Текст книги "Давай пошепчемся… Разговор с другом"

3. Гнев

Он никак не мог вспомнить, как оказался на диване в незнакомой ему комнате. Голова разламывалась на две неровные половинки, каждая из которых, по ощущениям, напоминала гигантский грецкий орех. Те, кто пытался добыть содержимое «ореха» старались, били от всей правды, вернее от всей дури. Кто бил, а главное зачем, он не помнил. Но это было не важно. Ему необходимо понять, где он и что здесь делает?

В перерывах между забытьем и явью, ему казалось, что с ним разговаривает ангел. Нет, ну конечно, какой ангел? Раз голова болит, то он точно не в раю. И всё же кто-то точно был, и – это девушка.

Он попытался открыть глаза и понял, что может – только один. Второй глаз представлял собой тоненькую, оплывшую гематомой, щёлочку. «Красавчик!» – почему-то громыхнуло в голове – совсем не смешно.

Открытым глазом он обвел помещение, в котором находился. День уже приложил руку к интерьеру комнаты. В ней было светло, и он смог разглядеть, что в кресле напротив дивана, похожая на маленький съежившийся комок под коричневой шалью, спит девушка.

Он вспомнил, что она давала ему пить, что у неё прохладные, нежные руки. Память вернула ему и её голос, вернее шёпот «в радужке глаз голубых…», «Наташа…», «не бойся… я тебя никому не отдам»

И тут же в голову ворвался неистовый стук в дверь, крик «откройте, полиция…» и…

В этот момент он вспомнил всё.

Друг Лёха позвал отпраздновать день рождения скромно. Решили никуда не ходить, а купить пару бутылок коньяка и посидеть в домашней обстановке, по-мальчишески, как раньше, когда учились в институте.

Пришли, как договорились, около восьми вечера. Он – последним, Стас и Игорь уже были на месте. Лёха резал бутерброды, балагурил ни о чём и много смеялся, за всех. Стас и Игорь сидели смурные. Он подумал, что всё не просто так, но не спросил. Не спросил. Почему? Не привык влезать в чужие дела, а надо бы.

Только через несколько часов, после второй бутылки коньяка, когда они все вместе поднялись на этаж выше к Лёхиному другу Андрюхе за добавкой, он понял, во что вляпались друзья.

Дверь открыл кудлатый парень в тельняшке, радостно ухмыльнулся Алексею, поздоровался за руку с Ним, а потом перевел взгляд на Стаса и Игоря и, практически сразу же, озверел.

Виктор (Он), знал, что такое гнев. Это разъярённый паук с огромными зубами и когтями, который забирается в тебя, становится тобой, и больше ты его не контролируешь. Он прорастает раковой опухолью во всем теле, причиняя нестерпимую боль, и чтобы избавиться от этой боли или хоть как-то её заглушить, ты начинаешь судорожно сжимать кулаки. В тело впиваются сотни, нет тысячи крючков, таких острых рыболовных, и они тащат тебя в разные стороны, разрывая плоть, и доставая из нее весь слежавшийся смрад обид. И вот ты – большой оголённый нерв. Чтобы не потерять сознание, начинаешь хватать ртом воздух, организм впрыскивает тебе непереносимую в обычной ситуации дозу адреналина. Молекулы тела источают яд. В этот момент, чтобы не отравиться самим собой, ты растормаживаешься полностью и бьёшь… бьёшь, чтобы убить…

Именно так бил Андрей, Лехин друг. Он вцепился в Стаса и Игоря, через несколько секунд те были на полу коридора. Всё случилось быстро и в полном молчании. Виктор не сразу понял, что происходит. Поэтому не ожидал, что следующий удар придется прямо по его голове. Падая, он краем глаза успел заметить, что Лёха летит вслед за ним. Тишина разрывала пространство коридора. Ни одного звука не издал никто. Хлопнула дверь, и тишина затащила Виктора к себе в логово бессознания.

Он очнулся от боли и до крови прикусил губу… Попытался встать и даже идти, но его хватило только до ближайших к выходу из коридора дверей.

Что было дальше? Он постучал, она открыла? Почему она не вызвала скорую, полицию? Где ребята? Когда он встал, их уже не было в коридоре.

Виктор посмотрел на девушку в кресле, попытался встать и застонал…

Наташе снились голубые васильки. Никто не знал, что это её любимые цветы. Мужчины считают, что лучший подарок это розы. Но розы ничем не пахнут, ничем… а васильки – детством, счастьем, небом… океаном…

Чтобы ей не дарили розы, она всех сразу предупреждает дарить гвоздики. Их гофрированные цветки напоминают оборочки васильков.

Стон вырвал девушку из сна. Она мгновенно оказалась рядом с диваном и положила руку на лоб незнакомцу.

– Как вы? Больно? Я промыла рану и забинтовала. Не бойтесь рана не большая, гематомы нет. Просто удар был сильный.

– Наташа…

От его голоса она вздрогнула.

– Спасибо.

– А вы не знаете?

– Знаю. Их и Вас ищет полиция.

Она рассказала ему, что нашла его на пороге, когда услышала стук в дверь. Утром приехала полиция, потому что Андрея, соседа с её этажа нашли избитым в квартире. Мать вернулась с ночной смены, а там сын в луже крови, живой, но смотреть страшно. Он прошептал «Лёха», и мама всё сразу же поняла и полицию вызвала. Спустились к Лёхе на этаж, а там, в квартире, никого и четыре бокала да две бутылки коньяка. Ищут теперь.

Гнев, который Андрей выпустил наружу, чуть не убил его самого. И теперь огромным черным пауком оплетал дом, в котором жили два друга Леха и Андрей. Пугал соседей, которые боялись выйти на улицу. Опутывал паутиной лжи улицу, по которой ходили ошпаренные приказами оперативники в поисках пропавших подозреваемых, и город, в который в командировку приехал Виктор.

Туманной завесой зла вползали серые сумерки, затемняя самые светлые уголки комнаты. Только её глаза (он смотрел в них не отрываясь) блестели двумя серебряными огоньками, на бледном и усталом лице.

«В радужке глаз голубых океан…» – услышал Виктор непонятные для него строки, но понял, что они предназначались ему и провалился в сон.

4. Тревога

Во сне тени тревоги в несколько раз страшнее, чем наяву. Они бесформенные и рваные. Прикосновение к ним вызывает неприятный холодок, где-то под ложечкой и по спине. Они наваливаются на тебя, сдавливают грудь, не дают дышать и смрадно пахнут, а во рту надолго остается привкус железа, ржавого железа.

Во сне мысли, цепляясь одна за одну выстраивают цепочку тех глупых действий, которые превращаются в чёткую картину произошедшего. Ты понимаешь, что ничего не можешь изменить. Хватаешь ватными руками эти мелочи, пытаясь переставить их местами, и исправить ошибку, сломавшую жизнь. И не можешь. Ничего не можешь.

Вот и в тот вечер одна единственная фраза, по глупости брошенная у подъезда Лёхиного дома, перевернула всё с ног на голову. Совпало многое. Сломанная машина Андрюхи, того самого, к которому они потом придут за бутылкой. Андрюхин тяжёлый характер и вспыльчивость, его жуткая усталость после работы и постоянные неурядицы в семье. На это наложилось то, что его выгнали с работы, невзирая на просьбы (а не надо было пить).

Последней каплей, которая упала на темечко Андрея и разозлила его окончательно, стала встреча со Стасом и Игорем. Они в шутку или всерьёз задели его, походя, словами о раздолбанной машине, пьяной роже, дуре матери, рожавшей это убожество да идиотке жене, которая всё это терпит. Или не терпит? А может…

Он запустил в них гаечным ключом и они, чудом увернувшись, скрылись за дверью подъезда. «Увижу, убью!» – шипел Андрюха, чувствуя, как в нем всеми невысказанными обидами закипает гнев.

Парни тоже почувствовали тревогу, которая липким языком лизнула их пятки, но не поверили интуиции. Подумаешь пьянь? Однако, настроение было испорчено.

Лёха встретил друзей радостно, хлопнул по спине каждого, шутил и не заметил их тревоги. Почему не заметил? Не хотел. Не его дело. Боже, почему нам наплевать на то, что происходит, или мы слепы? (риторический вопрос). Виктор, самый старший из их компании, пришёл позже. Выпили, закусили, еще и еще. Не хватило. Пошли к Лёхиному другу ииии…

Они не помнили, как бил Андрей. Они помнили, как тревога, которая не могла успокоиться даже в изрядной порции коньяка, соединилась с гневом. И этот коктейль был ужасен. Игорь на ноги после удара вскочил первым, потом Леха и Стас, и они втроём, зло и молча, начали бить уже остывшего от гнева Андрея. Остановил их стон Виктора, до сих пор лежащего на полу коридора. Парни, видя, что натворили, а Андрей был весь в крови и мычал от боли, захлопнули дверь и побежали. Забыв, забыв о Викторе с разбитой головой, о недопитом коньяке. Теперь нешуточный страх за себя и свободу гнал их по улице. Страх, который заставил даже Лёху не помнить, об оставленном друге….

Виктор вышел из забытья. Конечно, он не знал и не мог знать всего этого, не мог знать, что будет дальше. Единственное, что он понимал сейчас – надо найти ребят. Он попытался сесть на диване и услышал голос. Её голос…

– Ну, зачем ты встаёшь? Нельзя ещё, у тебя, скорее всего, сотрясение. Шишки нет, но…

– Мне нужно найти Лёху… – непослушными губами прошептал Виктор.

– Не беспокойся. Избитый Андрей, пришёл в себя в больнице. Живой, сотрясение и переломы, не в счет. Твои друзья, побегав по району, сами пришли в полицию… но представляешь, Андрей отказался писать заявление на них… говорит, что сам виноват, что первый начал драку… в общем мировая… ребята приходили ко мне, поняли, что деться кроме меня тебе некуда… придут ещё… лежи, пожалуйста…

Она провела рукой по его щеке и посмотрела в глаза так, что у Виктора остановилось на секунду сердце и застучало снова, но по-другому. Сердце откликнулось на её прикосновение и голос – нежностью. Он не ожидал от себя такого. Поперхнулся и закашлялся. Боль в голове застучала миллионами острых молоточков. Он снова застонал.

– Умоляю тебя, ложись… – Наташа скользнула в кухню, принесла оттуда прохладное полотенце, таблетку от головной боли и воду, но Виктор был в забытьи…

«Значит просто тонуть… жить как все, как-нибудь… от случая к случаю»

Где-то внутри затрепыхала бабочка тревоги:

«Зачем тебе это, Наташа, зачем? Ты же не раз обжигалась? Почему ты решила, что он – это то, что ты так долго ждала? Не надоело, мучатся?»

Из щели выскочил озорной паучок. Побежал по обоям и стряхнул по дороге с себя, угомонившийся было страх. Страх, вытянув длинную любопытную шею, посмотрел на Наташу и тут же вспорхнул ей на плечо.

«Что? – завел он свою привычную тягомотину. – Страшно? Вот-вот… а я предупреждал. Я оберегаю тебя от глупых поступков, опрометчивых решений. Я защищаю твою свободу от жестокостей и гнусностей мира. Мужчины никогда не смогут так оберегать, как я… слышишь?»

– Уйди от меня… у меня в этот раз всё получится…

«Что получится? – скрипел страх, – посмотри на себя, он красавец с голубыми глазами, наверно, и жена у него есть и дети и любовницы? А ты себя в зеркале, когда последний раз видела? А лет сколько, помнишь? А сколько слёз ты пролила до встречи с ним и сколько прольёшь с ним, думала?»

– Ты, чудовище… – на глаза Наташи навернулись слёзы.

Страх обнял её за плечи, укутывая холодным полотном недоверия и неверия. Кончики пальцев стали ледяными, из них как будто медленно уходила жизнь. Ноги пригвоздили к полу огромные пудовые гири. «Что ты можешь без меня, – шипел страх. – Что ты можешь?»

– Очнись, очнись… – шептала Наташа, склонившись над уснувшим Виктором. – Просмотри на меня ещё раз, может быть, я увижу в твоих глазах что-то, что прогонит навсегда их… о, эта мерзкая тревога, жуткий страх… я устала от них, я хочу верить,…посмотри на меня, прошу…

Но Виктор спал. Голова больше не болела. Тревога за друзей сменилась спокойствием. А сердце, сердце было до краёв переполнено новым для него чувством. Он только что увидел её океан. Страстный и бушующий, нежный и трепетный, загадочный и… Ах, если бы он слышал её мольбу, но он не слышал…

День клонился к вечеру. За окном зажигались лампадки фонарей.

А она стояла обожженная болью, не зная, что ей теперь делать…

«Заливая горе в стакан, долю в раз отхлебнуть, болью скрючиться и уснуть…» – ласково и жестоко убаюкивал её страх…

А в окно уныло и безразлично заглядывала луна…

5. Он и Она

Виктор проснулся и долго лежал в темноте, кожей ощущая её мягкость. Она обволакивала, ласкала и нежила. Голова не болела. Он на мгновение задержал свое дыхание, чтобы услышать её – Наташу. И понял, что в комнате пусто. Тишина до этого такая манящая и трепетная, оглушила. Он приподнялся на локте и стал вглядываться в темноту, туда, где стояла кровать. На кровати Наташи не было. Виктор сначала сел на диване, потом встал и подошёл к кровати, потом – в кухню. Везде было темно, пусто и как-то холодно. Он включил свет и увидел на столе белый лист бумаги, исписанный мелким красивым подчерком.

«Виктор, – писала Наташа, – простите меня (слова были зачёркнуты), нет, просто прощайте. Надеюсь, головная боль прошла и Вам легче. С Вашими друзьями всё хорошо. Я отдала им ключ. Они завтра придут, откроют Вас. Вещи принесут. Ах, да, еда в холодильнике – это Ваш завтрак. Что-то я сумбурно пишу… За квартиру не беспокойтесь, она съемная. Ребята запрут дверь и отдадут ключи хозяйке. Мы больше не увидимся, поэтому желаю скорейшего выздоровления, и …постарайтесь больше не попадать под горячую руку Андрея…»

В этом месте Виктор увидел, что чернила ручки немного расплылись, видимо капнула слеза. Сердце его сжалось от предчувствия потери чего-то самого лучшего и необыкновенного, что он так и не получил от этой встречи. Но более всего ужаснула мысль, что и не получит никогда. Он налил себе воды прямо из-под крана, сделал пару глотков и продолжил читать.

«Я рада, что судьба, хотя бы на несколько дней и ночей подарила мне встречу с Вами. Но всё «когда-нибудь исчезнет, как будто высохнет слеза»…

Простите, что пишу стихами. Я привыкла быть сильной и быть одной. Моё одиночество, длившееся несколько лет, вдруг от меня сбежало, благодаря Вам. Я перестала бояться… но это длилось всего миг… миг, за который я благодарю Вас, Виктор. Однако без одиночества, я как без кожи, не защищена ничем… А Вы близко, слишком близко и Ваши голубые глаза… я утонула в этом океане, и придумала… придумала, что нужна Вам, что не могу без Вас, что всё неслучайно… Эта драка в коридоре, мои двери, Вы…

Я не переживу ещё одного разочарования. Поэтому ухожу сразу, чтобы не прирастать к Вам даже в мыслях. Я сильная, и я справлюсь… я берегу свой мир и в нем больше никому, никому нет места… Наташа».

Виктору показалось, что он забыл дышать. Потом подошёл к окну и замер.

За окном шёл дождь, фонари отражались в лужах. От открытой форточки пахло сыростью и размокшим деревом. И никого, нигде никого…

Он не видел и не мог видеть, что по дорожке сквера под большим сиреневым зонтом, удаляясь всё дальше и дальше от дома, шла Наташа. Она двигалась медленно, не оглядываясь и, как будто, не замечая ничего вокруг. Рядом, семеня и радостно перепрыгивая через лужи, шагало одиночество. «Ты молодец, что послушала меня, – ворковало оно. – Ты же понимаешь, что только со мной свободна. Со мной спокойно, не о чем жалеть, не за кого беспокоиться, не о чем переживать. Я всегда вовремя прихожу к тебе. Конечно, мне надоело мёрзнуть одному на улице, а потом ещё карабкаться по водосточной трубе и находить лазейку, чтобы пробраться к тебе в комнату. Но, знаешь, я совсем не сержусь. Это твой каприз. Ну было и было… Теперь мы снова вместе. Хорошо же, правда?»

Одиночество, задавая этот вопрос, пыталось заглянуть в глаза Наташи, огнями светящихся в темноте окон. Там люди не спали. Они о чем-то, говорили, спорили, целовались – были не одни. От этого становилось ещё больнее.

– Зачем я ушла? Надо вернуться. – Наташа повернулась было назад, дом ещё не скрылся за поворотом дорожки. Но одиночество вцепилось в подол плаща и зашипело.

– Куда? Да он уже давно ушёл. Прочёл письмо и ушёл, а может и не прочёл даже. Ты нужна только мне… Ольга, подруга твоя, по телефону сказала, что поставила чайник… пошли, пошли… Она и я, всё что у тебя осталось… я её терплю, потому что, вы с ней похожи… две одинокие…

– Собачонки… – с горечью в голосе произнесла Наташа.

– Дура! – теряя терпение, рявкнуло одиночество. – Волчицы.

На повороте дорожки Наташа оглянулась, в последний раз глядя на дом, где она встретила Виктора. «Уходила любовь на английский манер, ничего не сказав на прощание…» Она улыбнулась, вспоминая эти строки, поёжилась, кутаясь в плащ, и прошептала: «Пошли, под руку меня возьми, а то мне холодно». Одиночество укутало её в свои объятия и подтолкнуло её к повороту. «Иди!»

Дождь исполнял свои последние аккорды, на горизонте светлела полоска неба. Ночь уходила в небытие, унося с собой тревоги, страхи и …Наташу с её одиночеством.

Виктор, очнулся. Обнаружил, что всё еще стоит напротив окна. Оглядел комнату. На тумбочке в углу около табуретки заряжался его телефон. Он взял его и набрал номер Лёхи. Когда в трубке прозвучало сонное «але», перебил:

– Лёха, это Виктор. Ты знаешь, кто написал «В радужке глаз голубых океан…»