Текст книги "Закрытое небо"

Глава 11

Утром в доме такая тишина, что боязно выходить. Мелькает мысль, что из-за меня разъехались все, но в столовой я натыкаюсь на Николя. Вот уж кого хотелось видеть в последнюю очередь.

– Привет, – заметив меня в дверях, он на удивление не враждебен, кивает на стул напротив и усмехается. – Сейчас нас будут кормить!

Не успеваю я подумать, что это намек на меня, как из зоны кухни выходит женщина лет пятидесяти – пухленькая, с доброй улыбкой, окидывает меня внимательным взглядом и кивает.

– Так, значит, двое есть. Хорошо. Очень хорошо. Лучше есть в кругу семьи или хотя бы в компании. Я это и Владиславу Юрьевичу всегда говорю. А то все один да один.

Вскоре, под увещевания, что одиночество – это плохо, на столе появляются сырники, мед, несколько блюдец с вареньем, творог и горячие пирожки только что из духовки. Нам даже делают кофе.

– Вы с нами? – отодвигаю соседний стул, но женщина отмахивается.

– Да вы что? У меня еще столько работы! Знать бы, когда Владислав Юрьевич точно вернется – хочу побаловать его своей фирменной пиццей, чтобы горячей была, только вот-вот, и к столу.

Я давлюсь кофе, откашливаюсь и удивленно смотрю на женщину.

– А разве он ее ест?

– Конечно! – она смотрит на меня не менее удивленно. – Несмотря на простоту, это его любимое блюдо. Он вообще неприхотлив в еде, может что-то и в городе перекусить, но вот я против этого! Уж отговариваю его, как могу! Или вот возвращается поздно после работы, и ест хоть и домашнее, то, что я приготовлю, а может даже не разогреть. Говорит – ему и без того вкусно! Вкусно, как же! Нет, вкусно, я знаю, ему нравится, как я готовлю, но просто… Сам голодный, время тратить не хочет, и меня не хочет будить. Вот и вся загадка.

Перевожу взгляд на Николя, а тот усмехается, потягивая пирожок за пирожком.

– Никакой загадки, да, Маша? – и подмигивает.

Теперь-то уж точно.

Хотя…

– А где все? – спрашиваю его, как того, кто проснулся пораньше и наверняка задавался тем же вопросом.

– Романа вышвырнули из дома, твоя подружка с Кириллом отправилась в город за какими-то важными покупками – дороги-то быстро расчистили, это не коммунальные службы. Влад, как всегда, мотается по делам. А Костя тоже куда-то уехал. С очень загадочным лицом, если хочешь знать. Меня с собой взять никто не захотел.

– Меня, судя по всему, тоже, – чуть подслащиваю пилюлю для Николя.

Почему, не сказав ни слова, уехала Алина, у меня догадки имеются, и даже становится радостно, что она не забыла, и пытается все провернуть втайне от меня. А вот куда умчался Костя… Не догонять же Романа? Или…

Нет, не верю, он обещал.

– Чем же вы здесь питались-то без меня? – кудахчет женщина, видя, с каким аппетитом ест Николя.

– Да у нас, – кивает он на меня, – был личный ангел-хранитель.

– Умница какая, – вместо того, чтобы пожурить, что кто-то топтался по ее кухне, куда, по слухам, она никого не впускает, улыбается женщина. – Вот бы и нашему Владиславу Юрьевичу такую хозяюшку. Что я? Я-то и дальше буду готовить, но когда женщина готовит для любимого человека – это другое, ему и есть больше нравится, даже если пересолено будет.

– Да найдет кого-нибудь, – пожимаю плечами.

– Как же, найдет, – сокрушенно вздыхает женщина. – Вокруг него одни фифы. А когда с такими общаешься, забываешь, что другие бывают.

Я отказываюсь комментировать. Николя увлеченно ест пирожки. Так что женщина уходит в зону кухни и занимается своими делами. А в дом приходит… ну да, совершенно неожиданно так, приходит чудесная Мира.

Я слышу ее голос в холле. Она что-то спрашивает у Петра, видимо, узнает, что хозяина нет, но просто так не уходит.

– Пол совсем грязный, – к чему-то упрекает дворецкого, – скоро и в сапожках ступить будет страшно.

Хлопает дверь, выпуская быструю гостью, а домработница, тоже услышав этот разговор, бухтит:

– Вот такие, как эта… да…

После завтрака я думаю посидеть в комнате и что-нибудь почитать, но Николя неожиданно предлагает нарисовать мой портрет. Какое-то время я мнусь – какая из меня Муза? Но любопытство пересиливает, и потом, я надеюсь на то, что художники обычно все приукрашивают, не желая разочаровывать клиентов. Правда, мне обещают бесплатно, но надежда, что я не грохнусь в обморок и не обрасту дополнительными комплексами, подталкивает согласиться.

Пока поднимаемся по лестнице, Николя увлеченно рассказывает про художников, картины, которыми восхищается, а потом на пролете застывает. Смотрит на дверь комнаты Влада и решительно направляется к ней.

– Зачем ты? – ахаю я, но он уже входит.

И рукой манит меня тоже войти.

– Посмотри, – говорит он, – это стоит того, чтобы побыть немного бестактными.

Видя, что я топчусь на месте, Николя выходит за дверь, берет меня за руку и заводит в комнату. Я не хочу даже осматриваться, не хочу находиться здесь, но восторг Николя заразителен, а далеко ходить, чтобы увидеть то, что его так восхищает, не нужно. Хватает пары шагов.

На ближайшей от входа стене висят две картины. Единственное, что я понимаю, разглядывая яркие линии на одной из них – это абстрактный экспрессионизм. Если долго всматриваться в линии, мерещатся даже какие-то человечки, но скорее от того, что я силюсь что-то понять и практически не моргаю.

Вторая картина состоит из серо-голубых треугольников, иногда искривленных. Такое ощущение, что школьник от скуки обводил ручкой линейку, она не раз соскользнула, и вот…

Николя громко и экспрессивно тараторит про гениальных художников, но их иностранные имена я слышу впервые, и они тут же стираются из памяти. Он рассказывает о красках, стиле, о духе, о запахе времени, которое так остро чувствуется даже сейчас…

И я вдруг тоже отчетливо начинаю улавливать запахи. Ель, океанские волны и… о Боже, грейпфрут…

Медленно поворачиваю голову, и через меня словно проходит холодная, серая сталь.

Присутствие Влада, наконец, замечает и Николя. Замолкает, пожимает плечами и выходит из комнаты, обронив на ходу:

– Маша заинтересовалась искусством, открывает его для себя. Надеюсь, ты не против?

Николя оборачивается, подмигивает мне и манит за собой. Он уже минул Влада, и я тоже пытаюсь повторить этот трюк.

Невыносимо стыдно, в глаза хозяина дома смотреть даже не хочется. И раньше не очень хотелось, а теперь так тем более.

И мне почти удается уйти так же безболезненно, как моему соучастнику. Почти. Потому что когда я равняюсь с Владом, он изгибает губы в усмешке и тихо мне говорит:

– Если тебе так хотелось посмотреть на мою комнату, не обязательно было искать нелепый предлог. Да и прикрытие ни к чему. – Он задерживает взгляд на моих губах, я снова их поджимаю, и тогда он смотрит в глаза и продолжает куда интимней и тише: – Один на один я бы мог открыть для тебя совсем другое искусство.

Как в замедленной съемке я наблюдаю за тем, как он поднимает ладонь, и как его большой палец притрагивается к моей верхней губе, пытаясь ее расслабить…

Он не спешит, как будто исследует территорию, думая: стоит ли там задержаться. Я сжимаю губы сильнее, и тогда подушечка его пальца делает обманный маневр, опускается к нижней, надавливает, и…

Мой рот приоткрывается, и палец мужчины поглаживает его уверенней, словно благодаря за доверие. Я чувствую его прикосновение, но не вижу, потому что взгляд мужчины не отпускает. Такое ощущение, что в эту секунду между нами протягиваются канаты из стали.

А когда черные ресницы мужчины опускаются, мой взгляд так же медленно ползет вниз, и застывает на его губах. Меня начинает потряхивать от странного напряжения, от странности происходящего, и от того, что я просто стою, в то время как палец мужчины уже выбрал себе любимое место в уголке моих губ, и поглаживает именно там. Медленно, как будто ему это приносит неимоверное удовольствие, и…

«Такой рот не целуют. Такой рот жестко трахают», – всплывают в памяти его слова, мгновенно отрезвляя меня и заставляя пошевелиться.

– Даже не думайте! – шиплю рассерженной кошкой и торопливо ухожу вслед за Николя, который стоит поодаль, лениво прислонившись к стене.

Художник увиденное не комментирует, и я ему благодарна. Мы молча доходим до его комнаты, так же молча он достает широкий блокнот и, усадив меня в кресло перед окном, что-то чертит.

В этот момент мне уже все равно, что получится. Главное, что я могу спокойно сидеть, смотреть на зиму и ни о чем не думать. Не думать о том, какие еще методы выберет Влад, чтобы рассорить меня и Костю. Не думать о промелькнувшем удивлении в серых глазах.

Он понял, что я слышала его слова. Я чувствую, знаю, что понял.

И, конечно, снова подумает, что я только и делаю, что подслушиваю. А с другой стороны, так ли он будет неправ? Чем еще я занимаюсь в этом доме? Ничем. Согласилась на эту поездку, прекрасно зная, чем все закончится, а сама держу в ожидании его брата. Медлю. Оттягиваю момент.

Почему?

Я встречалась с мальчишками в своем городе, но они были действительно мальчишками и все не всерьез, просто первые поцелуи. Встречалась на первом курсе со старшекурсником, но он быстро ушел к другой, а я не стала удерживать. Да, он мне нравился, но не так, чтобы тут же лечь под него, а ему хотелось именно этого.

Костя…

С Костей все серьезно и по-другому. Иногда мне кажется, что я без него не смогу, что между нами прочная нить, которая притягивает друг к другу. Он принимает меня такой, какая я есть, а я пока его мир отторгаю. А его поцелуи… такие нежные, он как будто окружает меня облаками, и рядом с ним я летаю, растворяюсь в ощущении абсолютного счастья.

– Может, оголишь плечи? – заставляет меня вынырнуть из приятного мужской голос.

Бросаю недоуменный взгляд на художника – он грызет карандаш и смотрит на меня, склонив голову и что-то прикидывая. Поправляю на себе широкую майку и беззлобно интересуюсь:

– Уже сходишь с ума без Романа?

– Меня девушки не волнуют, – улыбается он. – Если они не на полотнах, конечно. Ладно, как хочешь. Но если бы ты оголила хотя бы одно плечо, было бы сексуально, а так…

– А так?

Но он уже снова смотрит в блокнот и на вопросы не отвлекается. Я продолжаю сидеть у окна, поэтому выдыхаю, заметив, как со двора выезжает черный джип. И едва не подскакиваю, заметив, как через пару минут въезжает такой же, но с другими номерами.

– Костя приехал, – с улыбкой оборачиваюсь к Николя, и замечаю, что он наблюдает за мной, а блокнот и карандаш лежат рядом. – Можно взглянуть?

Мне не терпится и посмотреть, и увидеться с Костей. Николя кивает, отдает мне блокнот и ждет, когда я хоть что-то скажу, а я…

Я просто любуюсь девушкой, которую он нарисовал. И не верю, что это я. Нет, вроде бы и похоже. И в то же время… Девушка сидит вполоборота, смотрит так, как будто ожидает, что кто-то вот-вот зайдет в приоткрытую дверь. Девушка выглядит очень нежной, романтичной, и, кажется, что мыслями она не в кресле и у окна, за которым зима, а в какой-то очаровательной сказке. Правда, сказка ее немного пугает, потому что взгляд настороженный, но в нем так явно сквозит предвкушение, что я даже немного завидую этой себе.

И как у него получилось на таком маленьком листе (теперь он кажется маленьким) уместить это все? Это точно талант. И кресло, и зима за окном, и я, и приоткрытая дверь в пустой комнате…

– Подаришь? – смотрю на художника с детской надеждой.

– Когда внесу пару штрихов, – соглашается он. – А что, понравилось?

– Я здесь необыкновенная! – меня просто распирает от радости. – Спасибо тебе, никогда не думала, что могу выглядеть так.

– А что тебе понравилось больше всего? Только не обобщай, я знаю, что гениален, я всегда тонко улавливаю детали. Что конкретно тебе нравится в этой девушке?

– Взгляд.

Николя кивает, сухо обронив, что ему тоже, и вообще у меня очень выразительные глаза. Он мог бы сделать серию портретов, рисуя только мои глаза, и если однажды я захочу поработать его моделью…

Я смеюсь и спешу к двери. Уже даже берусь за ручку, нетерпеливо ее проворачиваю, потому что слышу шаги и понимаю, что это Костя ищет меня.

– Маша, – окликает Николя, и когда я оборачиваюсь, смотрит совершенно серьезно и так же серьезно мне говорит: – Это твой взгляд после встречи с Владом. Я никогда не видел, чтобы ты так смотрела на Костю. Ты уверена, что собираешься замуж за того брата?

Глава 12

Слова Николя кажутся полным бредом, но чтобы проверить их, опровергнуть, я несусь к Косте по коридору, и прежде чем он успевает что-либо сказать, целую. Жадно, с удовольствием встречая отклик и прислушиваясь к себе: а что, если правда, а что, если…

Но нет.

У нас все по-прежнему.

Голова от поцелуев кружится настолько, что я слабо осознаю момент, когда Костя прижимает меня к стене, подхватывает под попу и со стоном втискивается между моих ног.

Через мои домашние брюки я остро чувствую не только жесткую ткань его джинсов, но и то, как он меня хочет. Его руки блуждают по моему телу, забираются под футболку и мягко сжимают грудь. Я отзываюсь мгновенно, чуть выгибая спину и позволяя ему полностью обхватить полушария.

Но когда одна его рука оттягивает резинку на моих штанах, прихожу в себя и нервно сглатываю.

Рука Кости тут же перемещается на мой живот, поглаживает успокаивающе. А сам он прижимается лбом к моему виску и пытается отдышаться.

– Ого, детка, – говорит хриплым голосом, все еще тяжело дыша, – вижу, я слишком надолго оставил тебя одну. Ты такая горячая, такая отзывчивая… Хорошо, что в доме, кроме Николя, нет мужчин: меня бы разорвало от ревности. Не хочу, чтобы кто-то видел тебя такой, как сейчас.

Он с усмешкой поправляет мои непослушные пряди, усмехается, а мне становится плохо. Высвобождаюсь из его рук, смотрю на него в упор, встречаю беспечный взгляд, хочу спросить: неужели он думает, что я могу с кем-то другим…

Но упрек застывает на губах, когда вспоминаю палец Влада, и то, как я позволяла к себе прикасаться. А еще слова Николя…

– Маша, не бойся, – Костя мое молчание понимает совершенно не так. – Я все осознал, сделал выводы. Я постараюсь больше ничего не испортить. Веришь мне?

Снизу доносятся голоса, и я с удовольствием откликаюсь на зов подруги, которая срочно просит спуститься.

Костя легко меня отпускает, и пока я иду по коридору, слышу, как он отвечает вышедшему из комнаты Николя, что присоединится к нам позже, а пока хочет принять душ.

Из-за меня. Конечно, из-за меня…

Углубиться в самокопание не позволяет сияющее лицо подруги. Она крутится юлой возле сидящего на диване Кирилла, потом кидается мне навстречу и демонстрирует новенький телефон.

– Вот, смотри! – хвастается, включая экран и пытаясь вызвать все программы только одним нажатием, а потом отдает телефон мне и доверительно шепчет: – Штука баксов! Машунь, а твоих руках сейчас штука баксов!

– Не боишься доверять такую ценную сумму? – ерничаю немного, но ее не смутить.

– Ай, не выдумывай! Машунь, ты бы видела, какие четкие он делает фотографии! На моем стареньком только какие-то графики и схемы лекций можно было фотографировать – так, по нужде. А здесь… В общем, я решила, что буду открывать в себе новый талант! Буду фотографировать все интересное, что увижу! Кстати…

Она бросает взгляд мне за спину. Я тоже оборачиваюсь и вижу Николя, спускающегося по лестнице.

– Может, мне даст пару уроков маэстро? – заискивающе просит его Алина. – Я слышала, что ты не только красиво рисуешь, но и профессионально занимаешься фотографией!

– Профессионально, – мужчина снисходительно смотрит на дорогую вещь в руках моей подруги. – С этой мыльницей ты можешь и дальше фотографировать графики. Думаю, они будут четче, чем раньше. На большее рассчитывать бесполезно.

Алина обижается, но ненадолго. Ее восторга хватает на день и на вечер. И вообще, сегодня все как-то мирно проходит, без приключений и новых открытий. Может, потому, что нет уже Романа. Или потому, что без хозяина дома все чувствуют себя более раскованно и уютно.

Конечно, это странно и так быть не должно. Но почему-то у меня именно такое ощущение.

Даже становится немного обидно за Влада, но я тут же напоминаю себе, что он обо мне думает, как достает, и наконец расслабляюсь, отгоняя пустые мысли, которые мне внушил Николя.

Не знаю, было ли у него что-то с Владом или пока он просто надеется, но все это очень похоже на ревность. В любом случае, я между ними стоять не собираюсь и не хочу, так что дорога свободна.

И в то же время, я мысленно не могу даже представить, что Влад приблизится к художнику и заскользит подушечкой пальца по его приоткрытому рту. И что будет смотреть так же, как на меня.

Я понимаю, теперь понимаю, что поведение Влада – лишь провокация, но сможет ли он смотреть так же на другого мужчину? Откровенно говоря, я не видела, чтобы он так смотрел и на Миру. Он ее просто не замечает: что есть она, что ее нет.

Кстати, сегодняшний день без нее даже слегка непривычен. Как будто не хватает специи, которая раздражает, портит вкус, но без которой блюдо ешь с опаской, то и дело ожидая наткнуться на неприятность. Мне кажется, не одна я поглядываю на двери, готовясь к вторжению белого облака, но нам крупно везет.

По комнатам расходимся поздно вечером, когда уже все зевают. Алина, довольная жизнью, удаляется вместе с Кириллом. Николя уже спит на ходу. Костя провожает меня до комнаты, долго гладит ладонями мое лицо, и уходит, сорвав поцелуй. Уходит стремительно, ни разу не обернувшись.

Но та минута, когда он смотрел на меня… просто смотрел, даря обещание…

Я понимаю, почему он меняет тактику и больше не давит. Остыл немного, проветрился и разработал стратегический план. Во-первых, он дает мне время принять о себе новые факты, принять себя целиком. А во-вторых, кажется, ему мало того, что он будет моим первым мужчиной. Думаю, он хочет, чтобы мой двадцатый день рождения, который наступит через два дня, стал поистине незабываемым.

Я уже захожу в комнату, когда вспоминаю, что хотела на этот раз взять с собой стакан воды. Как-то меня ночные прогулки не вдохновляют. Меньше всего я хочу неожиданно столкнуться с хозяином дома.

Но в итоге именно это и происходит.

Едва я начинаю спуск по лестнице, как замечаю не только хозяина дома, но и Миру.

Несмотря на то, что на мужчине пальто, он в этот момент говорит по телефону и явно на деловую тему, Мира опускается перед ним на колени, не думая о дорогущей меховой шубе, распластывающейся на грязном, по ее мнению, полу.

Все, о чем она думает в этот момент – это пряжка ремня, за которую она нетерпеливо дергает, собираясь прямо здесь, у двери, сделать хозяину дома минет.

Меньше всего я хочу сейчас находиться здесь. Меньше всего я хочу, чтобы меня кто-то заметил.

Но Влад словно чувствует мое присутствие – поднимает голову и впивается в меня взглядом.

Мне бы уйти, но я не могу.

Почти на физическом уровне ощущаю, как между мной и мужчиной вновь протягиваются сначала серые нити – обманчивые, полупрозрачные, от которых легко отмахнуться. А потом эти нити скручиваются жгутами и держат так же цепко, как и его пронзительный взгляд.

Я не вижу, какого цвета глаза Влада сейчас, но мне почему-то кажется, что они черные, с примесью теней из-за приглушенной игры освещения в коридоре. Или из-за цвета его пальто.

Черное, поверх белого блейзера.

Белый хорошо гармонирует с волосами Миры, усердствующей с ремнем. Она так напрягается, что я почти слышу ее дыхание – торопится, чтобы мужчина не оттолкнул. А он спокойно продолжает вести деловой разговор.

И только когда вниз ползет молния его брюк, а цепкие девичьи пальцы пытаются справиться с мешающей пуговицей, он кладет ладонь поверх ее рук. Оборвав разговор, прячет телефон в карман пальто и наконец отпускает меня, переведя взгляд на Миру.

– Ты ничего не перепутала? – голос звучит бесстрастно и холодно, как обычно.

Он поправляет ремень, уверенно поднимает молнию вверх, но руки девушки вместо того, чтобы оставить его, поглаживают, примеряются.

– Ты же хочешь меня, – слышится довольный голос Миры. – Почему мы не можем сделать друг другу приятное?

– В мои планы это не входит.

– Хорошо, – легко соглашается девушка, – я сделаю все сама. Тебе понравится, Влад.

Неожиданно она приникает лицом к его паху и трется щекой, а ее ладони уже скользят к его животу, пытаясь забраться под блейзер.

– Уверена, такого у тебя еще не было.

– Вряд ли ты сможешь меня удивить, – не соглашается с ее доводом Влад.

– Я могу вобрать твой член так глубоко, как никто, – усмехается Мира. – И я не сплевываю, а глотаю.

Она приподнимается, скользит языком по участку обнаженной кожи на его животе, дышит рвано и глубоко, тихо постанывает. Мужчина какое-то время просто смотрит на это представление, а потом отстраняет ее.

– Просто дай мне тебе помочь, – нашептывает страстно блондинка.

Ее ладони вновь скользят к животу. Мужчина молчит, и она уже уверена, что он согласен, когда слышит все такой же спокойный голос, как раньше, в котором ни капельки возбуждения:

– Взамен на что?

Блондинка вскидывает голову, бормочет что-то про ненужные подозрения, но Влада не впечатляет.

– Прежде чем принять решение, я должен знать четко: чего ты добиваешься, Мира. Ты не из тех, кто быстро меняет планы. Я не тот, кто играет вслепую. Итак. К чему эта внезапная презентация того, чему ты научилась на экономическом факультете?

Я вздрагиваю и прислоняю к похолодевшим щекам ладони, как будто словесная пощечина Влада досталась мне, а не Мире. Делаю шаг назад на непослушных ногах, вцепляюсь в перила, чтобы не свалиться, чтобы не выдать себя, чтобы сбежать и не слышать.

И жаль, что я такая медлительная, жаль, что не сделала этого раньше, потому что слышу урчащий, кошачий, соблазнительный смех блондинки, который проходится льдом по моему позвоночнику, а потом и ее слова, которые бьют по этому участку разрядом мощного тока.

– Я не хочу тратить время впустую и мастурбировать в комнате, когда под боком такой мужчина, как ты. Пока мы оба свободны, потом я добьюсь своего, и этой возможности уже не будет. Я храню верность мужчинам, с которыми сплю. У Кости не свой вкус, а твой. Он всегда во всем повторяет за тобой – машина, вещи. К чему в этот раз отступать от традиций? К тому же, я знаю, что он не успокоится, пока не расчехлит эту толстую фригидную Машку.

Единственное, что я успеваю – отвернуться до того, как Влад находит меня взглядом.

Отпускаю перила, чтобы держаться за стену. И почти вползаю в комнату под навязчивый звон в собственных ушах, когда до меня вновь доносится смех блондинки.

– Да не смотри так, я же к тебе не на работу нанимаюсь. Но мне нравится твой деловой подход. Теперь я могу помочь снять тебе напряжение?

И вновь стучит пряжка ремня.

Но я уже в комнате.

Прислоняюсь к закрытой двери, пытаюсь отдышаться, пытаюсь прийти в себя, и не получается.

Почти наощупь из-за пелены перед глазами бреду в ванную, открываю кран в умывальнике и долго умываю лицо холодной водой. Пока не чувствую, что мне уже не просто пусто в груди, а холодно.

Включаю горячую воду, с удовольствием принимая легкие потоки ожога.

Поднимаю лицо и всматриваюсь в свое отражение. Художник прав: единственное, за что взгляд может зацепиться с удовольствием – это мои глаза. Сейчас они отливают холодной зеленью, как трава после утренней росы, и если не пытаться заглянуть в глубину, не видно, что трава вперемешку с колючками.

«Фригидная Машка… – память передает даже издевательскую насмешку в голосе Миры. – Толстая фригидная Машка».

Я долго вожу пальцем по запотевшему зеркалу, и вздрагиваю, когда замечаю, что выводила не узоры, а сделала надпись. Надпись, которая взламывает во мне какой-то барьер.

Читаю ее раз сто, а потом стираю ладонью кричащие буквы, которые голосом Миры насмешливо спрашивают: «А если это действительно так?».