Текст книги "Культовая классика. Комплект из 3 книг"

XV[15]15
  Рассказ Р. Брэдбери «Последний, самый последний» («The Last, the Very Last», The Reporter, June 2, 1955).


[Закрыть]

– Город, кажется, кишит машинами… – сказал Дуглас. – Мистер Ауфман и его Машина счастья, мисс Ферн и мисс Роберта с их Зеленой машиной. А теперь, Чарли, что это у тебя?

– Машина времени! – выпалил Чарли Вудмен, еле поспевая за ним. – Честное-пречестное слово!

– Путешествия в прошлое и будущее? – поинтересовался Джон Хафф, обгоняя их без особых усилий.

– Только в прошлое, но всего сразу не бывает. Вот мы и на месте.

Чарли Вудмен остановился у забора.

Дуглас присмотрелся к дому.

– Э, да это же дом полковника Фрилея. Нет тут никаких Машин времени. Разве он изобретатель? Даже если так, мы бы давно уже знали про такую серьезную штуку, как Машина времени.

Чарли и Джон на цыпочках поднялись по ступенькам веранды, а Дуглас фыркнул и покачал головой, оставаясь внизу.

– Ладно тебе, Дуглас, – сказал Чарли. – Не умничай. Ну, конечно, полковник Фрилей не изобретал Машину времени. Но он кровно в ней заинтересован, и она находится здесь давным-давно. Просто мы по своей глупости ее не замечали! Так что прощай, Дуглас Сполдинг!

Чарли взял Джона под руку, словно сопровождал даму, распахнул москитную сетку на веранде и зашел внутрь. Москитная сетка не хлопнула.

Дуглас перехватил ее и молча следовал за ними по пятам.

Чарли пересек огражденную веранду, постучал, отворил внутреннюю дверь. Они заглянули в длинный темный коридор, ведущий в комнату, освещенную, как подводный грот, нежно-зеленый, приглушенный, расплывчатый.

– Полковник Фрилей?

Тишина.

– Он плохо слышит, – прошептал Чарли. – Но сказал мне, чтобы я просто заходил и звал его. Полковник!

В ответ только пыль посыпалась вниз по винтовой лестнице. Затем в дальнем конце коридора, в подводном царстве возникло слабое шевеление.

Они не без опаски двинулись вперед и заглянули в комнату, в которой обнаружились всего два предмета обстановки – старик и стул. Они обладали сходством – оба истончились до того, что просматривалось их внутреннее строение, члены и сочленения, жилы и сухожилия. Все остальное – некрашеный дощатый пол, голые стены, потолок и огромная масса недвижного воздуха.

– Он что, умер? – прошептал Дуглас.

– Нет, просто обдумывает, куда бы ему еще отправиться странствовать, – сказал Чарли очень важно и тихо. – Полковник?

Один из предметов побуревшей мебели зашевелился, и это оказался полковник, щурясь и озираясь по сторонам, улыбнувшись безумной беззубой улыбкой.

– Чарли!

– Полковник, вот Дуг и Джон пришли…

– Добро пожаловать, мальчики, присаживайтесь, присаживайтесь!

Мальчики смущенно сели на пол.

– А где же… – начал было Дуглас.

Чарли вовремя ткнул его в ребро.

– Где же… что? – спросил полковник Фрилей.

– Он хочет сказать, где же смысл нам самим говорить.

Чарли скорчил рожу Дугласу, затем улыбнулся старику.

– Нам сказать нечего, лучше вы расскажите нам что-нибудь, полковник.

– Берегись, Чарли, старики только и ждут, чтобы их попросили поговорить. И как начнут тарахтеть, что твой ржавый лифт в шахте.

– Чэн Ляньсу, – предложил наугад Чарли.

– Что? – переспросил полковник.

– Бостон, – подсказал Чарли, – 1910 год.

– Бостон, 1910 год… – Полковник нахмурился. – А, ну конечно, Чэн Ляньсу!

– Да, полковник, сэр.

– Ну-ка, посмотрим…

Голос полковника зажурчал, безмятежно покачиваясь на волнах озера.

– Посмотрим, посмотрим…

Мальчики затаили дыхание.

Полковник Фрилей смежил веки.

– 1 октября 1910 года, мирный прохладный осенний вечер, Бостонский театр варьете. Да. Аншлаг. Все в ожидании. Оркестр, фанфары, занавес! Чэн Ляньсу, великий маг Востока! Вот он, на сцене! А вот я, первый ряд, середина!

– Ловля пули! – выкрикивает он. – Добровольцы?

Встает человек рядом со мной.

– Проверьте винтовку! – говорит Чэн. – Сделайте на пуле отметину! – велит он. – А теперь цельтесь в мое лицо и выстрелите этой пулей из винтовки, – говорит Чэн, – и на том конце сцены я поймаю пулю зубами!

Полковник Фрилей делает глубокий вздох и умолкает.

Дуглас вытаращился на него в благоговейном ужасе. Джон Хафф и Чарли совершенно оторопели. Вот старик продолжает. Его голова и туловище неподвижны, и только губы шевелятся.

– Товсь! Цельсь! Пли! – скомандовал Чэн Ляньсу. – Бах! Трещит выстрел. Чэн Ляньсу вскрикивает, шатается, падает с окровавленным лицом. Ад кромешный! Зрители срываются с мест. Что-то не так с винтовкой. Кто-то говорит: «Он мертв». И действительно. Мертв. Ужас, ужас… Я навсегда запомню его лицо в кровавой маске. Впопыхах опускают занавес. Дамы голосят… Тысяча девятьсот десятый год… Бостон… Театр варьете… Несчастный… Несчастный…

Полковник Фрилей медленно приоткрывает глаза.

– Ух ты! Полковник, потрясающе! – говорит Чарли. – А про Пауни Билла расскажите?

– Про Пауни Билла?..

– И про то время, когда вы были в прерии в тысяча восемьсот семьдесят пятом году.

– Пауни Билл…

Полковник погрузился во тьму.

– Тысяча восемьсот семьдесят пятый… да. Мы с Пауни Биллом стоим в ожидании на небольшом возвышении посреди прерий.

– Ш-ш-ш, – шепчет Пауни Билл. – Прислушайся.

Вот-вот на исполинских подмостках прерии разыграется буря. Гром. Еле слышный. Снова гром. Уже сильнее. По всей прерии, насколько хватало зрения, огромное приземистое зловещее грязно-желтое облако, кишащее черными молниями, полсотни миль в ширину и в длину, да с милю высотой и не выше дюйма над поверхностью земли.

– Боже! – вырвалось у меня. – Боже праведный! – воскликнул я с вершины холма. – Господь всемогущий!

Мальчики, земля сотрясалась, как лишенное рассудка, обезумевшее сердце. Меня колотил озноб. Твердь земная содрогалась: бой, биение, грохот. Рокот. Вот вам редкое слово: рокот. O, как же рокотала неистовая буря по верхам и низам, переваливая через холмы. Ты видел непроницаемую тучу, и больше ничего.

– Вот они! – закричал Пауни Билл.

И облако оказалось пылью! Не парами, не дождем, а пылью прерий, взметнувшейся из-под сухой, как порох, травы, словно мельчайшая кукурузная мука, пыльца, воспламененная лучами проглянувшего солнца. Я снова возопил! Почему? Потому что завеса адской пылищи спала и я увидел их! Клянусь! Великое воинство древних прерий – бизонов, буйволов!

Полковник позволил тишине сгуститься, потом развеял ее.

– Головы словно кулачищи исполинских негров, тулова как локомотивы, глаза как раскаленные уголья! Двадцать, пятьдесят, двести тысяч железных снарядов примчались с запада и сбились с пути, растаптывая прах, навстречу забвению!

Пыль приподнялась и на какой-то миг явила мне море горбов и грив, я увидел, как черные косматые волны вздымаются и падают…

– Стреляй! – кричит Пауни Билл. – Стреляй!

Я взвожу курок, целюсь.

– Стреляй же!

А я стою, словно карающая десница божья, созерцая великое, летящее мимо видение силы и мощи, темную ночь среди бела дня, мерцающий траурный поезд, нескончаемый и печальный. Как я мог стрелять по траурному поезду? Да и кто бы смог? Вы бы смогли, мальчики? Я думал, лишь бы пыль снова опустилась и укрыла черную роковую гущу в несусветной давке и толчее. И что бы вы думали, мальчики, пыль опустилась. Туча упрятала мириады копыт, выбивающих громы и выколачивающих из бури пыль. Пауни Билл бранился и толкал меня в плечо. Но я был рад, что не пульнул каким-то жалким свинцовым окатышем ни в то облако, ни в то могущество, которое оно скрывало. Мне хотелось лишь стоять и смотреть, как время уносится прочь огромными скачками, скрытыми бурей, поднятой уносящимися в небытие бизонами.

Прошел час, три часа, шесть часов, прежде чем буря унеслась прочь за горизонт навстречу менее добросердечным людям, чем я. Пауни Билл исчез. Я остался в одиночестве, совершенно оглушенный. Ошеломленный, я пересек город в ста милях к югу, не слыша людских голосов и не испытывая никакого желания их слышать. Мне хотелось на какое-то время запомнить этот грохот. И сейчас, когда летними днями вроде этого над озером собирается дождь, я слышу тот ужасающе великолепный гром… и как жаль, что вы такого не слыхивали…

Крупный нос полковника Фрилея просвечивал, словно чашка из белого фарфора, налитая слабеньким тепленьким апельсиновым чайком.

– Он уснул? – спросил наконец Дуглас.

– Нет, – ответил Чарли, – батарейки перезаряжает.

Полковник Фрилей дышал часто и слабо, словно после долгой пробежки. Наконец он открыл глаза.

– Да, сэр! – сказал восхищенный Чарли.

– Привет, Чарли.

Полковник удивленно улыбнулся мальчишкам.

– Знакомьтесь, это Дуг и Джон, – сказал Чарли.

– Очень приятно!

Мальчики поздоровались.

– А… – спросил Дуглас, – где же?..

– Черт, какой же ты тупой! – Чарли ткнул Дугласа в плечо и повернулся к полковнику: – Так о чем вы говорили, сэр?

– Я? Говорил? – пробормотал старикан.

– Гражданская война, – негромко предложил Джон Хафф. – Он ее помнит?

– Помню ли я? – спросил полковник. – О, еще как, еще как!

Его голос задрожал, и он снова закрыл глаза.

– Все помню. Только… на чьей стороне я воевал…

– Цвет вашего мундира… – начал было Чарли.

– Цвета плывут перед глазами, – прошептал полковник, – линяют. Я вижу солдат, но давным-давно перестал различать цвета их шинелей или фуражек. Я родился в Иллинойсе, вырос в Виргинии, женился в Нью-Йорке, построил дом в Теннесси, и вот на склоне лет я, ах ты боже мой, вернулся в Гринтаун. Теперь понятно, почему цвета расплываются и перемешиваются…

– Но вы помните, по какую сторону гор вы сражались? – Чарли не стал повышать голоса. – Солнце вставало по левую или правую руку? Вы маршировали в сторону Канады или Мексики?

– Вроде бы в одно утро солнце вставало по мою правую руку, в другое – над левым плечом. Мы маршировали в любом направлении. Минуло почти семьдесят лет. Рассветы далекого прошлого забываются.

– Вы же помните победы в каких-нибудь битвах?

– Нет, – сказал старик, уйдя в себя. – Не припомню, чтобы кто-то где-то когда-то одержал победу. Войны не выигрывают, Чарли. Ты все время терпишь поражения, и тот, кто терпит поражение последним, запрашивает мира. Все, что я помню, это череда поражений, горя и ничего хорошего, кроме конца. Конец войне, Чарльз, вот победа, ничего не имеющая общего с пушками. Но вряд ли вы, ребята, хотите, чтобы я рассказывал о такой победе.

– Сражение при Энтитеме, – сказал Джон Хафф. – Спросите про сражение при Энтитеме.

– Я был там.

Мальчики просияли.

– Сражение при Булл-Ран, спросите про Булл-Ран.

– Я был там.

Тихим голосом.

– А при Шайло?

– Не было в моей жизни года, чтобы я не думал: ах, какое красивое название и какая досада, что оно встречается только в реляциях о битве.

– Значит, и при Шайло. А сражение за форт Самтер?

– Я видел первые клубы порохового дыма.

Мечтательным голосом:

– Столько всего нахлынуло, столько всего. Помню песни. «Тихий вечер на Потомаке, солдаты мирно спят и видят сны; их шатры в прозрачном свете осенней луны или в отблесках костра». Помню, помню… «Тихий вечер на Потомаке, ни звука, лишь журчание реки, и выпадает роса на лица погибших, дозорные навечно закончили службу»!.. После капитуляции мистер Линкольн на балконе Белого дома велел исполнить «Отвернись, отвернись, отвернись, Диксиленд»… А еще одна дама в Бостоне всего за одну ночь сочинила песню на все времена: «Моим глазам явилось славное пришествие Господне. Он давит гроздья гнева». Поздними ночами мои уста поют о днях минувших: «О, кавалеры Дикси, на страже Южных берегов…», «Когда мальчики вернутся с лаврами победы»… Столько песен с обеих сторон разносил ночной ветер с севера и с юга. «Мы идем, Отец Авраам, триста тысяч нас, а то и больше». «Ставим палатки, ставим палатки, в старом лагере ставим палатки». «Ура! Ура! Мы несем торжество, ура, ура, знамя нашей свободы»…

Голос старого человека дрогнул.

Мальчики долго сидели не шелохнувшись. Потом Чарли повернулся к Дугласу и спросил:

– Так похож он или не похож?

Дуглас сделал два вдоха и сказал:

– Конечно, похож.

Полковник открыл глаза.

– На кого это я, конечно, похож?

– На Машину времени, – пролепетал Дуглас. – На Машину времени.

Полковник смотрел на мальчиков целых пять секунд. Теперь его голос преисполнился благоговения.

– Вот, значит, как вы меня величаете, мальчики?

– Да, сэр, полковник.

– Да, сэр.

Полковник медленно откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на мальчиков, на свои руки, на голую стену у них за спиной.

Чарли поднялся.

– Ну, мы, пожалуй, пойдем. До свидания и спасибо вам, полковник.

– Что? А! До свидания, мальчики.

Дуглас, Джон и Чарли направились на цыпочках к двери.

Хотя они находились в поле зрения полковника Фрилея, он не увидел их ухода.

* * *

На улице мальчики встрепенулись от оклика из окна на первом этаже у них над головами.

– Эй!

Они подняли глаза.

– Да, сэр, полковник?

Полковник высунулся из окна, махая рукой.

– Я думал о ваших словах, мальчики!

– Да, сэр?

– Так вот, вы правы! Как я раньше об этом не догадался! Машина времени, ей-богу, Машина времени!

– Да, сэр!

– До встречи, ребята. Поднимайтесь на борт в любое время!

В конце улицы они снова обернулись: полковник по-прежнему махал им рукой. Они помахали в ответ, на душе у них стало легко и приятно, и они зашагали дальше.

– Чух-чух-чух, – произнес Джон. – Я могу путешествовать в прошлое на двенадцать лет назад. Брум-брум-брум.

– Да, – сказал Чарли, оглядываясь на притихший дом. – А вот на сто лет назад не можешь.

– Нет, – сказал Джон. – На сто лет назад не могу. Это уже настоящее странствие. Это уже настоящая машина.

Целую минуту они шли молча, глядя себе под ноги. Дошагали до забора.

– Кто последний перелезет через забор – девчонка! – сказал Дуглас.

Всю дорогу до дому Дугласа обзывали «Дорой».

* * *

Поздно ночью Том проснулся и обнаружил, что Дуглас что-то лихорадочно строчит в пятицентовом блокноте при свете фонарика.

– Дуг, что новенького?

– Новенького? Да всё! Подсчитываю свои богатства, Том! Вот, смотри: Машина счастья не сработала. Невелика печаль! У меня целый год впереди. Если нужно прокатиться по главным улицам, то я на «Трамвае Гринтауна» все выведаю и все высмотрю. Нужно пройтись по переулкам, и я стучусь в дверь мисс Ферн и мисс Роберты, они подзаряжают аккумуляторы своего электрокара, и мы отправляемся в плавание по тротуарам. Захотелось пошнырять по задворкам, перемахивать через заборы, облазить изнанку Гринтауна – у меня есть новенькие тенниски. Трамвай, электрокар, тенниски! Все к моим услугам. Это еще что, Том, это еще что! Ты послушай! Если я хочу оказаться там, куда никто не способен отправиться, потому что у них не хватает ума до такого додуматься. Если я хочу в тысяча восемьсот шестидесятый год, потом в тысяча восемьсот семьдесят пятый и снова в тысяча восемьсот шестидесятый, я запрыгиваю в экспресс «Полковник Фрилей»! Вот что я тут записал: «Может, старые люди никогда не были детьми, как мы говорим про миссис Бентли, но, большими или маленькими, некоторые из них сражались при Аппоматтоксе летом тысяча восемьсот шестьдесят пятого года». Зрение у них было как у индейцев, и они затылком видели лучше, чем мы с тобой глазами.

– Все это здорово, Дуг, но что это значит?

Дуглас продолжал писать: «Это значит, у нас нет никакой возможности отправиться в дальний поход, как они. Если повезет, мы доживем до сорока, сорока пяти, пятидесяти. Для них это всего лишь небольшая пробежка по окрестностям. Вот когда тебе стукнет девяносто, девяносто пять, сто, вот тогда ты дальний странник».

Фонарик погас.

Они лежали в лунном свете.

– Том, – прошептал Дуглас. – Я должен путешествовать всеми способами и увидеть все, что возможно. Но прежде всего я должен навещать полковника Фрилея – один, два, три раза в неделю. Он лучше любых машин. Он говорит, ты слушаешь. И чем дольше он говорит, тем больше ты озираешься по сторонам и начинаешь что-то подмечать. Он тебе рассказывает, и ты мчишься на особенном поезде, и, ей-богу, это правда. Он осилил дорогу, уж он-то знает. А потом приходим мы, ты да я, той же дорогой, но издалека. Нам предстоит осмотреться, принюхаться и столько всего сделать, поэтому нужен старый полковник Фрилей, который встрепенется и велит быть начеку, чтобы запомнить каждую секунду! Каждую мелочь! И когда ты как следует состаришься и вокруг тебя соберется детвора, ты сможешь сделать для них то же, что полковник делает для тебя. Так-то, Том. Я должен чаще ходить к нему, выслушивать его, чтобы странствовать во времени вместе с ним столько, сколько он сможет.

Том какое-то время молчал. Затем посмотрел на Дугласа, лежащего в темноте.

– Дальние странствия. Ты это придумал?

– Может, да, а может, нет.

– Дальние странствия, – прошептал Том.

– Я уверен лишь в одном, – сказал Дуглас, закрывая глаза. – От них веет одиночеством.

XVI[16]16
  Рассказ Р. Брэдбери «Зеленая машина» («The Green Machine», «Argosy», March 1951).


[Закрыть]

Бах!

Грохнула дверь. На чердаке пыль слетела с секретеров и книжных шкафов. Две пожилые дамы навалились на дверь, чтобы запереть ее крепко-накрепко. Казалось, тысячи голубей взмыли с крыши, прямо у них над головой. Они пригнулись, словно под ношей, вобрав головы в плечи под барабанную дробь хлопающих крыльев. Затем они замерли с изумленными возгласами. Они слышали только звук чистейшего отчаяния, биение своих сердец… Они старались перекричать свои треволнения.

– Что мы натворили, ах, бедный мистер Квотермейн!

– Должно быть, мы задавили его насмерть. Наверняка кто-то увидел и выследил нас. Смотри…

Мисс Ферн и мисс Роберта выглянули из затянутого паутиной чердачного окна. Внизу, словно и не было никакой великой трагедии, дубы и вязы все так же тянулись к сладкому солнечному свету. Мимо по тротуару прошагал мальчик, повернулся, снова прошагал мимо, глядя вверх.

На чердаке пожилые леди вытаращились друг на друга, словно пытались разглядеть лица друг друга в проточной воде.

– Полиция!

Но никто не молотил в дверь и не вопил: «Именем закона, откройте!»

– Кто этот мальчишка там внизу?

– Дуглас, Дуглас Сполдинг! Боже, он пришел покататься на Зеленой машине. Он не знает. Наша гордыня нас погубила. Гордыня и этот электродрандулет!

– Ах, этот ужасный коммерсант из Гампорт-Фоллс. Это все он виноват со своей болтовней.

Болтовня, болтовня, словно теплый летний дождик рассыпался по крыше.

Внезапно возник другой день и полдень. Они сидели на своей веранде, обсаженной деревьями, обмахиваясь белыми веерами, а перед ними стояли блюдца трепещущего желе.

И вдруг из ослепительного сияния, из солнечной желтизны, сверкающая, как княжеская карета…

ЗЕЛЕНАЯ МАШИНА!

Она плыла. Она шелестела, как океанский ветерок. Нежнее кленовых листьев, свежее родниковой воды, она урчала, как горделивые коты, рыщущие в полдень. А в машине – коммерсант из Гампорт-Фоллс в панаме, нахлобученной поверх напомаженной шевелюры. Хитроумная машина на мягком резиновом ходу стремительно прокатилась по раскаленному добела тротуару, прожужжала до самой нижней ступеньки веранды и с разворотом остановилась. Торговый агент выпрыгнул и сверкнул улыбкой из-под панамы, заслонив ею солнце.

– Меня зовут Уильям Тара! А это, – он стиснул резиновую грушу, и раздался тюлений лай, – клаксон!

Он приподнял черные атласные подушки.

– Аккумуляторные батареи!

В горячем воздухе запахло грозой.

– Рычаг управления! Упор для ног! Тент! Зеленая машина в сборе!

В чердачной темноте дамы содрогнулись от воспоминаний, зажмурившись.

– Надо было проткнуть его нашими штопальными иглами!

– Ш-ш! Слушай.

Внизу кто-то постучал в переднюю дверь. Вскоре стук прекратился. Они увидели женщину, пересекающую двор и входящую в соседский дом.

– Всего лишь Лавиния Неббс, пожаловала с пустой чашкой занять сахару, наверное.

– Держи меня. Я боюсь.

Они смежили веки. Воспоминания вновь нахлынули. Старая соломенная шляпа на железном сундуке, казалось, вдруг зацвела под лучами человека из Гампорт-Фоллс.

– Благодарю! От ледяного чая не откажусь.

В тишине слышалось, как прохладная влага вторгается в его желудок. Затем он обратил свой взор на двух старушек, словно доктор с лампочкой для осмотра глаз, ноздрей и ртов.

– Дорогие дамы, я знаю, вы полны кипучей энергии. И такими выглядите. Восемьдесят лет, – он щелкнул пальцами, – для вас сущие пустяки! Но бывают времена, когда у вас дел невпроворот, вам нужен друг, настоящий друг, который придет к вам на помощь в трудную минуту. И этот друг – двухместная Зеленая машина!

Он устремил взгляд своих блестящих зеленых глазок-стекляшек, как у лисьего чучела, на этот замечательный образчик. Под горячими солнечными лучами машина источала запах новизны, дожидаясь их, – ни дать ни взять комфортабельное кресло, водруженное на колеса.

– Бесшумна, словно лебединые перья.

Они почувствовали на своих лицах слабое дуновение его дыхания.

– Прислушайтесь.

Они прислушались.

– Аккумуляторы полностью заряжены и готовы! Прислушайтесь! Ни малейшей тряски, ни звука. Электричество, знаете ли, дорогие дамы. Ее нужно только перезаряжать каждый вечер в гараже.

– А она… часом… – младшая сестра глотнула ледяного чаю… – не ударит нас током?

– Исключено!

Он снова запрыгнул в машину, обнажив зубы наподобие того, как по ночам показывают свой оскал витрины дантистов, когда проходишь мимо.

– Чаепития!

Он закружил электрокар в вальсе.

– Бридж-клубы. Вечеринки. Гала-концерты. Обеды. Дни рождения! Завтраки «Дочерей американской революции».

Он заурчал мотором, словно собирался уехать навсегда. Он повернул обратно на бесшумной резине.

– Ужины «Золотой звезды».

Он сидел чинно, согласно своим угодливым представлениям о женщинах.

– Легкость в управлении. Бесшумные, изысканные старт и торможение. Водительские права не требуются. В жаркие дни – наслаждайтесь ветерком. Ах… – Он выписывал вензеля перед верандой, запрокинув голову назад, жмурясь от упоения, а рассекаемый машиной ветер взъерошивал ему волосы.

Он подъехал к ступенькам веранды, учтиво сняв шляпу и оглядываясь на обкатанную модель, словно на алтарь семейной церкви.

– Дорогие дамы, – тихо промолвил он. – Первый взнос – двадцать пять долларов. Десять долларов в месяц на два года.

Ферн первой сбежала по ступенькам и устроилась на двойном сиденье. Ее рука томилась в нетерпении. Она подняла ее. И осмелилась сдавить резиновую грушу клаксона.

Раздался лай моржа.

Роберта на веранде завизжала в неописуемом восторге и перегнулась через перила.

Коммерсант разделил с ними их восторг. Он, смеясь, помог старшей сестре спуститься с веранды, в то же время доставая авторучку и обшаривая свою шляпу в поисках листа бумаги.

* * *

– Так вот мы ее и купили! – вспоминала мисс Роберта на чердаке в ужасе от собственного куража. – Нас должны были предостеречь! Мне всегда казалось, что наша машина смахивает на вагончик с карнавальных горок!

– Но ведь, – сказала Ферн, оправдываясь, – у меня годами болело бедро, а ты вечно устаешь от ходьбы. Машина выглядела столь изысканно, царственно. Словно кринолины в стародавние времена. Дамы в них плыли! Зеленая машина плыла так бесшумно!

Как прогулочная лодка. Ею было так легко управлять. Нужно было только сжимать в руке рычаг.

О, первая неделя, славная и очаровательная, о, волшебные дни, залитые золотым светом, о, гудение по тенистому городку, по вечной задумчивой реке, когда, сидя прямо, улыбаясь знакомым прохожим, степенно вытягиваешь сморщенную ручку на поворотах, выдавливая сиплые звуки из черной резиновой груши на перекрестках, иногда катаешь Дугласа, или Тома Сполдинга, или других мальчиков, которые бегут рядом и галдят. Пятнадцать медленных приятных миль в час, не больше. Они сновали взад-вперед сквозь летние солнечные лучи и тени, ветви проплывающих мимо деревьев покрывали их лица пятнышками. Они катились, как древние видения на колесах.

– А сегодня, – прошептала Ферн, – в полдень! Ох, уж этот полдень!

– Это был несчастный случай.

– Но мы сбежали, а это преступно!

Сегодняшний полдень. Запах кожаных подушек, на которых они восседали, ароматы духов тянулись за ними шлейфом, пока они катили в тихой Зеленой машине через сонный городишко.

Все произошло мгновенно. В полдень, тихо въезжая на тротуар, потому что мостовые раскалились и пылали и единственная тень была под деревьями вокруг лужаек, они выплыли на «слепой» поворот, сдавливая свой горластый клаксон. И вдруг откуда ни возьмись, как чертик из табакерки, выскочил мистер Квотермейн!

– Берегись! – закричала мисс Ферн.

– Берегись! – закричала мисс Роберта.

– Берегись! – закричал мистер Квотермейн.

И две дамы вцепились друг в друга, вместо того чтобы держать рычаг управления.

Раздался ужасающе глухой стук. Зеленая машина плыла в знойном полудне под тенистыми каштанами мимо наливающихся яблок. Они оглянулись всего лишь раз, и перед взором старушек предстала страшная удаляющаяся картина.

Старик недвижно лежал на тротуаре.

– И вот мы тут! – причитала мисс Ферн на темнеющем чердаке. – Почему мы не остановились? Почему сбежали?

– Ш-ш!

Обе прислушались.

Стук внизу повторился.

Когда он прекратился, они увидели мальчика, пересекающего лужайку в сумерках.

– Это же Дуглас Сполдинг, опять пришел покататься.

Обе с облегчением вздохнули.

* * *

Шли часы; солнце закатывалось.

– Мы просидели здесь весь день, – устало сказала Роберта. – Мы ведь не можем торчать на чердаке три недели, пока все обо всем позабудут.

– Мы помрем с голоду.

– Так как же нам быть? Думаешь, нас кто-то видел и выследил?

Они посмотрели друг на друга.

– Нет. Никто не видел.

Город притих. Во всех домишках зажглись огни. Снизу доносились запахи ужина и политой травы.

– Пора ставить мясо на огонь, – сказала мисс Ферн. – Фрэнк придет минут через десять.

– Как же мы спустимся?

– Фрэнк вызовет полицию, если в доме будет пусто. А это еще хуже.

Солнце стремительно садилось. Теперь они представляли собой лишь две движущиеся фигуры в затхлой темноте.

– Ты думаешь, – поинтересовалась мисс Ферн, – он умер?

– Мистер Квотермейн?

Молчание.

– Да.

Роберта сомневалась.

– Узнаем из вечерней газеты.

Они отворили дверь чердака и с опаской выглянули на лестничный пролет внизу.

– О, если Фрэнк узнает, он отберет у нас Зеленую машину, а ведь кататься на ней такое удовольствие, тебя обдувает прохладный ветерок, а ты смотришь на город.

– Мы ему не скажем.

– Не скажем?

Они помогли друг другу осилить скрипучие ступеньки второго этажа, останавливаясь, чтобы прислушаться… На кухне они осмотрели кладовку, испуганно выглядывали в окна и наконец принялись поджаривать гамбургер на плите. Через пять минут работы в тишине Ферн печально взглянула на Роберту и сказала:

– Я вот думаю. Мы стары и немощны и не хотим себе в этом признаваться. Мы представляем опасность для общества. Мы в долгу перед ним за свое бегство…

– И?..

На кухне воцарилась раскаленная тишина, в которой сестры смотрели друг на друга, опустив руки.

– Я думаю… – Ферн долго смотрела на стену, – мы больше никогда не должны водить Зеленую машину.

Роберта взяла тарелку и держала ее в тонкой руке.

– Никогда?

– Никогда.

– Но, – сказала Роберта, – мы не должны… избавиться от нее, правда же? Мы ведь можем оставить ее у себя?

Ферн подумала.

– Пожалуй, да, можем оставить у себя.

– По крайней мере, это хоть что-то. Пойду вниз, отключу батареи.

Роберта, выходя, в дверях столкнулась с младшим братом Фрэнком, всего лишь пятидесяти шести лет от роду, который заходил в дом.

– Привет, сестренки! – воскликнул он.

Роберта прошмыгнула мимо него, не говоря ни слова, и погрузилась в летние сумерки. Фрэнк принес газету, которую Ферн мгновенно выхватила у него. Дрожащими руками она пролистала ее всю и со вздохом вернула ему.

– Видел только что Дуга Сполдинга. Он сказал, что принес вам весточку. Просил передать, чтобы вы ни о чем не беспокоились. Он все видел, и все в порядке. Что он хотел этим сказать?

– Понятия не имею.

Ферн повернулась к нему спиной и стала искать платок.

– Ох уж эти дети.

Фрэнк пристально посмотрел на спину сестры, потом пожал плечами.

– Ужин на подходе? – спросил он приветливо.

– Да.

Ферн накрыла кухонный столик.

Снаружи протрубил клаксон. Один, два, три раза… где-то вдали.

– Что это?

Сквозь кухонное окно Фрэнк вперился в сумерки.

– Что это Роберта задумала? Посмотри на нее. Сидит в Зеленой машине и давит на клаксон!

Один, два, еще и еще, в сумерках жалобно голосил клаксон, словно некое скорбящее животное.

– Да что на нее нашло? – недоумевал Фрэнк.

– Просто оставь ее в покое! – вскрикнула Ферн.

Фрэнк изумился.

Спустя мгновение Роберта молча вошла, не глядя ни на кого, и они сели ужинать.