Текст книги "Пустынная дорога смерти"

– Мне нужно поговорить с вами, молодые люди, – продемонстрировав свой документ холодно отчеканил Дин. Джим, немного волнуясь, стоял в сторонке. Он боялся помешать своему другу, боялся задать глупый или нелепый вопрос. Этот страх всегда преследовал его на работе. Он хотел быть хорошим, справедливым полицейским, как из старых, почти забытых фильмов и боялся облажаться, забывая, что люди привыкли вешать ярлыки и они не обратят особого внимания на его честность, открытость, правдивость и доброту, ища в них скрытый смысл и подвох.

– Что-то не так? Какие-то проблемы? – закуривая сигарету спросил черноволосый парень. Дин развернул к ним стул, стоявший возле соседнего столика, и вальяжно закинув ногу за ногу сел на него. Весёлый сероглазый байкер довольно улыбнувшись молча протянул шерифу сигарету, и когда тот принял её, дал прикурить. Это создало уютную, непринуждённую атмосферу между ними. Джим поёжился, почувствовав на себе хищный, демонически тяжёлый и таинственный взгляд Николи. Он боялся обернуться. В впечатлительном сознании его всплыли на ясный свет мыслей слова безумного незнакомца о незрячих глазах на спине, голова его начала кружится от тяжёлого запаха разнообразных курительных смесей. Он скромно сел в полумраке неподалёку от Дина.

– Так что Вы хотели узнать, шериф? – неестественно бодро спросил черноволосый байкер. Его мрачный, худощавый друг неохотно развернулся. Лицо его было сурово, тонкие губы искривила пугающая, укоризненная ухмылка. Он облокотился о барную стойку, смерив Джима пытливым, презрительным взглядом.

– Вы люди новые в нашем городе. Для начала хотелось бы узнать ваши имена, – выдохнув горький, сигаретный дым невозмутимо ответил Дин.

– Меня зовут Райан Эрикс, – громко представился сероглазый, черноволосый байкер. – Моего друга Бен Питерс. А Вас как зовут? Извините, не успел прочитать в удостоверении.

– Я Дин Саммерс, – он кивнул в сторону Джима. – А это мой друг и помощник Джим Эландер.

– Да, Ваш друг не очень-то разговорчив, – усмехнулся Бен яростно сверкнув глазами. Голос его был грубым и с приятной, почти незаметной хрипотцой. Джим молча опустил глаза, пытаясь сдержаться и боясь всё испортить своей враждебностью и агрессивностью.

– Давно вы тут? – пропустив колкость Бена мимо ушей продолжил расспросы Дин. – Где живёте?

– Мы здесь неделю. Снимаем комнату у церковника. В городе проездом. Не думаю, что мы останемся здесь на долго, – спокойным, ровным голосом ответил Райан и погасил свою быстро скуренную от нервного перенапряжения сигарету в пепельнице, выдохнув последний ядовитый, сизый табачный дым.

– Могу ли я поинтересоваться, что вы делали позавчера? – пристально разглядывая их сквозь сумрак спросил Дин.

Байкеры взволнованно переглянулись между собой.

– С утра мы были в библиотеке, в обед мы пошли домой. Вечером засели здесь, у Нила. Домой вернулись примерно в 11:30. В этом странном городке всех приезжих допрашивают? – смеясь и неудачно пытаясь скрыть своё волнение произнёс Райан.

– А кто-нибудь может это подтвердить? – не обратив внимание на колкость продолжил Дин.

– Священник Дуглас Кенуэй, – неебрежно бросил Бен, пригубив запотевшую кружку холодного пива. – Вы ко всем незнакомцам так относитесь?

– Нет, только к тем, кто копается в могилах, – спокойно и холодно ответил Дин и загасил свою сигарету в грязной пепельнице. Райан перестал улыбаться, он резко изменился в лице, сделавшись серьёзным.

– Мы помогали священнику. По всем вопросам обращайтесь к нему, – злобно прошипел сквозь стиснутые зубы Бен.

– Вы помогали священнику осквернять могилы? Как же это интересно! – довольно, с тёмным наслаждением произнёс Дин, видя, что зацепил их за живое и поставил в нелепую, неуютную ситуацию, словно загнав их в тупик. Он встал и дружелюбно улыбнувшись продолжил. – Что ж, если вы уедете, господа, то обещаю, я достану вас из-под земли и вырву вам сердце. Можете мне поверить, я настоящий псих.

На этом разговор был закончен. Он небрежно поставил стул на место и всё так же весело и добродушно улыбаясь медленно направился к выходу. Немного шокированный последними словами друга Джим, торопливо и неуклюже поплёлся следом. Прорвавшись сквозь толпы нетрезвых, шумящих людей наконец они вырвались в ночь. Свежий воздух наполнил лёгкие Джима облегчая жуткую головную боль и тошнотворное головокружение. На улице никого не было. Холодный, северный ветер причудливыми вихрами кружил сверкающие, большие и пушистые снежные хлопья.

– Это не они, – устало вздохнул Дин. – Но они могут знать что-нибудь полезное. Нужно поговорить со священником. Ох уж эти горожане! Всё время обвиняют незнакомцев во всех своих бедах. Небольшие города – это маленькие шкатулки с секретами. Только вот ключ к ним давно утерян. Грейвс Сити – это просто небольшой ад, и все мы горим в нём, даже не замечая этого. Вчера ещё здесь шёл дождь, а сегодня уже снег засыпает наши тревожные сны. Всё меняется слишком стремительно, я уже не успеваю за этим. Столько смертей… Что с тобой Джимми? Меня ведь не обманешь.

– Ничего, мне просто немного нездоровится, – стыдливо отведя в сторону глаз ответил Джим. Он боялся сказать правду своему другу, боялся холодного отчуждения и молчаливого осуждения с его стороны.

– Если не хочешь – не говори, – пожал плечами Дин. – Тебя подвезти?

– Нет, не стоит. Я лучше пройдусь, подышу свежим воздухом, – криво улыбнувшись ответил Джим.

– Как хочешь, – кивнул Дин и торопливо, не оглядываясь пошёл к машине. Его тёмный, чёткий силуэт казался одиноким в этом холодном, пустынном месте. Джим повернулся и немного пошатываясь пошёл в сторону своего дома. Ему нестерпимо сильно захотелось курить. Сигарет с собой у него не было. Ещё с утра его пачка закончилась, и он пообещал себе, что она была последняя и он бросит. Но теперь он сожалел о принятом ранее решении, его организм, скованный слабостью после сильного, нервного перенапряжения, никак не мог войти в привычный ритм и нуждался в никотине ровно так же, как и в обычном воздухе. Джим не спеша шёл вперёд, мимо чёрных, угрюмо нависающих домов и пустых окон-глазниц. Неожиданно он остановился. Перед ним стояла Виктория. Её рыжие, вьющиеся волосы её трепал безжалостный ветер, околдованный яростной, зимней стужей. Она шла, зябко ёжась от холода и задумчиво глядя себе под ноги.

– Что Вы здесь делаете? – недоумевая спросил Джим. Виктория вздрогнув остановилась и испуганно подняла на него раскрасневшиеся, опухшие от слёз глаза.

– Я просто прогуливаюсь. Пит ушёл, а одна дома я сидеть не могу. Мне страшно в пустом доме, – негромко ответила она.

– На улице холодно, да и опасно в это время гулять здесь в одиночестве. Давайте я провожу Вас до дома, – мягко улыбнувшись произнёс Джим. Она кротко кивнула в ответ, и они вместе пошли по тёмной, едва освещённой улице, сквозь тьму и страх в тепло и уют пустого дома.

– Скажите, – неуверенно начала Виктория. – Часто ли Вы задумываетесь о жизни? Кто мы? Ангелы, светлые души, посланные на землю Богом? Или просто набор генов? Плод смешения крови? Если верно последнее, то почему мы должны быть благодарны за жизнь? Она, как и мы, просто часть сложного биологического процесса. Наш разум – это создание эволюции, а не Бога. Наше общество, мир созданный нами и окружающий нас, деньги, титулы, социальные статусы – бессмысленно усложняющая существование и отдаляющая от естественных потребностей система. Если это так, то смерть всего лишь увядание, конец. Наше существование лишено смысла без веры и Бога.

– Не стоит Вам думать о смерти, Вы ещё так молоды, – сочувственно посмотрев на неё сказал Джим.

– Но смерть всегда рядом, – испуганно возразила Виктория. – Луис… Он был ещё ребёнком. За что? Скажите, за что? – она снова разрыдалась, не в силах сдерживать горячие слёзы.

– Мы найдём убийцу, обещаю Вам…

– Я одна, – перебила его Виктория. – мне так холодно и одиноко. Мне страшно. Брат считает мои мысли бредом, всего лишь больной фантазией. Мне не к кому идти со своим горем…

– Если хотите, – негромко начал Джим. – то можете делиться со мной. Бывает, что легче поделиться с незнакомцем.

– Спасибо, – поблагодарила Виктория. Она смотрела ему в глаза с надеждой, как на долгожданного спасителя, несущего покой и умиротворение. – Вы очень добры.

Джим крепко взял её за руку и вместе они пошли по тёмным улицам, занесённым снегом забвения.

Часть 3.

Пустынная дорога смерти.

1

Дину снилась белая, иссохшая, потрескавшаяся, каменистая земля, с редкими торчащими из бесплодной почвы скрюченными, больными лишаем, чёрными деревьями. По небу плыли низкие, тяжёлые свинцовые тучи. Огромными стаями кружили над пустынными долинами скорбно и жутко крича крупные вороны. Дин стоял на высоком холме, и холодный, сильный ветер пробирал его горячее тело до самых костей. Он самозабвенно смотрел на белый, клубящийся туман, который полз из вод иссиня-серой реки, по берегам окружённой потрескавшейся, иссушенной, глинистой землёй, бесплодным призраком обволакивавший и скрывавший скованный неизлечимой, тяжёлой болезнью, неприветливый пейзаж. Рядом с Дином стоял Азраил в чёрном, изорванном по краям тяжёлом гиматие, на бледной, обнажённой, сильной груди у него было множество изящных, сверкающих украшений из серебра, сапфиров и крупных, синеватых жемчужин. Он держал свою правую руку, с искусно сделанными, большими перстнями, инкрустированными обсидианами, синеватыми аметистами и алмазами, на своём остром, длинном мече, словно бы отдыхающем в простых, обшитых чёрной кожей ножнах. Крылья его были сложены, а глаза на них закрыты.

– Хочешь знать почему именно ты? – негромко спросил он, глядя в тёмную, сверкающую от всполохов бешенных молний даль.

– Да, – твёрдо ответил Дин.

– Ты забыл, – вкрадчиво произнёс ангел смерти. – Прошлое ушло с кровью… Ты уже встречался с этим адским псом раньше, но выжил. В тот день он избрал тебя своим жнецом… Ты был близок ему, такой же изгой, как и он… Наш долг теперь вести тебя к судьбе. Мы не можем тебе открыть всего. Нам запрещено… Но мы не покинем тебя. Время пса сочтено… Скоро на его цепь посадят следующего. Твой долг принести старому псу покой…

– Что это за место? – посмотрев по сторонам спросил Дин.

– Это пустынная дорога смерти. Тебе видна лишь малая её часть. Это самоё её начало – исток ядовитой реки. Дальше начинается поле с чёрными, как ночь, крупными, бархатистыми розами. За ним туманный, непроходимый, тёмный лес, наполненный блуждающими, злобными тенями и призраками прошлого. Потом белый, пустынный берег с чёрными, истрескавшимися скалами и бескрайнее, вечно волнующееся, синее море. Через море проходит высокая коса из белых, жутко скалящихся черепов. По ней можно пройти к тёмному, узкому ущелью и огромным, увитым ссохшимся плющом вратам. Это врата в обитель мёртвых. В место, где правим мы, ангелы смерти.

– Здесь всегда такое небо?

– Да. Никогда луч солнца не опалит высохшую, истрескавшуюся пустошь, никогда. Вместо земли и песка пепел… дитя долины смерти, он жаждет воды, чтобы переродиться, он осквернён. Жадно ждёт божественную влагу. Возможно, когда небеса рухнут на землю, его жажда будет утолена. Посмотри. Ты видишь тени? Это не упокоенные души, бредущие сквозь толщу времени к вратам. Скоро они станут частью пепла. Они будут ждать возрождения, которое никогда не придёт. Они переродятся в зло, тёмных существ в конце времён, когда рог вострубит, призывая их, разрушая небесную твердь. Их сущность прогнила насквозь, – Азраил сурово, пытливо посмотрел на Дина. – Многие люди похожи на эти тени. Сбившись с пути, они превращаются в пепел, который вечно ждёт щедрый дар небес. Разница лишь в том, что люди ещё могут восстать из пыли и встать на дорогу туманных истин. Тени не могут этого сделать. Ты почти стал пеплом, Дин. Ты на грани. Знай это. Не жди изобильных дождей и милости небес. Вселенная глуха к мольбам. Иди своей дорогой.

– Но каков мой путь? Скажи мне! – взмолился Дин.

– На моих устах лежит печать молчания. Однажды мы открылись, поведав человеку о судьбах. Это было ошибкой. Теперь мы открываемся лишь избранным, – с необъяснимой тоской ответил ангел смерти и взглянул в тёмную, мутную, сверкающую яркими и частыми всполохами молний даль, словно там незримое, величественное воинство сражалось в блистающих, светлых доспехах с предвечным злом и адом, сокрытом в морской бездне. Он ещё крепче сжал рукоять своего меча. – Пора… – негромко прошептал он. – Пора уходить.

Он повернулся к Дину и расправил свои гигантские чёрные крылья. Тысячи зорких глаз открылись, излучая синие, холодное свечение и Дин провалился в тёмную, дурманящую бездну. Перед ним мелькали яркие, странные, почти безумные образы: прекрасная Николь, в белом, лёгком коротком платье и чёрном, не по размеру большом плаще. Она стояла на скалистом берегу, над ней кружили пронзительно кричащие чайки. Её глаза, серые, как сталь, пронзали тяжёлую армаду низких, свинцовых туч и туманную даль синего, волнующегося моря. Её кожа бледна и чиста, как снег, падающий на грешную землю. Солёный, холодный ветер трепал её волосы. В руках она держала хрупкую, белую розу без шипов. Она поднесла его к своим пухлым, тёмно-алым губам и поцеловала. От поцелуя цветок почернел, нежные, бархатные листья увяли. Она бросила её в воду, в холодную, яростно ревущую бездну. Песок, поднимаемый сильным, неукротимым странником ветром с угрюмых, каменистых склонов, превращался в чёрных, жутких ворон, летящих к низким, грозовым тучам.

Теперь Дин видел только небо. Тёмные, свинцовые тучи расступились перед его пронзительным, холодным взором и он увидел бескрайние, сверкающие просторы вселенной. Он прикоснулся к небу, но оно лишь задрожало, словно отражение на непроницаемой водной глади.

Дин лежал в небольшой, деревянной лодке, гипнотически дрейфующей средь непроницаемого тумана, клубящегося над Озером Духов. Он видел шаткую, прогнившую пристань и изумрудную, тёмную зелень леса вдали. Рядом с ним лежала Николь, смотрящая на него таинственным, пугающим, проникающим в самую душу взглядом. Они лежали в цветах, в чёрных, бархатистых розах и хрупких, белоснежных лилиях. Она обняла его, но объятья её были холодными и безжизненными. Эта девушка пугала его. Особенно её жуткая, чёрная родинка под левым глазом. Точно такая же, как у той сумасшедшей старухи, кормившей возле подъезда ворон. Во сне, он знал, что это она и есть, что это всего лишь одна из её форм, которым нет числа в этом мире и этой вселенной.

Наконец Дина поглотила безграничная, всесильная темнота. Его безумный сон прекратился, оставив после себя жуткое послевкусие и молодой шериф проснулся. Он открыл глаза. Его комната казалось дышала пугающим мраком. Дин медленно встал, его немного шатало. Включив в комнате свет, он посмотрел на свои руки. Они были в сером пепле. В ужасе от страшных ночных видений, оказавшихся вполне реальными и осязаемыми, он умылся. Холодные капли, сверкающими дорожками стекали по лицу. Он посмотрел в зеркало, и увидел в нём отражение сумасшедшего человека, с растрёпанными, отросшими волосами, сверкающим взглядом, бледной, болезненного оттенка кожей и длинной щетиной. Слегка пошатываясь он пошёл в свою душную комнату. Открыв окно Дин лёг на кровать и погрузился в беспокойные, неспешные воды сна.

2

На этот раз Дину снился Шут. Белые, длинные волосы его сияющими струями стекали по плечам и спине. Он сидел в удобном, роскошном кресле возле камина, задумчиво глядя в чёрное окно, за которым в бешенстве поднимая к небу снег, свирепствовала метель, и алые отблески огня играли на его бледном, худом лице. Штукатурка на некогда бордовых стенах и белом потолке местами обвалилась, создав причудливые, жуткие силуэты. Мебель была старой и обшарпанной, с порванной обивкой и стёртым лаком. Казалось, дом был долгое время необитаем. На бронзовых подсвечниках висели серые, широкие гирлянды паутины и пыли. Яркие краски давно уже выцвели, холсты отсырели, и теперь лица изображённых на них людей едва угадывались, превращаясь в смутные, призрачные видения. Стены угрюмого, разрушающегося дома печально стонали под напором холодного, по-зимнему яростного ветра. Напротив Шута сидела девушка, спасшая его в ту ночь от травли собаками. В руках она держала потрёпанную записную книжку с кожаным истёртым переплётом и перо. На неё было тёмно-серое, с чёрными кружевными вставками, недорогое, строгое платье.

– У меня есть только вы с Джоном. Я благодарен вам за это, – устало выдохнул Шут. – Я понимаю, что со мной у тебя не было бы будущего, что ваши чувства с Джоном светлы и искренни. И я рад за вас. Пускай эта радость и с примесью горечи. Я всё равно рад.

– Гэбриель… – неуверенно начала девушка.

– Нет, – резко оборвал её Шут. – это уже давно не моё имя. Послушай… Уже 2 месяца ты каждый вечер приходишь ко мне, рассеивая своим сиянием замогильный мрак. Дом оживает, когда ты смеёшься. Не забывай обо мне. Хотя бы изредка навещай меня.

– Я клянусь, что не брошу тебя, – твёрдо произнесла девушка.

– Вы единственные кто не жаждет моей гибели, кто не насмехается надо мной, – печально продолжил Шут. – Вы не бросаете меня, заботитесь, не называете сумасшедшим, хотя я и правда безумен. Я безумен в своей клетке одиночества и боли.

– Безумец ли ты? Да, возможно, – задумчиво произнесла девушка, глядя на пляшущие в старом камине языки пламени. – Но ты талантлив. Видения, лишающие тебя покоя, открывают тебе истины и тайны человеческих сердец и помыслов.

Шут взглянул на неё и печально улыбнулся.

– Я знаю пустынную дорогу смерти… я видел её, – едва слышно прошептал он. – Я слышу голоса теней и чувствую на руках их скорбный пепел. Я видел ИХ, суровых ангелов смерти. Они забрали у меня многое, но я их избранный, именно я. Это плата… за всё нужно платить, – Шут устало вздохнул и закрыл глаза. – Они шепчут даже сейчас. Там, в многоликой, бескрайней, предвечной тьме… Да, они там… Я слышу их шёпот… Скажи мне, Хелена, я безумец?

– Да, – виновато потупив глаза ответила девушка.

– Что ж, я надеюсь на это. Я чую смерть… скорую смерть…

– Ты знаешь, кто это будет? – встревоженно спросила она.

– Нет, – он откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел в окно, за которым всё яростней завывала злая вьюга. Он соврал, он знал ответ на этот вопрос, но не хотел верить, не хотел разбивать сердце бедной девушки, наполняя его чёрной кровью одиночества. – Ты веришь в то, что можно победить смерть? – негромко спросил Шут.

– Нет, – уверенно ответила она. – не верю. Всему есть конец. И ангел смерти рано или поздно спускаясь к человеку принесёт на своих крыльях умиротворение и покой.

– А что если жизнь и смерть просто иллюзия? Умелая игра света и тени? Если это просто представление, которым управляет кукловод? Великий кукловод, сокрытый в тени…

– Я не верю в это, – горячо ответила она и снова виновато опустила глаза.

– Пустота… бездна… я чувствую её… Она внутри меня… она внутри каждого. Она – это вечность…

Шут замолчал, его изумрудные глаза были полны скорби и боли. И снова перед Дином словно зловещий, тяжёлый занавес опустилась темнота. Он проснулся. Его тело сковал замогильный, предвечный холод. За окном жутко и пронзительно завывал ноябрьский ветер, а стены небольшой, уютной квартиры издавали странные, протяжные звуки. Они словно прерывисто дышали, скованные тяжёлой болезнью тлена. Дин встал и посмотрел на часы. Было 6 часов утра. Он поспешно оделся и пошёл на кухню, чтобы заварить себе утренний кофе, но кто-то начал настойчиво звонить в квартиру. Шаркающей походкой Дин поспешно направился к входной двери. Голова нестерпимо болела и гудела. Казалось чей-то вкрадчивый голос нашёптывал из пустоты: «Глаза, лживые, незрячие глаза…». Он открыл дверь, и с удивлением увидел за ней ту, которая пугала и завораживала его своей красотой, ту которая снилась ему в полночном бреду, ту, чей взгляд пронзает плоть, проникая в самую душу. Перед ним стояла Николь с шикарным букетом из алых, крупных роз и белых, хрупких, нежных лилий. Это странное и противоречивое сочетание цветов привлекало внимание и вызывало в человеческой душе смешанные чувства благоговейного трепета и отрешения. На ней было чёрное пальто, закрывавшее половину её прекрасного лица, светлые, поношенные, узкие джинсы были заправлены в мощные берцы. Она немного дрожала от холода.

– Вы заказывали букет? – приветливо спросила Николь.

– Нет, Вы ошиблись, – натянуто улыбнувшись ответил Дин. Ему было жалко продрогшую на яростном, северном ветре девушку. – Ещё только 6 часов утра. Неужели Вы уже начали их развозить? – недоумевая спросил шериф.

– Да, хозяйка заставляет работать даже ночью, – устало и печально вздохнув ответила она. – Снова ошиблась. Я ещё плохо знаю этот город. Хорошо, что на этот раз я попала к Вам, уже знакомому человеку, – Николь стеснительно отвела взгляд, но Дин видел холодный, надменный огонь и таинственную, непроницаемую тьму, скрывающуюся в её серых, бездонных глазах.

– Вы, наверное, замёрзли, – участливо посмотрев на неё произнёс Дин. – Проходите в квартиру. Согреетесь, выпьете чая или кофе.

– Вы так добры! – радостно воскликнула Николь и поспешно вошла в квартиру. Внутри царил приятный, уютный полумрак и гулкая, успокаивающая тишина. Он помог ей снять пальто и повесил его на единственную свободную вешалку в шкафу. Букет девушка небрежно положила на старый, лакированный угловой столик, и они с Дином пошли на светлую, освещённую желтоватым светом лампы кухню. На николи была грубой вязки, изумрудная, однотонная кофта. Она снова закатала рукава по локоть, открывая взору татуировку в виде длинной вязи старинных, непонятных символов и села на старый, скрипящий, обшарпанный стул. За окном было всё ещё темно и большой, чёрный, как смоль ворон сидел на голой, скрюченной ветке пристально наблюдая за шерифом и его гостьей.

– Что Вы будете чай или кофе? – спросил Дин поставив чайник. – Кофе есть только растворимый.

– Кофе, – пристально глядя на него ответила Николь. – Можно сигаретку?

– Не стоит девушке курить, – негромко произнёс он, но всё же придвинул к ней хрустальную пепельницу и протянул сигарету и зажигалку. Она закурила.

– Не стоит тратить на меня слова, – довольно выдохнув табачный дым и развязно закинув ногу за ногу сказала Николь. Она откинулась на неудобную, жёсткую спинку старого стула и хитро прищурившись смерила Дина любопытным, обжигающим взглядом. Она хищно улыбнулась. – При этом Вы и сами изрядно грешны. Вы не праведник, не Вам меня учить.

– Все мы не без греха, – спокойно ответил на её колкость Дин и достав две чашки и банку кофе из кухонного шкафчика поставил их на стол и придвинул поближе дешёвую, квадратную сахарницу. Он налил кипятка и бросил в свою чашку две ложки растворимого кофе. – Вам крепкий? С сахаром или молоком?

– Крепкий, с двумя ложками сахара, – ответила она, резкими и ловкими движениями пальцев стряхнув пепел в пепельницу. В сизом, ядовитом дыме от сигарет вид её был по настоящему зловещим и демоническим, а глаза казались чёрными и непроницаемыми. Дин посмотрел на неё, размешивая в её чашке сахар, и в душе у него зародилось чувство холодного, беспричинного страха. Она придвинулась к нему ближе, так, что он почувствовал удушливый, приторный запах духов, с ароматом пиона, такой едкий, такой ядовитый, словно бы скрывающий вонь гниения и разложения. Он вдыхал его снова, сердце его бешено забилось в груди. – Говорят, умирая, человек видит самое дорогое, что было в его жизни и сердце. Интересно, что видела она, Дин? Она видела тебя или как он убивает её? – вкрадчиво спросила Николь. От бессильной ярости шериф крепко стиснул зубы, вена на шее вздулась и ритмично пульсировала. – А что видел ты, Дин? Её или нож, входящий в твой живот?

– Откуда Вы знаете? – ошеломлённо спросил он, ставя перед ей чашку горячего, чёрного кофе и прислоняясь левым боком к дальней стене у окна. Она последний раз затянулась перед тем как загасить сигарету в пепельнице.

– Так что ты видел? – испытующе посмотрев на него спросила Николь.

– Я… – негромко начал Дин, задумчиво глядя в пустоту и словно прокручивая перед глазами вновь этот ужасный момент его жизни. – Я никогда не забуду этого, как бы мне не хотелось… Я словно снова там и вижу это… Тогда стояли декабрьские морозы… Знаешь, в мороз небо такое ясное, глубокое, в лесу всё словно бы погружено в особенный, волшебный сон. Умирать страшно, – он посмотрел на неё безумными, полными неподдельного ужаса глазами. – Ты понимаешь, что вот ты был, строил планы на жизнь, и вдруг тебя просто не стало. Ты просто исчез, и ничего в этом чёртовом мире не изменилось, нет. Всё осталось прежним, только ты мёртв… Я гнался за ним очень долго. Мы бежали через лес и рощи, пока он не ударил меня в живот ножом. Это было на открытой, окружённой силуэтами засыпанных снегом деревьев поляне. Я выстрелил в него. Попал точно в голову. Тогда я любил работать в одиночку. Молодой, сильный… Это притупило чувство самосохранения, сыграв со мной злую шутку… Я помню, как лежал на снегу в тишине зимнего леса. Сосны перешёптывались и сурово трещали вокруг меня. Я лежал рядом с его трупом. На таком морозе тело быстро остывает, а кровь превращается в липкую холодную жижу. Я ничего уже не чувствовал, мои ноги онемели, да и руками я едва мог шевелить. Я точно знал только одно – я умираю. В книгах обычно пишут, что герой видит перед смертью свой дом, мать, любимую, то, что некогда согревало его, было дорого. И тогда мне стало страшно. Я испугался не смерти, нет. В последние минуты своей испаряющейся жизни я видел бескрайнюю, чёрную бездну великого космоса, усыпанную холодными осколками сверкающих звёзд, планет и обрывками ярко сияющих галактик. Вдали от города и его огней небо чистое, ничто не мешает ему открыться полностью. Эта безграничная пустота заполнила меня. Мне было холодно. Я умирал. Но бездна успокаивала меня, проникая в самые глубины сердца… В моей жизни не было любви, а дом всегда был полон скорби… а бездна… бездна всегда была рядом… она пряталась в сердце… Возможно это было всего лишь бредом умирающего сознания, но я увидел в этой бескрайней, чёрной бездне ангела с множеством глаз на крыльях… я увидел Азраила… Он с любопытством смотрел на меня, а потом спросил: «Ты хочешь жить?». Я ответил, что да, хочу. Тогда он сказал, что я буду должен ему, что это своеобразная сделка. Я согласился и меня окутала тьма. Потом помню, как проснулся в больничной палате. Друзья сказали, что я написал СМС с местом своего нахождения и просьбой о помощи, и они приехали, но я не стал говорить им, что телефона с собой у меня не было, а окоченевшие, окровавленные пальцы не смогли бы набрать такое длинное сообщение. До сих пор я не знаю, что это было. Возможно я и правда в тот вечер взял телефон и набрал это сообщение, а бескрайняя, давящая своим холодным безразличием вселенная и чёрный ангел смерти – это просто пустые галлюцинации.

– Каково это умирать? Неужели и правда так страшно? – прищурившись спросила Николь. Казалось, рассудок Дина всё ещё был немного затуманен горькими воспоминаниями прошлого.

– Да, – хрипло выдавил он в ответ. – Люди не хотят жить вечно, люди просто не хотят умирать. Все умрут рано или поздно, от этого невозможно сбежать, как бы сильно этого не хотелось. Конец можно лишь отсрочить.

– Возможно, – негромко произнесла Николь, отпив из своей чашки горячего, бодрящего кофе. – А Вы когда-нибудь хотели убивать?

– Нет, – спокойно ответил Дин окончательно очнувшись и придя в себя от вновь нахлынувших переживаний, ставших результатом жуткой, глубокой травмы.

– Не стоит этого скрывать, – вкрадчиво и тихо произнесла Николь, задумчиво глядя на огромного, лоснящегося чёрного ворона, внимательно наблюдающего за происходящим сквозь мутное, кухонное окно. Её губы исказились в презрительной, высокомерной улыбке, словно серая, дорожная, липкая грязь пристала к её нежным рукам, испачкав тонкие, белые пальцы. – Это человеческая природа: ненавидеть и разрушать. Люди всего лишь более развитые, отвратительные, жестокие животные, – Николь бросила на Дина пытливый, пламенный взгляд. – Они врут, думая только о себе. На самом деле им плевать на других. Они видят не чужие проблемы и чувства, а лишь способ удовлетворить себя. Они не бояться причинять боль, использовать других, идти по горам из гниющих трупов к своим низким целям. Их заботит только личное счастье. Ваша жизнь – это просто игра на выживание, дикая и не имеющая ни границ, ни правил. Вы сами создаёте ад. Ты говоришь, что никогда не хотел убивать. А как же те частые мысли об убийстве Джима? О никчемности его жизни? А та шлюха с Хайзер-Хилл-Стрит? Её, кажется, вырвало на твой ботинок от перепитого алкоголя. Она грязь, мерзость? Да?

Дину стало плохо, его желудок словно сжался в пульсирующий комок, щёки и кончики ушей стали багровыми и начали гореть. Его тошнило, голова кружилась.

– Что… – задыхаясь от ужаса и волнения начал он.

– Что я несу? – весело и звонко засмеялась Николь. Аромат её духов душил его, заставляя его голову болеть и кружиться. – О, не бойтесь! Я знаю многое!

– Кто Вы? – недоумевая спросил шериф.

– Я? Я новенькая девушка в этом городе, которая очень любит животных и работает в цветочном магазине у Софии. Милая и добрая девушка, хочу я Вам сказать, – она самодовольно улыбнулась и пригубила чашку остывшего, чёрного, как ночь, кофе.

– Но откуда…?

Она резко сделалась серьёзной, глаза её наполнились чёрной, холодной и бескрайней пустотой вселенной. Николь немного наклонилась вперёд.

– Этот город знает всё… – оборвала она его и увидев ужас, исказивший привлекательное, мужественное лицо Дина, громко и хрипло засмеялась. Чёрный, гигантский ворон зловеще закаркал и со всей силы начал биться в закрытое окно, стекло которого опасно вздрагивало в такт его ударам. Происходящее казалось настоящим, ужасным безумием. Николь встала, гордо вскинув голову и пристально, выразительно глядя на Дина. – Свобода через умиротворение, умиротворение через очищения, очищение через страдание… Воспоминания, они у нас в крови, бегут по венам, разрывая тело на части… – неожиданно и громко зазвенел будильник, последний раз хрипло каркнув улетел огромный чёрный ворон, растаяв в приятном, лиловом сумраке. – Я думаю, мне пора, – негромко вздохнула Николь и направилась к выходу.

Ошеломлённый и сходящий с ума, от происходившего пугающего бреда Дин сильно шатаясь поплёлся за ней. Ноги его не слушались, казались ватными и гуттаперчевыми. Он не смог допить кофе, аппетита совсем не было, его немного мутило. Она быстро натянуло своё пальто, взяла букет и вышла за дверь, в таинственный, холодный мрак обшарпанной лестничной клетки. Дин не мог прийти в себя после разговора с этой пугающей, проницательной, но прекрасной и манящей в сладкие, пьянящие дали страсти, девушкой. Он задумался над своим прошлым.