Текст книги "Пустынная дорога смерти"

– Я женюсь, Джон, – сказал последний своему зеленоглазому собеседнику хлебнув из своей кружки немного пива. Голос его был грубым, с небольшой, приятной хрипотцой.

– Молодец, Сэм! – бодро откликнулся его собеседник. – Мой брат уже давно гонит меня под венец, но я пока не сдаюсь. В конце концов у Стюартов уже точно будет наследник. Джоана носит его дитя. Кто же твоя избранница, Сэм?

Сэм весело, самодовольно улыбнулся, желая поведать своему другу о своём большом и немаловажном успехе, но не успел.

– Лукреция, – послышался вкрадчивый мужской голос и из полумрака на тусклый, дрожащий свет свечей и лампад вышел высокий молодой человек. Он был жутко худ и бледен. Под изумрудными глазами, в которых тлела искра старинной злобы, залегли глубокие, тёмные, болезненные тени. Растрёпанные белые волосы его неровными волнами свободно спускались по спине. Одежда на нём была явно поношенная, приятных серых тонов. Подошедший хищно ухмылялся, глядя на странных собеседников. – Верно, Сэм?

– Шут, – с облегчением выдохнул зеленоглазый Джон. – Мы не…

– Не слышали, как я подошёл? Ах, какая жалость! – наигранно трагично воскликнул странный молодой человек, наслаждаясь своим сладким мимолётным успехом. – Я не хотел вас напугать. Сэм, скажи, что именно привлекло тебя в Джоане: состояние её семьи или положение её отца в обществе?

– Убирайся, Шут! – рявкнул черноволосый, плечистый Сэм, медленно, угрожающе привставая из-за стола.

– Не нервничай так, – всё с той же злобной, кривой ухмылкой произнёс Шут. – Ты молишься ангелам смерти, но они не даруют тебе вечную жизнь.

Сэм на мгновение поддался пьянящему порыву ненависти и отвращения и уже занёс кулак для удара, но Джон вовремя его остановил.

– Не надо, Сэм, оставь его, – негромко сказал он. Его друг помрачнел, в глазах синими искрами зажглась злоба, едва сдерживая клокочущую в сердце ярость он крепко стиснул зубы и покорно сел на место. – Шут, лучше иди своей дорогой. Не стоит тебе здесь и сейчас находиться, – продолжил Джон с сочувствием посмотрев на подошедшего.

Лицо беловолосого безумца резко переменилось, сделавшись серьёзным, и даже немного печальным. Он кротко кивнул в ответ.

– Хорошо, Джон. Всё-таки ты лучше остальных, ты настоящий друг. Будь осторожнее на охоте, – задумчиво произнёс Шут и послушно заторопился к выходу, ловко обходя нетрезвых, шумных посетителей.

– Я его убью, – прошипел сквозь стиснутые зубы Сэм, когда тот скрылся из виду, и пригубил кружку пива.

– Успокойся, он просто болен.

– Но он очень много болтает своим гнилым языком.

– Снова Шут? – послышался бархатистый, мужской голос и минуя скандалящих дровосеков к беседующим лёгкой походкой подошёл плечистый рослый парень с кружкой эля в руке. Он был уже немного пьян, серые глаза его горели весёлыми, озорными искорками. Пепельные короткие волосы были растрёпаны, и торчали небрежными клочьями. Фрака на нём не было, жилетка с серебристым отливом была расстёгнута, а рукава белой, чистой сорочки засучены. У него было красивое, прямоугольное лицо, небольшая, тёмная щетина, и узкий, волчий тип глаз. Руки у него были сильными и жилистыми. Он самодовольно улыбался, хищно и уверенно глядя вокруг. Наконец, глотнув из своей кружки эля он развязно сел на стул рядом с Сэмом, погружённом в свои мрачные раздумья. – Этот дурачок мне жутко надоел. Вчера его обкидали камнями мальчишки Сиетлов. Так он шипел на них, словно змеёныш, и осыпал их проклятьями. Однако ему это не сильно помогло. Сам виноват. Гулял возле их дома. А недавно заявился к Анне с цветами! Вот чучело! Она его конечно послала, она же у меня послушная, и эти цветы ему прямо в лицо бросила. Так он вернулся в свой особняк, забился в одиночестве в свой угол, как зверёныш. Я в тот раз как раз от Анны уходил, всё видел. Ох, как же я смеялся!

– Ты собираешься жениться на Анне? – потупив взгляд сгорая от любопытства спросил Джон, которого, как видно, давно заинтересовала судьба бедной девушки.

– На ком? – рассмеялся пришедший. – На Анне? Нет уж! Она слишком глупа и доверчива. Простушка! У её семьи нет ни гроша в кармане! Мне такая жена не нужна! Да и что я с ней делать буду? Она хороша только в одном деле!

– И всё же, зачем ты тогда к ней ходишь? Это же лишает чести её и её семью.

– Ясное дело, зачем я к ней хожу! Никто не виноват в том, что она глупа. А о чести её и говорить не стоит. Пустые слова и дешёвые побрякушки и она твоя. Мне же нужно с кем-то провести ночь. А эта дурнушка мне верит: и что мы сбежим, и что заключим тайный брак. Сбегу я от денег и влияния папаши из-за девки, конечно! Она же ничем не лучше этого Шута. Ох, спустить бы на него в следующий раз собак. То-то зрелище будет! – он раскатисто, довольно засмеялся, а сидящий рядом с ним Сэм весело улыбнулся.

– Не смей с ним так поступать, Уильям Адамс! – вскочив в исступлении закричал Джон. Разговоры вокруг прекратились, все посетители смотрели на них, пронзая молодых людей пытливыми, любопытными взглядами. Они зорко наблюдали за происходящим, выхватывая и запоминая каждую фразу и каждое движение, чтобы потом долго пересказывать эту историю друг другу. – Он несчастен! Он одинок! – не обращая внимание на окружающую, напряжённую обстановку продолжил Джон. – Его с рождения никто не любил. Он всегда ото всех отличался. А теперь он один! Вся его семья погибла!

– Так может станешь ему мамочкой? – презрительно скривившись спросил Уильям, на что Сэм одобрительно кивнул и громко, весело рассмеялся.

Джон, едва сдерживая клокочущую в душе, неистовую ярость, не говоря больше ни слова, выскочил из таверны. Дин бесшумной тенью последовал за ним. Выйдя из таверны Джон остановился, вдыхая холодный, свежий воздух, наполненный ароматами леса и ночи. Он с тоской посмотрел в бездонное иссиня-чёрное небо, полное сверканием маленьких алмазов звёздных загадочных узоров, далёких от земной суеты и безразличных до человеческих чувств и страданий. Тяжело вздохнув он пошёл вверх по ровной, накатанной, песчаной дороге к своему дому. Из тяжёлых, невесёлых раздумий его вывел протяжный, негромкий стон. Он поспешил к источнику звука. Минуя дома и тёмные, укрытые мглой сады он вышел на небольшую поляну, залитую холодным лунным светом и окружённую грозными силуэтами могучих деревьев. Посреди неё, на жёсткой траве лежал Шут, истекающий кровью, а над ним склонилась чёрная тень в струящемся, длинном плаще. Джон подбежал к Шуту, желая оттолкнуть, как ему казалось опасного незнакомца. Тень повернулась и тусклое лунное свечение осветило бледное лицо незваного гостя. Это была испуганная, сероглазая девушка, с вьющимися, распущенными каштановыми волосами, обрамляющими нежное, привлекательное лицо. В руках она держала окровавленные тряпки, которые до этого заботливо прикладывала к неглубоким, многочисленным ранам Шута.

– Что случилось? – опомнившись, взволнованно спросил Джон.

– Дети кидались в него камнями и травили собаками, – негромко ответила незнакомка. На его счастье я оказалась поблизости и отогнала их.

– Это всё Уилл. Он сделал это из-за Анны, – выдохнул Джон, вставая на колени рядом с израненным другом и склоняясь над ним. – Шут, не трогай их. Ты слышишь? Не трогай! Им ничего не стоит убить тебя! – Джон повернулся к девушке. – Он может идти?

– Думаю, да, – ответила та. Голос её был приятным и успокаивающим, придающим сил и уверенности. – Я не врач, но раны не опасные. Я смогу их обработать, когда мы приведём его домой. Но мне нужна помощь. Я не знаю где он живёт, да и довести его мне будет тяжело.

– Я не брошу его. Я помогу, – согласно кивнул Джон.

Шут хрипло засмеялся, и смех его больше напоминал хриплый лай одичавшей, бродячей собаки.

– Я урод! Я безумец! Я Шут! – закричал он, осевшим голосом. – Все меня ненавидят! Бросьте меня в грязи и смейтесь, глядя, как я умираю…

– Замолчи, Шут. Не смей так больше говорить, – прервал его Джон, пытаясь помочь ему подняться. Медленно они троя пошли по дороге, поднимаясь на север неторопливыми шагами и минуя соседские дома с тёмными, жутко и бесстрастно взирающими, пустыми окнами. Вскоре их силуэты растаяли в тумане, наползшем на сонное поселение с западной стороны, с тихой, зеркальной глади озера духов. Дин остался один, окружённый загадочным забвеньем ночного сумрака и сладкой, белёсой мглы. Вдруг, словно материализовавшись из тёмной, бесконечной бездны бескрайного небесного полотна, перед ним появился Азраил со своим острым, сверкающим в неярком лунном свете мечом. Глаза на его крыльях были закрыты, находясь в неведенье и покорно повинуясь заклятью сладкой дремоты. Ангел смерти неслышно ступал по сухой жёсткой траве. От него исходил мёртвый, сковывающий живое тело и душу холод, и волнами разливалось неяркое голубое свечение.

– Пора – прошептал он и аккуратно, словно с опаской прикоснулся рукой к горячему лбу Дина. Молодого шерифа поглотила в своё гнетущее нутро великая, чёрная пустота Вселенной. Он не мог понять падает он в ней, или легко парит, словно птица.

Спустя несколько мгновений он проснулся в своей машине. Было жарко. Громко и надоедливо звонил телефон. Потерев воспалённые глаза Дин снял трубку. Звонила Марго. Голос её немного дрожал от гнетущего её рассудок и сердце волнения.

– Он давно должен был вернуться, Дин. Я не могу его найти. На мои звонки он не отвечает, -горячо говорила она, едва сдерживая слёзы. – Я прошу тебя, помоги мне!

– Чёрт, – негромко выругался Дин. – Я постараюсь Вам помочь, но если он появится, то обязательно сразу же сообщите об этом мне. Я постараюсь разобраться с этим как можно быстрее, – пообещал он и спешно положил трубку. Сонливость и усталость сковали его тело тяжёлыми, прочными цепями. Он слышал шум мчащихся в неведомую даль, скорых, небольших поездов. Они никогда не сойдут со своей колеи, не свернут с предначертанного им кем-то другим пути в неизвестность. Они спешили на встречу новому городу, новым людям, новому небу…

4

Смутные образы вечно спешащих, бегущих по дороге своей жизни окружающих… Что мы знаем о них? Что видим в их глазах? Быть может сегодня Вы ехали рядом с убийцей, безумцем, жаждущем в ночи горячей крови. Смерть рядом, она всегда близко… Её нельзя почувствовать, ощутить душой и внутренним, свободным от границ реальности разумом. Нет… Нас окружают пустые, похожие друг на друга маски, скрывающие истинные лица и чувства. Свобода это всего лишь бред, сладкая утопия сумасшедшего. Мы закованы в рамки обыденности и серости, существуем в толпе, бродящей по большому, каменному муравейнику, именуемому городом. Но что мы знаем об угрюмых, молчаливых прохожих? О соседях, здоровающихся с нами и улыбающихся при встрече? Что мы знаем об их жизни и мыслях, рождённых в полночный час, в то время, когда лицемерные маски исчезают с человеческих лиц. Что Вы знаете о человеке, с которым поздоровались сегодня за руку и как быстро может измениться Ваша жизнь, повинуясь путаным нитям событий и случайностей? Насколько Ваша жизнь зависит от Вас самих?

Деревья царапали и хватали скрюченными, голыми лапами пушистые, наполненные заледеневшими слезами ангелов тучи. Дома, тесно облепившую улицу с обеих сторон, зорко и жадно следили за каждым движением одиноких прохожих, запоминая их, но навечно скрывая в молчании тайны и отголоски увиденного.

В этот непогожий ноябрьский день, когда природа окончательно признала своё поражение перед болезнью холода и впала в глубокий, почти летаргический сон, Джим шёл в одиночестве по тихой и пустынной Соннет-Хилл стрит. Он не поехал с Дином к Марго Сиетл, а решил немного пройтись в тишине, приводя свои мысли в порядок, а потом заглянуть к Стюартам и поподробнее расспросить их о случившемся. Он не спеша шёл к их дому, размышляя над тем, что он им скажет при встрече и какие вопросы задаст. Он не посмел приблизиться к ним в кафе, боясь не подобрать правильных слов и ещё сильнее ранить их чувства и разум, погружённый в скорбь. Особенно Джим боялся за нежную, чувствительную Викторию, чей печальный образ никак не стирался из его потрясённого происходящем сознания. Пройдя по аккуратной, мощённой круглыми декоративными камнями, дорожке в палисаднике он остановился перед лакированной, красной, деревянной дверью. Голые, овдовевшие кусты роз и высохшие стебли невысоких цветов, тихонько напевая, вторили яростным потокам ветра. Декоративный плющ, цепляющийся скрюченными, длинными лапами за фасад здания, казалось зябко дрожал, умирая и последний раз прощаясь с бездонным, тяжёлым ныбом. Собравшись с силами, с тяжёлым, гнетущим чувством на сердце Джим позвонил в звонок. В доме послышались гулкие шаги и красивую, красную дверь открыл встревоженный Питер, смеривший полицейского холодным, пытливым взглядом.

– Что Вам нужно? – спокойно и бесстрастно спросил он у Джима.

– Мне нужно поговорить с Вами и Вашей сестрой по поводу произошедшего с Луисом Сиетлом, – терпеливо ответил полицейский, предъявляя Питу своё удостоверение. Питер Стюарт отошёл в сторону, приглашая его войти в дом, и когда Джим оказался внутри шумно захлопнул за ним дверь. В просторных комнатах, обставленных и отремонтированных в стиле модерн, царил приятный полумрак. – К нам полицейский, – громко произнёс рыжеволосый великан и кивнув в сторону комнаты, с белой, стеклянной, двустворчатой дверью сказал Джиму. – Проходите. Она там. Мне кажется, Вы совсем продрогли… простите, не запомнил Вашего имении…

– Джим Эландер. Можно просто Джим, – приветливым тоном отозвался полицейский.

– Джим, – произнёс Пит, натянуто улыбнувшись. – Идите туда, а я сейчас принесу нам немного виски, – и не дожидаясь возражений скрылся в недрах маленькой, уютной кухни.

Джим неторопливо пошёл в комнату, на которую указал Питер. Это была небольшая, светлая гостиная с одним огромным окном в дальней стене. Пол, потолок и аккуратная, современная горка здесь были ослепительно белыми, создающими ощущение чистоты и нереальной мощи света. Посередине комнаты стоял красивый журнальный столик из чёрного, глянцевого стекла. Прямые, однотонные, ночные шторы в пол и мягкий ковёр были нежного, мятного, освежающего цвета. Кресло и диван в стиле модерн были приятного бежевого оттенка, отлично гармонирующего с обстановкой в комнате. На полу и подставке стояло много разнообразных, бушующих сочной зеленью растений.

На удобном, уютном диване сидела заплаканная, укутанная в мягкий, тёплый плед Виктория, держащая в дрожащих от нервного перенапряжения руках чашку горячего чая. Она посмотрела на него, так печально, словно ища в нём защиту и поддержку, что Джим онемел и впал в ступор на несколько секунд, показавшихся ему вечностью. В этих зелёных глазах скрывались искренняя скорбь, гнетущая боль и старинная, животная боязнь смерти и одиночества. Они смотрели друг на друга: он взглядом полным сочувствия, она полным надежд и наивного, почти детского доверия. Эту тонкую, душевную связь, появившуюся между ними в минуты молчания и тишины, прервал вошедший с двумя пустыми стаканами правильной формы и бутылкой дорого, хорошего виски Пит.

– Присаживайтесь, – небрежно бросил он, указав кивком Джиму на уютное кресло, а сам удобно устроился рядом со своей сестрой и поставил всё принесённое им на низкий кофейный столик.

– Простите. Я понимаю, что вам сейчас тяжело… – начал Джим.

– Достаточно вступлений, – резко и бестактно оборвал его Питер, придвигая поближе к себе пепельницу и раскуривая сигарету. – Смерть – это не самое худшее, что может случиться с человеком. Кажется, так говорил Платон? Рано или поздно старуха с косой придёт за всеми нами. И каждый будет должен уйти с ней. Разница лишь в том, что он может уйти с ней, как равный, а может, как жалкий, раздавленный червь, как побеждённый. Вам хотелось бы заглянуть за грань? Увидеть тени на пустынной дороги смерти? Мне бы хотелось, – выдохнув едкий сигаретный дым он прикрыл глаза. – Люди… Интересно, что толкнуло убийцу на это? В нашей жизни бывает достаточно одного тихого щелчка, рушащего наши убеждения, чтобы сойти с ума. Мы всегда балансируем на грани безумия и нервного срыва. И наши сны тому доказательство. Да, Луис умер. Но все мы когда-нибудь умрём, – Пит бросил окурок в пустую пепельницу и налил в стаканы немного янтарного, согревающего и душу, и тело, бодрящего виски. Один стакан он протянул Джиму. – Выпейте и Вам сразу станет легче. Вы жутко бледны. На Вас просто лица нет.

– Спасибо, – чуть слышно поблагодарил Джим, пригубив обжигающий напиток. Он был до глубины души поражён жуткими, циничными словами Пита. Немного придя в себя, он решил продолжить беседу. – Скажите, Вы не помните ничего странного, происходившего с Луисом в последние дни? Может вы кого-нибудь подозреваете?

– Чёрный человек! – резко бросила Виктория и испуганно вжалась в спинку дивана. Пит криво усмехнулся, отводя свой взгляд в сторону. – Да, Пит. Я считаю, что это так. Что именно он убил Луиса.

– Кто это? – спросил Джим, пристально наблюдая за состоянием Виктории. В его душу незаметно и бесшумно прокрался сильный, почти животный страх, но он старался не выдать этого могучего чувства перед рациональным и циничным Питом. Он вспомнил рассказы матери о странном незнакомце, одетом в чёрное, часто навещавшем её и гулявшем в тёмных, мглистых, таинственных недрах их сада.

– Это просто плод воображения, потерявшегося в жизни и запутавшегося в себе, неуверенного подростка и впечатлительность чувствительной девушки, – холодно и презрительно произнёс Питер.

– Нет! – пылко возразила Виктория. – Это правда! Он существует! И это он сделал! Он! Луис видел его несколько раз у кромки леса. Высокий молодой человек с длинными белыми волосами, в чёрном костюме и цилиндре, с тростью в руке. Луис делился со мной всем. После первой их встречи ему начали сниться кошмары. Ему снилась белая пустыня и морской берег усыпанный пеплом. Потом Луис совсем замкнулся в себе. Я тогда ему не поверила. Это я виновата в его смерти! Я подумала, что это просто сны и одиночество…

– А мне кажется, что это сделали странные байкеры, приехавшие в Грейвс-Сити недавно. Я видел, как они копались в старых могилах на кладбище Сансет Хоррор. Скорее это сделали они, а не вымышленный человек! – с нарастающим раздражением прервал Викторию Пит, метнув в её сторону полный злости взгляд, отчего она замолчала, виновато потупив глаза. Чтобы успокоиться, Питер выпил виски, его передёрнуло от нервного напряжения.

– Что за байкеры? – поинтересовался Джим.

– Точно не знаю. Спросите лучше у Нила или его бармена. Я их видел там несколько раз. Будут ещё вопросы?

– Нет, пока что нет.

– Тогда я Вас провожу, – резко бросил Пит, вставая с дивана и ставя свой стакан на кофейный столик. Джим последовал его примеру. Этот парень пугал его своими циничными мыслями и необычными в таких ситуациях резкими суждениями. Он кротко кивнул на прощание прекрасной Виктории, ещё сильнее закутавшейся в плед, и они быстрыми шагами направились в вестибюль. Резким, ловким движением Пит открыл перед Джимом дверь. Полицейский поёжился от лёгкого дуновения холодного ветра и вышел из дома Стюартов. – Не подумайте ничего дурного. Просто Вик надо отдохнуть, – виновато продолжил Пит. – Если бы не этот кошмар, то, поверьте, мы бы отлично посидели у Нила в баре потравив байки и запивая усталость пивом. Вы, на мой взгляд, славный малый. Может, мне с Вами про байкеров сходить разузнать?

– Не стоит.

– Джим, – выйдя на улицу и прикрыв за собой дверь, с опаской обратился Питер. – Найди этого ублюдка, который сделал с нашей семьёй такое.

– Я постараюсь, – негромко бросил Джим и торопливо зашагал по аккуратной, декоративной дорожке прочь, за ворота аккуратного участка.

Всё так же крючковатые, голые деревья, дрожащие от холода и страха, своими причудливыми, жуткими лапами-ветками пытались словить несущиеся в неведомую даль серые тучи. Перед глазами Джима стоял милый, но до боли печальный образ Виктории, к которой он испытывал непомерное, странное чувство, желание быть всегда рядом с ней, защищая от бед и невзгод. На ум приходили слова её брата: «Смерть это не самое худшее, что может случиться с человеком… Рано или поздно старуха с косой придёт за всеми нами. И каждый будет должен уйти с ней. Разница лишь в том, что он может уйти с ней, как равный, а может, как жалкий, раздавленный червь, как побеждённый…». Джим чувствовал, что смерть бродит по улицам этого причудливого, гротескного города, как жуткая тень, бесшумная и никем незамеченная. Только она знает, как пляшут духи на забытой, пустынной дороге смерти.

5

В ноябре смеркается рано. Уже часов в пять непроглядная, мутная тьма наползает на сверкающий бледными, безликими, почти сюрреалистическими огнями город и проникает в холодные, бесстрастные души людей, срывая с их уставших, сонных лиц однообразные маски и обрывая нити Великого Кукловода. Лишь во снах мы свободны. Да, мы живём среди этих безумных, ярких, быстро меняющихся видений, схожих с болезненным бредом. Именно в них сокрыта истинна, которую мы боимся признать, пряча её, как нелепую старую картину, на чердак, в саван пыли и пепла.

Было три часа после полудня. Небо приобрело болезненный мутный серо-жёлтый оттенок, напоминающий цвет почти рассосавшегося, огромного синяка. Медленно, с опаской, заворачивая небольшие, осторожные вихры, начал падать снег, первый в этом году. От размякшей земли и серых дорог едва заметными клубами исходил пар. Редко можно было встретить одинокого, хмурого прохожего, суетливо живущего в этом вывернутом наизнанку, причудливом мире и незамечающего танец снежинок, кружащихся у его ног. Не было автомобилей, шумно и неторопливо катящихся по серым, полупустым улицам. Навевая траур и навязчивые мысли о смерти кружили большими стаями чёрные вороны, казавшиеся с земли сотней копошащихся, забытых теней на светлом, пустом полотне неба. Печально склонились овдовевшие, иссохшие ивы над мутной гладью старого пруда в пустынном, городском парке, примыкающем к библиотеке. Их голые ветви, напоминающие редкие волосы на голове древнего старца, зябко дрожали на безжалостном ветру. Жуткие тени, напоминавшие злобных исчадий угля и пепла, загадочно извивались в такт завораживающему, мрачному напеву гнилых, полуистлевших листьев.

Дин одиноко сидел на аккуратной скамейке и смотрел на тёмную, непроницаемую водную гладь, по краям пруда едва заметно скованную хрупким льдом. Он вспоминал её вновь и вновь, сохраняя милый образ в недрах памяти… её звонкий, радостный смех и наивное, доброе сердце, которому суждено было остановиться так рано. Эти кошмары… великие и бесстрастные ангелы смерти… Дин думал, что это всего лишь последствия полученной в детстве очень сильной психологической травмы. Но их почти осязаемая ясность пугала его.

Иллюзия и реальность так близки, лишь небольшая, шаткая граница пролегает между ними, тонкая, едва заметная черта. Дин посмотрел на величественную, местами потрескавшеюся статую великого и могучего Самаэля, сокрытую в тени уснувших на зиму акаций. Казалось, город вымер, овеянный траурной, полной кошмарными видениями, дремотой. Он вспомнил искажённые горем и болью лица и холодное, циничное равнодушие в их глазах, придирчиво и жадно смотрящих на гроб его сестры. Лишь он и его мать ощутили нестерпимую, настоящую боль от её ужасной смерти. Там они стояли в безликой, бесчувственной массе, в толпе актёров, надевших маски траура и игравших свои роли скорби.

Но Дин знал и тогда, что рано или поздно Тёмный Ангел спустится и за ними на своих бесшумных крыльях. Он заставит тени сбросить свои маски и выйти на поклон к таинственным, могущественным зрителям, сокрытым в предвечной тьме, полной безумными и безымянными чудовищами. Смерть и пустота… бессчётные страницы книги вечности. Когда заканчивается жизнь, начинается гниение, медленное превращение в серую пыль. Конец это исчезновение. Люди вечно загнаны в рамки. Им кажется, что всё имеет начало и конец, альфу и омегу, свою точку отсчёта. Мы видим и воспринимаем лишь отрезки, отрицая существование безграничной прямой. Наш замкнутый в системе рассудок не может охватить и понять саму суть, великую истину подлинной бесконечности Вселенной. Мы ищем начало там, где его нет, в формах, не имеющих краёв и углов. Мы пытаемся понять то, что можно только чувствовать, вечно играем свои ничтожные роли, пытаемся сбежать от конца. Но смерть не поддаётся осмыслению или законам логики. Она просто приходит, завершая жизненный путь, обрывая нити Великого Кукловода. От прошлого нельзя уйти или избавиться, оно течёт, бушуя, у нас по венам, пульсирует в артериях, растворяется в горячей крови. Оно сливается с телом, становясь его неотъемлемой частью. Любовь, боль, страх – это болезни, существующие, как вирусы, в нашем организме и влияющие на твёрдость рассудка. Но душа свободна от этих оков. После смерти она становится частью безграничной вечности, бескрайней, холодной Вселенной, полной иллюзий и сладких грёз. И Великий Кукловод теряет над ней свою власть. Он не может опутать своими тяжёлыми, липкими сетями бесконечность мира забвения. Кто знает, может быть всё: наша жизнь, мир окружающий нас, люди, животные, история, проблемы и преграды на нашем пути, это только мираж, устойчивая иллюзия, существующая лишь в нашей фантазии?

Дин устало закрыл глаза. Смерть… мы зовём её вечным сном, в то время, как сама вечность для нас непостижима. Наше прошлое тлеет, исчезая и разваливаясь, вместе с нашим телом, а душа парит, внимая неясным, путаным приказам ангелов смерти. У неё нет рамок или границ, она свободна и не имеет бренного груза памяти. Воспоминания душили Дина своими липкими, холодными объятиями, они заставляли рухнуть на колени, пытались сломать всё его существо, истребляя силы. Прошлое живёт в крови… Он медленно достал из кармана небольшой, складной нож, острое лезвие которого сверкнуло в тусклом, белёсом свете. Дин провёл им по ладони правой руки, оставляя глубокий, болезненный след. Горячая кровь выступила из раны, стекая причудливыми струйками по коже, падая сквозь раскрасневшиеся от холода пальцы на тонкий слой первого робкого снега.

Метель усиливалась, в неистовой ярости вздымая к небу сонм сверкающих снежинок, и теперь сложно было различить очертания печальных аллей. Пространство, казалось, неожиданно расширилось. Белое мельтешение снега наполнило тенистые аллеи зыбкой, холодной пустотой. Жуткий вой ветра разрывал сгустившуюся в этом месте тишину. В этой белой, ожившей мгле смутно проступал чёрный образ сурового Самаэля, напоминающего в снежном мареве чёрную, бесформенную, злобную тень. Воспоминания медленно отступали в небытие, исчезая вместе с каждой каплей горячей, алой крови.

Дин достал платок и небрежно перевязал глубокую рану. Боль возвращала горькое чувство реальности, оставляя за собой приятное, дурманящее послевкусие. Он хотел сорвать маску со своего истинного лица, но это под силу только ангелу смерти, который возможно прямо сейчас сидит рядом с ним на скамейке и тоже зорко смотрит на яростную, лютую метель. Они всегда рядом и если прислушаться и отрешиться ненадолго от вечной, гнетущей суеты, то можно услышать их ровное, тяжёлое дыхание.

6

Джим долго не мог дозвониться Дину, он начал сильно волноваться. Тени ползли, извиваясь словно гигантские змеи, на запад, к ещё освещённым прощальным солнечным заревом, грозным небесам. Сильно мело. Казалось, что мир превратился в белый, клокочущий ад, скрывающий в своих недрах безликих духов. Вечером Джим собирался заглянуть к Нилу в бар и расспросить посетителей и бармена о странных байкерах, появившихся в Грейвс Сити недавно. С наступлением сумерек в его мысли закрадывались странные, жуткие образы, оживающие при помощи бурной, творческой фантазии: то ангел смерти Самаэль, с кривым, зазубренным кинжалом в руке, то чёрный человек, медленно прогуливающийся по мглистой, сонной аллее, то умирающая под покровом ночной тени мать. На тихих, сонных улицах никого не было, он шёл домой в полном, гнетущем одиночестве. Зазвонил телефон, выводя Джима из сомнамбулического состояния. Он взял трубку.

– Что ты хотел? – спросил Дин, голос его казался сухим и безжизненным, почти механическим.

– Где ты сейчас? Мне нужно кое-что тебе рассказать, – взволнованно затараторил Джим.

– Я в городском парке. Может мне лучше приехать за тобой?

– Да, это было бы неплохо. Я возле дома 54 по Соннет Хилл стрит.

– Я скоро буду, оставайся там, – решительно бросил Дин и положил трубку. В телефоне послышались резкие, короткие гудки.

Джим тяжело вздохнул. Он находился во власти позднего ноября, времени наступления предвечного сна и смены ещё одного цикла. Его окружала свирепеющая под влиянием жестокого севера ледяная, ожившая мгла. Взгляд Джима упал на странного, высокого молодого человека, стоявшего возле старого, обветшалого дома через дорогу. У него были длинные, струящиеся волосы, отливающие словно вороное крыло, чёрное расстёгнутое пальто, костюм тройка и рубашка насыщенного угольного цвета и не высокий цилиндр ему в тон. В руках он держал трость с мощной, серебристой ручкой. Черты его лица были видны смутно, но Джим ощущал всем своим существом, что он ухмыляется, и от этого чувства ему было не по себе. В первые секунды молодой полицейский подумал, что это Израил, но приглядевшись повнимательнее понял, что обознался. Незнакомец пристально и пытливо смотрел на него, и от этого взгляда Джим хотел скрыться, сбежать в неизвестность, став невидимкой, но он лишь беспомощно ёжился, боясь пошевелиться. Из состояния оцепенения его вывел сильный и резкий толчок. Он повернулся в сторону человека, врезавшегося в него. Это была на первый взгляд привлекательной наружности девушка, одетая не по погоде легко: мешковатая, мужская кофта, чёрного цвета, рукава которой были засучены, открывая часть странной татуировке в виде непонятных надписей древними, неизвестными Джиму иероглифами на левой руке, светлые, облегающие джинсы и чёрные массивные берцы. Она была высокой, с красивыми, женственными формами. Лицо её было по настоящему прекрасным: щёки её немного раскраснелись от холода, большие губы были тёмно-вишнёвого оттенка, а зеркальным, серым глазам придавала эффектности чёрная подводка. Но что-то в её привлекательном лице пугало и настораживало, словно это всего лишь некое подобие маски, скрывающее неистовую, дикую, неукротимую звериную сущность. Длинные волосы, от корней насыщенно чёрные, а к кончикам переходящие в белый цвет, обрамляли её бледное, правильной формы лицо. Можно сказать, что внешне она была идеальной, за исключением большой, чёрной родинки под левым глазом. От неё приятно и сладко пахло духами с ароматом пиона. В руках девушка держала небольшой дрожащий комочек, заботливо завёрнутый в старый, тёплый, вязанный шарф.