Текст книги "Не будите спящую принцессу"

– Таких похорон Киндергартен еще не видел, – отметил он.

Затем, опираясь на руку Вассерсупа – и тот был здесь, а как же, – почтенный ректор взобрался на земляной холм. Я приготовилась к длинной назидательной речи, но то ли Суперстаар устал, то ли произнесение речей на похоронах почиталось в Киндергартене поведением неблагопристойным, но ректор ограничился молитвой.

Я, исповедуя ортодоксальный пофигизм, не принадлежала к господствующей в великом герцогстве Букиведенском конфессии, но привыкла уважать чужие взгляды и вместе со всеми стояла смирно, ничем не прерывая моления.

– … и Тот-еще-Свет да воссияет нам, – наконец завершил молитву Суперстаар.

Особо ретивые участники церемонии уже потянулись за комьями земли – кто первым бросит землю на крышку гроба, тому больше и почета. Примета такая. Но бросить не успели.

– А он уже воссиял! – радостно возопил детский голос. Затем раздался глухой звук подзатыльника, и тот же голос, уже не радостный, но слезливый, продолжал: – Ну правда же, вот же… над храмом сияет…

Все повернулись к церкви, остававшейся у нас за спиной. Детский голос вещал истинную правду. Черепица церковной крыши отражала ослепительное сияние, исходившее неизвестно откуда.

По толпе пронесся благоговейный вздох: «Чудо!»

Но тут отверз уста один из окружавших ван Штангена приставов. Я не очень отличала их друг от друга, но это вроде бы был Гезанг.

– Сдается мне, – авторитетно произнес он, – у нас здесь пожар.

Вы никогда не были на пожарах? И не советую. Удовольствие ниже среднего, даже если пожар непосредственно вас не касается, а горит дом соседа или вообще какое-то постороннее заведение. Визгу и крику наслушаешься столько, что потом неделю лопатой из ушей выгребай. Все носятся, словно покусанные стаей бешеных собак, сбивая друг друга с ног. И это наименьшее из неудобств. А наибольшее – пламя, которое распространяется с невероятной скоростью, или так кажется нам, оказавшимся в сени огненных крыльев.

Выражаясь по-простому, пожар охватил храм очень быстро. День был летний, сухой, дождей не выпадало по меньшей мере неделю. К счастью, дом был обнесен высокой каменной оградой, и это мешало пламени распространиться по кварталу. Но возможность такая существовала.

Поэтому Вассерсуп, после нескольких минут первоначальной паники, послал Бабса на ратушную башню – звонит пожарную тревогу. По этому сигналу имеющиеся в городе водовозы должны были катить к месту пожара с бочками, полными воды, а законопослушные граждане – поспешать туда же, вооружившись ведрами и баграми.

Что делали в тот момент ван Штанген и его подручные, не знаю, так как сама я была занята тем, что старалась удержать рвущегося в самое пекло ректора.

– Там что, кто-то остался? – проорала я, без особого успеха пытаясь перекрыть общий крик и треск огня.

– …детство! – донеслось до меня.

«Ну, точно, – подумала я, выпуская лацкан ректорского сюртука. – Образ святого, вот что его беспокоит. Работа такая».

Высвободившись, Суперстаар устремился в свой пылающий храм. Меня хватило только на то, чтобы добежать до входа и убедиться, что зал, недавно переполненный народом, теперь пуст. Стоя на ступенях храма, я обернулась к мятущейся толпе.

– Женщины! – завопила я что есть мочи. – Немедленно уводите детей, ничего интересного им здесь не покажут! И не создавайте толкотни! Остальные – тушите огонь!

– А чем? – откликнулся какой-то трезвомыслящий гражданин.

Действительно, дамам выполнить конкретную задачу было не в пример легче. Взяли детей в охапку либо за шкирку, если дети вышли из младшей весовой категории – и прочь. А вот воду еще не подвезли.

Не успела я открыть рот, как за меня ответил другой голос.

– Взяли лопаты и заступы – вон, возле могилы лежат – и забрасывайте пламя землей! Кому лопат не хватило – бегите к ближайшему колодцу, черпайте воду хоть кастрюлями, хоть шапками!

Это снова был Гезанг.

– Соображаешь, мужик, – сказала я, бегом спустившись со ступеней.

Он ничуть не обиделся за грубое обращение.

– А то! Я раньше в Букиведенской пожарной охране служил.

– Удачное совпадение… Кстати, тут поблизости есть аптекарская лавчонка. Целебными водами Киндербальзама торгует.

– Я учту, – кивнул он.

У меня не было никакого желания руководить тушением пожара, и если этим займется компетентный человек, тем лучше для всех. Интересно, его коллеги тоже могут оказаться полезны в данной ситуации? Я огляделась, но ни ван Штангена, ни Вайна с Вайбом не увидела. Зато в поле моего зрения попал Вассерсуп, лупящий по физиономии какого-то здорового детину. Сцену эту, словно на картине, обрамляли ворота. За спиной детины виднелась повозка.

– Мерзавец! – визжал бургомистр. – Ты почто с пустой бочкой приехал? Где вода?

– А нету… Какая-то сволочь затычку из бочки вытащила, вот вода и вытекла.

– Зачем вообще тогда сюда ехал? К колодцу надо было!

– Так сказано же – как пожарную тревогу бьют, поспешать к месту возгорания немедля…

– А остальные где?

– Нету их в городе. В садах они. Вишенки поливают… дождя-то нету.

Вассерсуп размахнулся и невеликим кулаком саданул водовоза по скуле.

Я отвернулась. Но зрелище внутри двора было не лучше. Проинструктированные приставом горожане так бойко махали лопатами, что порушили не только незасыпанную могилу Шнауцера, но и всю лужайку с захоронениями. Как сказал бы какой-нибудь отсутствующий в Киндергартене алхимик, за неимением стихии воды со стихией огня боролась стихия земли. Похоже, у них был шанс помешать распространению огня, но потушить – вряд ли. Дым висел над двором, черный, как грозовая туча.

– Адские силы выбрались на волю, – прохрипел поблизости Суперстаар. Он прижимал к груди спасенную святыню, лицо и волосы его были в саже, по щекам катились слезы.

Если б я сказала доброму ректору, что такое явление, в принципе, возможно, чему я была свидетельницей, он бы все равно мне не поверил. Тем более, что Суперстаар и не собирался меня слушать. Он прислонил образ к покосившемуся надгробию и снова заковылял к горящему храму.

Я бросилась за ним.

– Куда вы! Вы ведь уже спасли, что хотели!

– А архивы?

– Какие еще, к Ядреной Фене, архивы?

– Во-первых, не поминайте языческих богов. Во-вторых, я говорю об уникальном собрании манускриптов, хранящихся в дальнем приделе храма. Там есть документы, которым не одна сотня лет. Вы поняли?

– Поняла, что я полная дура, – буркнула я.

«И что мне было вчера не в книжную лавку шляться, а зайти к присноблаженному Фогелю? И что мне было к тому небольшому количеству заклинаний, выученных в МГБ, не добавить еще одно – противопожарное?»

Во двор, толкаясь и разливая драгоценную влагу, ввалились те, кого Гезанг послал к колодцу. Я выхватила ведро у ближайшего и окатила себя водой. Хватило также и ректору.

– Что вы делаете? – отплевываясь, возмутился он.

– Принимаю меры безопасности. Как вы сказали – в дальнем приделе? Бежим, может, еще что-то спасем.

В Ойойкумене не так много людей, сумевших побывать на Том-еще-Свете и вернуться. Наверное, только я и есть. Свидетельствую – ничего страшного там нет. Так, печальная призрачная долина. Но меня предупредили – это не все посмертие, а наиболее населенная его часть. Праведники попадают в Злачное Место, а самые большие злодеи низвергаются в Тартарары. Подчеркиваю – чтобы заслужить квартиру на нижнем этаже, нужно быть редкостным гнусом. Достаточно сказать, что никто из павшей в былых войнах солдатни, составившей Армию Теней – а были они убийцами как до смерти, так и после нее – в Тартарары не попал.

В отличие от солдат Армии Теней я никого не убивала (без необходимости) и не грабила (предпочитаю честный обман). Но теперь могу предположить, что еще до смерти получила некоторое представление о том, как пресловутые Тартарары выглядят. Впрочем, в тот момент, когда мы с ректором бросились в огненные врата, я не была уверена, что смерть еще не наступила. И больше я такой подвиг повторить не решусь, даже ради ценнейшего манускрипта в мире.

Если бы не Суперстаар, я бы ничего не нашла и вообще не добралась бы до места. Никогда не подозревала, что храм Присноблаженного Фогеля столь велик. Точно – изнутри он явно был больше, чем снаружи. Или так казалось из-за дыма, затянувшего все помещения. Но Суперстаар, несомненно, мог бы найти дорогу и в полном мраке и вел, не сбиваясь с курса. Перед низкой дверью он извлек связку ключей, но тут же его сотряс приступ неукротимого кашля. И то – дым забивал легкие.

– Открывайте, ректор, пока крыша не рухнула!

– Не могу… руки трясутся…

Я разбежалась и пнула дверь. Со всей силой, но без особой надежды. В подобных строениях двери обычно дубовые и окованные железом. На счастье, именно здесь строители схалтурили. Дверь слетела с петель, и мы ввалились внутрь.

В полумраке смутно виднелись полки, заставленные свитками, книгами, просто пачками листов.

– Что здесь самое ценное?

– Здесь все бесценно… – проперхал Суперстаар.

– Тогда хватаем все, что можем – и ходу!

Обратный путь показался еще хуже. Крыша держалась из последних сил. Мы еле уворачивались от ливня горящих искр и града черепицы.

А когда мы выскочили во двор, аккурат за нашими спинами рухнула несущая балка.

Суперстаар в изнеможении опустился на искрошившиеся ступени – они не выдержали, и он поехал вниз, как ребенок с горки. Я поплелась следом и получила прямо в физиономию полную кастрюлю воды. Ту же порцию отмерили и ректору.

Это вернувшийся Гезанг приказал облить нас с головы до ног. И правильно сделал – одежду и волосы, несмотря на принятые мною предосторожности, мы подпалили.

Ректор, правда, действий экс-пожарного не оценил.

– Что вы натворили! Пергаменты! Вы погубили их!

Увы – документы, спасенные из огня, тут же намокли. Я со вздохом выпустила из объятий спасенные манускрипты, положив их к ногам ректора.

– Вот, получите. Потом я помогу вам разобрать то, что уцелело.

От нас с Суперстааром валил пар. Какой-то сознательный горожанин протянул мне большую стеклянную бутыль со словами: «У вас волосы дымятся». Жидкость в бутыли выглядела вполне прозрачной, но, прежде чем вылить ее себе на голову, я сообразила, вытянув пробку, понюхать содержимое.

– Урод! Ты что, сжечь меня хотел?

Дымящуюся прядь я предпочла вырвать.

Сознательный побледнел и проблеял нечто нечленораздельное.

– И где ты это взял?

– В целительской лавке… и там же написано было: «вода».

Грамотный попался, на мою голову. В прямом смысле. Aqua там, конечно, было написано, но прибавлено еще и vitae.

Раздался оглушительный грохот. Это окончательно рухнула крыша. Несмотря на весь жар, меня что-то зазнобило. И я почувствовала, что кое-где пламя меня лизнуло. Ладно, пара-тройка ожогов моей красоты не испортит…

Я приложилась к бутылке с аквавитой, потом, подумавши, передала ее возникшему рядом Гезангу. Покуда тот пил, в очередь выстроились Вайн, Вайб и, что характерно, ван Штанген. Большинство народу во дворе были в саже и копоти, мокрые и встрепанные, а самым большим чучелом выглядела я. Дознаватель же был чист, словно только что с парада. Или даже перед парадом. Немного запыхался, и все. И как ему это удается?

Суперстаар плакал, перебирая мокрые пергаменты. Горожане продолжали заливать развалины водой из подручных посудин (если они притащили не одну бутыль с аквавитой, можно их поздравить) и забрасывать землей. Из ямы, в которой с трудом опознавалась могила, торчал позабытый всеми гроб.

– Да, таких похорон Киндергартен точно не видел, – пробормотала я. – И, надеюсь, впредь не увидит.

Ван Штанген залпом допил остатки аквавиты, поставил бутыль на землю, коротко поклонился мне – вот уж чего не ожидала. Спросил:

– Жертвы есть?

– Погибших нет, – ответил Гезанг. – Но с дюжину народу с ожогами разных степеней. Тех, которые в истерике, я не считал.

– Надо бы оказать медицинскую помощь, – сказала я.

Отозвался подошедший Пулькер – он слышал мою реплику.

– А доктора опять нет. И в этом весь наш почтенный Обструкций – как только он нужен, его не доищешься.

– Ну, сегодня он не сваливал с места событий, – защитила я медикуса. – Доктора не было с самого начала.

– Вот как? – медленно произнес ван Штанген. – А почему его не было?

Никто из нас не сумел ему ответить.

Испытания в тот день на сем не закончились. Поначалу мы нашли подводу и загрузили на нее Суперстаара со спасенными реликвиями. Им предстояло найти временное пристанище в ратуше. Вассерсуп, махнув рукой, дал на это разрешение. У него и без того было полно забот. Храм сгорел, что в ближайшем будущем означало невосполнимый урон для городской казны. Даже то, что драгоценный образ спасен, а большого пожара удалось избежать, не могло утешить бургомистра.

Было слишком поздно, чтобы заниматься разбором вынесенных из огня документов, и мы все слишком устали. Единственное, чего мне хотелось, добраться до дому и переодеться. Но когда я пришла к себе, оказалось, что у дверей меня ожидает посетительница – почтенная горожанка средних лет. В последние дни как на подбор образовались у меня собеседницы: экономка Шнауцера, госпожа Мюсли, мамаша Фикхен… Но к ним я сама приходила, а этой-то что от меня надо?

– Помощи, – простонала посетительница, сложив руки на обширной груди. – Не откажите в помощи, милиса!

Я отперла дверь, с тоской озирая прилипшую к телу одежду. Сегодня постирать уж точно не придется.

– Вот что. Я сейчас переоденусь, а вы сядьте и успокойтесь. А потом расскажете, как вас зовут, и что вас привело ко мне в столь неурочный час.

Уже стемнело, а порядочные женщины в Киндергартене в это время из дома не выходят. А непорядочных здесь не водится. Исключения – типа меня – лишь подтверждают правило.

Она представилась, как только я вернулась в домашнем платье – с неотмытой копотью на лице и подпаленными волосами оно меня еще больше украсило. И ответ на первый вопрос заключал в себе ответ и на второй.

– Меня зовут Бундеслига Штюккер…

– А! Жена сапожника!

– Так точно, милиса.

– Я слышала, ван Штанген посадил вашего мужа.

– Потому я и пришла.

– А я-то здесь при чем? Дело передано в ведение герцогской полиции, меня от следствия отстранили.

– Но Сай не виноват!

– Да знаю я, что не мог он убить портного Броско…

– Не в этом дело… Там, конечно, все ненарочно вышло. Но даже если б он портного злоумышленно застрелил… Сая уже судили за это.

– Верно. Приговорили к штрафу. И никто не может быть осужден дважды за одно и то же преступление. Есть такой закон. Хотя закон – что дышло…

Сапожничиха всхлипнула, но сдержала слезы. При том, что у нее, в отличие от госпожи Мюсли, были причины плакать.

– Этот приезжий господин… он думает, что мой бедный Сай причастен к гибели советника Шнауцера… и не только.

– Что значит «не только»?

– Сегодня они приходили снова… уже вечером… они ищут того, кто устроил пожар… и снова спрашивали про Сая.

Мысль о поджоге до сего момента не приходила мне в голову. День, как было помянуто, выдался теплый, сухой, в храме горело множество свечей и толпилось большое количество народу. Пожар вполне мог возникнуть случайно. И все же…

– Ну, Бундхен – ничего, что я так запросто? – этого преступления ван Штанген вашему мужу не пришьет. Во время пожара он благополучно сидел в узилище.

– Я то же и сказала… а они, идолы мордатые, знай себе твердят: это неважно! Не поджигал, мол, так мог знать, кто поджег! Все, мол, связано… Госпожа милиса, помогите! Подведут злодеи моего Сая под каторгу и виселицу…

– Что-нибудь одно – либо каторга, либо виселица.

– … а у меня дети, их кормить надо, в ученье отдавать! Никто ж не возьмет детей каторжника! Помогите, а я в долгу не останусь…

Я медлила с ответом. Обирать бедную женщину было неловко, а бесплатно я не работаю принципиально. Впрочем, расплачиваться можно не только деньгами. Не подумайте плохого, я имею в виду информацию.

– Приставы только вас сегодня посетили?

– Нет. Соседка сказывала: они к «Могучему Киндеру» заходили.

– В пивную и просто так люди заходят. Особенно после трудного дня.

– Нет, – повторила сапожничиха и покачала головой. – Выпивку им из «Ушастой козы» носят, мне тамошняя прислуга говорила. И еще куда-то они ходили, только я не знаю, куда…

– Так узнайте. Вдруг это нам поможет.

– Нам? Вы беретесь за это дело?

– Я… попробую. А вы тоже держите ушки на макушке. И как услышите что-нибудь, сообщайте мне.

Она ушла. А я не сразу уснула, несмотря на усталость.

Ван Штанген говорил мне, что гибель Броско и убийство Шнауцера связаны, и я была с ним согласна. А теперь оказалось, что он поставил в тот же ряд и сегодняшний пожар… или поджог?

Мне-то казалось, что это явление никакой мистической подоплеки не имеет. Но вдруг он прав и на сей раз?

После того, что произошло нынче, я не могла с пренебрежением относиться к ван Штангену и его подручным. Не такие уж они были болваны, эти приставы.

Но какое отношение имеет сапожник Штюккер к пожару? Какие такие сведения собирается выжать из него столичный дознаватель?

Хорошо, что погибший Броско жены не имел. Каково бы мне пришлось, если бы и мадам Броско явилась требовать помощи?

Хотя… какое-то здравое соображение здесь есть. Я слишком рано сбросила персону Броско со счетов. Надо проверить его связи. Надеюсь, ван Штанген не будет возражать. Это укладывается в рамки дозволенного мне женского любопытства.

Потом – узнать, что занадобилось столичным сыщикам в «Могучем Киндере». Кроме пива, конечно. Полагаю, там мое появление тоже не вызовет подозрений. Исполняю свой долг по доставке домой подгулявших горожан, и все такое.

Что еще? Ну, разумеется, разбор полетов… то бишь документов, спасенных из огня. Если Суперстаар меня к ним допустит. Должен бы допустить, учитывая мою роль в их спасении. Но я давно перестала верить в людскую благодарность. Ладно, посмотрим по обстоятельствам. А сейчас – умыться и спать… спать…

Однако наутро весь этот замечательный план действий пришлось переиграть. Потому что, едва я успела продрать глаза, как в контору прибежал Бабс и сообщил, что меня вызывают в ратушу. А вот в каком качестве – это еще предстояло выяснить.

Мы собрались в кабинете бургомистра. «Мы» – это, стало быть, ван Штанген со своей командой, Пулькер, Суперстаар, я и сам хозяин кабинета, который таковым нынче не выглядел. Впрочем, еще хуже Вассерсупа смотрелся ректор. Проявив во время пожара несвойственные его возрасту бодрость и решительность, сегодня он совсем сник, и у меня не хватило наглости задать ему вопрос насчет состояния уцелевших рукописей. Я предпочла перевести взгляд на дознавателя. Зрелище было неутешительное. Не в том смысле, что ван Штанген пребывал в таком же упадке тела и духа, что ректор и бургомистр. Совсем наоборот. В моей практике случались эпизоды, когда заклятые враги внезапно меняли нравственную либо политическую ориентацию и становились если не друзьями, то союзниками. Но здесь мне такое не грозило. Ежели вчера враждебность ван Штангена по отношению ко мне дала некоторую слабину под общим напором огня, усталости и водки, то сегодня на его физиономии не читалось ни намека на дружеские чувства.

– Прошу занять места за столом, – обратился он к собравшимся.

Эта фраза затронула во мне самые чувствительные струны – те, что в желудке. Из-за вчерашних происшествий я не успела ни пообедать, ни поужинать. А сегодня меня подняли до завтрака.

Увы, стол, за который нас пригласили, был отнюдь не пиршественным. Значит, у нас будет заседание, а не допрос. И то хлеб… тьфу, опять я про еду.

– Я пригласил вас, господа… и дама, – прервал ван Штанген классический зачин, – чтобы прояснить некоторые вопросы. В первую очередь это касается вас, милитисса Этелинда.

– Можно просто Линда.

Он предпочел сделать вид, будто не расслышал.

– Первоначально я потребовал от городской управы и от вас лично, чтоб вы были отстранены от расследования. Но вчера я убедился в вашей решительности и потому сомневаюсь, что вы удержитесь в рамках, каковые я вам предписал. Поэтому я считаю более предпочтительным, чтоб вы были у меня на глазах. Впредь требую давать отчет обо всех ваших действиях.

Я сочла возможным промолчать. А если некоторые считают молчание знаком согласия – это их печаль.

– Далее, – продолжал ван Штанген, – я не исключаю, что следствию понадобятся консультации уважаемых и компетентных жителей города. Поэтому я вызвал вас, господа Вассерсуп, Пулькер и Суперстаар. Вы – представители власти, закона и церкви, вы – свидетели совершенных преступлений, а господин Суперстаар является также и пострадавшей стороной…

– Позвольте, о каких преступлениях идет речь? – поинтересовался Пулькер. – По-моему, преступление было одно – убийство мануфактур-советника, и у него как раз не было свидетелей.

– Господин ван Штанген считает вчерашний пожар злонамеренным поджогом, – пояснила я.

– А вы – нет? – дознаватель обвел нас взглядом. – Что скажете, ректор?

Суперстаар с трудом поднял голову.

– Я считаю, что это наказание. Близится, близится Армагеддец! Ибо сказано: «Вырвется огнь пожирающий, воды поглотят мирные долы, и вырубят вишневый сад, и где был север – там тропики…», и прочее, что предсказал пророк Похарея…

– Ректор, мы не на богословском диспуте! Обращаюсь к остальным представителям вновь созданной чрезвычайной комиссии – что вы думаете по поводу возможности поджога?

Вассерсуп и Пулькер одновременно пожали плечами.

Оставалось выступить мне.

– Такая возможность не исключена. Хотя пожар мог возникнуть и от естественных причин. Лето, толпа народа…

– Толпа, говорите? – ван Штанген обернулся к приставу. – Гезанг, во время службы в пожарной охране ты часто наблюдал случаи, чтоб пламя вспыхнуло при большом скоплении народа, и никто серьезно не пострадал?

– Нечасто, – отвечал пристав. – По правде сказать, никогда.

– Вот именно. Злоумышленник дождался, пока похоронная процессия покинет храм, и только после этого совершил поджог.

– Странный какой-то злоумышленник. За людские жизни боится.

– Ничего странного в его действиях нет, если считать, что целью преступления было не убийство кого-либо из собравшихся, но уничтожение храма. Предвижу следующий ваш вопрос и отвечу на него, не дожидаясь, покуда он будет задан. Здание каменное, деревянными были внутреннее убранство и перекрытия, и случайно вспыхнувший огонь не мог бы так быстро охватить его. Я верно говорю, Гезанг?

– Верно, мэтр. Причем подожгли в нескольких местах.

– И, наконец, у единственного оказавшегося поблизости водовоза в бочке не оказалось воды. Вас это не убеждает?

Он произнес это, сверля меня убийственным взором, как будто я выпила воду.

– Предположим, убеждает. Но зачем было поджигать храм? Это Киндергартен, господа, а не столичный город, где в запасе всегда имеется с полдюжины модных ересей!

– Вот именно. Поэтому я и спрашиваю вас, ректор – кто мог ненавидеть вас настолько, чтобы желать уничтожить ваш храм? Кто мог желать зла самому храму?

– Никто… – пролепетал Суперстаар. – Милиса права – в Киндергартене служители разных святых и святилищ не враждуют друг с другом.

– Вот как? Не знаю, как насчет служителей других святынь, но у меня есть сведения, что вы, преподобный Суперстаар, имели крупную ссору с Катоном Ферфлюхтером, содержателем пивной «Могучий Киндер». Вы пеняли ему за то, что он получает наибольшую выгоду, обслуживая разнообразные праздники, включая памятный многим праздник стрелков, а праздники сии проникнуты духом язычества, осужденного присноблаженным Фогелем. И оболваненные с помощью пива горожане губят свои души в порочных забавах, вместо того, чтобы спасать оные в храме святого Фогеля. На что вышеназванный Ферфлюхтер, по показаниям многочисленных свидетелей, заявил: «Чтоб он сгорел, ваш храм!»

Ван Штанген умолк, довольный произведенным эффектом.

– Но… – слабо возразил ректор, – это было давно… и кто же воспринимает всерьез размолвку с трактирщиком?

– Мы воспринимаем, – твердо сказал дознаватель. – Особенно после того, как храм сгорел. У Ферфлюхтера были основания желать вам зла, и он довольно четко сформулировал свою угрозу. – Ван Штанген помедлил. – Однако еще большее количество свидетелей подтверждает, что и Ферфлюхтер, и его домочадцы, и слуги вчера не отлучались из «Могучего Киндера» с самого утра и до пожара. Обслуживали посетителей.

– Значит, ваши вчерашние разыскания ни к чему не привели, – грустно подытожил Вассерсуп.

– Отчего же! – во взгляде ван Штангена сверкнуло несомненное торжество. Самое важное он приберег напоследок. – Нашлись люди, которые видели, как некий человек утром поспешно направлялся к храму Присноблаженного Фогеля по улице Кленов. Эта улица, надо сказать, упирается в площадь Кляйннахт, где стояла телега известного нам водовоза. А позже – как раз перед тем, как пламя охватило здание, того же человека видели убегающим от храма.

– И кто же это был? – спросил бургомистр.

– Вы еще не догадались? Право, я разочарован. Это был доктор Обструкций.

– Ну, вы и хватили, мэтр! – провозгласил молчавший доселе Пулькер. – Это ж надо – доктор!

– А в чем дело? – Ван Штанген был задет недостаточным успехом своего драматического выступления. – Конфликт между священнослужителем и врачом – это вам не ссора с содержателем пивной. Это солидно. Кроме того, у любого врача больше возможности совершить поджог даже средь бела дня. Доктор всегда и везде ходит с чемоданчиком, это не вызовет подозрений. А в чемоданчик нетрудно положить несколько флаконов с аквавитой, которая входит в состав многих лекарств, или какой-либо другой легковоспламеняющейся пакостью, полотно либо кудель, каковая служит материалом для перевязки, и огниво, как бы для прижиганий. Зайти в храм, разбросать пропитанные горючей смесью – ну, что там у него было – тряпки, пучки пакли, кудели. Поджечь их – дело нескольких минут. Пламя займется сразу же.

Я чуть было не брякнула: «Да, я видела, как это делается», но вовремя попридержала язык. А то пойди потом доказывай, что всего лишь была свидетельницей, как зажигательную смесь используют во время осады.

– Доктор Обструкций, в отличие от тучного и пожилого Ферфлюхтера – человек сравнительно молодой и сильный. Ему бы не составило труда быстро покинуть место преступления.

– Да не о том речь, мэтр! – не унимался Пулькер. Наш Обструкций – трус, каких ни этот, ни Тот-еще-Свет не видывали. Когда прежние страсти приключались – что с портным, что со Шнауцером – он разве что лужей не растекся, так раскис.

– Прикидывался, – предположил кто-то из приставов, по-моему, Вайб.

– Я его с детства знаю, он всегда был трусом. Что ж он, с пеленок прикидывался?

– А вы ошибаетесь, полагая, что только смелый человек способен на преступление, – заметил ван Штанген. – По моим наблюдениям, самые закоренелые преступники получаются как раз из трусов.

– Господин дознаватель прав, – сказала я. – Трус вполне способен стать преступником. Но в случае с доктором Обструкцием мы имеем дело с вполне определенным видом страха – страхом перед насильственной смертью. Но при пожаре никто не погиб…

– Вот-вот! – подхватил ван Штанген. – Это объясняет, почему он выждал, когда все уйдут. Он боится убивать…

– И все равно, – я порушила наметившуюся между нами гармонию, – при всей весомости доводов версия не склеивается. Не вижу мотива. Даже такого, как у трактирщика.

– Верно, – поддержал меня ректор. – Вы, господин дознаватель, сказали: «конфликт между священнослужителем и врачом». Но его не было! Я никогда не ссорился с доктором Обструкцием! И с чего бы? Присноблаженный Фогель не осуждает врачевания, совсем наоборот. Ибо сказано в «Послании к симулянтам»: «Каково врачуете, таковово и врачуемы будете»…

– Погодите, – вступил Вассерсуп. – Даже если это доктор, какая ему выгода от того, что сгорел храм?

– Ее нет, – спокойно ответил ван Штанген. – Что роднит данное преступление с предыдущими. Неужели вы не понимаете? Выстраивается цепочка из преступлений, которые выглядят немотивированными и никому не приносящими выгоды. И следующее преступление будет казаться столь же бессмысленным.

– А оно будет? – испугался Вассерсуп.

– Будет, будет, – успокоил его ван Штанген.

– Я же говорил – ад вырвался наружу в одном отдельно взятом городе и приведет за собой конец света!

– А вы посмотрите в церковных архивах, коль они поддаются прочтению – нет ли там какого-нибудь сугубого предсказания, относящегося к событиям в Киндергартене…

Я наконец улучила подходящий момент, чтобы обратиться с просьбой к Суперстаару.

Ван Штанген впал в некую растерянность – то ли убить меня презрением за ляпнутую глупость, то ли похвалить за то, что отвлекла внимание ректора. Но растерянность его продолжалась недолго.

– Будь в Киндергартене соответствующие службы, я бы установил надзор за доктором Обструкцием. Но вы не удосужились обзавестись полицией, а у меня каждый человек на счету.

– Вообще-то следить за кем-либо у нас – пустая трата времени, – откомментировал Пулькер. – Все знают друг друга в лицо, а посторонний тем более заметен.

– Это меня и остановило. Возможно, наилучшим выходом было бы заключить доктора в тюрьму, как мы уже сделали со Штюккером.

Бургомистр возмутился.

– Господин дознаватель! Городской врач, конечно, не велика фигура, но все же не сапожник. Обструкций – человек образованный, знает свои права, может потребовать мэтра Каквастама – это наш адвокат…

– Да сколько угодно! – По ухмылке ван Штангена легко было определить, что он думает о провинциальных адвокатах. – У него – права, у меня – полномочия держать подозреваемых под стражей.

– Тогда почему бы не посадить и Ферфлюхтера?

– Я подумаю об этом.

– Но ведь вы сами сказали, что Ферфлюхтер не мог совершить поджога.

– А сапожник Штюккер не мог так рассчитать выстрел, чтоб болт попал в лоб портному Броско. Но тем не менее портной был убит. А храм сгорел.

– Ничего не понимаю, – жалобно сказал Вассерсуп.

– А вам и не нужно ничего понимать. Нужно, чтобы понял я, тогда и вам все растолкую.

Неизвестно, каким еще высоким откровением следственной мысли собрался одарить нас ван Штанген. Дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Бабс.

– Господин бургомистр, беда!

– Я же говорил, что цепь преступлений продолжится, – удовлетворенно произнес ван Штанген.

– Говори, – севшим голосом произнес Вассерсуп.

– Нынче ночью кто-то разрушил дамбу на озере Киндербальзам. Соседнюю деревню затопило, целебные источники забиты грязью…

Вассерсуп поднялся с места.

– Господин ван Штанген, каковы бы ни были ваши полномочия, я не могу оставаться в стороне. Хотя несчастье случилось за городской чертой, оно напрямую затрагивает благосостояние Киндергартена. Я немедленно проведу мобилизацию добровольцев для починки дамбы и очистки источников. И вообще я не уверен, что случившееся имеет отношение к проводимому вами расследованию.