Текст книги "Мантия с золотыми пчелами"

Глава 15

– Мы не поедем, не повидавшись с Тарханиным, – заявила Астра.

– Нас к нему не пустят в такую рань! – возражал Матвей. – Посещения в больнице начинаются после десяти утра.

Он заехал за ней на рассвете, когда над крышами московских многоэтажек разливалось розоватое зарево. На траве и листьях лежала роса. Небо было чистое, как фарфор.

– Значит, задержимся!

– А смысл? Все, что наш клиент счел нужным рассказать, он уже рассказал.

– Даже смерть его не пугает…

– Он запутался – в жизни, в себе, в своих женщинах… Он чего-то ищет, а чего – сам не знает.

– Думаешь, это он убил дядю?

– Я бы не исключал такого варианта.

– Между Тарханиными и Бояриновыми существует какая-то связь, – заключила Астра. – Ниточки тянутся в Суздаль. Порой судьбы людей переплетаются теснее и причудливее, чем в мыльных сериалах.

– В маленьких городках все друг друга знают. Наверняка покойный Василий Федотыч был знаком с Николаем Бояриновым. А его племянник крутит роман с племянницей оного. Скажешь, совпадение?

Астра покачала головой. Совпадения и случайности – это маска закономерности, которая прячет лицо. Иначе игра жизни потеряла бы львиную долю адреналина.

– До Суздаля пилить часа три, как минимум, – сообщил Матвей. – Пока выедем за город, пока перекусим, уже и полдень. Может, отложишь визит к больному? После поездки у нас появятся новые аргументы, которые заставят его открыть карты.

Не дожидаясь ее согласия, он свернул на объездную. Астра промолчала, сознавая его правоту. Если Тарханин будет продолжать изворачиваться и лгать, они зря потратят время.

Вдоль дороги потянулась молодая лесопосадка. Красный диск солнца всплывал над верхушками деревьев, на него еще можно было смотреть без очков.

– Кажется, Люси кого-то узнала на фотографии…

– Кого?

– Она не призналась. Но я заметила ее испуг.

– Вроде бы похороны старушки Горелкиной ни с какой стороны ее не касаются, – рассудил Матвей.

– Вот именно, что вроде бы! Будешь кофе?

Астра захватила с собой большой термос и коробку с бутербродами. Есть в придорожных ресторанчиках бывает рискованно. А так – в любой момент можно заморить червячка.

– Пока не хочу, – отказался Матвей.

Она с удовольствием отхлебнула кофе. Все-таки молотый гораздо вкуснее растворимого. В приоткрытое окно ветер вносил запах сосен.

– Люси сказала, что они с Игорем нашли в доме дяди конверт с мертвыми пчелами. Искали документы и наткнулись на него. Конверт лежал в ящике комода вместе с другими бумагами.

– Почтовый конверт?

– Почтовый, но без адреса и штемпеля. Просто конверт. Указано только имя получателя: Василию. А внутри – несколько безжизненных насекомых. На Тарханиных это произвело отталкивающее впечатление. По виду они определили, что конверт был заклеен и потом разорван. Похоже, дядя получил его, вскрыл, ничего не понял и бросил к бумагам. У него к калитке был прибит почтовый ящик. Конверт могли бросить туда.

Астра с наслаждением сделала еще глоток горячего кофе.

– Чья-то нелепая шутка?

– Возможно. Или предупреждение. Помнишь фильм про черных дроздов по Агате Кристи? Там подброшенные дрозды означали скорую смерть.

– Выходит, дядя намек понял и срочно вызвал племянника из Москвы.

– При том он еще составил завещание, – кивнула она. – Впрочем, Люси говорила, что он плохо выглядел. Завещание могло быть продиктовано болезнью.

– Если он лечился, надо встретиться с врачом.

– Самое интересное, откуда у обычного реставратора деньги в банке? По словам Люси, внушительная сумма.

– Это как раз просто. Музеи – благодатная нива для нечистых на руку сотрудников. В музейных запасниках хранятся бесценные раритеты, для которых не хватает экспозиционных площадей. А что реставрировал покойный – иконы, полотна старых мастеров, ювелирные изделия?

– Монастырские постройки – трапезные, башни, надвратные храмы…

– Выполнял строительные работы? – разочарованно протянул Матвей. – Да, кирпичи коллекционерам не продашь. Но у него могли быть связи с другими реставраторами.

– Скажи еще про интернет-аукционы! Судя по всему, у погибшего не было дома компьютера, и он не умел с ним обращаться. Выйдя на пенсию, бывший реставратор подрабатывал смотрителем в каком-то музее…

– В каком?

– Приедем в Суздаль, выясним. Борисов созвонился со знакомым оперативником из местного отделения милиции. Тот готов оказать нам посильную помощь. Разумеется, за конфиденциальность придется доплатить.

– Деньги клиента экономить не стоит, – улыбнулся Матвей. – Пусть он сполна прочувствует собственную расточительность. Детектив с даром ясновидения – это услуга высшего качества.

– Хватит зубоскалить, – фыркнула Астра. – Кто смеялся, когда мне приснились пчелы? И пожалуйста, вот они, наяву…

– Слушай, может, Василий Тарханин собирался обзавестись пасекой? И ему прислали образцы пчел?

– Мертвых? Даже Игорь и Люси заподозрили неладное, обнаружив конверт с таким «подарком»…

Суздаль, XIX век. Спасо-Евфимиев мужской монастырь

Макарий был уже не рад открывшемуся дару проникать взглядом сквозь завесу времени. Призрак Авеля перестал вызывать у него безотчетный ужас. Почивший монах-прорицатель сросся с молодым иноком: тот уже не мог отделить его от себя, разобраться, где глаголет Авель, а где он сам становится участником воображаемых событий, попадает в водоворот чужих страстей, борьбы и смертоносных интриг…

Одному он продолжал следовать неукоснительно: старательно записывал свои видения на бумагу. Так ему было легче. Он как бы сбрасывал свой груз, вкладывал мысли и чувства в слова и строчки, отсоединялся от непосильного бремени знаний, которые не имели применения. Его мозг изнемогал. Макарий понял, как люди сходят с ума. Теперь ему также стало ясно, почему Авель записывал свои пророчества…

До него дошел и смысл известного выражения: «Богу богово, а кесарю кесарево». Не каждому по плечу дар Всевышнего! Не каждый способен нести бремя прозрения. Вот почему сильные мира сего, услышав от Авеля предсказание судьбы, гневались и прогоняли монаха, а то и заточали в темницу. Страшна не прикрытая угодничеством и лестью истина! Не хочется в нее верить…

– Что ты давеча про пчел говорил? – вспомнил Феодосий. – Запамятовал небось?

Макарий обиженно покосился на старика:

– Они охраняют покой великого короля! Но не все… Некоторые сюда прилетели, к нам… Их заморский принц привез.

– Для разводу?

– Для власти… и для любви… В подарок красавице невесте! Только у тех пчел смертельный укус… Кто их зря потревожит, тому конец! Принц умер… не суждено было сыграть свадебку царской дочери…

Феодосий изумленно воззрился на инока, осенил себя крестным знамением.

Они возвращались в кельи после вечернего богослужения. Близилась зима. Начало подмораживать, первый тонкий ледок похрустывал под ногами.

– Холодно, брат… – поежился молодой инок. – Зябко! Ночью зубы стучат. Вот бы печурку затопить!

– Надобно не токмо дух укреплять, но и плоть.

Макарию казалось, что он совладал с плотью. В миру он, кроме прочего, пережил безответную любовь – отчасти сердечная рана подтолкнула его к чтению книг и духовным исканиям. Он желал избавиться от страданий раз и навсегда, научиться вести существование, которое оградило бы его от подобных болезненных ударов. Женщины стали для него строжайшим табу… он почти обуздал волнение крови. И тут дар провидения безжалостно бросил его в пучину соблазна.

Сие не было соблазном непосредственным, ибо монашеским уставом возбранялось активное общение с противоположным полом. Изредка выходя из обители, Макарий, как и другие братья, мог созерцать на улицах старозаветного Суздаля и крестьянок, и дам иного сословия: почтенных матрон, юных барышень, монахинь из женского монастыря. Ничто в его душе не отзывалось при их виде, не будило в памяти вожделенный образ. Былая любовь к женщине истаяла в свете любви к Господу, словно снег от ярких лучей солнца. Мужчина, казалось, навсегда умер в иноке Макарии…

Но то, что было подавлено в реальной жизни, неожиданно обернулось пророческим безумием. В картинах прошлого молодые красавицы – одна прекраснее другой – обступали монаха, являясь ему в разных воплощениях: от разодетых в шелка царских наложниц до гордых и печальных царевен, от юных царских невест до надменных цариц в торжественных уборах. Сцены венчаний, коронаций, праздничных шествий и дворцовых увеселений сменялись откровенными альковными, кои вызывали на щеках Макария краску жгучего стыда. Раскаяние и неподдельный ужас терзали его: а не диавол ли принимает сии прелестные обличья, пытаясь уловить неокрепшую душу в силки разврата и похоти?

Закончив свои писания, инок порой едва дышал и мгновенно забывался сном. Наутро, весь в холодном поту, он замаливал ночные грехи, не разбирая, свои или чужие. Господу виднее, кто в чем провинился.

Особенно яркими были сцены, связанные с местом пребывания царственных затворниц – Покровским женским монастырем. Безутешная Соломония, роняющая слезы на свое вышивание, ослепительная Ксения Годунова, доживающая в обители последние дни, не смирившаяся, продолжающая плести заговоры Евдокия Лопухина…

– Эгей, брат! – тормошил его за рукав Феодосий. – Ты не оглох, часом?

Макарий вздрогнул и оглянулся вокруг. Оказывается, он вовсе не в темной келейке бывшей царицы, а под открытым черным небом, откуда медленно опускаются белые снежинки, предвестницы зимы. Рядом семенит старик в монашеской рясе…

– Ты? – удивился Макарий, проводя ладонью по взмокшему лбу.

– Знамо дело, я! Кому ж еще быть-то? А ты, гляжу, совсем плох…

– Простыл, видать. Согреюсь, и все образуется.

– Я трав целебных насушил для такого случая. Заварю и принесу, – пообещал Феодосий. – Ты ложись, брат, укрывайся потеплее.

Когда через полчаса он заглянул к молодому иноку, тот лежал на боку, накрывшись с головой овечьим одеялом. От железной кружки с травяным напитком шел пар. Феодосий, обжегшись, пока нес кружку, дул на пальцы.

– Проснись, Макарий, выпить надобно…

Инок открыл воспаленные глаза, с укоризной прошептал:

– Оставь меня, дай соснуть часок…

– Выпей и спи! Не то игумену доложу, он тебя в больницу определит…

Макарий неохотно потянулся к кружке, сделал глоток.

– Горько, будто яд… Что за травы-то?

– Липа, душица, полынь… Ты пей, пей.

Макарий со стоном закрыл глаза. Перед ним сразу закружились золотые пчелы. З-з-ззз-ззз… ж-жжж-ж…

– Жужжат… – пробормотал он.

– Бредишь, брат… – уплывая в даль, отозвался Феодосий. – То хворь твоя говорит…

Глава 16

Суздаль. Наше время

В гостинице «Подворье» оказались отличные номера. Матвей еще в Москве забронировал двухкомнатный с камином и видом на Покровский монастырь.

– Настоящий уездный городок, – сказала Астра, любуясь живописным пейзажем с монастырской стеной и выступающими над ней церковными маковками. – Как будто здесь жизнь остановилась несколько веков назад. Зачарованный мир!

Матвей разбирал сумку и складывал вещи в шкаф.

– Хочу посмотреть Кремль, потом Гостиный двор, потом…

– Не забывай, зачем мы сюда приехали, – обернулся он. – Сначала дело. Куда пойдем в первую очередь?

– На Березовую улицу… Поговорим с соседями, с новым хозяином. Представимся сотрудниками общества охраны памятников архитектуры.

– Не слишком мудрено?

– Для обывателей сойдет. Люди уважают громоздкие названия.

Они приняли душ, пообедали в гостиничном ресторане и отправились на прогулку. Астра надела легкое платье и шляпу с полями. Матвей захватил с собой туристическую карту. Суздаль входил в Золотое кольцо России и в список мирового наследия ЮНЕСКО.

Было тепло. Тенистая улочка обогнула исторический центр, и Астра с Матвеем не заметили, как оказались на возвышенности. Склоны поросли боярышником и бузиной. Внизу петляла извилистая речка Каменка. Над крышами одноэтажных домов повсюду, куда ни бросишь взгляд, луковки храмов, шатры колоколен и бескрайнее синее небо.

– Это, наверное, какой-то древний вал, по которому мы идем, – предположила Астра. – Ой, смотри!

На прибрежном лугу паслись коровы. Буренки так же жевали траву много веков назад, потом шли к реке на водопой…

В Каменке, будто в зеркальной ленте, отражалась раздробленная рябью синева. Матвей хмыкнул.

– Коровы, жующие траву! Как на кассете! Ты это хотела сказать?

– Мы на правильном пути…

– Такую картину можно увидеть в любой деревне, дорогая.

Она приподняла поля шляпы, подставляя лицо солнечным лучам. Откуда-то издалека раздался мелодичный колокольный звон. Хорошо…

Дом номер восемнадцать на Березовой улице оказался не деревянной избушкой на курьих ножках, как описала его Люси, а вполне приличным коттеджем с внушительным каменным фундаментом и пластиковыми окнами. Пластик не особо гармонировал с бревенчатыми стенами и резьбой, зато обеспечивал зимой тепло, а летом – защиту от пыли.

Матвей нажал на вмонтированный сбоку от калитки звонок. Хозяин не торопился открывать. Прошло минут десять, прежде чем он соблаговолил впустить незваных гостей в свой чистенький уютный дворик.

– Мы разыскиваем Василия Тарханина, – глядя на него через темные очки, объявила Астра.

Матвей пробормотал что-то об архитектурных памятниках, которым требуется реставрация.

– Я такого не знаю, – отрезал упитанный мужичок лет сорока с небольшим. – Я не местный. Из Владимира. Только-только дом отстроил, как бы собираюсь семью перевозить.

Он едва доставал Матвею до плеча, и тот сразу окрестил его «мужичок с ноготок». Астра обвела глазами двор – никакого сарая, никакой баньки здесь и в помине не было. Только примыкающий к коттеджу гараж.

– Василий жил в этом доме, нам дали его адрес, – сказала она.

– О, черт! – хлопнул себя по лысине новый хозяин. – Ну, ясное дело! Тарханин! Он мне как бы продал этот участок с развалюхой… Только его не Василием звали, а… блин, не помню! Игорь, кажется… Короче, развалюху пришлось снести и все тут перестраивать.

Гости огорченно переглянулись.

– А Василий где?

– Это вам к соседям надо, – коротышка озабоченно потирал подбородок. – Может, они в курсе. Постойте… а разве он не умер, этот Василий? Ну да, точно, блин! Умер он. Потому наследник как бы участок и продал. Короче, он сам из Москвы, зачем ему развалюха за тридевять километров?

– У-уме-е-ер? – с притворным сожалением протянула Астра. – Вот беда! А мы на него рассчитывали. Мы храм решили восстанавливать… на спонсорские деньги…

– На пожертвования, – поправил ее Матвей. – Ищем опытных реставраторов, знакомых со старинными приемами кладки.

«Мужичок с ноготок» сочувственно вздохнул:

– Короче, не повезло вам, ребята… Ну, ничего, блин, другого найдете. Тут в городе как бы вовсю идут восстановительные работы. Походите, поспрашивайте. Работяги, они народ ушлый! За больший тариф переманите, как пить дать. Сейчас, блин, лето, горячая пора, их все рвут на части. А зимой они без денег сидят, тут-то и берите их тепленькими!

Он неожиданно громко захохотал.

– Вещи Василия кто-нибудь забрал? – робко поинтересовалась Астра. – Или они пропали?

– Какие, блин, вещи? – развеселился новый хозяин. – Хлам один! Доброго слова не стоит. Короче, даже этот, родственник московский, ничего на память не взял. Когда дом развалили, я бревнышки получше себе оставил, а остальное как бы на свалку вывез. Кое-что потом сжечь пришлось. Зачем мне мусор?

– Вы правы, – согласился Матвей. – Но, может, книги какие-нибудь сохранились от Василия? Записи?

– Я, блин, все сжег! Всю рухлядь!

Астра с внутренним вздохом признала, что они опоздали.

– К кому из соседей лучше обратиться? – спросила она. – Вдруг Василий им что-нибудь передал на хранение?

Коротышка склонил голову набок и смерил ее хитрым взглядом.

– Соседи меня невзлюбили, – объяснил он. – Я с ними не контачу. Мелочные люди, блин! С одним из-за межи поссорился. Он говорит, я на его участок залез своим забором, значит. А того не замечает, что забор-то у нас как бы общий получился! Короче, я заплатил, а он пользуется. Второй тоже барыга оказался. Он стройматериалами торгует, и с меня, блин, «по-соседски», содрал, как положено. Без всякой скидки. Во, народ пошел! Я ему говорю, побойся бога, парень, а ему, блин, хоть бы хны…

Астра и Матвей терпеливо выслушали его возмущенную тираду и откланялись.

– Ну что, поболтаем еще с кем-нибудь? – без энтузиазма осведомился Матвей.

Перспектива копаться в дрязгах и взаимных обвинениях жителей Березовой улицы Астру не прельщала. Но и уйти так просто она не могла.

– Чем еще развлекаться в уездном городишке? – пошутила она. – Сплетнями!

Солнце садилось. Одноэтажный Суздаль, облитый закатом, блестел в наступающих сумерках золотом и белизной соборов. Над рекой зарождался млечный туман. Пастух гнал из долины стадо коров, они с мычанием брели по пыльной грунтовке. В высокой траве стрекотали сверчки. За заборами лениво лаяли очумелые от жары собаки. Глушью, деревенским неспешным житьем веяло от печных труб на крышах, от окон с тюлевыми занавесками с цветущей геранью на подоконниках…

Соседи покойного Василия Тарханина ничего существенно к его портрету не добавили. Бывший реставратор жил замкнуто, пил мало, а без бутылки – какие разговоры? Здоровье Василия пошатнулось смолоду: то ли каменной пылью надышался, то ли тоска заела. Словом, страдал он болезнью печени. Врачи на нем крест поставили, так он сам лечился травами, молился усердно… Очень верующий был. Кабы не поленница, прожил бы еще годков пять-шесть, а может, и поболе того. Только судьбу, видать, не обманешь.

Каждому, кто согласился поговорить о Василии, Астра задавала вопрос о пчелах. Люди недоумевали. Какие пчелы? Пасеки погибший отродясь не держал, мед покупал на рынке, делал медовуху, как все суздальцы…

– Первейший наш «фирменный» напиток! – похвалилась пожилая соседка из дома напротив. – Хотите, угощу?

– Нет, спасибо, мы торопимся.

– Если решите купить, то у торговцев на площади в пластиковых бутылках не берите. Лучше уж тогда в дегустационном зале попробуйте…

Они с Матвеем вернулись в гостиницу, когда совсем стемнело. Подсвеченные прожекторами храмы казались призрачными видениями из канувших в Лету времен. Не верилось, что на дворе – двадцать первый век…

– Завтра созвонимся с оперативником, который обещал помочь, – сказала Астра. – Может, он чего вспомнит?

С улицы в комнату проникал запах дыма. Где-то на открытом воздухе жарили шашлыки, раздавались молодые голоса и женский смех. Зацокали копыта, зазвенели бубенцы – птица-тройка пронеслась под окнами и скрылась за поворотом.

– Вот бы покататься…

Матвей подошел и обнял ее сзади за плечи:

– За чем же дело стало? Только скажи!

– Спать надо…

Над Покровским монастырем стояло бледное сияние, словно нимб над головами святых.

– Знаешь, какие знатные и родовитые женщины доживали здесь свой век монахинями? – спросила Астра.

Матвей ответил раньше, чем успел подумать. В нем проснулся граф Брюс, сподвижник Петра Великого, фельдмаршал, алхимик и колдун. Кому, как не Брюсу, было знать, куда сослал опальную царицу Евдокию Лопухину венценосный реформатор? Насильно постригли законную жену, спрятали мягкие локоны под монашеский куколь[23]23
  Куколь – монашеский головной убор в виде остроконечного капюшона, края которого спускались на плечи и спину.


[Закрыть], заперли навеки в тесной келье – слезы лить, проклинать злую долю. А Петр новую супругу взял, безродную чужестранку Марту Скавронскую: то ли латышскую крестьянку, то ли полюбовницу шведского драгуна…

Астра не удивилась словам Матвея, восприняла их как должное. Его второе «я» не вызывало в ней протеста, было близко и понятно. Она сама порой ощущала себя в двух мирах – по эту и по ту сторону Зеркала.

– Евдокия Лопухина – не первая царица, против воли ставшая инокиней. В кельях Покровского монастыря томились Анна Васильчикова, одна из жен Ивана Грозного, и Соломония Сабурова, которую обвинил в бесплодии великий князь Василий III. Кстати, завтра сходим в музей, поглядим на посвященную ей экспозицию.

Астра купила с лотка книжку «Легенды Суздаля» и успела в нее заглянуть.

– Здесь написано, что княгиню Соломонию постригли с именем София и теперь почитают как святую Софию Суздальскую… А еще в Покровской обители провела последние годы жизни Ксения Годунова, дочь царя Бориса. По одной из версий, она здесь умерла. Мнения историков расходятся…

Матвей слушал ее и смотрел в темноту, где скрывались мощные монастырские стены и башни, похожие на застывших великанов в воинских шлемах. Думал: есть ли у камней память?

Москва

Тарханин не знал, куда отправилась Астра. Она сообщила только, что будет отсутствовать несколько дней, а ему велела соблюдать осторожность.

– Уезжаете? – вежливо осведомился он. – Куда, если не секрет?

– В интересах следствия я лучше промолчу, – заявила она. – Стены тоже имеют уши!

– Ну, раз это в интересах следствия…

Она поставила его перед фактом. После ее звонка он долго лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Головокружение и тошнота унялись, но снедающая его тревога, наоборот, усилилась. В ушах стоял звук удара машины о дерево – скрежет железа, хруст стекла, глухой стон древесины, во рту появлялся соленый привкус крови, а в глазах вспыхивали искры. Его спасло нечто высшее, чему он должен быть благодарен. Ангел-хранитель не сплоховал или чьи-то молитвы возымели действие…

Сейчас лежать бы ему не на больничной койке, а в гробу, в земле. Прощай, любовь! Прощай, Ульяна…

Он снова втянулся в мучительный внутренний диалог с самим собой. Впрочем, так не бывает. Нельзя самому себе задавать вопросы, отвечать на них, возражать или соглашаться. Значит, внутри его обменивались точками зрения двое. Один – это Игорь Тарханин, публичная роль, которую он играет; второй – это его сокровенная суть, без имени, без образа, беспристрастный судья, которого никто не видит.

«Я виноват перед Улей, – корил себя Тарханин. – Я обманул ее… Я не сказал ей самого главного!»

«Она тебя ни о чем не спрашивала, – тут же отзывался второй. – Она не желает тебя знать! Оставь ее в покое!»

«Я люблю ее…»

«Той Ули из твоей юности больше не существует. А эту ты не понимаешь, как, впрочем, и она тебя. О какой любви идет речь? Ты испытываешь чувства к женщине, созданной твоим воображением. Запечатлей ее на картине или изваяй из мрамора и поклоняйся!»

«Я не художник… – сопротивлялся Тарханин. – Я обычный человек. Не умею даже стихов писать, не то что картины. Я хочу просто любить и быть любимым… это ведь так естественно!»

«И так сложно! – издевался второй. – Люди умудряются величайшую усладу жизни превратить в страдания. Ты – не исключение. Уля была с тобой, а ты бросил ее… из-за дурацкой гордости, из-за оскорбленного самолюбия. Себя ты любил больше, чем Улю… и теперь пожинаешь плоды этой любви!»

«Ты слишком строг ко мне…»

«Пришла расплата за грех… – нашептывал из темноты невидимка. – Тебя обуяла алчность, парень! И подтолкнула на ложь…»

«Я взял только то, что принадлежало мне по праву!»

«Здесь нет ни твоего, ни моего, – хихикал невидимка. – Здесь все – божье… Какой-то ничтожный надрез тормозных шлангов, и ты выходишь из игры. Голый! Нищий! Такой же, каким пришел…»

Тарханин очнулся. Над ним навис белый потолок, люстра с тремя рожками… Стены больничной палаты казались тесными, словно тюремная камера.

«Я не совершил никакого преступления… – подумал он. – Я ни в чем не виноват…»

«А как же авария? Без вины никого не наказывают!»

Железная логика оппонента разила, словно меч. Это была даже не логика, а крик души.

– Я остался жив… – едва шевеля губами, вымолвил Тарханин. – У меня есть надежда…

«Сегодня ты еще жив, – посмеивался невидимка. – А что будет завтра? Есть множество способов убрать пешку. А у тебя – ни охраны, ни верных друзей, ни тайного убежища. Тебе надо ходить по улицам, снова садиться в машину… Ты тень, Игорь! Я не поставлю на тебя ни гроша…»

– Иди к дьяволу, – выругался Тарханин. – Я не лошадь, чтобы делать на меня ставки!

«Скажи еще, что ты не пешка!»

– Ты меня достал! – заорал он. – Достал!

В палату вбежала медсестра, та самая, которая получала от отчима доплату за «индивидуальный уход».

– Вам плохо? – испуганно спросила она. – Может, уколоть успокоительное?

– Да, пожалуйста…

Она кивнула и метнулась за шприцом.

После укола Тарханину стало легче. Мысли отступили, боль притупилась. Приятное забытье покачивало его на своих волнах… вверх… вниз… вверх… На границе яви и сна его осенила догадка: «Они поехали в Суздаль… Астра и ее спутник… Люси, вероятно, все выболтала…»

Во сне он опять оказался в доме дяди Василия. Тело уже увезли, а Игорь искал повсюду бумаги: документы, квитанции, счета и прочее. Хоронить-то придется ему. Другой родни у старика нету.

Люси залезла на диван с ногами и рыдала. Его это взбесило. Можно подумать, она потеряла близкого человека!

– Хватит выть! – прикрикнул на нее Тарханин. – Давай помогай мне искать!

– Что… искать?

– Паспорт, пенсионное, может, страховки есть, – повернулся он к Люси. – Я не знаю, что может понадобиться.

Жена, красная и опухшая, размазывала по щекам краску. В экстремальных ситуациях она привыкла слушаться мужа. Раз он велит искать, надо искать…

Тарханин выдвигал ящик за ящиком, чертыхался. Люси бестолково тыкалась по шкафчикам, шмыгала носом.

Документы лежали в комоде, на дне второго ящика, под застиранными полотенцами. Он перебрал их – среди обычных бумаг, которые хранятся в любом доме, внимание Игоря привлек вскрытый конверт без адреса…

– Принеси мне воды! – приказал он Люси. – В горле пересохло!

Пока она ходила в кухню, он заглянул в конверт.

– На, пей…

Он забыл, куда только что отправил Люси, и раздраженно отвел ее руку со стаканом.

– Ты чего? Сам же просил воды…

– Поставь на стол…

Она заглянула ему через плечо и ахнула.

– Ой, что там? Фу, какая гадость! Дохлые мухи!

– Кажется, это пчелы, – удивленно возразил он. – Но дохлые, тут ты права…

– Гадость! Выбрось!

Тарханин продолжал держать конверт с пчелами в руках. Ему стало не по себе. В голову пришла мысль, что это послание – знак смерти.

– Выбрось! – требовала Люси.

– Зачем старик положил их в конверт? Хотя нет, конверт был запечатан, а потом разорван. Выходит, он получил пчел по почте…

– У него был маразм, – прошептала Люси, как будто мертвый хозяин мог ее услышать. – Видел, какой он желтый? Разве нормальный человек будет прятать дохлых пчел в комоде?

Тарханин проснулся в темноте. Голова не болела, но в душе ощущалась гнетущая тяжесть.

«Я спал и видел сон, – подумал он. – В точности, как все и было…»

Лунный свет узкими полосами проникал в палату сквозь жалюзи. В коридоре раздались торопливые шаги – куда-то спешил врач или медсестра.

– Я мог ничего не узнать… – пробормотал Тарханин.