Текст книги "Клеопатра"

И все равно он без конца оглядывался на дворец, ища глазами Клеопатру. Царицы не было видно. Цезарь мрачнел все больше, единственная необычная женщина, которую он встретил, оказалась такой же, как остальные. Прав Марк Антоний, утверждающий, что женщины годятся только для спальни и для рождения детей!

Корабли готовы к отплытию, несколько из них даже вышли в море, оставалось только отправиться последним двум с самим Цезарем на борту, еще немного, и сменится ветер, тогда в море снова не выйти целых полгода, а консул тянул и тянул. Но все имеет свой конец, закончились и сборы.

Цезарь послал узнать, не вернулась ли Клеопатра. Сообщили, что нет. Вздохнув, он направился по длинному пирсу к стоявшему кораблю, и вдруг словно чтото остановило. Оглянувшись, Цезарь увидел спешившую следом Клеопатру.

Подошла, с трудом дыша от быстрого шага, молча прижалась к его груди и тихо, чтобы не было слышно остальным, произнесла:

– Я буду ждать тебя… Всю жизнь… Иди, тебе пора!

Оттолкнула обеими руками, резко развернулась и поспешила прочь. А Цезарь остался стоять, глядя ей вслед. Догонять нельзя, иначе он действительно не сможет уплыть. Стройная фигурка, которую не портил даже выступающий живот, удалялась по пирсу. Чувствуя, что еще немного и он не выдержит, Цезарь бросился на корабль:

– Поднять паруса!

Глядя на выходившие мимо Фаросского маяка в море два последних римских корабля, Клеопатра тихо вздохнула:

– Я рожу тебе сына, Цезарь, и сама приплыву в Рим! И тогда посмотрим, сумеешь ли ты отказаться от меня…

Хармиона покачала головой: бедная девочка совсем потеряла голову изза этого старого развратника. Где это видано, чтобы царица Египта рожала ребенка от любовника и не скрывала этого?! Да еще и сама навязывалась римлянину!

Уплыл и ладно, может, забудет? Время лечит все, тем более сердечные раны.

БЕЗ ЦЕЗАРЯ

Несколько дней Клеопатра попросту валялась на ложе, не желая никого видеть и ничего делать. Даже излюбленную ванну не принимала.

Сквозь полудрему она услышала, как по спальне, нарочито громко топая, прошла Хармиона. Натянув на голову покрывало, Клеопатра попыталась отвернуться, но Хармиона сдаваться не собиралась. Резко сдернув с окна закрывающий свет занавес, она так же решительно стащила со своей хозяйки и покрывало:

– Вставай!

– Отстань! Не хочу!

– Вставай, я сказала!

Клеопатра разозлилась. Конечно, Хармиона заменила ей мать, но кто позволил служанке, даже благородной крови, так разговаривать с царицей?!

– Как ты смеешь?! Я прогоню тебя!

Хармиона стояла, уперев руки в бока и держа в правой покрывало:

– Ты можешь хоть продать меня на невольничьем рынке, но только после того, как встанешь и примешь ванну! Посмотри, на кого похожа?! Словно дохлая рыба на берегу!

Клеопатра распахнула глаза:

– Хармиона…

– Что Хармиона?! Любовник от нее сбежал… Да если бы он тебя сейчас увидел, то пожалел бы, что вообще связывался! – И вдруг безо всякого перехода заговорщически сообщила: – Я велела приготовить твою любимую ванну из молока. Иди уж…

Клеопатра со вздохом поднялась. По пути она скосила глаза на большое зеркало, стоявшее в углу. Изображение заставило царицу замереть. И это она?! Всклоченная, помятая тетка! Хармиона с ухмылкой подтолкнула свою любимицу в спину:

– Вотвот… размазня.

После того как ванна была принята, массаж сделан, волосы уложены, глаза накрашены, а кожа сияла после маски и разных притираний, одевая Клеопатру, Хармиона поинтересовалась:

– Прогонять меня будешь?

Та сверкнула глазами:

– Не дождешься! Мучайся со мной дальше!

Служанка делано вздохнула:

– Да видно придется…

Рабыни прекрасно знали, что такой тон позволителен только Хармионе, воспитывавшей Клеопатру с самого детства. Преданная женщина всю свою жизнь посвятила царице и готова отдать последнюю каплю крови ради нее, если бы понадобилось. Но к чести Хармионы, она никогда не злоупотребляла своим влиянием на Клеопатру и прекрасно понимала, когда и как можно с ней разговаривать. Никто не мог упрекнуть царицу в вольном обращении с ней служанки, разве что ближние рабыни иногда краем уха слышали перебранки, подобные утренней, но на то они и рабыни, чтобы молчать…

Клеопатра словно проснулась. Случившегося не воротишь, Цезарю действительно пора уплывать в Рим, а ей заниматься делами в Александрии.

К счастью, дела закрутили настолько, что времени на раздумья днем не оставалось совсем. Толку от малолеткимужа никакого, приходилось во все вникать самой. Снова и снова она решала, где сначала чинить дороги, стоит ли отправлять караван за финиками в Иудею, сколько денег выделить на ремонт маяка, покроют ли все расходы казны налоги будущего года, если их немного понизить, чтобы было меньше недовольных… Конечно, все докладывали советники, выполняли тоже они, но царица считала своим долгом совать нос в любые дела Египта, на то она и царица.

Но приходила ночь, и мысли о Цезаре возвращались… Где он, как он, с кем он? Последнее было самым болезненным. Однажды Клеопатра даже села на ложе, сообразив, что задержи она римлянина еще немного, тот снова не смог бы уплыть, потому что ветер сменился! И тогда ему поневоле пришлось бы жить в Александрии еще полгода!

С досадой закусив губу, Клеопатра встала, чтобы подойти к окну и убедиться, что ветер действительно сменился. И тут снова увидела себя в зеркале… Живот уже заметно выпирал, от стройной фигурки остались одни воспоминания, она сильно поправилась. Ойой! Хорошо, что Цезарь уплыл, любоваться вот такой гусыней вряд ли кому понравится…

Во дворце суета, хотя ничего страшного не происходило, просто Клеопатра рожала. Малолетний муж сидел в соседней комнате и пытался делать вид, что волнуется. Несколько дней назад он великодушно пообещал признать ребенка своим. Какоето время Клеопатра молча таращилась на Птолемея, а потом фыркнула:

– Нужно мне!

– Нужно! – отозвалась Хармиона. – Этот ребенок – наследник трона, тебе нужно, чтобы царь признал дитя своим.

Конечно, все вокруг прекрасно понимали, чье это дитя, единодушно осуждали Клеопатру за связь с римлянином, но не больше. За прошедшие месяцы в Александрии не просто установилось хрупкое равновесие, стало понастоящему спокойно. Молодая царица распоряжалась толково, старалась, пусть и ценой собственных убытков, не допустить голода и волнений, чем могла помогала. Народу в общемто все равно, с кем спит царица в своей спальне, а в остальном Клеопатра вела себя как хорошая хозяйка большого дома по имени Египет.

А еще как живое воплощение Изиды. Ей пришло в голову объявить, что будущий сын зачат от погибшего Птолемея XII. Возразить никто не посмел.

Пока Птолемей XIII клевал носом в уголке, размышляя о странностях своей сестрыжены, та родила сына, как и обещала Цезарю. Говорят, что дети в первые минуты жизни обязательно похожи на своих отцов. Новорожденный мальчик был копией уплывшего римлянина и ничуть не напоминал увальня Птолемея XII. Клеопатра выглядела победительницей.

Повитуха, принимавшая роды, вынесла ребенка Птолемею:

– Поздравляю с сыном, ваше величество.

Все замерли: одно дело говорить, что примешь чужого малыша, и совсем другое – сделать. Птолемей взял на руки тугой сверточек:

– Я принимаю тебя… – на мгновение снова воцарилось молчание, какое имя назовет царь? – … Цезарион!

Клеопатра шумно выдохнула, пробормотав: «Хороший мальчик…». И только Хармиона поняла, что речь шла не о сыне, а о муже.

Но малышу дали и обычное наследственное имя Птолемей, ведь все в роду Птолемеев были Птолемеями…

Египет праздновал рождение царевича. У египтян считалось, что сыновья царицы рождаются от бога Гора, а в чьем обличье тот придет в спальню правительницы, не столь уж важно. Обычно это бывал муж царицы, но если муж так молод, то мог постараться и ктото другой. Хитрая Клеопатра объявила, что ребенок был зачат от предыдущего царя, утонувшего Птолемея XII. Египет принял такое объяснение.

Пиры по поводу рождения наследника продолжались целый месяц, хотя поговаривали, что раньше праздновали и дольше. Немыслимое количество подарков царевичу и его матери, бесконечные приемы, необходимость улыбаться, соглашаться, благодарить за пожелания ее сыну утомили даже Клеопатру.

Она раздавала милости налево и направо, кормила и поила, сорила деньгами, и мало кто знал, что каждый вечер царица дотошно требовала отчета о потраченном. Это только казалось, что Клеопатра не знает счета деньгам, в действительности цепкости молодой царицы могли позавидовать банкиры Дельты. Она тоже быстро научилась давать в долг, видеть выгоду в выдаче разрешений, назначений на посты и своего собственного благоволения. Ай да царица! – дивились все вокруг. Оказалось, что Клеопатра вполне способна править и без опекунов. Птолемей Авлет не зря столько лет держал юную дочь рядом, она сумела заметить то, что проглядел отец, и имела хватку куда более сильную, чем у него!

Среди прочих милостей в честь рождения сына Клеопатра решила даровать жизнь нескольким преступникам. Правда, заранее были отобраны те, кого можно помиловать, не выпускать же на волю настоящих убийц. К царице привели провинившихся не зверствами, но очень сильно, это были рабы, так или иначе оскорбившие своих хозяев.

Клеопатра вышла к ним в прекрасном настроении. Она не привыкла когото жалеть, прекрасно зная, что никто не пожалеет ее, но сейчас твердо решила даровать жизнь. Перед царицей стояли шестеро рослых, сильных мужчин, решено было не оскорблять взор правительницы показом оборванных и тщедушных.

– В чем виноват этот?

– Он оскорбил своего хозяина, царица.

– А этот?

– Этот ударил начальника. А этот возводил хулу на нашего умершего царя.

– А вот этот?

Кивнув на человека, с которого можно было лепить скульптуры Геракла и Аполлона в равной степени, эпитроп – управляющий делами – усмехнулся:

– А этот склонял к сожительству жену своего хозяина.

У царицы чуть приподнялась бровь:

– Только склонял?

Раб хмыкнул:

– Конечно, не только! Иначе с чего бы злиться старому уроду?

В другое время Клеопатра даже слушать дальше не стала, наглость раба равнялась его красоте. Но сейчас почемуто хотелось быть милостивой. Как там говорил Цезарь? Нужно уметь прощать даже своих врагов? Перед ней стоял не враг, но человек, покусившийся на жену хозяина. Хотя кто знает, может, она и сама была не против?

Размышляя над этим, царица прошлась вдоль стоявших и снова остановилась перед приговоренным соблазнителем.

– Чего ты хочешь больше всего?

Любому ясно, что это просто игра в милость! Жизнь сохранит, кому пожелает, зачем спрашивать?

Но глаза осужденного смотрели прямо и почти вызывающе.

– Провести ночь с тобой, царица.

Вокруг ахнули! Уже за одно это дерзкое слово его следовало казнить, а ведь Клеопатра явно собиралась помиловать. Но глаза царицы неожиданно блеснули чуть лукаво:

– Вот как? Хорошо же, выбирай: помилование сегодня или ночь со мной и казнь завтра!

Ее голос прозвучал неожиданно звонко, хотя вообщето был довольно низким и грудным. Клеопатра прекрасно понимала, что он ответит: «А можно и то, и другое?». И знала, что скажет сама: «Кто хочет все, не получит ничего! Тебя казнят немедленно!».

Но он ответил неожиданно:

– Ночь с тобой.

Осужденного усиленно пихал стоявший рядом страж, шипя:

– С ума сошел?! Это же царица!

Тот усмехнулся:

– Потому и хочу ценой жизни провести ночь с ней, другие у меня были и без этого!

Теперь у Клеопатры не было пути к отступлению, слишком многие слышали их разговор. Но она не привыкла отступать, вскинула голову, усмехнулась:

– Не пожалей… Приведите его ко мне вечером.

В носилках Хармиона принялась укорять:

– Вот к чему было в такое ввязываться?! Кто тебя тянул за язык? Хочешь, я прикажу дать ему яд в обед?

Клеопатра ошалело посмотрела на свою кормилицу и помотала головой:

– Неет… он был честен, я должна быть тоже!

Немного погодя она вздохнула:

– Только бы Цезарь не узнал…

– Ты думаешь, твой Цезарь блюдет там верность?! Да у него женщин, что песка в море! Да он бабник всем известный! Да у него каждую ночь другая!

Клеопатра вдруг расхохоталась:

– Тыто откуда знаешь?

– А от чего у мужчин плешь?

– Что?

– Я тебе давно говорила, что у мужчин плешь бывает либо от ума, либо от сна на чужом ложе!

– У него от ума.

– Ага! Только ум этот ниже пояса! Знаю я этих плешивых, знаю!

Хармиона была непреклонна, такие споры с ней доставляли Клеопатре особое удовольствие, потому что царице прекрасно известно, что в действительности Хармиона – девственница и никогда не испытывала мужской ласки ни от плешивых, ни от волосатых. Никакие попытки убедить ее в прелести ночных объятий не удавались, служанка стояла на своем: все мужчины одинаковы и среди них нет ни одного достойного внимания Клеопатры!

Правда, Хармиона снисходительно относилась к ночным похождениям своей госпожи, считая ту просто слабой к мужскому вниманию. Но всякий раз выговаривала. По ее словам выходило, что в мире пока не нашлось любовника, достойного ее любимицы.

Цезарь знал о ворчании служанки и посмеивался над ней, иногда даже охальничал. То приглашал посветить, пока он станет искать «коечто» у своей возлюбленной, то прикладывал руку служанки к своему причинному месту, интересуясь, как по ее мнению, готов ли он к деяниям на ложе? Хармиона плевалась, смущенно отводила глаза и краснела. Цезарь в ответ хохотал.

Хармиона заглянула в лицо Клеопатре:

– Ты и правда не хочешь, чтобы я приказала его отравить?

– Нет!

– Ну, смотри…

Но спокойствия служанки хватило ненадолго, немного погодя она принялась ворчать себе под нос. Клеопатра прислушалась.

– Докатилась… спать с преступниками… требуя за это их жизни…

– Что ты бормочешь? С какими преступниками?! Это всего лишь раз, да и то неизвестно, что получится!

– Замуж тебе пора понастоящему, вот что! – не вынесла своих мучений Хармиона.

– Я замужем!

– Ага, за этим малолетним лентяем? Тебе нужен нормальный муж, чтоб глупостями не занималась!

– Найди.

Такие перепалки между ними были нередки, правда, происходили только, когда не слышал никто другой. Позорить госпожу своим ворчанием Хармиона не стала бы даже под страхом смерти. Клеопатра относилась к грубоватым поучениям своей наставницы спокойно и даже разговаривала в том же тоне.

Уже в ее покоях Хармиона принялась выговаривать снова, словно продолжая прерванный разговор:

– Кто путный на тебе женится, зная, что ты спишь с кем попало?!

– С кем я сплю?! После Цезаря у меня не было мужчины!

– А вот что скажет народ после твоей сегодняшней выходки? Аа… не знаешь?! А я знаю. Скажут, что царица Египта берет на ложе мужчин и взамен требует их жизни! – Хармиона стояла, уперев руки в бока.

Мгновение Клеопатра смотрела на нее, вытаращив глаза. А ведь Хармиона права, действительно скажут. Потом тряхнула головой и даже ножкой притопнула:

– Ну и пусть болтают, что хотят! Проследи, чтобы этого… привели вечером! Царица Египта недосягаема для сплетен!

– Еще как досягаема…

Но ворчала служанка недолго, теперь она озаботилась только тем, чтобы осужденного хорошенько вымыли и накормили, и постаралась разузнать, не болен ли тот дурной болезнью.

Оглядывая мужчину перед тем, как впустить его в спальню своей госпожи, Хармиона чуть хмыкнула: этот ей понравился куда больше Цезаря, во всяком случае, плеши у него не было! Ну и что, что римлянин умный? Его ума хватило только, чтобы бросить Клеопатру беременной и не вспоминать столько лун. Эх, Клеопатре хорошего мужика бы на ложе, а с Египтом она управится и без помощи лысеющих умников!

Нет, Хармиона ничего не имела против Цезаря, тем более девочка была с ним счастлива, но у римлянина жена и он стар для Клеопатры. А молодые глупы…

Чего собственно Хармиона цеплялась к залысинам Цезаря, она не могла бы объяснить сама, просто больше не нашла к чему. Если честно, то ей самой нравились тонкие черты умного лица, сухощавость любовника Клеопатры, а придиралась она скорее для порядка.

БЕЗ КЛЕОПАТРЫ

Фаросский маяк еще не успел скрыться из глаз, а Цезаря словно подменили. Легионеры радовались: перед ними снова был прежний Цезарь, решительный, деятельный, уверенный в себе.

Старый легионер сидел, привалившись спиной к большому ящику, и начищал оружие. Рядом пристроился новичок, видно взятый Цезарем из александрийцев. Ему очень хотелось расспросить бывалого о прежних победах, о доблести легионов Цезаря, о его удачливости и умении побеждать даже малыми силами. Новичок кивнул на богато украшенную рукоять меча собеседника:

– Гдето смог добыть после боя?

Тот покачал головой:

– Нет, это подарок консула.

– Консула? Консул дарит такое дорогое оружие своим солдатам?

– Дарит. Но он никогда не называет нас солдатами.

– А кем?

– Соратниками, – бывалый легионер поднял вверх палец, подчеркивая значимость слов. – Понял, мы его соратники!

– И… я могу получить… вот такое?

Легионер с насмешкой оглядел довольно тщедушную фигуру новичка и вдруг кивнул на самого консула, стоявшего на носу триеры:

– Смотри, вон стоит Цезарь. Как ты мыслишь, он силен?

– А зачем ему быть сильным? Для битвы есть легионеры, он должен командовать.

– Дурак! – с чувством произнес слышавший разговор другой старый воин. – Если легион на марше, кто впереди всех? Цезарь! Пешком и без всяких там шапок. Его выносливости может позавидовать любой. Цезарь не боится ни жары, ни холода, ни дальних дорог, ни вражеских мечей!

– Есть у него, правда, своя странность…

– Какая? – глаза новичка перебегали со стоящего Цезаря на говоривших товарищей, хотелось полюбоваться таким замечательным военачальником, но он боялся пропустить хоть слово о консуле.

– Добрый слишком…

– А… это плохо?

Первый легионер вздохнул:

– По мне так да. Всех попавших в плен отпускает.

– Как это?

– А вот так, сказано же, что добрый! – в голосе легионера слышалась даже досада. – Но уж если человек снова берется за оружие против него, то пощады не жди!

– Ух ты…

– А… ты думал, что абы куда попал? Нет, брат, у Цезаря хоть и строго, зато порядок. Зато ему везет, рискует консул и всегда выигрывает. Фортуна на его стороне!

Новичок не очень понял, почему строго и порядок противопоставляются, но ему понравилось.

В верности рассказов о доброте и милости Фортуны новенький смог быстро убедиться сам.

Консул отправился из Александрии не в Рим, а совсем в другую сторону – воевать против боспорского царя Фарнака. В этом был свой резон. Поняв, что в Риме разлад и решив использовать его в своих целях, Фарнак поспешил вернуть захваченные Помпеем земли. Этого Цезарь допустить никак не мог. Его война с Помпеем никак не касалась завоеваний Республики, и гибель второго члена триумвирата вовсе не означала, что Цезарь отдаст и его завоевания.

Фарнак чувствовал себя уверенно, в его распоряжении была страшная сила – боевые слоны! А еще невиданное оружие – боевые колесницы с прикрепленными к ободам колес острыми клинками. Если честно, то легионеры и сам Цезарь в первые минуты испытали ужас при виде блестящих клинков, но справиться со страхом удалось быстро, а слоны испугались большого количества полетевших в них камней из пращей, сдали назад, основательно потоптав собственных солдат.

В результате победа получилась быстрой и довольно легкой. В Рим отправилось сообщение: «Veni, vidi, vici» – «Пришел, увидел, победил». Коротко и ясно, как в насмешку над погибшим Помпеем, который в свое время праздновал триумф изза победы над Фарнаком. Фарнаку снова удалось бежать, но его убили уже в собственном царстве.

Цезарь мог возвращаться домой победителем, уничтожен Помпей, под его властью Египет, разбит Фарнак. Он выполнил гораздо больше, чем даже рассчитывал.

Молодой легионер проявил в бою завидную храбрость и был награжден Цезарем за это дорогим оружием с золотой отделкой, а вот двум ветеранам, наставлявшим его на борту судна, не повезло: одному отрезало ноги теми самыми страшными клинками, а второго зарубили в пылу схватки. Но такова судьба легионера, не все возвращаются из боя.

После полуторагодичного отсутствия легионы Цезаря возвращались в Рим.

Он никогда не думал, что по Риму можно так соскучиться! Ведь уже столько раз уезжал и надолго, но тут впервые осознал, что без Города не может жить. При виде простых плит Аппиевой дороги защемило сердце. «Старею», – подумал Цезарь. Хотелось соскочить с колесницы и погладить эти камни руками. Не в торжественном строю на колеснице, а ногами обойти все кривые улочки Рима, вспоминая, за каким поворотом что находится… Клеопатра права: его единственная и вечная любовь – Рим и ради этого Города он готов отдать все богатства мира.

Ворота Аппиевой дороги широко распахнуты, а как же иначе – ехал триумфатор, единственный из оставшихся в живых членов триумвирата, нынешний хозяин Рима! А триумфатор крутил головой, вспоминая: вон там на углу маленький фонтанчик со всегда прохладной водой, еще мальчишкой он бегал к нему набрать воды в рот, чтобы потом выдуть на сестру Юлию, вызвав у той возмущенный и одновременно довольный визг. Там обычно сидел торговец книгами, он немыслимо задирал цену, прекрасно зная, что Гай Юлий выложит любую, но и Цезарь не промах, он отправлял покупать своего раба, а хитрый торговец намеренно подсовывал глупому рабу чтото похожее, но не то, приходилось обменивать, доплачивая еще больше.

Тесное, суетливое сердце Города – форум – привычно заполнен людьми. Там всегда толчея, даже когда нет никаких праздников или шествий, гомон людских голосов не слышен только ночью. Вообще многоголосье для Рима привычное состояние, великое множество людей, рожденных вне Города, всяк на свой лад коверкали латынь. Иногда сами римляне ворчали, что скоро послушать настоящую латынь можно будет лишь в храмах. На эти замечания обижался Цицерон, без ложной скромности считавший свою латынь образцовой.

Сейчас даже Цицерону Цезарь был несказанно рад, оратор тоже неотъемлемая часть Города. Знакомые крики, знакомые запахи, знакомая суета… Он вернулся домой, туда, где родился и вырос, где его сердце.

Цезарь пока не собирался праздновать триумф, поэтому запросто отправился к своему дому. Навстречу выбежала уже предупрежденная рабами Кальпурния, ее глаза горели радостью встречи, а он искал и не находил чтото другое. Немного погодя понял, что именно – хотелось увидеть и желание его, простое женское желание объятий и страсти. Не было, Кальпурния необыкновенно добропорядочна и скромна, она не страдала от невозможности сбросить с него одежду, впиться губами в его губы, прильнуть к его телу. А если и страдала, то очень глубоко и молча, никогда не показывая этого мужу даже ночами на супружеском ложе.

Когдато женившись, он в первую же ночь понял, что всегда будет изменять жене не потому, что она некрасива, а потому, что не чувствует в добропорядочной патрицианке желания его как мужчины. Кальпурния послушна его страсти и только… Невольно пришло сравнение с Клеопатрой, царица наверняка бы уже утащила любовника на ложе, на ходу снимая с него тунику. Даже Сервилия, и та уже потребовала бы страстного поцелуя. Но не Кальпурния…

И все же ночь он провел дома, держа супругу в объятьях. Цезарю пришло в голову, что это он виноват, не сумел пробудить в жене женщину. Может, поэтому у них нет детей? Гай Юлий решил исправить дело, и когда Кальпурния, оставшись в одной тонкой ночной тунике, направилась к ложу, Цезарь отрицательно покачал головой. Жена растерялась, он не хочет с ней спать даже после стольких месяцев разлуки? На большие серые глаза мгновенно набежали слезы, все же слухи о египетской любовнице дошли и до Рима. Услужливые болтуны постарались донести их до ушей жены Цезаря.

Но муж протянул к ней руки:

– Иди сюда.

Послушалась, не понимая в чем дело. Цезарь медленно и осторожно снял с Кальпурнии тунику, обнажив стройное тело, освободил грудь от повязки и взялся за набедренную. Дыхание Кальпурнии участилось, но не больше. Руки Цезаря пробежали по ее телу, но Кальпурния просто не знала, что делать ей самой, и поэтому чувствовала себя неуверенно. Цезарь, видно, понял, обнимая, шепнул на ухо:

– Закрой глаза и отдайся страсти.

Впервые за много лет супружества она действительно отдалась нахлынувшему чувству и получила непередаваемое наслаждение! Теперь Кальпурния поняла, о чем шепотом болтали между собой женщины, когда их не могли слышать мужчины или пожилые матроны. Именного этого удовольствия так жаждали все.

Но сам Цезарь, видно, особого удовлетворения все же не получил. Лежа с закинутыми за голову руками, он осторожно поинтересовался:

– Ты по мне не скучала?

– Скучала, – чуть растерялась Кальпурния.

– Ну, хоть когданибудь представляла, как раздеваешь меня, как ласкаешь?

Даже в темноте спальни было заметно, как покраснела женщина. Она пролепетала в ответ чтото невразумительное. Цезарь вздохнул: даже впервые пробудив в жене страсть, он вряд ли изменил ее, завтра все встанет на свои места, Кальпурния просто неспособна сгорать от желания, и обвинять ее в этом глупо.

Пробормотав: «По крайней мере, мне не наставляют рога…» – Цезарь отвернулся, прикрыв глаза. Перед ним тут же встала Клеопатра, голенькая, самоуверенная, желавшая не только дарить удовольствием его, но и получать сама.

Но египетская царица была немыслимо далеко, а ровная, спокойная Кальпурния рядом.

Совсем иначе встретила его Сервилия, эта действительно ждала именно любовника, хотя Цезарь прекрасно понимал, что надежда на богатые дары подогревала ее страсть. И все же решил чутьчуть поиграть с давней любовницей, как кошка с мышью. Он не стал привычно одаривать Сервилию, словно не догадываясь о ее мыслях. Все поведение Цезаря говорило, что он рад встрече, жаждет овладеть красавицей, но и в мыслях не держит чемто ее одарить.

Привыкшая к бесконечным подаркам Сервилия даже чуть растерялась. Кроме того, она уже не чувствовала себя такой привлекательной внешне и серьезно боялась разочаровать Цезаря. Но Цезарь и не ждал от нее юношеской страстности, зато умения и опыта Сервилии было не занимать. У Цезаря всегда найдется, кому ублажить на ложе, с Сервилией куда важнее и приятней просто беседа.

– Я хочу серьезно поговорить…

Сервилия в ответ кивнула и знаком отослала служанку прочь:

– Иди и не смей подслушивать за дверью.

Что за требование, где это видано, чтобы рабы не подслушивали?! Хотя Цезарь прекрасно знал, что именно в доме Сервилии этого не делают, жизнь дороже. Однажды он даже пошутил, что если соберется организовывать заговор, то непременно назначит местом встреч дом Сервилии, потому что ее рабы ничего не выболтают. Знать бы Цезарю, что именно так и произойдет, но только против него самого!

Служанка исчезла, а хозяйка впилась взглядом в любовника. Тот не спешил, потягивая отличное вино, каким славился дом Сервилии.

– Сначала о твоем сыне…

Сервилия помрачнела. Марк присоединился к Помпею и только благоволение Цезаря спасло бредившего идеями Катона молодого человека. От самого Марка и своих собственных источников Сервилия уже знала, что Цезарь сначала при Фарсале распорядился не убивать Брута и позволить ему бежать, а потом и вовсе принял передумавшего сражаться за Помпея сына любовницы. Чем она могла отблагодарить диктатора? Как после такого подарка ждать других?

Иногда Сервилию брало зло на сына: имея блестящую возможность подняться наверх при помощи всесильного любовника матери, этот глупец предпочитал якшаться с дядей Катоном – младшим братом самой Сервилии, ее полной противоположностью. «Катон погубит себя и всех, кто будет рядом с ним!» – это не раз твердила сыну матрона, но разве можно вложить свой ум в детей?! У Брута блестящая репутация неподкупного и честного человека, но как же она иногда усложняет жизнь его матери…

Это все прекрасно понимал Цезарь, поэтому поспешил успокоить любовницу:

– Марк умница, вовремя поспешил отмежеваться от этих глупцов. И блестяще справился с делами, порученными ему. Скажи, это твой совет написать мне?

Сервилия вскинула на любовника большие темные глаза, медленно помотала головой:

– Я даже не знала, где он. Сам принял решение.

– Умница, это показывает, что у него нет предубеждения. Твой сын достоин многого, Сервилия. И я дам ему все, чего Марк достоин.

Цезарь снова протянул руку к чаше с вином, стоящей на столике. Сервилия удивилась – он никогда не пил столько, неужели научили в Александрии?

– Твои дети не слишком похожи на тебя, а, Сервилия? Разве что внешне, – Цезарь кивнул на вошедшую Юнию Терцию.

Сервилия и сама замечала сходство дочери с ней в молодости. С одной стороны, было приятно сознавать, что Юния красива, с другой – больно задевало при мысли, сколь безжалостно время, если младшую дочь уже сравнивают с матерью.

С первого взгляда матери поняв, что ей здесь не место, Юния проговорила положенные слова приветствия гостю и поспешила удалиться. Цезарь проводил ее долгим раздевающим взглядом, он умел смотреть так, что женщина чувствовала себя перед ним обнаженной. Правда, женщин это почемуто не обижало. Уже отвернувшаяся Юния взгляда не заметила, а вот Сервилия увидела. Откуда Сервилии было знать, что он просто мысленно сравнивал Юнию с Кальпурнией, размышляя, сгорает ли эта от страсти в объятьях Кассия. Хотя как она может сгорать, если и Кассий среди помпеянцев?

– А вот твой зять написать мне не догадался. Кассий более упрям, чем Брут, или менее умен?

– И то, и другое.

– Юнии с ним тяжело? – спросил, просто чтобы чтото сказать, но Сервилия приняла это за интерес к дочери.

Цезарь не спешил тащить любовницу в постель, это обижало ее и немного радовало одновременно. Сервилия была немолода и очень боялась разочаровать Цезаря, понимая, что тогда потеряет его совсем. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль:

– Гай, тебе нравится Юния?

Тот удивленно оглянулся:

– Да, а почему бы и нет?

– Она давно без ума от тебя и действительно скучает не только без Кассия, но и при нем.

Намек был настолько прозрачным, что Цезарь даже поперхнулся фалернским.

– Ты предлагаешь свою дочь мне?!

Слова Сервилии были ложью, ни по какому Цезарю Юния не страдала, она не страдала вообще ни по кому, но мать слишком хорошо знала умение любовника, чтобы не понять, что после первых же прикосновений Цезаря Юния потеряет голову. Оставалось только организовать эти прикосновения. «Лучше уж пусть с Юнией, чем с кемто другим», – с горечью подумала Сервилия.

– Предложить тебе я могу только свою любовь, но, похоже, Гай, она тебе больше не нужна.

Кого другого, а Цезаря такими речами с толку не собьешь.

– Прежде чем ты позовешь дочь обратно, я хочу коечто сказать. Я позволю тебе скупить поместья Помпея по сходной цене.

Сервилия с трудом сдержалась, чтобы не взвизгнуть подевчоночьи! Испытавшая в свое время почти бедность, она была жадной до любой возможности обогатиться и на такой щедрый подарок не могла даже рассчитывать. Он дороже любой золотой безделушки, будь она даже очень большой.