и отклонений не заметил. Да и как можно было заметить такое у невозбужденного мужчины?

Но король схитрил, он позвал внука на охоту. Сам Людовик из-за все возрастающей слабости уже не ездил верхом, и внука тоже позвал к себе в карету. Немилосердно трясло, приходилось обеими руками держаться за поручень, разговаривать трудно, потому обменялись лишь несколькими фразами по поводу предстоящего загона.

Охота получилась так себе, но когда уселись передохнуть, Людовик завел разговор об интересах внука, спросив, чем тот увлекается. Сначала Бэри привычно мямлил, но потом разговорился, и король с изумлением узнал, сколь многим увлекается Людовик, какие у него замечательные руки, какие собраны коллекции, какие обширные интересы… К сожалению, в список этих интересов не входила дофина.

У деда хватило такта не интересоваться вопросами интимных отношений, он только спросил:

– А чем увлекается дофина?

Бэри махнул рукой:

– Пляшет вместе с Артуа и подругами.

– Вам это не интересно?

– Мне? Нет, месье, не интересно. Я не умею плясать.

– Мой друг, – дед, кажется, впервые за столько лет назвал внука не Бэри, а другом, отчего дофин даже вскинул на него глаза, – вам нужно постараться увлечь ее хотя бы какими-то своими интересами и заинтересоваться ее. Пусть не танцевать, но хотя бы присутствовать на вечерах. Изредка, – ожидая возражений, быстро добавил король.

– Чем я могу заинтересовать дофину? Она не любит чинить замки или работать вместе с каменщиками.

– Книгами, своими знаниями… Вы должны быть как можно больше времени вместе.

– Мы и так вместе, – поморщился внук, понимая, что разговор все же движется к крайне неприятной ему теме.

Чувствуя, что возникший доверительный тон вот-вот сойдет на нет, Людовик спросил откровенно:

– Вам не нравится дофина? Она похорошела в последнее время, стала женственной и очень соблазнительной.

– Нравится.

– Тогда в чем дело, друг мой? Врач сказал, что у вас все в порядке.

– Не все. Но я справлюсь. Нужно только время, – вскинутые на деда глаза молили оставить его в покое, дать возможность решить все самому.

Король Людовик очень не любил, когда его просили о чем-то таком, чего он не может сделать или обещать, он ненавидел настаивать, в этом внук пошел в деда. Но черта характера, едва проявлявшаяся у Людовика XV, у внука приобрела гипертрофированные размеры, Людовик Август был патологически нерешителен.

Дед смутился:

– Да-да, конечно!

На этом воспитательная беседа закончилась, оставалось ждать, когда наконец внук решится, но король возвращался с охоты с чувством выполненного долга.

Поэтому ли или невольно, но дофин и дофина действительно стремились лучше узнать друг друга. Никогда не интересовавшаяся чтением, тем более серьезным, Антуанетта неожиданно принялась за историю Англии, а дофин согласился посетить вместе с ней оперу и даже попытался взять несколько уроков танцев. Глядя, как муж старательно пытается попасть в такт музыке и при этом наступает на ноги обучавшему его танцору, Антуанетта с трудом сдерживала улыбку и даже аплодировала. Она поняла, что во избежание насмешек со стороны все того же противного Станислава Луи лучше сидеть на стуле, пока другие танцуют.

Самого Станислава, пытавшегося насмехаться над братом, Антуанетта ловко поставила на место, да так, чтобы слышал Луи. Граф Прованс принялся изображать, как неуклюже движется дофин, тогда дофина ахнула:

– Граф, мне кажется, за последнюю неделю вы еще больше растолстели! – она критически оглядела его и мужа и покачала головой. – Вы стали куда толще Луи. Осторожней, так можно превратиться в бочку. Бедная Жозефа, вы стали слишком велики для нее, можете и раздавить.

У Станислава перехватило дыхание, дерзкую речь дофины слышал только ее муж, глаза которого явно заблестели от удовольствия, но все равно это было откровенным оскорблением. Справившись с собой, граф ответил так же дерзко:

– Зато вы стали совершенной щепкой!

Но Антуанетта уже имела опыт словесных перепалок с гораздо более острыми на язычок соперницами, а потому не растерялась. Она чуть покачала юбками, демонстрируя свою грациозность, с удовольствием провела руками по тонкой талии и дерзко объявила: