Текст книги "Танцевать под дождём. Сказка для взрослых"

«Я передам ему письмо! – внезапно придумала я. – Точно! Я открыто напишу ему о своих чувствах, так подробно, как это возможно, а дальше пусть он сам решает, что со мной делать». Если даже это не сможет отвлечь его от мыслей о прошлых отношениях, значит, моя привязанность – односторонняя, и нам действительно придётся расстаться. Это было бы очень печально, но мир не обязан всегда поворачиваться к нам лицом, не каждому желанию суждено осуществиться, я как-нибудь это переживу.

За окном было хмуро, небо заложило серыми, давящими тучами, весь вечер лил дождь, и, судя по всему, не собирался останавливаться, однако даже такая тусклая погода не помешала мне возвышенно рассуждать о любви. Сев за стол, я взяла тетрадный лист, синюю ручку и, собравшись с мыслями, написала текст следующего содержания:

«Дориан!

Когда я думаю о тебе, а думаю я о тебе постоянно, меня переполняют неподдающиеся описанию чувства. Я теряюсь в словах и не знаю, как лучше выразить то, что у меня на душе. Но всё же я попробую. Возможно, я никогда не решусь показать тебе своё письмо. А может быть ты не пожелаешь его читать, но я всё равно хочу поделиться с бумагой тем, что кипит внутри и переливается через край.

Во время нашего таймаута я много размышляла о том, есть ли у нас будущее. Являешься ли ты моим идеальным мужчиной, а я – твоей идеальной женщиной? И если нет, то смогу ли я когда-нибудь стать ей? Чем больше я узнаю тебя, тем теплее становится у меня в груди, и тем меньше остаётся сомнений – я хотела бы ей стать. Я очень-очень люблю тебя, Дориан! Я никогда раньше не испытывала чувства такой силы, моё существо не открывалось так ещё никому, оно, кажется, вообще только по книжкам знало, что такое любовь. Ты невероятным образом меняешь меня, с каждым днём я становлюсь всё более живой, всё ярче чувствующей, всё более зрелой. И если раньше я не была уверена в том, готова ли я стать женщиной, то сейчас я ясно понимаю – я уже стала ей. Под светом твоей доброты моё сердце, которое раньше было скромным пугливым бутоном, раскрылось в красочный ароматный цветок, источающий особое женское благоухание на километры вокруг себя. Твоё отношение ко мне превратило меня из несмышлёной девушки, не знающей, для чего она живёт, в мудрую женщину, и я уже никак не смогу удержать или повернуть вспять эти метаморфозы. Внутри я безвозвратно изменилась. Внешние же изменения я легко и осознанно доверяю совершить тебе, если только ты пожелаешь.

Я бесконечно предана тебе как мужчине и никогда уже не смогу стать другой. Если ты позволишь, я хотела бы всегда быть рядом с тобой. Я хотела бы изо дня в день согревать тебя своим особым нежным сиянием, которое способны излучать только истинные женщины, какой сделал меня ты.

С любовью, твоя Аня».

Я перечитала письмо несколько раз, прежде чем поняла, что ничего не хочу в нём менять. Первые эмоции – самые искренние, я решила оставить их нетронутыми. Сложив листок вдвое, я убрала его в сумочку, ещё раз поправила макияж, укладку и осмотрела свою фигуру в зеркале. Мокнуть под дождём в таком праздничном виде мне очень не хотелось, поэтому я, не сомневаясь, вызвала такси. Перед выходом я задалась вопросом, стоит ли позвонить Дориану и сообщить о том, что я собиралась приехать. Поколебавшись, в итоге я всё же решила нагрянуть без предупреждения – ведь он сам когда-то дал мне такое разрешение – иначе по телефону он обязательно отговорил бы меня от этой поездки.

Оказалось, Дориан жил в самом центре города, рядом с Садовым кольцом, у станции метро Маяковская. Зайдя во двор двенадцатиэтажного дома, я некоторое время переминалась в нерешительности, не зная, как поступить – мне не хотелось звонить ему по видеофону или предупреждать через консьержа о том, что я намереваюсь нанести визит. Казалось, сюрприз был на грани срыва, но всё же в тот день фортуна мне подыграла: пока я растерянно стояла, смотря на глухую железную дверь, к подъезду подошла большая компания торжественно разодетых молодых людей и девушек. Они явно приехали к кому-то на праздник, и упускать такую возможность было бы неблагодарным по отношению к судьбе. Надо отдать должное и моему вечернему платью от знаменитого модельера – я могла успешно затесаться среди представителей светского общества и вместе с ними проскочить в подъезд – ни у кого не возникло бы сомнений, что я числюсь в списке приглашённых.

– Мы на юбилей к Феде Волкову, – радостно, в один голос, объяснила толпа на посту охраны, и я старательно покивала вместе с ними.

К моему великому счастью, охранники не стали отмечать каждого гостя в отдельности (иначе пришлось бы экспромтом придумывать, кем я прихожусь некоему Фёдору Волкову), а пропустили нас всех «оптом». Не дожидаясь лифта, а также лишних вопросов от молодых людей, я вприпрыжку поскакала по лестнице на шестой этаж.

Несмотря на то, что меня не ждали, дверь в ответ на мой звонок открылась довольно быстро. Впервые я увидела Дориана не в строгой одежде, а в джинсах и футболке, и незамедлительно влюбилась в него, такого уютного и родного, ещё сильнее. Прежде чем щёлкнуть замками, он не посмотрел в глазок, и, судя по его округлившимся глазам, действительно сильно шокировался моим приездом – эффект неожиданности, однозначно, был достигнут:

– Привет, милый. Вот я, наконец, и воспользовалась твоим предложением…

– Анечка, я потрясён, – проговорил он, замерев на пороге. Он придержал меня под локоть, поцеловал в щёку вместо приветствия, а потом, поколебавшись, всё же пропустил в квартиру.

– Спасибо тебе большое, – шепнула я.

– Тебе спасибо, что приехала. Я очень тронут. Ну, добро пожаловать, вот такая у меня берлога. Тут я живу, а большую часть времени и работаю. В офисе, как ты уже знаешь, я нечастый гость. В основном я отдаю распоряжения прямо из дома и редко выхожу в свет, поэтому тут всегда царит творческий беспорядок. Извини, что не убрался перед твоим приездом. Если бы ты предупредила заранее, я бы обязательно это сделал.

– Ничего страшного. Я просто боялась, что ты откажешься меня видеть.

– Ну что ты такое говоришь…

В огромной четырёхкомнатной квартире повсеместно царил полумрак – окна были плотно завешены, горели только настольные лампы. Три из четырёх комнат оказались обустроены в стиле рабочего кабинета: там повсюду лежали файлы с документами, карандаши и ручки, несколько ноутбуков, планшетов, мобильных телефонов – можно было подумать, что здесь работал не один человек, а целый офис. Дориан гостеприимно провёл меня на кухню и пояснил, включая кофе-машину:

– Ты, наверное, считаешь, что тут слишком много гаджетов, но мне так удобнее контролировать рабочие процессы. С каждого компьютера я отслеживаю разные отделы нашего банка. Например, если меня интересуют отчёты отдела продаж, я иду в красную комнату. Тебе капучино или латте?

– Почему в красную? – переспросила я удивлённо.

– Потому что в отделе продаж проливается гораздо больше крови по сравнению с другими отделами, – улыбнулся он. – Там постоянно приходиться кого-то или увольнять, или мотивировать увольнением, иначе они совсем отбиваются от рук и даже наполовину не выполняют поставленный план. На самом деле, как ты могла заметить, комната не в красных тонах, а в бордовых, но мне нравится называть её красной.

Потягивая свой кофе, я оглядывала просторную кухню. Попав сюда, я отбросила последние подозрения в том, что в квартире Дориана когда-либо жила женщина: здесь было много дорогостоящей техники, но ни грамма уюта, только серый блеск стальных поверхностей и холодный мрамор столешниц. Мне сразу захотелось как минимум повесить тканевые занавески на окна вместо строгих жалюзи, а на широкий двухдверный холодильник прицепить десятка два магнитиков – уверена, если бы Дориан задался этой целью и из каждой поездки привозил по одному сувениру, то сейчас на дверцах не осталось бы свободного места. Неудивительно, что в такой суровой организованности он впал в депрессию – я не ошиблась в выбранной терапии – нужно было срочно разбавить его тотальную строгость деликатным женским теплом. Было и ещё кое-что заставившее меня слегка переживать за его здоровье, но на этот раз уже физическое: за стёклами кухонных полок и на микроволновой печи я заметила огромное количество небрежно разбросанных упаковок из-под таблеток. Даже в моей домашней аптечке, а она у меня включала в себя все известные мне средства первой помощи, я вряд ли насчитала бы такое количество медикаментов.

– Дориан, а зачем тебе столько лекарств, ты себя плохо чувствуешь? – в этот момент я пожалела, что отчаянно прогуливала в своё время курс фармакологии. К моему стыду, названия мне абсолютно ни о чём не говорили: эти средства были дорогостоящими аналогами, которые бесплатная медицина никогда не использует, предпочитая доступные «дженерики»1212
  Дженерики – лекарственные средства, идентичные по составу оригинальным запатентованным препаратам, но имеющие отличное от последних название и существенно более низкую цену.


[Закрыть]. Учить по десять имён одного и того же действующего вещества мне в то время, конечно же, было лень – зачем, если на практике в больницах используется только один, самый дешёвый, препарат – поэтому сейчас я хоть и сгорала от любопытства, но не могла предположить, что именно тревожило Дориана.

– Ничего серьёзного, просто я редко убираюсь, накидал тут разного, – немного смущённо пробормотал он, настойчиво уводя меня из кухни. – Иногда болит голова.

Я не стала расспрашивать его, решив, что разберусь с этим позже, когда он будет в хорошем настроении. Поставив кружку с недопитым кофе в раковину, я послушно проследовала за ним. Мы оказались в последней, четвёртой комнате, которую я бы назвала «индиговой» или «космической»: на стенах были безумно красивые фотообои с изображением млечного пути, сверху – синий глянцевый потолок, на окнах – плотные, светонепроницаемые васильковые шторы. В центре комнаты возвышалась широкая белая кровать, она была круглой формы и на фоне всего остального смотрелась как инопланетный корабль. Для полноты антуража, Дориан щёлкнул по кнопке ночника, стоявшего на тумбочке, и вверх спроецировалась картинка огромной серой луны. В восхищении оглядевшись по сторонам, я признала, что, несмотря на повседневную строгость, Дориан всё же имел склонность к креативному самовыражению. Без сомнения, эта художественно оформленная комната была его спальней, куда он умышленно завёл меня в завершение экскурсии.

– Как тут красиво! – воскликнула я, ничуть не покривив душой, а потом добавила, продолжая наш предыдущий разговор. – Милый, если бы я могла забрать всю твою боль, и физическую, и душевную, то я бы прямо сейчас сделала это. Как жаль, что я не волшебница.

– А ты волшебница, – прошептал он.

– Почему?..

– Потому что сейчас у меня ничего не болит, – придерживая за талию, он вместе со мной сделал несколько шагов вперёд и прижал меня спиной к стене, по привычке неожиданно и не дав возможности сориентироваться в пространстве.

На меня посыпались поцелуи. Он опустил лямки моего платья, а потом и кружевные бретельки лифчика, и жаркими губами ласкал плечи и грудь. Ну вот и всё, мы, наконец, остались полностью наедине, больше никто нам не помешает и ничто не отвлечёт нас от давно желанной нами обоими близости. Мне было и немного боязно, и радостно одновременно, но радость преобладала. «Пусть теперь он делает со мной всё, что хочет, я не буду противиться, – мысленно напомнила я себе. – Да, возможно будет чуть больно, ну и что. Я ведь полностью доверяю ему. Делай всё, что только пожелаешь, Дориан…». Улыбаясь, я закинула голову назад и закрыла глаза – в прошлый раз мне очень понравилось ощущать его язык, скользящий по моей шее. Поняв меня без слов, он дотронулся до неё сначала подушечками пальцев, потом носом, вдыхая запах моей кожи, и вдруг сильно вздрогнул, будто его с ног до головы прошило электрическим разрядом:

– Аня, твой парфюм!.. – он произнёс эту фразу со странной интонацией, как-то смазано, будто бы он не восхищался моими духами, а скорее разочаровался или испугался.

Я так и не успела ничего уточнить. Резко, словно я собиралась бежать, он схватился левой рукой за моё плечо и плотнее вдавил меня в стену. Его предплечье тяжело легло на мою грудь, фиксируя в статичном положении – за одну секунду я была полностью обездвижена. Свою правую руку он опустил вниз, и по шорохам я поняла, что он вытащил что-то из своих джинсов.

«Дориан, что происходит?! Неужели ты хочешь в меня войти прямо так, стоя?!.. Мне немного больно от того, как ты держишь меня!» – слова застряли у меня в горле, я так и не успела их озвучить, потому что в следующий момент в тусклом свете ночника блеснуло раскрытое лезвие приближающегося ко мне перочинного ножа.

Глава 8. Собственная смерть

– Вот ты и попалась, – проговорил он безэмоционально, его стеклянный взгляд смотрел поверх моих глаз, куда-то в лоб, а губы были растянуты в хищной улыбке.

Он держал меня плотно, не вырваться, его рука потеряла свой жар – стала ледяной и одновременно твёрдой как камень. Неподвижные расширенные зрачки отблёскивали светом фальшивой серой луны, кратеры которой, похоже, были последним, что я видела в своей нелепой короткой жизни. Интересно, зачем я вообще родилась в этот мир? Неужели только для того, чтобы однажды в мои двадцать два меня убил какой-то маньяк?..

Осознание объективной реальности гулко пульсировало в моей груди и висках. Всё кончено, он душевнобольной, он невменяем, а я насмерть запуталась в паутине его иллюзий. Глупая птичка, словно в капкан, угодила в помпезную золотую клетку и теперь доживала в ней свои последние секунды.

Не торопясь, он смаковал момент: нож впился своим острым лезвием мне в предплечье и медленно пополз выше, через изгиб локтя к плечу, неспешно прокладывая путь к шее. По светло-розовому платью бежала кровавая дорожка, но это была вовсе не та кровь, которую я рассчитывала тем вечером пролить. Миллиметр за миллиметром сокращалась судьбоносная дистанция между ножом и моим горлом, платье раскрашивалось ярко-алыми цветами, а улыбка на его лице расплывалась всё шире и шире. Он действительно хотел меня, он наслаждался мной, только наслаждался совсем не так, как я представляла в своих фантазиях. С чёткой ясностью я осознавала, что не переживу этот его оргазм. С ранением в сонную артерию у меня не будет никаких шансов спастись, «скорая» в этом случае не успеет даже приехать, чтобы меня откачать, не говоря уж о том, что никто тут не собирается её вызывать. Тихо, со скоростью ядовитой змеи, ко мне подползала собственная смерть.

Я почувствовала, как ноги деревенеют и врастают корнями в пол. На каком-то интуитивном уровне моё тело знало, что делать. Оно понимало, что бежать нельзя, потому что как только я приму на себя роль жертвы, этот псих окончательно соединится с ролью палача, и тогда я точно не спасусь. Я в его квартире, дверь, наверное, заперта, возможно даже на ключ; он мужчина, он сильнее физически, бегает быстрее – шансов, что жертва сможет выжить, никаких. Именно поэтому внутреннее чутьё запретило мне становиться жертвой. Страха, ужаса, паники – ничего такого не было. Вместо этого организм, судя по всему, выбросил в кровь ударную дозу гормона радости – эндорфина, то ли чтобы подсластить пилюлю смерти, то ли чтобы помочь мне нестандартно выйти из сложившейся ситуации. Мне вдруг стало казаться, что всё это происходит не по-настоящему, что это интересная игра или красочный сон. Испытав небывалый творческий подъём и воодушевление, я начала нести какую-то, по моему мнению, несусветную чушь:

– Дориан, мне так нравится с тобой говорить! Поговори со мной ещё, Дориан! Дориан, ТЫ ЗДЕСЬ?..

Как ни странно, эти в сущности своей простые фразы оказали колоссальное влияние на нас обоих. Я вдруг затряслась всем телом, чувствуя волны ужаса, пробегающие от ног к голове, и сдавленно завыла от боли, которую до этого момента абсолютно не чувствовала. Только тогда я осознала, что моя одежда испачкана не просто какими-то непонятно откуда взявшимися каплями краски, а настоящей кровью, и к горлу подступила тошнота, я закашлялась. Каменное лицо Дориана же стало медленно хмуриться, его взгляд начал фиксироваться, обретая осмысленность, зрачки сузились. Он ахнул, отступил на шаг назад и уронил нож. В его глазах читался ужас, самый настоящий, такой, наверное, какой был у меня несколькими секундами раньше. Похоже, он испугался своего поведения не меньше, чем я.

Он убежал на кухню, и я смогла вволю откашляться в одиночестве, что, впрочем, мне не помогло – мышцы гортани были сжаты сильным спазмом, и чем больше я кашляла, тем труднее становилось дышать, тем сильнее меня выворачивало. Решив, что мне срочно нужно выпить воды, я прикрыла ладонью рот и неслышными шагами поплелась следом за Дорианом, но заговорить с ним так и не решилась. Едва увидев его, я от неожиданности замерла на пороге и безмолвно наблюдала за его изменившейся, ссутулившейся фигурой, стоявшей спиной к входу. Подрагивающими руками он достал какие-то таблетки, молниеносно выпил их и теперь дышал нашатырём прямо из пузырька: по кухне плыл резкий запах, который я ни с чем не спутала бы. От гордой осанки, точно выверенных жестов и хороших манер не осталось ни следа: его пошатывало, он склонился вперёд и опёрся заметно трясущимися пальцами о столешницу. Слыша, как я кашляю, и зная, что у меня течёт кровь, он не предложил абсолютно никакой помощи, всецело сконцентрировавшись на себе. Что же происходит с тобой, милый? Неужели тот тип со стеклянным взглядом и кровожадной улыбкой – это тоже был ты, твой антипод, твой скелет в шкафу? Я не верю, я отказываюсь верить…

– Дориан, – позвала я его тихо, чтобы не испугать. Мой голос был непривычно осипшим. – Ты…?

– Тебе лучше уехать, это не шутки, – резко перебил он меня, не поворачиваясь, будто опасался, что любое моё слово или жест могли бы его спровоцировать. – Не отвечай ничего, входная дверь открыта.

Прошло, наверное, полминуты, а я всё ещё стояла, не двигаясь. Как ни странно, я переживала не только за себя, но и за его самочувствие. Я осознавала его неприкрытые страдания от столкновения с иной частью самого себя, и мне хотелось чем-то помочь. Немного подождав, он слегка обернулся через плечо и, увидев меня, оставшуюся на том же месте, заорал так, что зазвенела посуда в шкафу:

– Ты что, глухая?! Убирайся отсюда!!!.. Пока цела, – добавил он уже без надрыва и в изнеможении упал на стул, уронив лицо в открытые ладони. Через секунду в этой квартире не осталось от меня ни следа.

Меня трясло жарким ознобом, когда, стремглав сбегая по ступенькам лестницы, я набирала номер Миши:

– Ты не представляешь! Как же ты был прав во всём!

– Ань, что случилось? Куда мне подъехать?

Видимо, интонация моего голоса настолько хорошо передавала всю бурю захвативших меня эмоций, что, по его мнению, мне требовалась неотложная помощь. Я и сама была не против – плохо соображая, где я и что происходит вокруг, я вряд ли добралась бы самостоятельно до квартиры. Автоматически я назвала ему злосчастную улицу и номер дома.

– Что-то знакомое, – пробормотал Миша, пытаясь вспомнить, где мог слышать этот адрес. – Хорошо, жди, я скоро!

Узнав меня ещё издалека, коллега резко затормозил, не успев как следует припарковаться, включил аварийку и через пару секунд выскочил из салона с автомобильной аптечкой в руках. Он раскрыл её прямо на капоте, достал оттуда перекись, бинт и тщательно обработал мне рану, а потом наложил на руку повязку. Только после этого Миша накинул на меня свою толстовку (потому что я до сих пор продолжала дрожать), разрешил сесть и прижал машину к тротуару.

Захлопнув за собой дверь его автомобиля, я, наконец, почувствовала себя в безопасности и на радостях просто взорвалась словами. Я выкладывала всё так подробно, как запомнила, а запомнила я эти пять минут в мельчайших деталях, будто переживала их по меньшей мере в течение часа. Моё возбуждённое дыхание прерывалось, мысли путались, и меня терзали смутные сомнения в том, понял ли Архангельский хоть что-то из моей сбивчивой километровой речи. Я была крайне взвинчена, чтобы адекватно беседовать. Он же смотрел на меня с неподдельным спокойствием психиатра, участливо кивал и изредка задавал уточняющие вопросы, удерживаясь, однако, от оценки происходящего и не восклицая чего-то вроде «Я же тебе говорил!». В итоге он ответил легко:

– Да, получается, я ошибся. Можно поставить мне жирную двойку.

– Как ошибся? Ты же, наоборот, постоянно предупреждал меня…

– Предупреждал-то предупреждал, но с диагнозом промахнулся, что непозволительно для врача с красным дипломом. Никакое это было не ОКР, это чистой воды шизофрения с раздвоением личности. ОКР тут – только одна из вершин айсберга. Понятно теперь, что случилось с его невестой и почему эта тема была ему так неприятна.

– Он и правда признался мне позже, что она умерла. Неужели это он её убил? Как жалко её…

– Увы, ей мы уже ничем помочь не сможем. Ну, а ты у нас молодец – настоящий специалист, хоть и с синим дипломом. Прошла проверку на личном опыте: не бесилась, не орала, действовала чётко и профессионально.

– Это вышло как-то интуитивно…

– Да, я понял. Что ты думаешь теперь делать? – он посмотрел на меня внимательно.

– С Дорианом? Не знаю. А что тут можно сделать…

– В первую очередь с собой. Я предлагаю сейчас поехать в травмпункт и кое-где тебя подшить. Там не затянется само, рана глубокая.

– Нет, не хочу!

– Почему?

– Что я им скажу, откуда у меня такой порез на полруки?

– Ань, хирургов это совершенно не интересует. Интересовать их будет разве что количество швов, которые им придётся сюда наложить. Вот и мне тоже любопытно: понадобится десять или хватит девяти. Не томи же нас долго в ожидании ответа, пристёгивайся!

Слабо улыбнувшись Мишиной иронии, я щёлкнула замком ремня безопасности, закинула голову на спинку автомобильного кресла и в изнеможении закрыла глаза.

Домой я в тот вечер доехала глубоко за полночь: мы отсидели двухчасовую очередь в больнице, потом меня всё же, наконец, осмотрели, вкатили двойную дозу обезболивающего, туго зашили и щедро залили швы зелёнкой. Физическая травма была ликвидирована, но эфемерная рана внутри меня продолжала кровоточить. Я была полностью лишена энергии и разбита.

Остановив машину рядом с моим подъездом, Миша вышел вместе со мной, предусмотрительно прихватив из бардачка перцовый баллончик – наверное, он подумал, что Дориан мог бы поджидать меня у дома, чтобы предпринять ещё одну попытку нападения. Я слабо в это верила, но у меня не было сил с ним спорить. На пороге моей квартиры он протянул мне средство самообороны со словами:

– Возьми на всякий случай. И в ближайшие дни будь осторожна, носи его с собой, обещаешь?

– Да, спасибо тебе огромнейшее! Буду предельно аккуратной.

– Конечно, я бы ещё посоветовал тебе пойти в полицию и написать им заявление. Нет ничего хорошего в том, что буйный шизофреник разгуливает на свободе, но…

– Я не хочу, Мишка, – перебила я его. – В произошедшем есть и моя вина, ведь я напросилась к нему в гости вопреки его настойчивым просьбам сделать перерыв в общении. Он не хотел причинять мне боль, поэтому и отдалился от меня, я должна была его послушаться, а не лезть на рожон. Пусть всё остаётся так, как есть. Я не пойду на него стучать.

– …но советовать я тебе этого не стану, – позволив мне выговориться, коллега настойчиво закончил свою фразу. – Мораль тут не при чём. Я полагаю, что это просто бесполезно, учитывая уровень его обеспеченности и положение в обществе. Готов поспорить, он уже не один раз откупался от властей, именно поэтому он до сих пор ещё не за решёткой. Печально, что в нашем мире деньги решают всё, но ничего не попишешь. Ну, пострадавшая, спокойной ночи? Если вдруг что-то случится, я на связи двадцать четыре часа в сутки, смело звони или пиши в любое время.

– Договорились, Миш, добрых тебе снов!

Из окна кухни я пронаблюдала, как уезжает из поля зрения его автомобиль, и глубоко задумалась. Всё произошедшее за последнюю неделю, и, как апогей, безумное поведение Дориана, совершенно выбило меня из колеи. Я не знала, что мне теперь делать. Более того, я не знала даже, что мне следует чувствовать в такой ситуации, поэтому чувств тоже не было. Проводив Мишу взглядом, я продолжала в состоянии аффекта, с пустыми глазами, следить за неменяющимся пейзажем двора. Дождь закончился несколько часов назад, но асфальт, скамейки и слегка пошатывающиеся от ветра детские качели на площадке до сих пор оставались мокрыми – вот, пожалуй, и всё, в чём я была на тот момент точно уверена. Всё остальное казалось мне сомнительным: вместе с разрушившимся образом так горячо любимого мной Дориана рассыпались в пыль все мои представления о мире, всё то, на что я ранее опиралась с непоколебимой уверенностью.

До этого я никогда не имела проблем со сном, засыпала легко и быстро, как младенец, но в ту ночь сна не было ни в одном глазу, кажется, я вообще позабыла, что он существует. Заварив себе чай, я сидела у окна с цветастой керамической кружкой, сначала горячей, а позже – с уже остывшей, целую ночь напролёт. Наблюдая, как на востоке появляется розовая полоска света от восходящего солнца, я почувствовала, что потеряла в ту пятницу что-то очень важное, более важное, чем моя девственность. Наверное, я потеряла свою по-детски наивную веру в то, что в жизни всё, рано или поздно, заканчивается хорошо, как в сказке. Я за один вечер повзрослела, сняла с себя облик доверчивой девушки и оставила его позади, а взамен приобрела свойство самой настоящей женщины двадцать первого века: неприязнь к прекрасным принцам на белых конях и всевозможным учтивым приторным джентльменам.