Текст книги "Золото Афродиты"

Глава пятая

Рогожин удивился, что дома его никто не встречает. Обычно жена, Надюша, выходила навстречу, забирала пакет с продуктами, уносила на кухню. Сегодня он разделся, повесил на вешалку шарф и куртку и крикнул:

– Эй, есть здесь кто—нибудь живой?

В кухне увидел, что Надюша сидит за столом, вяжет свое бесконечное вязание и вытирает слезы.

–Что с тобой? – удивился Рогожин. Он редко видел ее плачущей.

– Привет, дорогой, извини, что не встречаю. Сижу, горем убитая, успокоиться не могу.

– А что случилось?

– Помнишь мою подругу, Светлану Тропину?

– Помню, – на всякий случай сказал Рогожин и пошел в ванную комнату. – Надюша отложила вязание, вытерла носовым платком глаза и стала накрывать на стол. Нарезала хлеб, налила в тарелку борща, включила чайник.

Рогожин пришел из ванны, сел за стол и принялся ужинать.

– Ну, что с твоей Светланой приключилось? – спросил, откусывая хлеб.

– Ее освободили по амнистии, она вышла из тюрьмы. Сегодня мне звонила.

Рогожин чуть не поперхнулся.

– Что—то я плохо помню Светлану.

– Ой, ну как ты можешь ее не помнить, подруга моя со школы, я же тебе сто раз рассказывала. У них с Володей был свой магазин небольшой. Они торговали гастрономическими товарами. Как все – покупали по одной цене, продавали по другой, за счет этого и жили. Ребятишек у них двое – мальчики Игорешка и Витенька. Светлана бухгалтером была, продавцом и кассиром, а Володя директором и закупщиком. На них «наехала» налоговая: Светлана изменяла в отчетах закупочные цены, иначе никакой выгоды не было, все в налоги уходило. На этом их и зацепили. Ну, ясное дело, делала с согласия мужа. Налоговик дотошный и настырный попался. Откупиться они от него хотели, денег предлагали, умоляли, он ни в какую – передал дело в суд. Тогда Светлана с Володей решили: кто из них понесёт наказание? И она, добрая душа, согласилась, выгородила Володьку, взяла вину на себя. Подумала, может, учтут, что женщина, двое ребят, в первый раз попались, присудят штраф, да и все. А ей три года дали за укрывательство от налогов, с отбыванием наказания в тюрьме, заметь, не условно, а именно в тюрьме. Представляешь, какая жестокость? Могли бы на первый раз дать условно. Ты разве не помнишь? Я же все это тебе рассказывала.

– Помню, но смутно, – ответил Рогожин, доедая борщ.

– Второе будешь?

– А что?

– Плов.

– Давай.

Поставив перед мужем еду, Надюша продолжала:

– И что ты думаешь? Как поступил ее благоверный? Через месяц после того, как ее посадили, привел в дом бабенку и стал с ней жить припеваючи. И совесть его не мучила, он не вспоминал о Светлане. А она всё время думала о нем: как ему трудно одному, на него свалились заботы о доме, детях и работа. Отсидела два года в тюрьме, попала под амнистию, обрадовалась, домой торопилась. Он в дом не впустил, вышел на площадку и сказал, что все, с ней больше жить не будет, подает на развод. Забудь, говорит, и меня, и детей, с преступницей жить не желаю. Она мне сегодня позвонила по телефону я потрясена ее горем. Не знаю, чем помочь. Каким же он подлецом оказался, просто ужас!

– Да, бизнес и деньги проверяют людей на порядочность и честность. А у нас в бизнесе предают друг друга на каждом шагу и даже убивают. Ей нужно было своей головой раньше думать. Ну, а если бы он попал в тюрьму, что, ей легче было бы? Все равно бы переживала, а, может быть, тоже не стала его ждать. Видишь, как жизнь всех проверяет? Налоги нужно платить и жить по честному.

–Платить, конечно, нужно, но сажать людей в тюрьму, коверкать им жизнь – это очень негуманно и жестоко. Особенно в данной ситуации. Куда судьи глядели? Ведь видят, что женщина, семья, дети остаются. Для первого раза можно было бы помягче наказать, хотя бы штраф назначить, а то, как специально, все для того, чтобы разрушить семью.

–Не нужно скрывать налоги, – упрямо повторил Рогожин. – Люди ищут легкие деньги, вот и происходят такие неприятности.

–Это горе, а не неприятности. Чем ей помочь, ума не приложу, как поддержать? Я ее к себе звала, она ни в какую, гордая. Говорит: – сама от такого удара оклемаюсь, наберусь сил, приду в себя и с ним за все рассчитаюсь. Я посоветовала: иди по специальности работай, ты ведь педагог. А она отвечает: – Кто меня с судимостью учить детей возьмет? Скажи мне, почему у нас такие законы, все против людей? – Надюша всхлипнула, вытирая слезы.

– Это вопрос не ко мне, а к депутатам. Себя нужно защищать самому. Не ловчить и не хитрить. Сейчас время сложное, соблазнов много, демократия, очень легко можно оступиться.

– Да, ты прав. – Надюша стала убирать со стола посуду.

– А где наши дети?

– Костя с собакой на улице гуляет, он любит играть с Джеком, просто удивительно! Все свободное время с ним проводит. Иришка пошла на английский. Тебе, случайно, зарплату не собираются прибавить?

– С чего ты взяла? – удивился Рогожин.

– Ты так много работаешь, а с деньгами у нас постоянно напряжёнка. Не хватает их, как ни старайся экономить. А детки быстро растут! Им много нужно: и поесть, и одеться, а цены растут ещё быстрее! Наш семейный бюджет просто не выдерживает такого темпа. Он моментально опустошается, бесследно исчезает. Мне кажется, тебе за работу нужно платить вдвое больше.

– Ого! – усмехнулся Рогожин. – Аппетит у тебя хороший. Ты детям строго – настрого скажи, чтобы они на улице или в ларьках никогда и ничего не покупали: ни пирожки, ни беляши, ни чебуреки, ни шашлыки.

– Да что с тобой? Они итак ничего не покупают, все дома едят, у них денег нет. У нас в нашем районе одни южане торгуют, неизвестно, что за начинка в пирожках и беляшах. У соседки из восемнадцатой квартиры муж шашлыков где—то наелся, с ним плохо было, на «скорой» в больницу отвезли, говорят, что еле спасли. Я своим запретила покупать на улице еду. Ты лучше скажи, на какие шиши ребятишкам покупать зимнюю одежду? Зима на носу.

Рогожин взял в охапку свежие газеты и вышел из кухни, оставив вопрос жены без ответа. Он блаженно растянулся на диване и стал просматривать прессу, но мысли его снова возвращались к делу Кольцова. «Завтра же с утра пойду еще раз в ювелирный магазин, поговорю с секретаршей, потом нужно будет с шашлыками разобраться». После сытного ужина он задремал, газета выпала из рук, и через несколько минут он крепко спал. Вошла Надюша, хотела что—то спросить, но, увидев мужа спящим, подобрала газету, накрыла пледом и выключила в комнате свет.

Утром Рогожин, как и планировал, пришел в ювелирный магазин. Секретарша очень сожалела, что Петра Аркадьевича убили, она всплакнула, вспоминая о нем. Говорила все то же, что он слышал от сотрудников: хороший, добрый, безупречный человек. За время совместной работы, а это ни много ни мало, более двадцати лет, он ни одного раза не повысил голос или в некорректной форме не высказал недовольство. Только однажды не сдержался и отругал, но она не обижается, так как считает себя виноватой. В отсутствие директора разрешила пройти в кабинет его родному сыну и подождать отца. Если бы она знала, что он так рассердится, то ни за что бы не сделала этого.

– Вы знали, что он собирал ювелирную коллекцию? – задал секретарше вопрос Дмитрий Сергеевич.

– Я догадывалась, что он скупал золотые и серебряные вещи у населения. В магазин постоянно приходили люди, до перестройки и во время перестройки, но особенно во время кризиса и дефолта, приносили ювелирные украшения, он скупал за бесценок. Некоторые из них потом продавались на прилавке за более солидную сумму. Люди приходят, обращаются к кому сначала? К секретарю. Некоторые охотно расскажут, зачем пришли, и даже покажут, что принесли с собой. Мое дело направить к директору. Уходя от него, они мне спасибо говорили, а я их вещи позже на прилавках магазина видела. Помню, одна молодая женщина пришла, хотела продать материнские золотые украшения. Как сейчас вижу: великолепный экземпляр – дорогое жемчужное ожерелье и два браслета из жемчуга. Очень благородные, изящные украшения. Она со слезами расставалась с ними. Говорила, что мать тяжело заболела, а денег дома нет, операция, лекарства, уход за больной, все дорого стоит, они с матерью вынуждены отнести драгоценности в скупку. Женщина вышла из кабинета директора расстроенная, и говорит мне, что он заплатил мало денег, она рассчитывала получить больше, но что делать, другого выхода нет. Я успокоила ее, сказала, что всё наладится, времена станут легче, она купит другие украшения, лишь бы ее мама поправилась. Да не одна она была такая. Очень много приходило людей, несли, что у кого было, лишь бы получить деньги. Причины у всех разные: у кого нет денег на лекарства, кто—то с долгами рассчитаться хотел, у кого не на что ребенка в школу снарядить. Суть одна – люди остро нуждались в деньгах. Но я видела, что были среди приходящих и подозрительные посетители, я не могу сказать, что это воры или грабители, но вели они себя как—то неуверенно, неловко, словно, чего—то боялись. Они мялись в приемной, потом осторожно спрашивали, можно ли к директору пройти, чтобы предложить товар. Подростки приходили, уж эти явно не свои вещи несли, может, с кого—нибудь где—то сняли или квартиру обчистили, но он не вникал, покупал и у них. Конечно, вполне возможно, что у него была ювелирная коллекция, но я ее своими глазами не видела. Некоторые вещи он перепродавал, естественно, по более высокой цене, а другие, наверное, коллекционировал. Он был состоятельным, аккуратным и расчётливым человеком, деньгами не сорил. Одно время ходили разговоры, что хотел купить магазин, да потом что—то все затихло. К нему много людей приходило. Очень много, – повторила она.

Дмитрий Сергеевич спросил:

– Сколько человек за последнее время уволилось с работы?

– У нас стабильный коллектив. Уволился один человек, я в отпуске в это время была. Он недолго работал водителем. Рассчитался в один день, говорят, что у него кто—то из родственников заболел и он вынужден был уехать. В общем, по семейным обстоятельствам.

– Покажите мне, пожалуйста, личное дело этого сотрудника, – попросил Рогожин.

Секретарша отошла к шкафу, достала с полки папку и протянула ему.

Дмитрий Сергеевич открыл ее и удивился: с листка анкеты на него смотрел не кто иной, как Махонин. Тот самый Махонин, который проходил подозреваемым по уголовному делу: убийство сорокапятилетней Климовой Раисы Ивановны. Его освободили благодаря Князеву, который вынес резолюцию: «Дело прекращено из—за отсутствия улик».

«Вот так находка! – пронеслось в голове Рогожина. Он пристально рассматривал фотографию бывшего подследственного, а мысли роем кружились в голове. – Махонин и Князев, как они могут быть связаны друг с другом? Неужели, Князев освободил Махонина из—за каких—то своих, корыстных соображений? Он отогнал от себя такую нелепую мысль. Такого в принципе не должно быть. Его мысли остановились на Махонине. Случайно или нет, что он работает в ювелирном магазине? Его поспешное увольнение после убийства Кольцова очень настораживает Стоп, стоп, стоп. Не нужно так быстро думать. Есть сын Кольцова, который хотел, чтобы папа поделился с ним золотыми украшениями. И тот и другой – с уголовным прошлым, могли пойти на любые преступления. Надо всё хорошенько проверить. Найти Махонина и сына Кольцова».

Поблагодарив секретаршу и попрощавшись, не откладывая дела на потом, Дмитрий Сергеевич поехал на другой конец города к матери Петра Аркадьевича Кольцова.

В маленькой, тесной квартирке на пятом этаже его встретила старенькая, седая женщина. Узнав, что пришли из милиции поговорить о сыне, сразу же заплакала и, вытирая глаза платком, приговаривала:

– За что убили моего сыночка, один он у меня был, у кого рука поднялась?

Она долго не могла успокоиться. Дмитрий Сергеевич налил ей воды и подал попить.

Старушка держала стакан трясущимися руками и, выпив несколько глотков, успокоилась. Рассказала, что в последний год Петруша сильно изменился, похудел, был какой—то невеселый, говорил, что его огорчает сын Володька, который нигде не работал. С женой, с Ниночкой у него тоже были размолвки, он даже подумывал уехать, куда—нибудь подальше. Давно бы, говорит, уехал, да тебя, мама, как я одну брошу? Володька тебе житья не даст.

При упоминании о внуке бабулька опять стала причитать и плакать. Не повезло парню смолоду: родная мать умерла, учёбу бросил. Связался с плохими людьми, успел отсидеть, а ведь он совсем молодой.

– У вас ничего в доме не пропало? – поинтересовался Рогожин.

– Да вот нигде не могу найти ключи от Петиной квартиры. Он на всякий случай у меня запасной комплект держал. Куда я их дела, не знаю. Надо Ниночке вернуть, мне они не нужны.

– Когда к вам в последний раз приходил внук?

– На днях. Денег в этот раз не просил. Сказал: – Мы скоро с тобой, бабулька, хорошо заживем, денег у нас много будет, погоди, говорит немного. Я его спрашиваю: работу, наверное, нашел? А он мне: – Зачем работать, я и так скоро богатеньким буду.

Дмитрий Сергеевич попросил у нее фотографию внука, старушка дала, порывшись в альбоме.

– Не припомните ли вы, где был внук в день убийства? – спросил Рогожин.

– Как не помню? Хорошо помню. Накануне я его попросила помочь картошку выкопать. Он согласился и остался ночевать, автобус рано уходит, и мы с ним поехали первым рейсом на дачу. Копали целый день, а вечером приехали и узнали, что Петю убили.

– А друзей у него подозрительных не было?

– С друзьями ко мне никогда не приходил, вот чего не знаю, того не могу ответить.

– Надо будет с ним побеседовать, вы можете сказать, когда он еще придет?

– Придет, куда денется, только точно сказать не могу.

– Вы ему повестку передайте, тут написано, куда и к кому прийти. Не придет сам, найдем, только хуже себе сделает, – Рогожин положил на стол заполненный бланк.

– Да что же он не придет? Обязательно придет, я ему скажу, – уверила старушка.

– До свидания. Фотокарточку, можно я с собой возьму, потом обещаю вернуть, – сказал на прощанье Рогожин.

– Берите, раз надо, – согласилась старушка.

После возвращения в милицию Рогожин увидел, что у дверей кабинета сидит женщина.

– Вы ко мне? – спросил он.

– Мне к следователю Рогожину.

– Проходите. – Дмитрий Сергеевич открыл двери кабинета и пропустил женщину.

– Садитесь, чем могу служить?

–Я мать потерпевшей Лебедевой Ларисы Васильевны, вы ведете ее дело.

– Да, дело закончено, осталось передать в суд.

– Не нужно передавать в суд. Мы, я и моя дочь Лариса, написали заявление с просьбой прекратить дело.

– Почему? – удивился Рогожин.

– Понимаете, нам сейчас нужны деньги, взять их негде. Мой муж попал в больницу, требуется дорогостоящая операция. У нас таких денег сроду не бывало, а матери Абрамова ничего не стоит ее оплатить, мы уже согласились, у нас нет выбора. К тому же Абрамова сказала, что сына ее все равно никто не осудит, она дала взятку. Говорит, что в наших же интересах закрыть дело, зачем девушке дурная огласка?

– Да что вы ее слушаете? – с возмущением в голосе сказал Рогожин. – Расследование дела закончено, преступник должен предстать перед судом и получить то, что он заслужил. Ему, по меньшей мере, грозит пять – семь лет лишения свободы.

– Не говорите мне об этом, я все равно не поверю, – с грустью в голосе сказала мать потерпевшей. – Сейчас сидят те, у кого нет денег откупиться за преступление, а преступники, кто может хорошо заплатить, остаются на свободе. Нам нужны деньги на операцию, кроме того, они пообещали помочь поступить Ларисе в техникум или в институт. Абрамовы все могут. Они сказали нам: – Ну, что вы так убиваетесь со своей девственностью? В наше время в институте красоты можно восстановить утраченную невинность. Если вам так необходимо, мы можем помочь. Видите, как они рассуждают? У них все продается и все покупается. А вы тут ведете какие—то расследования, тратите зря время, все можно решить за деньги без вашей помощи.

Рогожин слушал женщину и думал:

«Вот до чего докатилась наша милиция! Никто не верит в ее справедливость, порядочность и защиту».

– Вы так говорите, словно знаете, кто получил взятку, – заметил Рогожин.

– Конечно, мне сказала мать насильника, есть человек в милиции, ему дала деньги, и он обещал «замять» дело, она не боится открыто об этом говорить. Он посоветовал с нами рассчитаться и уговорить написать заявление о прекращении уголовного дела, – ответила Лебедева.

– Спасибо за откровенность. Кто же этот всемогущий человек? – поинтересовался Рогожин.

– Его фамилия Князев, – твёрдым, уверенным голосом сказала она. – До свидания.

Лебедева встала и вышла из кабинета, оставив на столе заявление.

Рогожин не успел ничего ответить, затрезвонил телефон, взял трубку. Звонила дворничиха, которая убирает двор, где жил Кольцов. Сказала, что в день убийства, рано утром, ее чуть не сбил с ног мужчина, который выскочил из того самого подъезда, где произошла трагедия. Раньше она его никогда во дворе не видела. Рогожин попросил как можно скорее приехать к нему.

Через полчаса дворничиха сидела перед ним. Он вытащил из стола несколько фотографий, среди которых была фотография Махонина и Владимира Кольцова. Дворничиха внимательно разглядывала портреты, затем отложила в сторону два – Махонина и Кольцова—младшего.

– Вот этот, – указала на снимок Махонина, – чуть не сбил меня с ног, а этот, – показала на фотографию Кольцова—младшего, – совсем недавно во двор приходил, сидел на скамейке, потом в подъезд зашел и долго не выходил. Я специально решила посмотреть, показалось, что парень пьяный. Думаю, к кому пришёл? Вижу, сидит на ступеньках, будто спит. Я говорю: – Ты, что парень, до дома не можешь дойти? Он посмотрел на меня мутными глазами, встал и ушел. Наверное, наркоман, – дворничиха пожала плечами.

– Спасибо за ценную информацию, если вы нам понадобитесь, мы вас еще вызовем, пожалуйста, не откажите, придите.

– Конечно приду, – заверила дворничиха и, попрощавшись, ушла.

После опознания Махонина, Рогожин взял ордер на арест. Но в городе его не оказалось, было ясно, что он скрылся. Соседи сказали, что не видели жильца две недели, где он находится, никто не знал. Вызванный на допрос сын Кольцова тоже ничего не прояснил. На вид это был типичный наркоман.

– Был ранее судим?

– Да, за драку, по амнистии освободился.

– Сейчас работаешь?

– Нет, с судимостью никто не берет, отец устраивал в разные фирмы, да там платили мало.

– На что ты живешь?

– На бабушкину пенсию, – нагло усмехнувшись, ответил Володька.

– Бабушка говорит, что ключи потеряла от квартиры отца, ты, случайно, их не брал?

– Нет, не брал, зачем они мне? Я к его жене в гости не хожу.

– А вот и врешь. Тебя недавно видели, как ты околачивался возле дома отца. Это серьезные улики. Может, это ты его убил?

– Да вы что? Меня в этот день в городе не было, я на бабкиной даче картошку копал. Спросите у неё.

– Подпиши подписку о невыезде. Мы тебя еще вызовем.

Арестовывать его лишь за подозрение в убийстве не представляло невозможным, явных улик не было, а алиби у Володьки было железное.

Глава шестая

Нинель Александровна долго решала, каким образом корректно убедить девушек агентства о необходимости «сотрудничества» и «дружбы» с милицией. Она опасалась, что с их стороны встретит реакцию возмущения, негодования и протеста, но вместе с тем, понимала, что идти на такой шаг заставляет жизнь.

На сегодняшний день агентство твердо стоит на ногах и не нуждается в финансовой поддержке спонсоров. В банк на счета «Афродиты» стекались солидные суммы денег. Князев прав: чтобы все сохранить, нужна защита, охрана и надежные покровители. Они есть, не требуют от фирмы денег, им нужны услуги очаровательных, молодых и здоровых модниц. Действительность диктует свои жесткие правила игры. К черту разговоры о стыдливости, пошлости, измене, порядочности, достоинстве и нравственной чистоте, все эти понятия имеют право на существование, но сейчас нужно отодвинуть их в сторонку. Пусть полежат до лучших времен. Во имя сохранения фирмы и постоянной работы, ее сотрудницы должны пойти на такой шаг.

Если не согласиться с Князевым? Не исключено, что придут другие люди, и неизвестно, чего они захотят. А вдруг на агентство «положит глаз» кто—нибудь из криминального авторитета? Рецидивисты и воры в законе? Нельзя предугадать, что придет в голову этим людям, и на каких условиях с ними можно будет договориться. Возможно, «живой бартер», как выразился Князев, им не будет нужен, а будут нужны только деньги. Как известно, они алчные и ненасытные, ради денег готовы на все, даже на убийства. Нинель Александровна вздрогнула, представив на секунду перед собой облик вымогателя. Он представился ей огромным, накаченным бритоголовым амбалом с тупым выражением лица. Нет, только не это. Делиться деньгами она ни с кем не хотела, зависеть от такого типа людей не желала. Уж лучше пусть будет так, как говорит Князев.

Она решила поговорить с каждой модисткой с глазу на глаз. Тут же составила условия контракта, по которому должны работать модистки в агентстве.

Последним пунктом в контракте было написано: сверхурочная работа. Разговаривала с каждой моделью отдельно. Она говорила о том, что агентство пользуется в городе и в области большой популярностью, что каждая фирма желает видеть на своих торжествах и презентациях очаровательных модниц, что было бы глупо со стороны сотрудниц терять престижную и высокооплачиваемую работу. Да, нужно иметь в виду, что иногда будут ненормированные рабочие дни с выездами в загородную зону. Там место отдыха влиятельных людей, и задача девушек – провести с ними время. Почти все сотрудницы, понимая двусмысленность сказанного, легко подписали контракты, сказав при этом, что готовы отдавать личное время как дань фирме. Возмущений не было, нашлись только трое строптивых, которые, понимая смысл последнего пункта, категорически отказались подписать договора.

Нинель Александровна не стала уговаривать, предложила подумать. Она согласна подождать, пока они примут окончательное решение, но намекнула, что на места есть много желающих. Через два дня девушки подошли и подписали контракты.

С этого времени каждый выходной несколько модисток по установленному графику выезжали в загородную резиденцию милиции на «субботники».

Одна девушка, поехавшая на пикник в честь приезда из области высокопоставленных чиновников милиции, отказалась выполнять кураж перебравшего спиртного гостя, дала ему пощечину и убежала с вечеринки. До дома возвращалась на попутном транспорте и больше не захотела работать в агентстве. На ее место на следующий день была принята другая особа, покладистая и без комплексов.

Нинель Александровну огорчило, что Марина, одна из лучших модисток, ушла из агентства. Она звонила ей и уговаривала вернуться. В ответ услышала, что лучше умрет от нищеты и голода, чем будет трахаться с безмозглыми и тупыми ментами. Нинель Александровне в душе было жаль терять Марину. Реальная жизнь так груба и цинична, что чувствительным и гордым девушкам наверняка в ней придется трудно. Однажды случайно подслушала разговор Харит, когда они делились впечатлениями о прошедшем пикнике.

– Хорошо вчера повеселились, не правда ли? – говорила одна из них. – Какой богатый стол! Какие угощения! Чего только не было! Я душу отвела. Икра, балыки, жаркое, манты, вино, шампанское, фрукты, конфеты, все вкусное! Ну и мужики, тоже ничего себе. Тебе кто достался?

–За мной ухаживал кавалер в полном соку, выложился по полной программе. Как с голодного края на меня набросился, уж не знаю, есть у него жена или нет. Какие только кульбиты мы с ним ни выделывали. Есть что вспомнить.

Нинель Александровне хотелось узнать, кто говорил, но девушки разговаривали тихо и поэтому понять, кому принадлежали высказывания было невозможно.

– А со мной был какой—то импотент—простатик. Ему долго лечиться нужно, прежде чем на девушек заглядывать. Слабак какой—то. Напился. Слюни распустил, руками облапал и заснул. Нет, мне не понравилось.

– А я думаю, как бы не заразиться чем—нибудь, а то сейчас всякой заразы полно. Без презерватива никого не подпускаю. Упаси Господь, береженого Бог бережет.

– Мне бывший уголовник попался. Разделся, смотрю: весь татуировками расписан. На груди кающаяся Магдалина, на спине церковный собор с куполами, крестами и череп с двумя костями. Страшно стало.

– Смотри, он тебя «крестами» не наградил? Может СПИДом болеет или сифилитик?

– Уверил, что ни СПИДом, ни сифилисом, ни гонореей не болел. Но я, так же, как и ты, без презерватива не согласилась, жалею, что спринцовку взять не догадалась.

– Выходит, милиция вместе с уголовниками тусуется?

– Нам какое дело? Уголовники теперь называются «авторитетами», или «ворами в законе». Сама милиция их побаивается, может, поэтому и приглашает к себе в компанию. Говорят, что у милиции ничего нет, работают на голом энтузиазме, который у кого—то еще остался. Зато у криминала есть все: и деньги бешеные, и оружие, и транспорт. На их стороне сила. Нам этого не понять. Мне, самое главное, работу не потерять, таких денег я нигде не заработаю, а у меня двое детей, мужа нет, одной очень трудно.

– Да, сейчас такие цены на все, просто ужас! За квартиру, за свет, за учебу – не напастись. Продукты дорогие! Детей одной невозможно прокормить и выучить, а на работу сейчас куда устроишься? Люди с высшим образованием полы моют или к богатым господам идут няньками и домработницами работать. У всех семьи, дети. Каждый ищет свой выход. Я никого не осуждаю. Хорошо рассуждать о чести и порядочности независимым и богатым. А поставь их в наши условия, и они поступят точно так же. Жить—то все хотят. Сейчас одни процветают в роскоши, другие прозябают в нищете. Вот, Маринка, осталась со своей гордостью и независимостью один на один с жизнью. У неё нет мужа, больной ребёнок. Я встречала её. Она такая погасшая, грустная. Жалко, говорит, хорошую работу потеряла, теперь приходится в нескольких местах работать, чтобы свести концы с концами. Но упрямая, говорит, всё равно не вернусь к вам. Ей Нинель Александровна домой звонила, просила вернуться.

– Да, жалко Марину, может, повезёт, встретит хорошего человека, – с сочувствием в голосе сказала какая—то девушка.

К огромному разочарованию Нинель Александровны, Петр Аркадьевич негативно отнесся к идее проведения очередного шоу с использованием ювелирных украшений из его коллекции.

Когда она заговорила о том, что как бы было великолепно, если бы он согласился дать на один вечер драгоценности для дополнения восточных костюмов девушек, муж нахмурился и сказал:

– Вот на это ты не рассчитывай. Не для твоих девиц собирал коллекцию и не собираюсь её демонстрировать. Это глупо и небезопасно. Слишком много желающих появилось до моих сокровищ. Ни с кем делиться не собираюсь. Серебро и золото принадлежат мне, и я знаю, как им распорядиться.

– Не понимаю тебя, – обиженным тоном сказала Нинель Александровна. – Я до сих пор думала, что ювелирная коллекция принадлежит нам обоим. Ты кого имеешь в виду?

– Мне уже несколько раз забрасывал удочки насчет своей доли сынок. Ему нужны деньги, а он не знает, где их достать. Работать не хочет, а чужое добро не дает покоя.

– Володька? – глаза Нинель Александровны округлились от удивления. – Да ведь он наркоман. Ему, наверное, не на что уколоться, для этого он ходит вокруг тебя. Какое он имеет право на то, что принадлежит нам с тобой? Ты уже двадцать пять лет живешь со мной. Твой сын – отрезанный ломоть. Он не маленький мальчик, чтобы ему оказывать материальную поддержку. Откуда он узнал, что у тебя есть драгоценности?

– Узнал. Последнее время он зачастил ко мне на работу. Один раз, когда меня не было на месте, пришел, и секретарша, по доброте душевной, разрешила дождаться меня в кабинете. Открыла Володьке дверь и оставила его там. Он находился в нем два часа, заглянул в мой сейф. Я пришел и вижу: сидит перед раскрытым сейфом и рассматривает все, что в нем хранится. Я чуть с ума не сошел. Спрашиваю: – Как ты смел в кабинете хозяйничать? Как посмел открыть сейф? Он мне ответил, что сейф у меня не очень—то сложный, что для такой богатой коллекции нужно приобрести ящик понадежнее, да к тому же, говорит, связка ключей на столе лежала. Богатая, говорит, у тебя коллекция, поделись со мной хотя бы третьей частью. Я его, конечно, выпер, секретаршу отругал, а сам теперь думаю: небезопасно сейф на работе оставлять. Что ему стоило, бывшему уголовнику, снять слепки ключей? Перевезу сейф домой, сменю замки в сейфе и от квартиры. Тебе на шоу тоже не даю, нечего демонстрировать драгоценности, спокойнее жить будет. Время сейчас непонятное, подумаю, как их сбыть. Надёжней всего хранить валюту в заграничном банке.

– Уж не собираешься ли ты уехать за границу?

– Пока нет, но мысли такие приходят. Давай уедем с тобой вместе, денег нам на всю оставшуюся жизнь хватит, будем жить без проблем, где ты захочешь.

– Нет, я никуда не поеду, мне здесь неплохо.

– Да, я это чувствую, что тебе хорошо здесь, ты расцвела в агентстве. Все, что я мог, сделал для тебя: купил помещение, отремонтировал, открыл агентство на твое имя, ты теперь на ногах твердо стоишь. Не хочешь ехать, оставайся, – обиженным тоном сказал Петр Аркадьевич.

Самолюбие Нинель Александровны было глубоко задето. Оказывается, жизнь мужа ей совсем неизвестна. Володька ходит к нему на работу и вымогает драгоценности, а сам муженек подумывает о том, как бы уехать за границу. А она сама? Она ведь тоже давно живет отрешенной от него жизнью. Что их связывает? Общая квартира, фамилия, быт, старые привычки. С тех пор, как Нинель Александровна узнала страстную любовь Игоря Семеновича, они с мужем разошлись по разным спальням. Петр словно догадывался об истинной причине отчуждения, становился хмурым и замкнутым. За три дня до убийства перевез сейф домой и поставил его в кабинете. Нинель Александровне не удалось исполнить мечту – провести показ восточных нарядов, украшенных дорогими украшениями.