Текст книги "Клеопатра"

– Но у тебя и сейчас связь с римлянином.

Клеопатра перевернулась на спину, вытянула руки вверх и почти мечтательно произнесла:

– Теперь меня не прогонишь, я царица, коронованная в Мемфисе самим ПшерениПтахом…

– Кто тебе мешал короноваться раньше?

– Сказала же, что было много противников.

Цезарь решил, что они ведут не те разговоры, а потому притянул ее к себе:

– Ваше величество, а царицам можно заниматься любовью с иноземцами?

– ПшерениПтах ничего об этом не говорил, но ведь нас никто не видит?

Цезарь не был уверен, что она шутит.

Кавалькада судов медленно тащилась по Нилу против течения. Само течение было слабым, поэтому особых трудностей движение не вызывало. С раннего утра пекло солнце, заставляя все живое прятаться в тень, поэтому двигались часто ночью, приводя в изумление живущих по берегам реки. Действительно, с палуб судов, ярко освещенных множеством огней, доносились звуки пира, музыка, пьяные голоса…

Цезаря уже не слишком радовало это путешествие, с Клеопатрой чтото происходило, непонятное ему. Это беспокоило римлянина, как бы строптивая любовница не наделала бед…

Но как же ошибался Цезарь, мысленно ища причины поведения своей непредсказуемой подруги! Онто думал, что Клеопатра беспокоится изза долга, и однажды даже осторожно сказал, что готов часть его простить, чтобы не слишком разорять Египет. В ответ Клеопатра фыркнула:

– Я же сказала, что деньги будут!

– Откуда ты их возьмешь?

– Ты забыл, что я царица Египта и способна справиться сама, без твоей помощи?!

Это Цезарю уже не нравилось. На его скулах заходили желваки.

– Царицей назвал тебя я, я могу и передумать.

– Ты не сделаешь этого!

– Сделаю.

– Нет, не сделаешь!

– Это почему? – насмешливо фыркнул Цезарь.

Клеопатра наклонилась к нему:

– Потому что тогда я не буду тебя любить! – Гордо вскинув головку, она направилась к окну. Не успел Цезарь расхохотаться в ответ, как услышал брошенное через плечо: – И расскажу нашему сыну, как обошелся его отец с его матерью.

Он все же рассмеялся, но смех получился натянутым.

– Надеешься когданибудь родить мне сына?

– Когданибудь? – Настала ее очередь насмехаться. – Это произойдет через семь лун.

Цезарь с трудом сглотнул, такие известия трудно давались даже ему.

– Повтори…

– Ты стал хуже слышать или соображать?

– Ты… хочешь сказать, что…

– О, боги! Все мужчины глупы и ты, Цезарь, не исключение!

Так могла разговаривать с ним только Клеопатра, но сейчас Гай Юлий не заметил ни насмешки, ни вольности. На шестом десятке лет, когда потерял уже всякую надежду иметь наследника, вдруг узнать, что у тебя будет… может быть сын… Как любой мужчина на его месте, Цезарь просто растерялся.

– Ты беременна?..

– Наконецто!

– Иди сюда.

Подошла, встала. Цезарь осторожно приложил руку к ее животу:

– Почему ты уверена, что сын?

– Потому что египетские женщины всегда знают, кто родится.

– Как? – настаивал будущий отец.

– О, Изида! К чему тебе знать?

– Как?!

– Ну, хорошо, если ты такой любопытный… Нужно смочить мочой беременной женщины овес и просо и посмотреть, что раньше прорастет.

– Ну и?..

– Пророс овес. Будет сын!

Цезарь снова с сомнением покосился на тонкую талию своей любовницы:

– Точно овес?

Ночью он лишь сжимал ее в своих объятиях, но не больше. Некоторое время Клеопатра терпела, потом вырвалась из его рук и уселась на ложе, спустив ноги:

– Ты меня больше не хочешь?..

– Хочу, Клео, но мы должны быть осторожными…

– Что?! Ты желаешь, чтобы я умерла от скуки задолго до рождения ребенка?!

– Но, дорогая…

– Нет, если я тебе надоела, так и скажи…

Голос Клеопатры дрожал от обиды, она поспешно оборачивалась куском ткани. Цезарь потянул ее к себе:

– Иди ко мне.

Он больше не сдерживался, но побороть обиду любовницы удалось не сразу, та дулась еще пару дней… Зато к самому Цезарю вернулось ощущение бесшабашного счастья, какое бывает лишь в юности.

Дальнейшее путешествие было уже радостным и принесло массу удовольствий.

Клеопатра сдержала слово, данное еще в осажденном дворце в Александрии. Такого Цезарь еще не видел!

Он и без строптивой любовницы понимал, что Александрия это не Египет, но того, что разворачивалось перед его глазами по берегам разлившегося Нила, не ожидал.

Клеопатра чувствовала себя хозяйкой, дополнительную уверенность ей придавали множество кораблей в свите и умопомрачительная роскошь, окружавшая их во время путешествия. Вела царица себя соответственно, Цезарю доставляло удовольствие ей подыгрывать, но временами Клеопатра переходила границы, и тогда между ними пробегала тень недовольства.

Возможность поссориться у них была не раз. В первый же день Цезаря поразили линии вокруг глаз Клеопатры. Честно говоря, они придавали ее глазам своеобразное очарование, но Цезарь все же фыркнул:

– Что за раскраска?

Та спокойно пожала плечами:

– Чтобы глаза не болели от бликов на воде и от песка, который несет ветер. Тебе тоже не мешает, в Кемете все так подводят.

– Мне?! Еще не хватало, чтобы я ходил разрисованный, как уличный комедиант!

Глаза в обводке стали бешеными:

– Сказав «все», я имела в виду и фараонов Кемет!

Клеопатра теперь упорно называла свою страну ее древним именем, словно подчеркивая, что он в гостях у тысячелетней древности. Немного погодя и Цезарь, и остальные римляне сами осознали это.

По берегам нескончаемым потоком тянулись деревни, переходя одна в другую. Привлеченные невиданным зрелищем, люди высыпали к самой кромке воды, вставали на колени, потом падали ниц, осторожно кося глазами на роскошный корабль с царскими знаками на борту. Стоять так приходилось очень долго, пока не проплывала вся кавалькада, кто знает, что там за важные чиновники на невиданных на Хапи судах?

На спины склоненных в благоговейном приветствии Клеопатра не обращала внимания, зато не уставала рассказывать Цезарю, что там на берегу подальше. Несколько раз они вставали на якорь, пересаживались в лодки и даже уходили далеко от берега в пустыню. Сначала такие путешествия казались опасными, потом Цезарь перестал беспокоиться, их действительно принимали как живых богов, и угрозы жизни не было.

Он долго молчал, глядя на силуэты огромных пирамид. Хотя было еще не слишком жарко, горячий воздух все же дрожал над песком, чуть размывая очертания дальних сооружений. Не хотелось не только разговаривать, даже двигаться, но Клеопатра упорно тащила его кудато:

– Пойдем, ты должен увидеть Сфинкса!

– Кого?

– Пойдем!

Остановившись перед огромной фигурой льва с человеческим лицом, Цезарь обомлел. Глаза Сфинкса смотрели вдаль, в вечность, словно у его огромных лап и не было суетливых людей.

– Он… давно здесь?.. – почемуто шепотом, словно боясь потревожить гиганта, поинтересовался Цезарь.

Клеопатра ответила также одними губами:

– Очень…

До самой реки ему казалось, что Сфинкс смотрит вслед, хотя его силуэт давно скрылся из глаз.

– Много здесь таких?

– Сфинксов? Много, но Большой один. Правда, жутковато? Словно ответ перед ним держишь… А он на тебя не смотрит, но все в душе видит…

Вообще, все, что они увидели, подавляло. Слишком большими были сооружения, колоссы, не говоря уже о храме Хатшепсут и пирамидах.

О самой Хатшепсут Клеопатра внушала ему несколько дней, дескать, вот это была царица!.. Цезарь усмехался, стараясь не обидеть возлюбленную, но когда между скалами вдруг открылась небольшая долина и сам храм, понял, что Клеопатра не преувеличивала… Это даже не один храм, а словно несколько, поставленных друг на дружку!

И еще Цезарь был благодарен своей возлюбленной за то, что, показывая этих гигантов, не позволяла ощутить себя ничтожеством. Кроме познавательных походов в храмы и к сооружениям, были вечерние пиры.

Каждый вечер плавучий дворец вставал на якорь, на него собирался ближний круг Цезаря и самой Клеопатры, и начиналось ночное действо. На остальные суда отправляли огромное количество съестного и вина, чтобы легионерам и морякам не было скучно издали смотреть, как пируют консул и царица.

Вот тут римляне поняли, что пировто они и не видели!

Зал, где проходил поздний обед, был украшен по египетским обычаям, видно, Клеопатра все же решила внушить Цезарю, что она царица Египта, словно он в этом сомневался. Постепенно, правда, он понял, что намерение было чуть другое: показать, насколько более развит Египет по сравнению с Римом. Цезарь не глуп, он готов был признать главенство в умении развлекаться или пускать пыль в глаза, но только не в организации самой жизни. Бывали минуты, когда он попросту тосковал по строгим требованиям аскета Катона и даже по римским законам против роскоши. Интересно, как повела бы себя египетская царица, потребуй от нее подчинения этим законам?

Попробовал спросить. Клеопатра некоторое время пристально смотрела на любовника, потом махнула рукой:

– Глупости! Требовать отказа от роскоши может только тот, кто не умеет ею наслаждаться!

А ведь она права! И в этом Цезарь убедился за время путешествия. Теперь уже появилась другая мысль: а как бы повел себя Катон, оказавшись в гостях у Клеопатры? Или, например, Марк Брут? Или старик Цицерон, столько желчи выливший на римских матрон, погрязших в роскоши? Оглядывая украшенный к ужину зал, ломившиеся от яств столы и снующих с блюдами слуг, Цезарь вдруг попытался представить вон на том стуле Марка Туллия Цицерона, подле которого вилась бы та стройненькая египтяночка с оголенной грудью и огромными темными глазами, манящими в неведомые дали. Стало смешно.

Стены были украшены гирляндами жасмина и белого лотоса, легкий дым курильниц обволакивал, заставляя забыть обо всем, кроме происходящего вокруг.

Цезарь усмехнулся: чем не лукуллов пир? Низкие столики ломились от изобилия мяса, рыбы, фруктов, печения… Лилась неспешная и утонченная беседа. Но помимо яств и беседы всех развлекали танцовщицы. Тут римляне увидели знаменитый танец с осой и потом требовали повторить его раз за разом.

Началось все с того, что Клеопатра лукаво покосилась на возлюбленного и щелкнула пальцами, видимо, подавая знак комуто. Цезарь уже привык не удивляться ее выдумкам, потому спокойно продолжал жевать. Остальные тоже лениво поглощали удивительно вкусную еду под звуки небольшого оркестра.

Вдруг на середину свободного пространства вышла девушкатанцовщица. Юная, стройная, она, однако, не стала извиваться, как все предыдущие, то касаясь заплетенными во множество косичек волосами пола, то выпрямляясь, а медленно заскользила, чуть лениво поводя плечами. С ног до головы она была закутана в прозрачное покрывало. Легкие движения не представляли ничего особенного, но только до тех пор, пока откудато не донеслось… жужжание осы! Оно было тихим, но отчетливым, коекто даже оглянулся, пытаясь понять, где насекомое. Но быстро осознали, что это жужжит… один из оркестрантов.

Искать взглядом осу принялась и девушка, она вдруг резко откинула покрывало с головы и плеч. По движениям стало понятно, что оса забралась под тонкую ткань. Танцовщица двигалась настолько умело, что все мгновенно поверили в попавшую под покрывало осу. Жужжание прекратилось, девушка продолжила свой медленный танец. Но не успели зрители отвернуться к блюдам, как оса зазвучала снова, теперь она уже не оставляла бедолагу в покое! По движениям девушки было понятно, что насекомое садится ей на руки, плечи, пытается забраться в совсем интимные места, казалось, вотвот укусит!

Зрители прекрасно слышали, что жужжание исходит от юноши, но жалели девушку и с трудом удерживались, чтобы не вмешаться и не помочь ей. Постепенно, пытаясь отвязаться от назойливой осы, девушка сбросила покрывало, оставшись в одной небольшой набедренной повязке. Ценой освобождения от назойливого насекомого оказалась нагота!

Юноша замолчал. Оглянувшись на него, зрители поняли, что были свидетелями умело разыгранной сценки. Убегавшую девушку провожали громкими аплодисментами, ведь все было настолько реалистично!

Цезарь поймал себя на том, что вперился глазами в бедолагу, тоже готовый прийти ей на помощь, и тут же увидел лукавый взгляд Клеопатры. Хитрая царица знала, на чем подловить римлян. С того вечера танец с осой стал обязательным среди вечерних развлечений. Оказалось, что это обычная для Александрии пантомима, и на остальных судах танцоры проделывают примерно то же. Да уж, умели эти александрийцы развлекаться…

К греческой кухне добавились блюда египетской, внеся свою прелесть. Такого изобилия птицы, рыбы, печеных хлебов с самыми немыслимыми добавками большинство гостей Клеопатры не сумели перепробовать за всю предыдущую жизнь.

Цезарь шутливо ругался, грозя, что либо он лопнет от немыслимого количества съеденного и выпитого, либо корабль затонет изза лишнего веса своих пассажиров. Клеопатра делано пожимала плечами:

– Не нравится, не ешь…

Сама царица с удовольствием уплетала все, что предлагали. Цезарь дивился: кроме щек, которые у молодой царицы и так выпирали, как у хомячка, все остальное оставалось тонким.

– Куда у тебя девается то, что съедаешь?

Но однажды он сам сообразил. Закончив есть, Клеопатра обязательно выпивала подаваемый Хармионой кубок. Подкараулив миг, когда Хармиона очередной раз протянула напиток своей хозяйке, Цезарь вдруг перехватил ее руку. Царица чуть нахмурилась:

– Отдай, к чему тебе?

– Хочу попробовать, что ты пьешь каждый раз в конце пира.

– Ничего особенного, это невкусно, тебе не понравится.

– А я все же попробую.

Невкусно не было, кисло, но терпимо.

– Что это?

– Яблочный уксус!

– Зачем? Зачем тебе уксус?!

Было видно, что Клеопатре очень не хочется раскрывать свой секрет, но Цезарь был непреклонен.

– Чтобы не толстеть!

– Ах, вот в чем дело!

– Да! Отдай, тебе ни к чему!

– Нет уж, принеси ей другой, – потребовал Цезарь, выпивая напиток Клеопатры.

Правда, постоянно этого делать не стал, не хотелось перебивать множество потрясающих вкусов яблочным уксусом.

А Клеопатра все же растолстела, правда, не изза еды и питья.

За время путешествия он понял одну очень важную вещь, вернее, догадывался о ней давно, а теперь убедился в своей правоте. Настоящие богатства страны не у царей или банкиров Александрии, не в Дельте, а у жрецов в Мемфисе и Фивах.

– Надеешься, став коронованной в Мемфисе царицей, получить в свое распоряжение все богатства Египта?

Он уже осознал, что ни греки в Александрии, ни тем более римляне не видели и сотой доли этих богатств и не имели возможности их получить. Они у жрецов, а те не разбрасываются таковыми в угоду царям или пришлым изза моря. Почему же жрецы дали денег Клеопатре? Чтобы, отдав долг, отвязалась от Рима? Но это можно было сделать и раньше, когда Птолемей Авлет и Рабирий с ним выгребали из страны последнее. Кроме того, ПшерениПтах очень умен, он должен понимать, что Риму сколько ни дай, все окажется мало.

Все же Клеопатра чемто отличается от предшественников Птолемеев…

Однажды спросил. Ожидал, что любовница фыркнет, но та совершенно серьезно кивнула:

– Отличаюсь. Я – живое воплощение богини Исиды, матери Гора и жены Осириса.

Цезарь с трудом сдержал улыбку: как ребенок, уверена, что она лучшая.

– Тогда маленький Птолемей воплощение Осириса?

Теперь фыркнула:

– Он не фараон! И никогда таковым не будет!

– Почему, разве он не проходил обряд в Мемфисе вместе с тобой?

– Только рядом. Чтобы стать фараоном, мало быть мужем царицы. Кроме Птолемея I и Птолемея Александра лишь я знаю египетский, умею читать иероглифы и молюсь не только греческим богам.

– А остальные египетским богам разве не молились? Я знаю, что даже в Александрии почитают не одного Сераписа.

– Цезарь, когда ты приносишь дары Юпитеру или Венере, ты как с ними говоришь, на латыни?

– Ты думаешь, от языка зависит благоволение богов?

– Боги тоже любят, когда их уважают и говорят на их языке. Выучить язык совсем не трудно, а если знаешь слова, то освоить египетские иероглифы еще проще. Но ни отец, ни Береника этого не сделали, они оказались правителями лишь капризной Александрии. – Чуть помолчав, Клеопатра добавила: – Знаешь, я была совсем девчонкой, когда ПшерениПтах сказал мне: если хочешь, чтобы тебя боялись и ненавидели, заведи огромную армию и карай без разбора. Если хочешь, чтобы уважали и любили, говори с каждым на его языке и научись слушать людей.

Цезарь замер. Перед ним сидела молодая женщина с пухлыми щечками, немыслимым количеством локонов в сложной прическе, которая не ходила перед легионерами полуголой только потому, что он запретил. И эта женщина рассуждала так, как смог бы не всякий сенатормужчина.

Поистине, Египет велик!

Мелькнула мысль свести их с Цицероном и посмотреть, кто кого перемудрит.

А сама виновница его раздумий вдруг лукаво улыбнулась:

– А тому, кого любят, легко прощают многое…

Немного погодя она вдруг добавила, словно продолжая разговор:

– А еще я привезла в Хермонтис Бухиса, и он лизал мне руку.

Цезарь молча уставился на любовницу. Он должен вспоминать, где находится Хермонтис, кто такой Бухис и почему его надо кудато везти? Видно, сама поняла, снизошла до объяснений:

– Когда отец был уже совсем болен, умер священный бык Бухис. Это беда для Кемет. Как раз когда жрецы нашли нового быка, Птолемей Авлет умер, нам пришлось на время скрыть смерть царя, чтобы не расстраивать празднества. Редко удается найти именно такого быка, как надо. Пришлось мне, как царице, на своем корабле привозить его в Фивы в храм Хермонтис. Знаешь, предыдущий бык мне тоже лизал руку, я еще девочкой была…

Объяснение получилось сумбурным, пришлось задавать вопросы.

– Апис – священный бык, которого мы видели в Мемфисе?

– Да.

– А Бухис?

– Такой же, только в святилище Хермонтис в Фивах.

– Почему его так трудно найти?

– О, это целая история! Бык должен быть от определенной коровы, но главное – иметь белое треугольное пятно на лбу и нарост в виде жукаскарабея под языком. Там еще много всякого, – махнула рукой Клеопатра, – одни жрецы знают все тонкости. Если находят быстро, то очень рады. Плохо, когда подолгу его стойло пустое.

– А если умирает?

– Хоронят с почестями в гробнице.

Секунду Цезарь таращился на любовницу, потом не сдержал смех:

– Быка в гробнице?!

– Цезарь, умоляю, не произноси что попало, погубишь и себя, и меня! Апис священное животное, его смерть большое горе для египтян, быка почитают как живое воплощение Осириса, потому и хоронят торжественно. После того, как я привезла нового Бухиса жрецам, ко мне изменилось отношение.

Цезарь поднял руки вверх, показывая, что обезоружен:

– Все понял! Я уважаю чужую веру, потому больше не буду задавать глупых вопросов.

– Уж пожалуйста! – привычно фыркнула Клеопатра.

– Где царица?

Хармиона пожала плечами:

– Слушает россказни про верховья Хапи.

– И эта все называет поегипетски! – фыркнул Цезарь. Клеопатра точно помешалась на нильских порогах, ей очень хотелось добраться до самых истоков Нила, ведь утверждали, что он вытекает из чудесного озера, где живут розовые птицы…

Но сделать это не удалось. Причин было несколько. Следовавшие за Цезарем легионеры категорически отказывались плыть так далеко в глубь неведомой земли, справедливо опасаясь не вернуться обратно. Самому Цезарю уже давно было пора в Рим, ждали заброшенные дела.

Однажды он стоял у борта и, глядя на медленно проплывавшие мимо строения, ломал голову, как сказать об этом Клеопатре, чтобы та не устроила скандал. Сама царица в это время принимала ванну.

К римлянину подошла Хармиона:

– Царица приветствует тебя, консул, и приглашает через час на завтрак.

– Скажи, до Фив далеко?

– Нет, за поворотом уже будут видны.

– А от них до порогов? – Цезарь пытался прикинуть, сколько времени уйдет на такое плавание. Может, хоть там удастся убедить Клеопатру не плыть дальше, воды в реке немного, судам будет слишком трудно пройти пороги.

– Мы не поплывем дальше.

– С чего ты взяла?

– Со дня на день может показаться звезда Сотис, начнется разлив Нила. – Видя, что Цезарь не понял в чем дело, Хармиона спокойно пояснила: – Фараоны не могут плавать по Нилу в разлив, запрещено законом.

– Слава богам… – пробормотал Цезарь. – А точно скоро разлив?

– Да. Клеопатра просто не знает, как сказать тебе, чтобы ты не обиделся.

– Передай, что я не сержусь. Тем более что нам давно пора обратно.

Вздохнув с облегчением, Цезарь принялся вглядываться в появившиеся постройки вдали. Стовратые Фивы… Он много читал об этом чуде, но увидеть воочию – совсем другое дело!

В Фивах ему пришлось присутствовать еще при одной удивительной церемонии: Клеопатра приказывала Нилу разливаться! Услышав, что завтра состоится такое действо, он вытаращил глаза:

– Полагаешь, без твоего повеления он не разольется?

Но царица была серьезна как никогда:

– Не смейся, Цезарь. Это очень древний обычай. Много столетий назад фараон в этот день выплывал на середину реки и бросал в нее приказ разливаться. И Хапи выполнял.

– Всегда?

– Конечно, жрецы же точно знают день, когда придет новая вода.

– Но ведь это жульничество!

И снова глаза Клеопатры стали бешеными:

– Не вздумай сказать такое при всех! Даже я тебя не спасу!

Не успел Цезарь подумать насчет этого «даже я», как царица объяснила уже спокойней (сколько раз его поражала вот эта способность мгновенно вспыхивать и так же быстро приходить в себя!):

– Несколько прошлых лет разлив был плохим, многим не хватило воды. Если в этот раз я прикажу и Нил разольется как надо…

Она могла не объяснять дальше, Цезарь и сам понимал, что будет, недаром царицу зовут живой богиней.

– А если нет?

– Не знаю, – вздохнула живая богиня.

Утром Клеопатра поинтересовалась, примет ли он участие в церемонии?

– Что я должен буду делать?

– Грести.

– Что?!

Нет, Цезарь не боялся работы веслом, но за кого она его принимает?

– Когда фараон выплывает на середину Хапи, чтобы бросить в него приказ разливаться, на веслах сидят только очень высокородные родственники, иначе Хапи может обидеться. Ты не бойся, сам корабль будет привязан к идущим впереди лодкам, так что сильно грести не придется.

– Какой корабль, вот этот?! – ахнул Цезарь, кивнув на плавучий дворец.

– Вот еще! Нет, другой, небольшой.

Стало любопытно, Цезарь согласился. Он вообще удивлялся сам себе, под влиянием этой дикой кошки он уже который месяц творил непонятно что. Вместо того чтобы поспешить в Рим, сидел в Александрии, да не просто сидел, а теперь вот тащился к истокам Нила и даже собирался быть гребцом, пока фараон станет приказывать реке разлиться! О попытках выучить хоть чтото поегипетски или решить математическую задачу он вообще старался не вспоминать.

– Когда будет церемония?

– Вечером.

Он позволил отвести себя на действительно небольшой кораблик, скорее даже большую лодку, усадить за весла и с интересом наблюдал появление Клеопатры и ее малолетнего супруга.

Процессию было слышно издали. Расчищая путь, впереди двигался отряд воинов, одетых в египетские юбки схенти. За ними толпа, видимо, приближенных к царским особам, все разодеты и разукрашены, блеск золота и драгоценных камней спорил с солнечными бликами на воде. Четыре огромных нубийца несли роскошные носилки из черного эбенового дерева, тоже щедро украшенные золотом и слоновой костью. Цезарь догадался, что в них Клеопатра и Птолемей. Особенно позабавило его то, что вперемешку с рабами шли богато разодетые вельможи, делая вид, что тоже несут носилки. Один толстячок даже пыхтел, словно от тяжести, а в действительности от избытка собственного веса. За носилками следовала огромная толпа жрецов и придворных.

«Неужели они все собираются взойти на кораблик?!» – мысленно ахнул Цезарь. Это неминуемо потопило бы раззолоченную лодку. Невольно он глянул на воду, купаться в ней сейчас не хотелось совсем. Вода уже несколько дней как стала красной. Сначала римляне даже испугались, но их успокоили, объяснив, что так всегда бывает перед разливом Нила.

Но оказалось, что зря беспокоился, Клеопатре с верховным жрецом тоже не хотелось купаться в красной воде, потому на борт внесли только носилки и поднялись еще несколько, видимо, таких же высокородных, как сам Цезарь. Оглянувшись на соседей по веслам, римлянин едва не расхохотался. Среди высокородных он был едва ли не самым бедным, во всяком случае, такое впечатление создавалось, если сравнить его и их наряды и украшения. Восток есть Восток! Он все больше и больше понимал Лукулла, погрязшего в восточной роскоши после своего похода. Как тут не заразиться?

А действо продолжалось. Все расселись по своим кораблям, кемто дан знак движения, и вереница судов потянулась по Нилу против течения. Вокруг слышны звуки музыкальных инструментов, пение многих голосов. Больше всего Цезаря поразило то, что разнобоя не было. Как певцы и музыканты, находясь на разных лодках, умудрялись попадать в такт друг дружке – непонятно.

Грести действительно почти не пришлось, кораблик тащили на десятке прочных веревок плывущие впереди суда. Выбравшись на середину реки, главное судно остановилось. Видимо, по чьемуто знаку певцы разом затянули стройный гимн, а отовсюду раздался звон – это жрецы и все дамы старательно зазвенели систрами. Жрецы принялись громко читать молитвы, и снова Цезаря поразили отсутствие разнобоя и ритмичность произносимых слов.

Клеопатра и Птолемей рядом с ней вышли на нос основного корабля, жрец за ними нес ларец. В воду отовсюду полетели самые разные дары, здесь были и цветы, и даже богатые украшения. Женщины срывали с рук браслеты, с шей разные подвески и бросали в красные воды реки. Наконец, когда молитва закончилась, Клеопатра протянула руку, в которую жрец тут же вложил свиток папируса, перевязанный золотой лентой с большой царской печатью. Вокруг стало на удивление тихо, видно, все ждали чегото особенного.

Цезарь невольно даже привстал со своего места. Когда еще доведется увидеть, как приказывают большой реке разливаться?

В полной тишине Клеопатра подняла свиток над головой и с силой швырнула его в воду. Тот быстро пошел ко дну. И тут же окрестности огласились воплем восторга! Все точно очумелые выкрикивали похвалы царице, слова радости, что благополучие на год обеспечено!

Римлянин с изумлением понял, что тоже вопит от восторга! Всеобщее сумасшествие охватило и Цезаря! В этот момент он поверил в воплощение богини в его любовнице. Выполнив положенный ритуал, Клеопатра подошла к нему:

– Хапи принял приказ! Он разольется!

– Я рад за тебя! – Цезарь прижал царицу к своей груди.

Едва ли не до самого утра продолжалось празднество.

Позже Цезарь узнал, что для верности в свиток был положен золотой слиток, видно, Хапи тоже не против блестящего металла.

Но возражать и обличать совсем не хотелось, он на себе почувствовал, что значит всеобщая уверенность и единая радость. Кроме того, вода действительно начала прибывать довольно быстро, это добавило Клеопатре популярности. Цезарь вздыхал: поймет ли он когданибудь этот мир, где популярность приходит не изза разумных решений или выступлений, а просто потому что вовремя брошен в воду свиток с золотом внутри. Ведь все прекрасно понимали, что Нил и без приказа уже начал затапливать прибрежные земли, но как же радовались, когда свиток ушел под воду!

Вера великая вещь, народ, единый в вере, един во всем остальном. Цезарь дал себе слово это запомнить. А еще понял, что сам мало уделял внимания божествам, надо бы превратить поднесение даров в настоящий праздник. Это нетрудно, боги будут довольны, а уж люди тем более.

В Фивах Клеопатра показала Цезарю еще одно чудо. Предупредив, что подняться придется до рассвета, чтобы успеть с первыми лучами солнца к храму АмонаРа на западном берегу Нила.

– Мы там уже были.

– Неважно, мы были вечером, в Маамон, а надо на рассвете в Мемнон.

– Еще раз и понятно, пожалуйста.

– Египтяне называют восход солнца Мемнон, когда оно на самом верху небесного свода – это Амон, а закат – Маамон. Нужно быть у статуй в Мемнон.

– Зачем?

В ответ загадочная улыбка:

– Там услышишь.

Действительно, услышал. Стоило первым солнечным лучам показаться изза горизонта, как Клеопатра приложила палец к губам, призывая к тишине. Стоявшие вокруг египтяне замерли и без повеления царицы, римляне не могли понять в чем дело, но затихли и они. Потому что огромная правая статуя вдруг начала… петь!

Сначала Цезарю показалось, что это просто розыгрыш, поет ктото прячущийся за ней, но быстро понял, что это колосс фараона действительно приветствует мать богиню зари! Звуки не выводили мелодию, они просто длились, повышаясь с каждой минутой, были протяжными и очень чистыми. Римляне поняли, что никогда и нигде больше не слышали столь чистых и столь точных звуков.

Солнце взошло, в этот миг прекратилось и пение, закончившись на самой высокой из чистых нот!

Вокруг уже рассыпались солнечные лучи, засверкали на водной глади Нила, можно отправляться обратно, а Цезарь все стоял, потрясенный, и вслушивался, так хотелось, чтобы звуки появились снова.

– Хочешь услышать еще? Только завтра на рассвете. Знаешь, греческие музыканты специально приезжают к колоссу, чтобы услышать эти семь основных чистых нот.

Вечером Клеопатра поинтересовалась, не жалеет ли Цезарь, что поплыл с ней по Нилу?

– Ты хотела показать, насколько Египет богаче Рима?

– Я хотела показать, что есть другой мир, кроме римского, в котором живут люди, добившиеся не меньшего, хотя и живут не как вы.

– Скажи тогда, почему же эллины не приняли египетскую культуру, почему живут в Египте особняком?

Клеопатра вздохнула:

– Не знаю… сама думала об этом. Наверное, чтобы принять ее, нужно прожить столько же, сколько она существует. Они другие, и как бы я ни старалась, мне не понять их преклонения перед фараоном, как перед живым богом. Хотя это приятно – чувствовать себя живым воплощением богини.

Цезарь рассмеялся:

– Особенно когда приказываешь разлиться огромной реке?

Но, несмотря на смех, он удивился серьезности размышлений любовницы. Похоже, судьба подарила ему встречу с самой необычной женщиной из всех возможных. У Клеопатры не поймешь чего больше – капризной женственности или цепкого мужского ума. Может, она и притягательна именно этой смесью?

Почемуто появилась твердая уверенность, что ее саму ждет необычная судьба и очень долгая слава. Одновременно показалось, что и судьба и слава будут вовсе не такими, каких эта женщина заслуживает. Судьба не всегда справедлива к людям, особенно если те стоят многого.

Впервые в голову Цезаря пришла мысль, какой была бы Клеопатра, родись она в Риме. Неужели такой же ветреной и развратной, как остальные матроны, которых он знал? Нет, они не все ветрены и развратны, взять хотя бы его собственную жену Кальпурнию. Она образец верности и нравственности. Но как же далеко римлянке до египетской царицы в остальном!

А другие? В Риме очень много достойных женщин, умных, красивых, прекрасных душой и телом. И тут он понял, как все же хочется домой! Хотя бы просто пройтись по узким улицам Рима, услышать родную латынь, вдохнуть невообразимую смесь запахов Форума, поспорить с Цицероном, похлопать по плечу Марка Антония, улыбнуться Сервилии, пошутить с ехидной Фульвией… Хорошо на Ниле и в Александрии, но дома все равно лучше.